Черт из табакерки

ГЛАВА 3

Звонок прозвучал в абсолютной тишине. Я распахнула глаза и поглядела на будильник – 6.40. Кто бы мог прийти в такую рань? Нашарив ногой тапки, я слезла с кровати. Звонок затрезвонил вновь, настойчиво и долго. Чья-то рука без тени сомнений жала на пупочку, человек, стоявший за дверью, явно хотел всех поскорей разбудить.

– Что случилось? – пробормотала Томуся.

– Спи, пойду погляжу, – ответила я и вышла в гостиную.

Верочка не подняла головы, очевидно, резкий звук не потревожил девушку. Я подошла к двери и без лишних расспросов распахнула ее. У нас нет «глазка», и, честно говоря, мы никого не боимся. Красть тут нечего, а для сексуально озабоченного мужика найдутся кадры помоложе.

На пороге возникла полная женская фигура, замотанная, несмотря на теплый май, в чудовищную темно-синюю кофту с капюшоном.

– Здрасьте, – пробормотала тетка. – Никишина тут проживает?

– Нет, – хотела было ответить я, но вдруг припомнила, что это фамилия тетя Раи, и ахнула.

– Вам Раису Николаевну?

– Слава богу, – вздохнула нежданная гостья, – добрались! А я-то грешным делом боялась, вдруг чего не так… Квартиру поменяла… Входи, Криська, доехали. – Она втащила в прихожую огромную клетчатую сумку. За ней тихо, словно тень, двигалась девочка, тоненькая, какая-то бестелесная.

– Здравствуйте, – прошелестел ребенок и встал у зеркала.

И от девочки, и от женщины крепко пахло грязной головой и немытым телом.

– Ну, – заявила тетка, – и где Райка?

От неожиданности я выпалила:

– Она умерла, давно, шестнадцать лет почти прошло.

– Да что ты говоришь! – всплеснула руками пришедшая и, рухнув на табуретку у входа, завыла в голос: – Ой, горе-горькое, ужас приключился, несчастье черное, ох беда, беда, сестричка дорогая, единственная душа родная на всем белом свете…

Я не люблю кликуш и истеричек. Из всей выплеснутой информации до меня дошло только одно: нежданная гостья – сестра тети Раи. Странное дело, мачеха никогда не говорила, что у нее есть родственники.

– Ой, ой, ой, – причитала баба, раскачиваясь из стороны в сторону, – горе-горюшко.

Такая скорбь показалась мне немного странной. Не видеть сестру целую вечность, не знать о ее смерти и теперь вдруг так убиваться… Девочка безучастно стояла рядом с сумкой, грызя ногти. Потом она тихо спросила:

– Ну и куда мы теперь, тетя Зоя? Опять на вокзал?

Женщина неожиданно прекратила истерику и сказала:

– Все, Криська, дальше ехать некуда, добрались! Нам на улицу идти, а тут чужие люди живут? Вы Раисе ведь никто?

В моей голове разом возникла картина: стонущая тетя Рая шлепает на мою тарелку блинчики.

– Ешь, Виолка, тебе испекла, знаю, ты их любишь!

А вот она встречает меня из школы и, разглядывая дневник с отметками, вздыхает:

– Точно, академиком станешь, большим человеком. Иди-ка в комнату да глянь на кровать.

Я бегу в спальню и нахожу на подушке уродливого косорыленького мишку, которого Раиса купила в «Детском мире», не пожалев ни пяти рублей, ни времени на поездку в магазин. Правда, тут же роились и другие воспоминания.

Вот она лупит меня почем зря кухонной тряпкой, а потом храпит прямо на полу в гостиной…

– Я ее дочь, – неожиданно произнес мой язык.

– Вот радость! – взвизгнула тетка. – Племянница дорогая!

Растопырив руки, она ринулась ко мне и моментально заключила в вонючие объятия.

– Раздевайся, Криська, – велела тетка. – Добрались-таки, чай не выгонят на улицу. Или как?

Она заискивающе заглянула мне в лицо.

– Сумку отнесите в гостиную, да помойтесь с дороги, – велела я.

Через полчаса мы сидели за столом, и неожиданно свалившаяся на наши головы «родственница» рассказала нехитрую историю.

С Раей они не виделись много лет. По молодым годам Зойка выскочила замуж за симпатичного паренька – строителя и уехала из Москвы. Они с мужем ездили первое время по разным городам, а потом осели в Грозном. Хорошее место, великолепный климат, жили в собственном доме на окраине города да радовались. В саду цвели алыча, персики и сливы, по двору бегали цесарки, куры и индюшки. Зоя научилась у соседок местной стряпне и теперь щедро посыпала блюда кинзой и тертыми грецкими орехами. С Раисой они не встречались. Правда, 14 апреля, на день рождения сестры, Зойка отправила давным-давно открытку. Ответ пришел аж через два года. Раиса сообщала, что по старому адресу более не живет, вышла замуж и писать следует в другое место, телефон она не указала. Зоя отправила небольшое послание, но Рая отчего-то не пожелала вступать в переписку. Зоя не слишком горевала – большое хозяйство отнимало кучу времени, к тому же она работала парикмахером, слыла отличным мастером, и к ней вечно вереницей шли клиентки.

