День выдался пасмурный, мы оставили вещи в камере хранения и отправились бродить по городу. Илья пробовал шутить, но делал это нарочито, с каким-то надрывом, я вымученно улыбалась, но вскоре бросила притворяться и погрузилась в меланхолию. Глядя на меня, мой милый мальчик тоже поник.
– Что-то происходит? – осторожно спросил он, посмотрев на меня бесконечно внимательными умными глазами. – Ты изменилась.
– Тебе кажется. Просто погода… – мой голос дрожал, в глазах блеснули слезы.
Закапал дождь, и толпа прохожих редела на глазах. Дождь быстро разошелся, серый, мелкий, унылый. Мы спрятались в каком-то подъезде, на душе было тошно, отчаянно хотелось плакать, но я изо всех сил держалась.
– А давай в Брестскую крепость? Все равно делать нечего, – вдруг предложил Илья.
Я кивнула, куда угодно, как угодно, только бы отвлечься от мучительных мыслей о скором расставании.
Экскурсия не задалась, мы возвращались. Окна такси заливало бесконечным дождем, Илья мрачно смотрел прямо перед собой, я едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Экскурсия меня доконала: сухонькая старушка-гид с белыми, как лен, волосами говорила страшные вещи. Она рассказывала об обороне Цитадели и Восточного форта крепости, о том, как бойцы, знавшие о падении крепости еще 30 июня, продолжали поодиночке сражаться до начала августа, выцарапывая на стенах надписи: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!» – все это переполнило чашу моих переживаний, и я разрыдалась, громко, горестно, безутешно. Растерянный Илья бережно обнял меня и быстро повел к выходу.
Я смутно помню, как мы вернулись на вокзал, как прошли таможенный досмотр. Люди и предметы проплывали мимо меня в пелене какой-то дикой слезливой одури. Помню только Илью, его надежную руку, его ласковый шепот:
– Все уже хорошо. Черт меня дернул тащить тебя туда! Хрупкая моя, нежная, трепетная. Я здесь, я с тобой.
Поезд тронулся в 19:30, мы, как прежде, сидели напротив, и я понемногу успокаивалась: привычная обстановка, близость Ильи, валерьянка и чай делали свое дело.
– Ты прости меня, – робко попросила я.
– Это ты меня прости. Нашел куда девушку пригласить, болван. Это ж все равно, что на кладбище, – горячо возразил он.
При упоминании о крепости я опять напряглась, он заметил и порывисто обнял:
– Тебе нужно отдохнуть, Та. Ты устала. Поспи, а я рядом посижу. Хорошо?
Я послушно кивнула, прилегла на одеяло, смежила веки и быстро забылась. Сквозь сон я чувствовала, как он гладит мои волосы, слышала обрывки разговора с польским таможенником. Илюша объяснил, что жена больна и документы он покажет сам…
Проснулась я от внезапной тишины. Ни тряски, ни стука колес, ни голосов. Темно и тихо.
– Что происходит? Где я? – мелькнуло в голове. В панике я резко вскочила и больно ударилась головой о верхнюю полку.
– Тише, солнышко. Испугалась? Я здесь, – Илья свесился вниз, вглядываясь в темноту. – Мы в Варшаве. Я договорился с проводницей, мы можем оставаться в вагоне. Я уйду минут за пятнадцать до отправления, оно в 3:30.
Я онемела. Мысль о том, что через два часа мы расстанемся навсегда, пронзила все мое существо, и я затрепетала, как насаженная на булавку, умирающая бабочка.
– Ты… Я… – слова не шли с языка. Во рту пересохло, было трудно дышать.
Он все понял. Спрыгнул вниз. Опустился на колени и уткнулся лицом куда-то в живот. Я обмякла и, точно в замедленной съемке, тихо сползла вдоль его тела на пол, сухие горячие губы Ильи коснулись моих.
– Я не смогу без тебя, Та, – выдохнул он.
– Молчи, – я поцеловала его так сильно, что сама застонала от боли.
Бережно, словно касаясь святыни, он дотронулся до груди, и мне показалось, что я теряю сознание. Осторожно, словно боясь нарушить великое таинство, он снимал с меня одну вещь за другой, рывком сорвал с себя рубашку, и вот так, стоя на коленях, друг против друга, но не касаясь, мы простояли минут десять, глаза в глаза, содрогаясь от горячечной близости дрожащих тел. Мне казалось, будто внутри меня зажгли свечу, и я источаю свет, точно храм, – храм божественной любви… В голове грянули звуки органа, строгие и торжественные, они нарастали, постепенно набирая мощь, потрясая душу, сметая преграды, стирая условности, яростно провозглашая единый жизнеутверждающий смысл всего сущего – Ее Величество Любовь. Ослепительная вспышка – и возникла другая вселенная: грандиозная, ошеломительная, без мещанской морали и обывательских шаблонов, полная всепоглощающей нежности и гармонии. Вселенная, где существовали только двое. Я и Он. Илья глухо зарычал и властно привлек меня к себе, я застонала, наслаждение было столь ярким, что граничило с болью. Внутри бушевал восторг, было жарко и сладко, упоительно и страшно. Страшно от сознания, что так хорошо не бывает. Не может быть. И боги не простят…