Черт из табакерки

ГЛАВА 6

После встречи с Кариной, Розой и мужем Светы, я не ожидала от своего визита в шестьдесят третью квартиру ничего хорошего. Но дверь оказалась железной, а хозяйка – вполне симпатичной дамой слегка за сорок.

– Вы ко мне? – вежливо поинтересовалась она. – Сердце болит?

– Нет, – улыбнулась я. – Ищу Валю.

– Зачем? – насторожилась дама.

– Собственно говоря, мне нужна ее подруга Галина из сорок седьмой квартиры. Но там мужчина, кстати, совсем пьяный, сказал, будто дочь у вас.

– Зачем вам Галя? – осторожничала женщина.

– Она записалась на курсы кройки и шитья, но не ходит, вот и хочу узнать, будет ли посещать занятия или можно другого человека на ее место взять.

– Входите, пожалуйста, – подобрела хозяйка.

Квартира оказалась точь-в-точь как у Розы, но предельно вымытая и ухоженная, а кухня радовала глаз приятными шкафчиками из сосны и белейшими занавесками. В углу, в ящике из-под бананов, на цветастой подстилке лежала крупная рыжая кошка. Увидав меня, она угрожающе зашипела.

– Успокойся, Сима, – улыбнулась хозяйка, – можно подумать, твои котята кому-то нужны.

– Так Галя у вас?

– Они с Валечкой сегодня уехали на день рождения к бывшему однокласснику, Вите Репину, – пояснила дама, – около одиннадцати отправились. Сначала хотели за подарком заехать. Я дала им сто рублей на видеокассету.

– Сегодня, – приуныла я, – вот жалость.

Лопнула слабая надежда на то, что Вера – это Галя. Если бы она впрямь была дочерью алкоголиков, тогда было бы понятно, почему родители не забеспокоились. Они могли просто не заметить отсутствия дочери. Но, оказывается, сегодня, когда Вера уже сидела у нас дома, неизвестная Галя отправилась приобретать презент на чьи-то именины.

– Где живет Витя Репин?

– Метро «Киевская». На Дорогомиловке.

– Надо же, – изумилась я, – далеко как, а говорите – одноклассник.

– Школу-то они давно закончили, – опять улыбнулась женщина. – Витюша начал заниматься торговлей, разбогател и из нашего сарая съехал. Между прочим, очень правильно сделал, тут одни пьяницы в округе, люмпены, отвратительное место. Но у меня, к сожалению, на другую жилплощадь денег нет.

– А позвонить Вите можно?

– Конечно.

Минут десять мать Вали пыталась соединиться с Репиным, потом вздохнула:

– Небось музыку включили на полную мощность и пляшут. Я иногда с дежурства звоню, звоню, потом плюну и соседку прошу сходить поглядеть, что у меня в квартире делается. А Валюша соберет подруг и ну магнитофон гонять. – Я взглянула на часы. Если потороплюсь, то запросто успею к имениннику и сегодня же узнаю, куда Галя дела ночную рубашку.

На Дорогомиловку я добралась, уже буквально свесив язык на плечо. По дороге купила на Киевском рынке отвратительный хот-дог и смолотила его в секунду. Наверное, не стоит называть сосиски в булке на американский лад «горячей собакой». У нас это уже не смешно, потому что розовенькая колбаска, щедро облитая кетчупом, по вкусу напоминала что угодно, кроме говядины и свинины.

Судя по всему, Витя Репин отлично зарабатывал, потому что его новое жилье располагалось на пятом этаже импозантного дома сталинской постройки. Дверь, естественно железная, оказалась приотворена, и, вопреки ожиданиям, из апартаментов не доносились звуки тяжелого рока. В квартире стояла полнейшая тишина. Насколько понимаю, молодые люди поели, выпили, наплясались и отправились по разным углам заниматься плотскими утехами. Не хочется им мешать, но время поджимает, неаккуратные манекенщицы небось опять устроили из раздевалки свинарник.

Я всунула голову в холл и крикнула:

– Эй, есть кто живой?

В ответ полнейшее молчание. Ладно, сами виноваты, если плюхаетесь в койку, то надо закрывать покрепче дверь. Громко топая и отчаянно кашляя, я пошла по длиннющему коридору, заглядывая во все двери. Никого. Ни на кухне, ни в просторной ванной. Непроверенным осталось только одно помещение, в которое вела большая двустворчатая дверь. Небось голубки в гостиной устроились! Я толкнула безукоризненно белую филенку и, чтобы не заорать, зажала себе рот рукой.

Огромное, почти тридцатиметровое пространство, пол которого был затянут нежно-бежевым ковролином, напоминало кадр из фильма о Фредди Крюгере. Неподалеку от двери лежала ничком девушка в крохотной мини-юбочке. Из-под задравшейся замшевой одежки торчали голубенькие трусики с кокетливыми кружавчиками. На желтой кофточке ярко выделялось небольшое темное отверстие чуть-чуть пониже левой лопатки. Ковролин под несчастной пропитался кровью. Лица убитой я не увидела, поскольку ее голова оказалась закрыта свисавшей почти до пола скатертью. На столе красовались нетронутые закуски – икра, севрюга, миски с салатом и бутылки с шампанским.

Внезапно я почувствовала, как недавно съеденная сосиска рванулась ракетой из желудка. Надеюсь, хозяин не будет на меня в обиде за испачканное ковровое покрытие, поскольку его все равно придется выбрасывать. Впрочем, скорей всего, хозяин не расстроится, потому что ему уже все равно. В левом углу, возле распахнутой балконной двери полусидел парень. Пуля убийцы настигла его в тот момент, когда несчастный открывал дверь, может, хотел позвать на помощь, а может… На цыпочках я добралась до балкона и выглянула в приоткрытую дверь. На кафельном полу там лежал светловолосый юноша. Вся троица была мертва. Мальчикам сделали по контрольному выстрелу в голову, а девчонке, похоже, попали прямо в сердце.

Борясь с тошнотой, я стала отступать и чуть не наступила девушке на руку. Тонкое запястье охватывал браслет – цепочка и пластинка. Преодолевая ужас, я присела и прочитала выгравированное на белом металле имя – «Валентина». Значит, это Валя. Вряд ли девушка надела браслет с чужим именем. А где же Галя?

Пришла в себя я только в Доме моделей. «Вешалки» сегодня оттянулись по полной программе. Небось у кого-то был день рождения. Повсюду стояли одноразовые тарелочки с остатками торта и валялось несметное количество пустых бутылок.

Плюхнувшись на обитый кожей диван, я принялась размышлять. Ну и как мне теперь поступить? Для начала следует заявить в милицию, только мне не хочется это делать. Человек я простой, не слишком обеспеченный, самая подходящая кандидатура на роль стрелочника. И хотя трудно предположить, что у такой дамы, как я, имеется оружие, все-таки осторожность не помешает.

Кое-как наведя порядок, я выскочила на улицу, добежала до метро и набрала в автомате номер «02».

– Милиция, восемьдесят пятый, слушаю, – ворвался в ухо равнодушно-официальный женский голос.

– На Большой Дорогомиловской улице, в квартире лежат три трупа.

– Сообщите свои данные, – потребовала дежурная.

Но я быстренько положила трубку. Теперь совесть чиста, гражданский долг выполнен, а попадать в свидетели мне ни к чему. С гудящей, плохо соображающей головой я вернулась домой, где на меня немедленно налетела Тамара с охапкой новостей. У нее тоже был весьма бурный день.

Сначала они отправились в секонд и, потратив там триста рублей, одели Кристину с головы до ног. Вернее, ноги как раз остались без обновки, и Кристе отдали мои кроссовки. Затем Томуся поволокла Кристю к себе в школу. Директорствует в данном учреждении милейшая Татьяна Андреевна. Томочка терпеть не может врать, но сегодня, наступив себе на горло, принялась вдохновенно выдумывать. История выглядела логично, а главное, что очень важно для Тамары, почти правдиво. К нам, приехала моя родная тетя, беженка из Чечни, вместе со своей дочерью Кристиной. Несчастная женщина неожиданно скончалась, бедной девочке некуда идти, мы взяли ее к себе. Будем оформлять опеку. Нельзя ли принять Кристю в школу? А документы мы принесем в сентябре, сейчас уже май, учебный год заканчивается… Впрочем, никакого личного дела представить не сможем, все бумаги погибли в Грозном. Но Кристя может сдать экзамены…

Татьяна Андреевна, услыхав о злоключениях Кристи, чуть не разрыдалась.

– Завтра же приходи, детка, на уроки, – велела она Кристине, – учебники дадим. Садись пока в шестой класс и вспоминай. Сколько ты пропустила?

– Весь год, – ответила Кристя.

На том и порешили. Обрадованная Томуся потащила Кристину в писчебумажный магазин, где они купили тетради, ручки, ластик и пенал. А у метро им попался ларек, торговавший сумками.

Теперь нужно выправить Кристе документы.

– Хорошо, – пробормотала я, – подумаем.

– И думать нечего, – улыбалась Томочка, – я все уже уладила.

– Как?

– А у нас Юрасик спит в гостиной, его опять Леля из дома выгнала.

Юрасик, а официально Юрий Николаевич Петров, ответственный сотрудник МВД. Недавно получил майорские погоны. На службе Юрасика ценят, с коллегами у него полное взаимопонимание, а дома просто беда. Леля, любимая и обожаемая супруга, совершенно не желает мириться с образом жизни мужа. Она хочет, чтобы он вел себя, как все – уходил к девяти на работу и возвращался в семь. По выходным им следует ездить вместе к Лелиной маме, а в праздничные дни сидеть всей семьей за столом и распевать «Калина красная».

Но в реальности все обстоит совсем иначе. Теща не видела любимого зятя почти год, а Пасху, Рождество и годовщину собственной свадьбы Леля отмечает в гордом одиночестве. Ситуацию обостряет ее патологическая ревность. Стоит несчастному Юрке переступить порог квартиры, как женщина принимается подозрительно осматривать и обнюхивать его одежду. Обнаружив сомнительный волосок, она издает боевой клич и приступает к военным действиям. Несмотря на то, что Юрка весит почти сто двадцать килограммов, а Леля едва набрала пятьдесят, победа всегда остается на стороне слабой половины. В голову Юрасика летит посуда, кухонная утварь и табуретки. Заканчивается скандал всегда одинаково: Леля хватает немногочисленные вещички супруга, запихивает их в сумку и вышвыривает на лестницу. Юрка подбирает свой скарб и спускается к нам на третий этаж.

Такие разборки происходят у них примерно раз в месяц и стали совершенно привычным делом. Юрка не спорит с Лелей, поскольку переорать ее невозможно, просто ждет, когда буря утихнет. Разводиться со скандалисткой он не собирается. Во-первых, Юра нежно любит свою ревнивую половину, а во-вторых, не хочет, чтобы два его сына-близнеца стали безотцовщиной.

– И что ты ему сказала? – поинтересовалась я.

– А то же, что и Татьяне Андреевне, – улыбнулась Томуся. – Обещал помочь, у него полно знакомых.

Что верно, то верно – не имей сто рублей, а имей сто друзей…

– Что у тебя? – спросила Томуся.

Я на секунду задумалась. У подруги больное сердце, мерцательная аритмия, приступ может спровоцировать любое волнение, даже радостное. Ей явно не стоит рассказывать про трупы на Большой Дорогомиловской улице.

– Пока ничего, – пробормотала я, – нашла людей, которым принадлежала сорочка. Теперь следует выяснить, кем им приходится Вера.

– Может, лучше все же обратиться в милицию, – протянула Томуся.

Я покачала головой:

– Нет. Скажи, как бы ты поступила, убеги у тебя из дома психически ненормальная сестра или дочь? Ночью, почти голая.

Томуся распахнула свои огромные голубые глаза и с жаром возвестила:

– Ну сначала следует звонить дежурному по городу, потом по знакомым, пусть все ищут; объявление на телевидение, в газетах…

– Погоди, – остановила я ее пыл, – думается, многие поступили бы так же, но не все. Веру не ищут, и это наводит на нехорошие подозрения.

– Какие?

– Вдруг ее просто выставили вон? Избавились от лишнего рта, работать-то она не может! Значит, милиция сдаст ее в психушку, и девушка просто сгинет.

– И что ты предлагаешь? – спросила Томуся.

– Давай поищем ее семью и разузнаем потихоньку, что к чему. Если не получится найти родителей, обратимся в органы.

– Ладно, – тут же согласилась Томочка, – мне жаль Верочку.

Юрка проснулся в полседьмого и тихонько начал складывать кресло. Я услышала скрип и выползла в гостиную. Юрасик расстелил накидку и шепнул:

– Кофе дашь?

– Только растворимый, – тоже шепотом отозвалась я.

Мы прошли на кухню, где приятель получил не только чашку «Нескафе», но и два яйца с куском колбасы.

– Кто это у вас еще поселился? – поинтересовался Юрка, поспешно глотая завтрак.

– Ты вчера не понял? Кристина, моя племянница.

– Нет, я про другую. На диване кто спит?

– Вера, тоже родственница.

– Ясно, – буркнул Юрка и начал искать сигареты.

Я подождала, пока он закурит, и спросила:

– Юрасик, можешь сделать доброе дело?

– Смотря какое, – осторожно ответил майор. – Если опять гроб выносить, то ни за что!

Недавно в четвертом подъезде умерла девяностопятилетняя Анна Семеновна. Родственников у старушки кот наплакал, и всем им далеко за восемьдесят. Этакий цветник из божьих одуванчиков. Мы с Томочкой взялись помочь при организации похорон – испекли блины, сварили кутью, накрошили «Оливье». Оказалось, что выносить домовину некому, собрались на похороны только крайне пожилые люди. Честно говоря, я надеялась, что фирма «Ритуал» пришлет кого-то в помощь, кстати, мы оплатили их услуги, но автобус прибыл лишь с шофером, правда, молодым и крепким парнем.

– Вы только найдите еще одного такого, как я, – шепнул он мне, – и дело в шляпе. Бабуся худенькая, стащим вниз без проблем.

Во дворе мы обнаружили Юрасика. Он, как и я, живет в нашем доме с детства. Анна Семеновна работала в районной библиотеке и частенько давала нам книги на дом из читального зала…

Вначале все шло замечательно. Мужчины подхватили гроб и понесли, как положено, вперед ногами. Но лестница в нашей «хрущобе» крутая и невероятно узкая, в какой-то момент шофер, державший изголовье, слишком высоко поднял свой край и… Анна Семеновна выпала на Юрку.

Майор чуть сам не отдал богу душу от страха.

– Прикинь, – жаловался он мне. – Жуть какая!

– Думала, ты не боишься трупов, – удивилась я.

– Чужих нет, – вздохнул Юра, – а от своих шарахаюсь.

– Никаких гробов, – успокоила я его. – Проверь одну информацию. В Екатеринбурге жил некий Зотов Анатолий Иванович, вроде богатый бизнесмен. Его убили осенью прошлого года – взорвали в машине.

– Ну и что?

– Узнай, умер или нет и куда подевались его родственники.

– Зачем?

– Меня попросила одна подруга, очень дальняя родня Зотова, волнуется, может, ей чего из наследства перепадет.

– Без проблем, – пообещал Юрка и унесся.

Следом за ним проснулись, позавтракали и ушли в школу Тамара и Кристя.

– Пригляжу за ней первые дни, – объяснила Томочка, – а после трех она ко мне в группу придет.

Подруга стала открывать дверь и ойкнула:

– Совсем забыла. На холодильнике бумажка, позвони, к тебе просится новая ученица.

Я радостно пошла на кухню. Просто великолепно. Ребенок должен заниматься не реже двух раз в неделю. Если родители платят по сто рублей за урок, то в месяц выходит восемьсот, а иногда и тысяча.

– Алло, – ответил высокий женский голос.

– Это Виола Тараканова…

– Прекрасно, – отрезала тетка, – приходите в одиннадцать утра, Барыкинская улица…

– Но лучше после трех, когда ребенок дома…

– Настя изображает болезнь, – сообщила баба.

– Тогда подождем, пока выздоровеет.

– Дорогая, – высокопарно заявила нанимательница, – вы не дослушали. Анастасия – симулянтка, а мать ей совершенно зря верит. Приходите, она сидит у компьютера, развлекается и ничего другого не желает делать!

– Значит, вы не мама?

– Бабушка, Элеонора Михайловна, – представилась собеседница. – Жду в одиннадцать.

Я с удивлением посмотрела на трубку. Вот ведь как странно – обычно бабули балуют внучек до безобразия, но здесь, похоже, иной вариант.

Усадив Веру пить чай, я опять приступила к допросу:

– Фамилию не вспомнила?

– Нет.

– Адрес.

– Нет, – покачала головой Верочка и улыбнулась. – Ой, мышки вышли.

Билли и Милли сидели у раковины в ожидании завтрака. Я взяла со стола тарелочку с геркулесовой кашей, положила себе на ладонь пару ложек и протянула Милли. Та принялась преспокойно лакомиться. Я погладила ее другой рукой по шерстке.

– Можно мне тоже потрогать? – попросила Вера.

– Конечно, Милли не боится.

– Ой, какая лапочка, шубка бархатная, нежная-нежная, – радовалась Верочка и внезапно сказала: – А вот у моей собаки шерсть жесткая.

– У тебя собака? Какая?

Вера призадумалась:

– Большая… Не помню…

Я сбегала к Наташе и попросила «Энциклопедию домашних любимцев». Страшно забавная книжка с фотографиями кошек, всевозможных псов, хомячков и морских свинок. Пудели, мопсы, таксы и овчарки оставили Веру равнодушной. Но, перевернув одну из страниц, она захлопала в ладоши:

– Вот, жутко похоже, эта мне нравится.

Я вгляделась в картинку. Мне изображенное на ней животное не показалось милым. Высокая собака с неаккуратной, какой-то клочкастой шерстью. «Дратхаар» – гласила подпись. Надо же, первый раз узнала, что есть такая порода. Вообще говоря, по-немецки Draht – это проволочка, а Haar – волос. У собаки, которая называется «проволочный волос», шерсть и впрямь должна быть жесткой.

ГЛАВА 7

К Элеоноре Михайловне я вошла ровно в одиннадцать. Отлично отремонтированная квартира, роскошная мебель и великолепные ковры. Семья явно не нуждалась. Бабушка оказалась вполне моложавой женщиной со спортивной фигурой и умело подкрашенным лицом. В ушах у нее ослепительно сверкали серьги, скорей всего, с бриллиантами. Я не слишком разбираюсь в камнях, у меня никогда их не было, а из драгоценностей владею только двумя золотыми колечками с ужасающими рубинами. Они достались мне в наследство от тети Раи.

Элеонора Михайловна царственным жестом указала на кожаный диван и завела долгий монолог:

– Вас порекомендовала мать Кирилла Когтева. Она вами очень довольна. Кирилл подтянул немецкий, вышел на твердую пятерку.

– Он хороший мальчик, старательный.

– Анастасия – лентяйка, – отрезала бабка, – вся в своего отца. Слава богу, он больше не живет с моей дочерью. Отвратительный человек.

Изобразив на лице самую сладкую улыбку, я качала головой. Нам с Тамарой нужны деньги, и я не капризничаю, учу всех, кто готов платить. Репетиторский хлеб тяжелый, приходится искать контакт не только с ребенком, но и с его родственниками, а это порой крайне непросто. Элеонора Михайловна не вызвала у меня хороших эмоций, именно поэтому я старательно растягивала губы в разные стороны.

– Абсолютно неуправляема, груба, эгоистична, – не унималась бабушка, – уроки никогда не делает, носит сплошные тройки и замечания. При малейшей возможности плюхается у телевизора и тупо пялится в экран. Вылитый отец! Тот тоже день-деньской футбол смотрел. Ваша задача вывести Анастасию на четверку. Можете приступать, ее комната по коридору налево.

– Но она ведь больна…

– Симуляция, сунула градусник в чай и демонстрирует, а все, чтобы не работать. Ее отец тоже, – она внезапно остановилась.

Я, стараясь не рассмеяться, мысленно докончила фразу: «…засовывал градусник в кипяток и показывал начальству».

– Начинайте, – скомандовала Элеонора Михайловна.

Я пошла по коридору, чувствуя между лопаток ее злобный взгляд. Комната девочки была обставлена скудно, если не сказать бедно. В тесном маленьком помещении стояли только весьма потертый диван и замусоленный письменный стол, на стене висело несколько книжных полок. Удивляло полное отсутствие игрушек и каких-либо ненужных мелочей – стеклянных фигурок, фенечек, пластмассовых стаканчиков и дисков, которые обожают девочки. Впрочем, ни телевизора, ни магнитофона, ни плеера тоже не наблюдалось. Больше всего этот унылый пейзаж напоминал тюремную камеру: ничего лишнего, только самое необходимое. Настя, тоненькая девочка с роскошной рыжей косой, встала при моем появлении и шмыгнула носом. Красные глаза без слов говорили – у ребенка простуда.

– Садись, Настя, – приветливо обратилась я к девочке. – Имей в виду, я никогда не работала учительницей, просто хорошо знаю язык. Давай попробуем подружиться.

– Ладно, – шепнул ребенок.

– Какой у тебя учебник? «Дойчмобил»?

Я протянула руку к стопке книг на краю стола и увидела на занавеске записку. Ярким красным фломастером на иссиня-белой бумаге был написан потрясающий текст:

«Настя – ленивая врунья. Она обязана: а) делать уроки; б) убирать комнату; в) вежливо разговаривать; г) есть три раза в день, а не каждый час; д) помнить, что ее отец – это дурной пример».

– Кто написал сей меморандум? – изумилась я.

– Бабушка, – шепнула Настя. – Она хочет, чтобы из меня вышел хороший человек.

Секунду поколебавшись, я сказала:

– Знаешь, мы сейчас это снимем и выбросим.

– Бабушка ругаться станет, – испугалась девочка.

– Не беда, – успокоила я ребенка и содрала «указаловку».

Через час мне стало понятно: Настя предельно запугана. Ее двойки – результат неуверенности, а не лени.

– Почему здесь нет игрушек? – поинтересовалась я, когда время, отведенное на занятия, истекло.

– Бабушка говорит: плохие дети не имеют права на игрушки, а я плохая, я – двоечница, – заученно повторила Настя.

Жаркая волна злобы поднялась со дна моей души.

– Мама твоя где?

– Деньги зарабатывает, у нее бизнес, – вздохнула ученица, – редко приезжает, я с бабушкой живу.

– Ну-ка, дай чистый листок!

– Зачем?

– Давай, давай!

Трясущимися от злости руками я принялась выводить крупными буквами свой текст:

«Элеонора Михайловна – злая бабушка. Она обязана: а) быть добрей; б) купить Насте игрушки; в) перестать ее ругать; г) помнить, что растущий ребенок постоянно хочет есть; д) знать, что во внучке кровь не только отца, но и матери, а, следовательно, и бабушки».

– Ну-ка погляди потихоньку, что Элеонора Михайловна делает?

Настя выскользнула в коридор и через секунду сообщила:

– В магазин вышла.

– Откуда знаешь?

– Кухня заперта и ее комната. Она всегда все закрывает, если уходит.

Мы взяли «письмо» и прикололи его на занавеску в ванной.

– А ты, Настёна, – велела я, – помни, что являешься отличной, умной, красивой девочкой.

– Я нескладная…

– Ерунда, просто фигура еще не оформилась, и потом, смотри, какие у тебя роскошные волосы, очень редкого цвета…

– Вы еще придете? – прошептала Настя, беря меня за руку.

– Обязательно, – пообещала я.

Гнев остыл только в метро. Ну кто решил, что пожилые люди умны, тактичны и добры? По-моему, к старости характер только портится. Появляется обидчивость, слезливость и неуемное желание всех поучать! Продолжая злиться, я прибыла домой и налетела на Веру:

– Больше ничего не вспомнила?

– Нет, – мотнула та головой, опуская кисточку в воду.

– Откуда у тебя краски и бумага?

– Тамара купила, – радостно пояснила Верочка, – попросила картину написать, пейзаж для гостиной!

Она с восторгом принялась водить по листу мокрой кистью. Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Все-таки она нездоровый человек. Ну кому придет в голову опускать кисть в воду, а потом размазывать ее по ватману? Надо же краску зачерпнуть. Но Верочка самозабвенно мочила бумагу. Наконец я не выдержала:

– Возьми краски.

– Нет, – улыбнулась Вера, – это акварель, а перед тем как начать работать красками, нужно пропитать лист водой.

– Зачем?

Вера пожала плечами:

– Так нужно.

– Откуда знаешь?

– Знаю, и все тут, – ответила Верочка и уставилась в окно.

Оставив ее творить, я прошла в спальню и позвонила Ленке Малаховой. Ленусик – психолог и всегда готова дать добрый совет.