Потом начался ужас – первая чеченская война. Но Зое необычайно повезло. Российские танки наступали с другой окраины Грозного, и их с мужем дом остался цел. Пережив этот кошмар, она успокоилась. Слава богу, все цело, жизнь продолжается. Но стало совсем плохо, перестали платить зарплату, и Зоя начала стричь постоянных клиентов бесплатно. «Ладно, – успокаивала она себя, – ладно, все живы, дом цел, огород есть, прокормимся».

Но затем случился еще больший ужас – вторая чеченская война. Ивана, супруга Зои, убили боевики, признав в мужике русского. Ее саму спрятали соседки-чеченки; дом сожгли, а нехитрое имущество частично разворовали, а что не понравилось, уничтожили. Зоя осталась буквально на улице, хорошо хоть успела вытащить коробочку с документами. Начались хождения по мукам. Как она добиралась до Москвы, Зоя не могла вспоминать без слез. Путь растянулся почти на полгода. Они голодали, просили милостыню, питались на помойке. Да к тому же в голове постоянно билась простая мысль: «Что, если Раиса сменила адрес?»

– Значит, вам некуда идти? – уточнила я.

– Нет, – покачала головой Зоя и разрыдалась. Девочка, которую, очевидно, звали Кристина, безостановочно ела куски хлеба с маслом.

– Тебя стошнит от жирного, – тихо сказала Тамара.

– Не-а, – пробормотала девчонка, запихивая в рот толстенные кусищи, – вкусно очень.

– А ну прекрати людей объедать, – неожиданно выкрикнула Зоя и с размаху отвесила Кристине оплеуху.

Девочка поперхнулась, закашлялась, но не заплакала, очевидно, побои были для нее привычным делом. А может, просто не обращала внимания на колотушки, я же в детстве сносила молча затрещины тети Раи.

– Вы не волнуйтесь, – залепетала Зоя, – она мало ест, сейчас чегой-то прорвало, а так… Ну супчику полтарелочки или каши какой, без мяса! Один раз в день!

– Нас не пугают дети с хорошим аппетитом, – медленно проговорила Тамара, – не бейте ее.

– Работать пойду, – неслась дальше Зоя, – профессия в руках нужная, парикмахер, деньги рекой потекут. Нам бы только где голову преклонить. Криська может что-нибудь по хозяйству; убрать, стирать, готовить. Уж не гоните нас!

Я поглядела на Веру, абсолютно безучастно евшую геркулесовую кашу. Славная, однако, компания подбирается! Ненормальная девица и безработная беженка с девочкой. Ну зачем я назвалась Раисиной дочерью? Надо немедленно внести ясность и… Что? Выставить их на улицу? Усталую, измученную женщину и оголодавшую до последнего предела девочку?

– Никто вас не гонит, – твердо сообщила Тамара, – ешьте, отдыхайте, а там решим. Сейчас позвоню Ольге Подкопаевой, у них в больнице санитарок берут, дают общежитие, а кушать можно в столовой, от больных много остается.

– У нас прописки нет, – напомнила Зоя.

– Ничего, – легкомысленно отмахнулась Томуся, – у нас приятель Юрка в милиции работает, поможет.

– Счастье-то, счастье! – закричала Зоя и бросилась на пол. – Давай, Криська, становись на колени, кланяйся моей племяннице золотой, дай, дай поцелую…

И она, вытянув вперед руки, поползла ко мне на коленях. Я в ужасе отпрянула и налетела на Веру, которая по-прежнему без лишних эмоций глотала овсянку.

Томочка побледнела и кинулась поднимать Зою, но та как-то странно выпучила глаза, потом приложила левую руку к груди, тихо сказала:

– Печет очень, прям огнем горит, – и упала на бок, неловко подогнув правую ногу.

Тамара понеслась к холодильнику за валокордином, но влить в Зою лекарство мы не смогли. Она не желала ничего глотать, пахучая жидкость текла по подбородку, глаза, странно открытые, не мигали.

Приехавшая «Скорая» тут же вызвала милицию: Зоя умерла. Началась томительная процедура. Сначала прибыли два парня, которые изъяснялись как индейцы, или глухонемые, в основном знаками с небольшой долей междометий.

– А-а-а, – пробормотал один, – ты, это, того, в общем.

– Да, – отреагировал другой, – оно, конечно, надо бы.

– Ну давай, – велел первый.

– А-а-а, – протянул второй, – надо, да?

– Да! – припечатал первый.

Следом появился мужик постарше, владевший все же словарным запасом людоедки Эллочки. Он быстро навел порядок. Записал наши с Тамарой паспортные данные, повертел в руках документы, найденные в сумочке у Зои, и раздраженно протянул:

– Ну ни фига себе, головная боль, прописка в городе Грозный и регистрации нет.

– