Черт из табакерки

– Как она выглядит? – отрывисто спросила ревнивица.

Я пожала плечами:

– Ничего особенного – маленькая, щуплая, и с волосами беда. Одним словом, не Клаудиа Шиффер, ты поинтересней будешь. Впрочем, Юрка так мне вчера и сказал: «Моя Лелька – красавица, жаль только, жить с ней никакой мочи нет, замучила. Хватит, хочу иметь покой».

– Чем же она его взяла? – растерянно глянула на меня Леля.

– Нежностью и лаской. В квартире чистота, на столе пирожки и никаких скандалов. Хитрая очень, все твердит: «Понимаю, работа для тебя – главное». Прикинь, она ему на службу суп в термосе возить хочет.

– Да уж, – вздохнула Леля, – давно я теста не делала, а Юрка печеное страсть как любит и бульон куриный… Я ему назло борщ варила.

– Мужики – настоящие животные, – вздохнула я. – Где клетка чище и кормежка вкусней, туда и бегут. Жуткие люди, никаких моральных угрызений. Ну да не беда, какие твои годы, еще раз в загс сбегаешь. Мальчишек жаль, без отца им тяжело будет, любят они его.

– Делать-то, делать-то чего? – заметалась по комнате соседка.

– Ты просто так причитаешь или совета просишь?

– Ясное дело, совет мне нужен!

– Ну мне трудно тебе помочь, – кривлялась я, – замужем никогда не была… Хотя, наверное, в такой ситуации поступила бы, пожалуй, вот как…

– Как, – поторопила Лелька, – говори, не тяни.

– Обед бы сварила, пирожков напекла, квартирку прибрала, мальчишек к приятельнице на ночь отправила, купила бы бутылочку вина, свечи зажгла, надела бы рубашоночку коротенькую, чулочки с подвязочками и, когда муж, усталый и несчастный, наевшись под завязку милицейскими буднями, явится домой…

– Ну?

– Бросилась бы к нему на шею с криком: «Дорогой, я тебя заждалась». А дальше придумывай сама. Главное, никаких сцен ревности. И вообще, заканчивай Юрку из дома выгонять.

– Поняла, поняла, – забормотала Лелька. – Так, сейчас несусь в магазин за курицей и капустой, потом на рынок. Ты иди, Вилка, домой, спасибо.

Сдерживая улыбку, я побежала к себе. Леля на самом деле без памяти любит Юрку, и все ее скандалы, сцены ревности и торжественное выбрасывание чемодана на лестницу разыгрываются исключительно для того, чтобы показать супругу, как она страдает без его внимания.

ГЛАВА 20

Юрка позвонил в десять минут первого.

– Как ты этого добилась?

– Что, – хихикнула я, – подействовало?

– Не то слово, ты представь, она хочет мне на работу бульон в термосе везти!

– Ты сделал, что я просила?

– Пиши телефон, – сообщил Юрка, – код Екатеринбурга знаешь?

Я схватила ручку.

– Делом Веры Соловьевой занимался Федька Леонов. Когда поедешь к нему, прихвати бутылочку, лучше коньяк, пиши адрес и телефон.

– Погоди, ручка сломалась.

– Вечно у тебя несчастья, – недовольно ответил Юрасик.

Первым делом я позвонила в Екатеринбург, но трубку никто не снимал. Ничего странного в этом не было. В Москве полпервого, значит, в бывшем Свердловске около трех, скорей всего, Вадим Костылев на работе.

Зато Федор отозвался сразу:

– Леонов.

– Здравствуйте, мне ваш телефон дал Юра Петров…

– Тараканова?

– Да.

– Приезжайте. Через час успеете?

– Постараюсь, – обрадовалась я и кинулась одеваться.

Юркин приятель сидел в довольно большом кабинете, заставленном столами.

– Ну, – весело потер он руки при виде приятно пузатой бутылки, – замечательная штука. И зачем вам понадобилось дело Веры Соловьевой?

– Скажите, кто ее опознавал?

– А в чем дело?

– Понимаете, я хорошая знакомая Веры, мы дружили, несмотря на разницу в возрасте.

– Бывает, – согласился Федор.

– Вчера мне позвонила какая-то странная женщина и сказала, будто Вера не погибла, якобы машина горела пустая, и я, если хочу знать, где находится Соловьева, должна заплатить пятьсот долларов.

– Чушь, – фыркнул Леонов. – Бред сумасшедшего.

Он снял трубку и коротко попросил:

– Ленусь, дело Соловьевой уже в архиве? Будь другом, притащи ко мне. Да знаю, знаю, принеси.

Я терпеливо ждала, пока он договорится. Дружба – великое дело. Ради приятеля люди со спокойной душой нарушают все должностные инструкции.

Наконец на столе возникла нужная папка.

– Вот, читайте, – велел Федор, открывая двадцать восьмую страницу.

Глаза побежали по строчкам. «Мною…» Так, дальше, «…в крови обнаружено соединение окиси углерода с гемоглобином крови, карбоксигемоглобин…».

– Это о чем говорит? – спросила я Федора.

– О том, – спокойно пояснил мужик, – что, во-первых, в машине был труп, а во-вторых, что человек горел живым. Более того, по оставшимся частям одежды, лоскутам кожи можно смело сделать вывод: женщина в момент смерти сидела. Эксперты установили возраст – примерно двадцать пять лет, худощавого телосложения. Кстати, ее опознали родственники. Приезжал старший брат и еще один мужчина. Конечно, труп был в таком состоянии… Второго мужика даже стошнило, но, честно говоря, я его понимаю. Самому неприятно было глядеть. Практически ничего не осталось.

– Как же они ее смогли узнать?

– По ногам, у погибшей на правой ступне отсутствовал мизинец, детская травма, смотрите.

И он, перевернув пару страниц, ткнул карандашом в фотографию. Я содрогнулась:

– Боже, какой ужас!

– Вот, видите, – как ни в чем не бывало, не замечая жуткого впечатления, которое произвели на меня снимки, продолжал Федор, – правая нога, мизинец отсутствует. И потом, машина Соловьевой, тело за рулем, платье ее и туфли тоже, ну все ясно, а тут еще и мизинец.

– Скажите, – осторожно спросила я, – а вы уверены на сто процентов, что несчастная была жива в момент аварии?

– Конечно, – ответил Федор. – Во-первых, карбоксигемоглобин, а также в дыхательных путях выявили копоть, при гистологическом исследовании кусочков легких нашли черноватые включения копоти в альвеолах. И еще…

– Не надо, – пробормотала я, борясь с тошнотой.

Леонов развел руками:

– Уж извините, понимаю, что надеялись найти живую подругу, но увы! Если хотите, можете обратиться в милицию по месту жительства, расскажите о женщине, которая вымогает у вас деньги. Ее можно попытаться поймать. Вот ведь сволочь!

– Не надо, – бубнила я, в третий раз проглатывая приехавшую в рот из желудка геркулесовую кашу. – Поняла, просто пошлю эту даму куда подальше!

– Слова написать? – засмеялся Федор, захлопнул папку и вежливо сказал: – Обращайтесь, если чего. Для Юрки все сделаю, он мне в школе милиции всегда математику решал, в алгебре я ни бум-бум, железная голова!

Криво улыбнувшись в ответ, я выпала в довольно грязный, покрашенный зеленой краской коридор, миновала дежурного и выбралась на улицу.

По широкому проспекту неслась лента автомашин. На небольшой площади около метро кипела жизнь. Вовсю торговали палатки. Возле «Русских блинов» на симпатичных белых стульчиках сидели жующие люди. Стайка девчонок, хихикая, облепила ларек с косметикой. У входа в подземный переход горластые старушки предлагали сигареты. Никому не было дела до сгоревшей заживо в автомашине женщины.

Поеживаясь, я добрела до скамейки. Хорошо, что не работаю в милиции. Каждый день видеть такое! Убитые люди, жуткие катастрофы, плачущие родственники. Теперь понятно, почему Юрка возвращается домой серый от усталости. Нет, работа детектива стала казаться мне не слишком привлекательной… Бедная, бедная девушка, от которой остались только ноги с изуродованной в детстве правой ступней! Правой!!! Я так и подскочила на скамейке. Правой!! Быть того не может!

Домой я влетела, не снимая туфель. Верочка, весело напевая, смешивала на палитре краски.

– Немедленно скидывай тапки, – велела я.

Вера послушно стащила темно-бордовые велюровые шлепки. Я уставилась на ее ноги. Мизинец отсутствовал слева! Не доверяя себе, я еще раз потребовала:

– Верусь, подними правую ногу.