– Скажи, – спросила я, услыхав звонкое «алло». – Все ли сумасшедшие теряют память?

– Ну, в психиатрии я разбираюсь плохо, – завела Ленка.

– Разве психолог и психиатр не одно и то же?

– Нет, конечно, – засмеялась Ленка. – Но, насколько я понимаю, амнезия не характерна для измененных состояний. Конечно, частенько наблюдается аутизм, но его не следует путать с амнезией.

– А если попроще, по-человечески объяснить?

Ленка захихикала:

– Шершавым языком журнала «Здоровье»? Обитатели сумасшедших домов часто не любят вступать в контакт, разговаривать. Ты ему: «Как зовут?» А в ответ – тишина. Но не потому, что память потерял, а потому что беседовать не желает. Усекла?

– Амнезия отчего бывает?

Ленка присвистнула:

– Практически неизученная вещь. От удара, стресса, насилия, словом, когда организм защищается…

– Это как понять?

– Ну, допустим, напал на девушку насильник, сделал свое дело и бросил несчастную. А у той потеря памяти, провал. Ее мозг понял, что воспоминания о насилии опасны для хозяйки, и «стер» информацию.

– И она забыла, как ее зовут?

– Ну это уж слишком. Просто не может понять, отчего платье разорвано… Наш мозг может творить чудеса, он вытесняет неприятные сведения. Вот я, например, не могу запомнить телефон свекрови. А почему? Да просто мои глупенькие мозги считают, что лучше мне с этой дамой не начинать беседу, и, надо отметить, они правы.

– Значит, потерявшие память не психи?

– Только в редких случаях.

– Почему же все так странно: имя человек забыл, фамилию, адрес, а воду в чайник наливает и в сеть включает и зубы чистит?

– Я же сразу сказала: амнезия – темное, плохо изученное дело, – терпеливо пояснила Ленка, – бытовые навыки, пристрастия, как правило, остаются. Если до болезни любил шоколад, то, заработав амнезию, не начнет есть соленые огурцы. Да зачем тебе все это?

– Сценарий хочу написать, «мыльную оперу».

– Молодец, – одобрила Ленка, – выгодное дело.

Я положила трубку и принялась задумчиво глядеть в зеркало. Значит, Вера не сумасшедшая. Честно говоря, она не слишком смахивает на завсегдатая специализированных лечебниц…

Резкая трель звонка заставила меня вздрогнуть. Наша квартира похожа на проходной двор. Как у кого что случится, сразу сюда!

– Помогите, – завопила Аня, – умирает!

– Что на этот раз?

– Жуткая болезнь! Наверное, чума!

– Не пори чушь, – обозлилась я. – Чума осталась только в пробирках.

– Нет, – рыдала Анюта, – нет. Машка страшно заболела. Вилка, пойди взгляни.

Если о чем я понятия не имею, так это о детских инфекциях. Сама ничем не болела. Кажется, такое явление врачи называют «эффектом цыганского ребенка». Крохотный человечек бегает почти босиком по ледяным лужам, ест все подряд, спит под дерюжкой и… не болеет. Тетя Рая не слишком за мной приглядывала. Я вбегала в дом в мокрых ботинках, хватала холодную отварную картошку без масла, запивала водой из-под крана и снова неслась на улицу. Но все болячки обошли меня стороной, а вот Томуся, которую оберегали, как драгоценную хрустальную вазу, и в июне не выпускали на прогулку без шерстяных носков и шапочки, поимела весь букет – свинка, ветрянка, корь, скарлатина, коклюш…

– Вот, – трагически возвестила Аня, подталкивая меня к Машкиной кроватке, – вот.

Я уставилась во все глаза на пухленькую девочку, весело потрошившую плюшевого мишку. Зрелище было не для слабонервных. Все хорошенькое личико Машки покрывали ровные пятна. Цвет их колебался от нежно-голубых до интенсивно синих. Несколько пятнышек виднелось на тыльной стороне пухленьких ручек.

– Ну-ка, сними с нее пижаму, – велела я.

Анюта, всхлипывая, стащила с дочери розовый комбинезончик с вышитыми на нем зайчиками. Обнажилось толстенькое нежное тельце, очаровательное, в складочках и ямочках. Пятен на нем не было. Странная зараза поразила только личико, кисти рук и стопы.

– Надо звонить доктору, – вздохнула я и стала набирать телефон Кости.

По счастливой случайности, тот оказался дома.

– Синие пятна? – удивился Костик. – На лице?

– Немного есть на руках и ногах.

– Синяки?

– Нет, – пробормотала я, – на кровоподтеки не похоже.

– Сейчас приду, – пообещал приятель.

Аня, безостановочно рыдая, твердила:

– Господи, только бы не скончалась!

Но Машка, судя по всему, умирать не собиралась. Она весело лопотала и безостановочно требовала:

– Бум-бум, Мака, бум-бум.

Я дала ей карамельку, и Маша принялась аккуратно разворачивать бумажку.

Наконец прибыл Костя.

– Интересно, интересно, – бормотал он, изучая пациентку. – Первый раз с подобным сталкиваюсь. И давно это с ней?

– Нет, – всхлипнула Анюта, – только началось.

– Изложи детально, – потребовал Костя.

Аня принялась перечислять события сегодняшнего дня. Утром гуляли, потом обедали, затем она уложила Маню спать. Поскольку дорогие памперсы ей не по карману, то Машка тут же намочила постель, и пришлось менять белье. Анечка постелила новый, купленный вчера возле магазина «Детский мир» комплект – простынка, наволочка и пододеяльник, белые в синий горошек. Дочка спокойно заснула, а потом началась эта жуткая, страшная, смертельная, неизлечимая, неизвестная науке и лучшим врачам болезнь.

– Ой, погоди, не тарахти, – поморщился Костя, – говоришь, белье в первый раз постелила?

– Да, – подтвердила Аня.

Костя послюнил палец и потер подушку.

– Вот, – торжественно произнес приятель, – гляди!

Мы уставились на его темно-синюю фалангу.

– Это что? – осевшим голосом прошептала Аня. – Так заразно? Через белье передается?

– Нет, – хмыкнул Костя, – краска такая некачественная. Дочка твоя во сне вспотела, и все горошки на ней и отпечатались.

– Значит, она не умрет?

– Скончается когда-нибудь лет в сто от старости, – хихикнул Костя, – только имей в виду, линючая наволочка не будет иметь к этому никакого отношения.

Анюта облила нас всех слезами и принялась угощать чаем. Я отказалась, а Костя с удовольствием принялся за домашний пирог с вареньем.

Дома я залезла в спальне на диван, вытащила толстую серую тетрадку, ручку и призадумалась. Когда я записываю свои мысли, это мне всегда помогает. Итак, что мне известно. Имя – предположительно Вера, хотя не точно. Скорей всего не сумасшедшая, а просто потерявшая в результате стресса память девушка. И почему ее не ищут родственники? Как на ней оказалась рубашка, отданная Гале? И где сама Галя? Наверное, дома.

Я отложила ручку и принялась выщипывать нитки из покрывала. Интересно, что приключилось на Дорогомиловке? Кто убил девушку Валю и двух парней? Нет, как ни крути, а придется вновь ехать на Ремонтную улицу и попытаться отыскать Галину. Ну должна же она помнить, кому отдала ночную сорочку?

Посидев еще минут десять, бессмысленно ковыряя накидку, я приняла решение. Еду к Гале. Надеюсь, сегодня ее папаша окажется вменяемым.

Но дверь мне открыла заплаканная женщина с изможденным, каким-то «стертым» лицом. Жидкие пряди волос мышиного цвета уныло свисали, обрамляя худенькую треугольную мордочку. У наших Билли и Милли мех сверкает и переливается, несмотря на серый оттенок. У женщины же волосы напоминали старые штопальные нитки. Блеклые голубые глаза, выцветшие брови и бескровные губы.

– Вы к кому? – тихо спросила она.

– Галю можно?

– Нет ее, – прошептала женщина. – Второй день уже домой не приходит.

– Вы Света?

Она кивнула и тихо заплакала. В отличие от моей соседки Ани, рыдающей бурно, напоказ, с трагическими завываниями и заламыванием рук, Света просто скулила, как побитая собака. Вид она имела жалкий и беспомощный. Я вообще не люблю плачущих людей. Ну какой смысл распускать сопли? Всегда лучше попытаться справиться с ситуацией.

– Пошли, – велела я и двинулась в квартиру.