Девушка покорно задрала конечность и осталась стоять на четырехпалой ступне.

Левая! У Верочки изуродована левая ножка, а у той бедолаги, невесть как оказавшейся в ее машине, – правая!

В голове словно защелкал счетчик: тик-так-тик. Значит, авария подстроена! Ну и кто из двоих – Никита или Антон – автор замысла? Опознавать-то ездили они… Я плюхнулась в кресло. Верочка продолжала изображать цаплю.

– Опусти ногу.

Девушка послушалась и спокойно взялась за кисть. Нет, все-таки у нее замечательная нервная система. Другая забросала бы вопросами: зачем да почему. А она молча выполнила приказы и продолжает рисовать. Ну и что теперь делать? Ясное дело, получше изучить милое семейство Соловьевых.

* * *

Позанимавшись с Викой полтора часа, я отложила в сторону тетрадь.

– Устала.

– Пошли, выпьем кофе, – предложила ученица.

Мы спустились в столовую и получили по чашке восхитительного напитка. Не успела я начать свои расспросы, как дверь комнаты распахнулась, и вошла худенькая, просто прозрачная девочка лет пятнадцати. Светлые роскошные волосы водопадом спадали на острые плечики, огромные карие глаза приветливо обежали столовую, красиво очерченные губы разомкнулись, и незнакомка произнесла неожиданно хриплым голосом:

– Здравствуйте.

– Ксюша! – обрадовалась Вика. – Будешь кофе?

Потом Вика повернулась ко мне:

– Виолочка, знакомься, это Ксюша, жена Антона.

Девочка танцующей походкой подошла к столу, села, и я поняла, что ей скорей всего хорошо за двадцать, даже ближе к тридцати. Возле глаз наметились тоненькие морщинки, довольно глубокая складка пролегла от носа к подбородку и кожа кое-где слегка привяла. Обманчивое впечатление детскости производила субтильная фигурка и широко распахнутые глаза. Появление женщины настолько застало меня врасплох, что я весьма бесцеремонно ляпнула:

– Не знала, что Антон женат.

Ксения весело засмеялась и откинула тяжелые светло-пепельные пряди. Кудри у нее были необыкновенной красоты, редко встретишь сейчас человека с такой переливающейся копной.

– Вика просто чрезмерно деликатна. Мы с Тошей никогда не ходили в загс, мой статус – любовница или сожительница, хотя вроде сейчас говорят: «гражданская супруга».

– Глупости, – фыркнула моя ученица, – можно подумать, что штамп в паспорте что-то меняет. Вы вместе уже пять лет, и, по-моему, Антон не слишком красиво поступает. Как порядочный человек, он обязан жениться!

Ксюша опять засмеялась:

– Ну, из браков, заключенных по обязанности, ничего хорошего не получается. И потом, ты же знаешь Антона, он вокруг ничего не замечает и, наверное, просто забыл, что мы не расписаны.

– Он настолько рассеян? – спросила я.

Вика расхохоталась:

– Другого такого нет. Сколько раз выходил из дома в разных ботинках, постоянно забывает о назначенных встречах…

– Жутко обижалась вначале, – весело пояснила Ксюша, – что, думаю, за странность такая: звонит мне домой, приглашает на свидание и… не приходит. Даже решила порвать с ним, но потом поняла: Тоша – натура артистическая, увлекающаяся, живет только настоящим. Пришла ему в голову очередная рифма, и все остальные дела побоку. Хватает бумагу, ручку…

– Антон пишет стихи?

– Тоша – гений, – спокойно пояснила Ксюша, – его место в литературе возле Бродского.

Мне подобное сравнение показалось наглым, но Ксюша продолжала весело болтать:

– Антон долго искал себя, пытаясь браться то за одно, то за другое. Он очень неплохо рисует, играет на фортепьяно и с детства тяготел к печатному слову. Альбина рассказывала, что Тоша вечно газеты выпускал в школе, но стихи пришли на пороге тридцатипятилетия. Естественно, он теперь ничего вокруг и не замечает.

– Сколько же ему лет? – изумилась я.

– Тридцать девять, – спокойно пояснила Ксюша.

Ну надо же, а на вид больше двадцати восьми не дать.

– Альбина моложе его на три года, – продолжала Ксения.

Я невольно поправила волосы. Однако они все тут старше меня, а выглядят намного моложе, наверное, жизнь в достатке консервирует.

– А Ксюта – балерина, – влезла в разговор Вика. – В Большом театре танцует!

– Да ну?!

– Ой, – махнула тоненькой, но мускулистой ручкой женщина, – не слушайте ее.

– Что, неправда?

Ксения опять тряхнула дивными волосами.

– Правда, только вы смотрели когда-нибудь «Лебединое озеро»?

– Да.

– Помните там стадо лебедей у пруда? Все стоят рядами – первый, второй, третий!

– Ну?

– Так вот, рядов семь, и я танцую в последнем, честно говоря, меня из зала не видно, создаю фон, одно название, что балерина. Ну ничего, скоро выйду на пенсию, рожу ребенка…

– На пенсию?

– Мне тридцать пять, – объяснила Ксения, жуя сухой тостик, – через год «ренту» получу.

Я с трудом переваривала информацию. Ничего себе, она моя ровесница, а выглядит волшебно, просто зависть берет, такие волосы, глаза, кожа… Ну почему мне от природы не досталось красоты?

– Балет – это ужасно, – вздохнула Ксюша. – Изуродованные ноги, больная спина, гастритный желудок… Выбиваются единицы, а сотни остаются в тридцать с небольшим на обочине жизни, причем без профессии. Ну скажите, чем заняться бывшей танцорке? Идти преподавать в Дом культуры или в школу ритмики?

– Ты выйдешь замуж за Антона и родишь ему детей – мальчика и девочку, – перебила Вика. – Хорошо иметь брата или сестру! Всегда мечтала о сестричке.

– Почему вы не велели подать ужин? – спросила Альбина, быстро входя в столовую.

Она обошла стол, поцеловала Ксюшу и сказала:

– Страшно рада видеть вас, Виолочка.

Потом, спохватившись, повернулась к Вике и погладила ее по голове. Я невольно отметила, что Ксению Альбина обняла машинально, так совершают привычный поступок, а к Вике подошла по велению рассудка. Согласитесь, не слишком хорошо, поцеловав любовницу брата, не заметить собственной дочери.

– Где мои грибы? – раздался голос Никиты.

Внесли глубокое блюдо с жульеном, потом появилась изумительно вкусная рыба, печеная картошка с сыром, следом подали чай.

– Антоша в городе? – поинтересовалась Альбина.

Ксюша пожала плечами:

– В библиотеке, материал набирает. Позавчера подписал договор в издательстве на поэму об Иване Грозном.

Никита резко отодвинул тарелку. Я отметила, что мужчина в одиночку съел весь жульен, который в этом доме подавали не в маленьких кокотницах, а в огромной миске.

– Иван Грозный! Придет же в голову такое. И потом, стихи – совершенно не коммерческий проект. Сколько раз говорил ему: напиши хорошую песню, разом купят. Текстовики отлично зарабатывают. Нет! В Древнюю Русь потянуло.

– Понимаешь, Кит, – кинулась на защиту любимого Ксюша, – творчество – сложный процесс. Ну не может Тоша творить по заказу!

– Другие могут, а он нет, – хмыкнул хозяин, – просто не хочет!

– Ну зачем ему заниматься тем, чем не хочется, – продолжала Ксения. – Вдохновение не поддается разуму.

– «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать», – буркнул Никита. – Кстати, данные слова принадлежат великому Пушкину. Зачем, говоришь, заниматься тем, чем не хочется? Да ради заработка или нашему драгоценному Тошеньке, любимцу милых дам, кушать не хочется?

– Можно подумать, Антон нуждается?! – вспылила Ксюша. – По-моему, у него достаточно денег, чтобы творить…

– У моего родственничка нет ни гроша, – отчеканил Никита. – Все средства принадлежат мне, и Антон живет в этом доме до тех пор, пока я, хозяин, разрешаю. Объясни своему муженьку, что он голый и нищий, а если у него по-прежнему не будет желания работать, я просто выставлю его вон.

– Кит, – предостерегающе сказала Альбина, – не нервничай, давление подскочит. И потом, Тоша нам совсем не мешает, дом большой…

– Мне не нравится содержать нахлебников, – несся дальше Никита, которому шлея попала под хвост. – Мужик в сорок лет обязан трудиться. А ты, Альбина, лучше помолчи. Знаю великолепно, что потакаешь милому братцу, денег даешь, вещи покупаешь. Пойми, ты его портишь! Он и так желеобразный субъект, а из-за вашей чрезмерной заботы…

Внезапно хозяин утих, потом положил руку на живот и пробормотал:

– Тошнит что-то.

– Ну вот, – всплеснула руками Альбина, – так и знала, давление подскочило. Пойдем, ляжешь в кровать, а я вызову врача. Надо укол сделать.

– Ладно, – неожиданно миролюбиво кивнул мужик, и они ушли.

– Только не подумайте, Виолочка, – принялась объяснять Ксюша, – что Кит не любит Тошу и жалеет потраченных денег. Ни в коем случае! Наоборот, Никиту заботит будущее Антона, поэтому он так переживает за его судьбу.

На шее у балерины быстро-быстро билась жилка, тоненькие руки подрагивали, но на лице сияла широкая улыбка. Мне стало жаль беднягу. Ну и влипла Ксюша. Несколько лет угрохала на мужика, который, судя по всему, не собирается на ней жениться, да еще родственник скандальный попался. Из такого не выколотишь лишний рубль. А Ксюша просто молодец, она мне нравится. Нервничает ужасно, и понятно, что расстроена, но старается сохранить перед всеми лицо и улыбается изо всех сил.

ГЛАВА 21

Дома царило оживление – Томочка учила Кристю печь кекс. Поскольку в кухне готовить из-за ремонта было невозможно, они приволокли кастрюлю с тестом в большую комнату.

– Мы тебе не мешаем? – спросила Томуся, наблюдая, как я вытягиваюсь на диване.

– Нет, – пробормотала я.

Ну не говорить же им правду, что надоели до одури и больше всего мечтаю остаться хоть на часок одна. К тому же день выдался трудный. Ездила в милицию, занималась с Темой, потом просидела у Вики и бегом ринулась в Дом моделей. К тому же «вешалки» сегодня уделали комнаты до такого состояния, что я, оглядев груду разбитых тарелок и горы рассыпанной шелухи от фисташек, честно говоря, подумала: а не бросить ли вообще эту работу? Теперь, получив конверт от Альбины, можно особо не надрываться…

Нет-нет, прогнала я эти заманчивые мысли. Деньги, которые платят Соловьевы, тратить нельзя, буду собирать на квартиру.

– Изюм класть? – спросила Кристя.

Я выпала из полусна. О черт, в Москве одиннадцать, значит, в Екатеринбурге около двух ночи, неудобно звонить в такое время даже с радостной вестью о нашедшейся племяннице. Ладно, завтра, все завтра…

– Ты не знаешь, где Ленинид? – поинтересовалась Тамара.

Я вновь вынырнула из сладкой полудремы и попыталась включить разум.

– Понятия не имею, поехал в «Бауклотец» за пружинами утром.

– Не случилось бы чего, – забубнила Тамара.

Я вновь закрыла глаза. Тут же кто-то забарабанил в дверь. Интересно, куда подевалась кнопочка от звонка?

– Вила, открой, – попросила Томуся, – у нас руки в тесте.

Собрав всю силу воли в кулак, я сползла с дивана и распахнула дверь. В прихожую вошел папенька… на четвереньках.

– Вот, блин, дела, – заплетающимся языком произнес папуля, пытаясь принять вертикальное положение. – Встречайте, девки, папка вернулся, ставьте чайник… – Неожиданно он громко икнул, по квартире разнесся жуткий запах, похоже, папуля съел на закуску дохлую крысу.

Полная негодования, я ринулась в ванную. Где моя швабра? Сейчас алкоголику мало не покажется.

– Вила, его тошнит, – заорала Тамара.

Я схватила круглый пластмассовый тазик и полетела в гостиную. Папуля сидел на диване, издавая жуткие звуки, я подставила ему под нос таз. И тут раздался стук в дверь. Тамара побежала открывать, а я еле-еле сдержалась, чтобы не треснуть папеньку по голове.

– Виола, тебя, – сказала Томуся.

С тазом блевотины я выскочила в прихожую и увидела смущенно улыбающуюся Лельку.

– Тебе чего?

– И воняет же у вас, – констатировала Юркина супруга.

– Пришла посоветовать мне купить освежитель?

– Нет, – хихикнула Леля, – погляди, как смотрюсь.

Она распахнула бордовый, весьма застиранный байковый халат, и тазик чуть не выпал у меня из рук. На женщине красовалось невероятное кружевное черное боди. Сквозь ажурный рисунок красиво просвечивало розовое тело. На ногах у Лели были чулки, заканчивающиеся широкими подвязками.

– Ну как? – кокетливо поинтересовалась Леля. – Не слишком?

– В самый раз, – ответила я, ставя тазик. – Очень сексуально!

– Отлично, – повеселела Леля и велела: – Ребята, заходите.

В прихожую влетели два ее сына – Петька и Митька.

– Здрассти, – выпалил Петька, – тетя Вилка, а мы у вас ночевать останемся.

Я чуть не села в тазик.

– Почему?

– А нам идти некуда, – пояснил Митька. – Мама решила сегодня пол лаком покрыть, вместе с папой.

– Бабушек у нас нет, – перебил Петька. – У вас останемся, а папа с мамой дома уж как-нибудь.

Я перевела взгляд на Лельку. Соседка хихикнула и отставила в сторону правую ногу. Халатик распахнулся, мелькнул черный чулок.

– Уж приюти мальцов, сделай милость, на одну ночь всего. Знаешь же, какая жилплощадь, на голове друг у друга спим, а диван, зараза, скрипит, никак новый не купим.

– Идите в комнату, – вздохнула я, – только не пугайтесь, там дяде Лениниду плохо, отравился он, несвежий кефир выпил.

Мальчишки, пиная друг друга, просочились внутрь.

– Ну, я пошла, – сообщила Лелька.

– Иди, иди.

– Уже ушла.

– Беги.

– Бегу.

Лелька внезапно обняла меня, поцеловала и шепнула:

– Спасибо.

Я заперла дверь, вылила таз и пошла в комнату. В конце концов, сама виновата, нечего давать приятелям хорошие советы. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

– Все замечательно устраивается! – радостно воскликнула Тамара, увидав меня. – Верочка ляжет на раскладушке, Кристя со мной на кровати, Петька и Митька в креслах…

– Никогда, – обозлилась я, – на раскладушку отправится Ленинид, а Петька и Митька будут спать на диване, валетом.

– Но он уже заснул! – воскликнула Тамара, указывая на мирно похрапывающего на диване папулю.

– Сейчас проснется, – пообещала я, шагнула и услышала трель телефона. Глазами я нашарила часы – ровно полночь. Нет, покоя мне не ждать!

– Виола, – раздался нервный голос Альбины, – скажите, вы завтра очень заняты?

– У меня урок в три с Настей.

– Можете отменить?

– Думаю, да, а что случилось?

– Если за вами сейчас приедет шофер и привезет к нам? Естественно, я заплачу вам за ночевку и за завтрашний день особо.

– Что произошло?

– Никита заболел, едем в больницу, а Вика боится оставаться одна.

– Конечно, сейчас соберусь.

И только когда машина плавно въехала в ворота коттеджного поселка, мне в голову пришла простая мысль: а почему нельзя было оставить с Викой Антона, Ксюшу или экономку Лену?

Вика встретила меня на крыльце и вцепилась ледяной рукой в плечо.

– Что у вас тут произошло?

Девочка принялась объяснять. После моего ухода прибыл домашний врач Соловьевых, определил, что давление Никиты слегка высоковато, но страшного ничего, и сделал мужику укол. Вроде хозяин заснул, во всяком случае, так показалось Альбине, и она повела врача вниз пить чай. Потом явился Антон и присоединился к компании. Сначала все довольно мирно беседовали, потом разговор зашел о стихах, и Тоша поругался с Альбиной. Они наговорили друг другу кучу гадостей, и брат, хлопнув дверью, выскочил из дома. Ксюша побежала за ним. Вика услышала только громкий разговор во дворе, потом рев мотора, очевидно, любовники вместе уехали на квартиру к Ксюше.

– Мама с дядей постоянно спорят, – бесхитростно вываливала семейные секреты Викуша, – папа обычно кричит на Антона, упрекает в лени. Тогда мама начинает его защищать, но стоит отцу уйти, как она сама принимается пилить брата, ну просто как зуда. И главное, говорит всегда одно и то же: иди работать, хватит балбесничать. Ну чего они к нему привязались? Никому не мешает, пишет себе свои стихи потихоньку, разве обязательно всем на службу ходить? По-моему, мама совершенно не права, сама-то она ничего не делает.

Около одиннадцати врач перед уходом поднялся наверх и моментально вызвал «Скорую помощь». Никита был без сознания, почти в коматозном состоянии. Его погрузили в машину и увезли. Альбина, решившая отправиться следом на своей машине, побежала, чтобы взять с собой бутылку воды, и обнаружила в туалете возле кухни склоненную над унитазом экономку Лену, которая давным-давно должна была быть дома. Беднягу тошнило, тут только Альбина сообразила, что, наверное, Никита и Лена отравились грибами.

В тот день Никита, у которого неожиданно образовался выходной, решил отдохнуть по полной программе. Соловьев обожает прогулки на природе, еще больше нравится ему самому собирать грибы. Несколько часов мужик бродил по лесу и вернулся с полной корзинкой. Повариха Наташа приготовила жульен.

Есть грибы Никита любит еще больше, чем собирать. Его страсть в доме никто не разделяет. У Вики аллергия, Альбина просто не любит «лесное мясо», а Ксюша тоже не попробовала жульен, она сидит на строгой диете и ест только низкокалорийную пищу. А запеченные со сметаной грибочки нельзя отнести к диетическим блюдам. Попробовала лакомство только экономка Лена, подававшая ужин. Она отложила себе на тарелочку совсем немного, так что Никите досталась почти полная миска.

Взволнованная Альбина вызвала меня и укатила в больницу, взяв с собой стонущую прислугу.

– Однако странно, – пробормотала я.

– Что? – вздохнула Вика.

– Сейчас конец мая, ну какие в лесу грибы?

Ученица горестно пробормотала:

– Да они с начала апреля появляются, только-только снег сойдет, и вылезают, то ли сморчки, то ли строчки называются. Лес тут сухой, солнечный, в начале мая папа уже сыроежки приносил, а сейчас летние опята пошли, сама видела. Жара-то какая стоит, погода, как по заказу, для грибов. Днем тепло, ночью дождь! Ты не можешь лечь в моей комнате? Там удобный диван стоит.

Где-то около трех Вика заснула. Я лежала, глядя в потолок. Тишина в доме стояла необыкновенная. Она нарушалась только тяжелыми вздохами, которые издавала собака Кася, решившая переночевать вместе с нами.

Вдруг перед глазами возникла светлая полоса и послышалось урчание мотора. Я быстренько натянула джинсы, пуловер и выскочила на крыльцо. От роскошного «Мерседеса» шла, ссутулившись, Альбина. Что-то в ее походке заставило меня вздрогнуть. Взойдя на верхнюю ступеньку, женщина подняла иссиня-бледное лицо с размазавшейся косметикой и сказала:

– Никита умер.

– Как! – ахнула я. – Как!

Альбина устало провела рукой по лицу.

– Пошли ко мне, на ногах не стою.

Мы поднялись в ее спальню. Комната была роскошно обставлена. Я почти всю свою жизнь сплю на раскладном диване, более неудобного лежбища трудно и придумать. Три диванные подушки подо мной постоянно разъезжаются, к тому же софа узкая, на ней особо не повертишься, но поставить что-то более удобное в нашей комнатенке невозможно, и у меня утром частенько ломит спину. Подушки не только ведут себя подо мной как живые, они еще и продавлены.

У Альбины же в уютном алькове красовалась огромная кровать с резной дубовой спинкой. Вместо покрывала лежал пушистый, овечьей шерсти плед, на полу нежил ноги хозяйки песочного цвета ковер с изумительно мягким ворсом, зеркальные шкафы, телевизор, хрустальная люстра, парочка кресел, торшер и камин, самый настоящий, с дровами. Я с огромным удовольствием пожила бы в такой комнате, но у меня ничего подобного никогда не будет. На одну только кровать придется два года работать. Альбина рухнула на плед, не снимая туфель.

– Виолочка, – прошептала она, – дайте капли из шкафчика в ванной.

Сообразив, что одна из зеркальных дверей ведет в санузел, я толкнула створку и обнаружила за ней джакузи, унитаз и биде – все розового цвета с золотистым узором. Даже краны блестели, словно слитки драгоценного металла.

Выпив лекарства, Альбина сказала:

– Ничего поделать не смогли. Врачи говорили, если бы раньше сообразили, что это отравление грибами, может, и спасли бы. Хотя… У Никиты слабое сердце, больные почки… Вот Лена, экономка, выкарабкается, ну да она и съела намного меньше, чем муж.

Руки хозяйки принялись теребить плед.

– Хотите, лягу здесь, на диване? – предложила я.

– Спасибо, Виолочка, все в порядке, – ответила Альбина, – идите отдыхайте, завтра подумаем, как жить дальше.

Я пошла к Вике и села на софу. Сон пропал окончательно. Промаявшись примерно с полчаса, я начала дремать, но тут дверь тихонько скрипнула, и Альбина свистящим шепотом спросила:

– Виола, вы спите?

Я не сразу сумела вынырнуть из объятий подкрадывающегося сна. Хозяйка исчезла. Через минуту я встала и решила все же пойти узнать, не случилось ли чего. На третьем этаже стояла кромешная тьма, на втором из-под двери спальни Альбины пробивалась полоска света, я уже хотела было потянуть дверь за ручку, как за ней раздалось характерное попискивание. Соловьева набирала чей-то номер. Я приникла ухом к замочной скважине.

– Алло, – тихо, но довольно четко произнесла женщина, – алло, слышишь меня? Слава богу, все кончено, он умер. Боже, какое счастье, мы сможем быть вместе.

Повисла тишина, затем Альбина продолжила:

– Погоди, деньги теперь мои. Соловьевых никого не осталось, дождалась, прямо не верю…

Она хрипло засмеялась:

– Хорошо, хорошо, завтра не приеду, ей-богу будет странно, если безутешная вдова отправится на шейпинг, так что три дня без встреч, а сейчас пока. Извини, что разбудила, но не могла удержаться, дотерпеть до утра. Свобода, Славик, свобода и деньги! Боже, какое счастье.

Она опять засмеялась:

– А никого нет, никто не услышит. Антон у Ксении остался. Виктория спит, учительница тоже, не волнуйся, теперь подслушивать некому. Ладно, Славик, пойду сделаю себе коктейльчик, выпью и лягу спать.

Раздался скрип. Одним прыжком я отпрянула к соседней двери и влетела в спальню к Никите. В незанавешенное окно бил свет полной луны, и перед глазами предстала кровать со скомканным бельем и шелковая пижама, неаккуратной кучкой валяющаяся на ковре. В воздухе стоял неприятный запах. Из коридора донесся звук легких шагов, я осторожно приоткрыла дверь и в узкую щель увидела удаляющуюся стройную фигуру Альбины в розовом халате.

Женщина шла на первый этаж. Она ведь хотела выпить перед сном, а в гостиной расположен отличный бар, доверху набитый бутылками, штофами и прочими сосудами.

До сих пор самые лучшие решения приходили мне в голову спонтанно. Как только я услышала тихое позвякивание, ноги сами собой понесли меня в спальню хозяйки. У Соловьевых на лестнице, соединяющей этажи шикарного особняка, лежит ковер, его придерживают латунные прутья и, когда спускаешься, железные крепления мелодично тренькают. Обычно этот звук никому не мешает, да днем его и не слышно, а вот ночью, в полной тишине, он разнесся по всему дому, и я была уверена, что Альбина ушла вниз.

Телефонную трубку увидела сразу, она валялась в кресле. У всех дорогих аппаратов существует «память», нужно только нажать «звездочку», «решетку» или какую-нибудь другую кнопочку, и в окошке возникает номер, который набирали последним. Юркина жена Леля частенько хватает телефон, после того как супруг побеседовал с подозрительным, на ее взгляд, лицом, и орет:

– Отвечай немедленно, чей это номер!

А у Юрасика самый дешевый «Самсунг». Неужели у навороченного «Сименса» нет такой функции? Я лихорадочно тыкала пальцем в кнопки. Ну где же, где? Наконец аппаратик тихо звякнул, и появились цифры. На тумбочке лежала ручка, за неимением бумаги я записала их на ладони и тут краем глаза увидела, что дверь приоткрывается. В невероятном ужасе я юркнула под кровать.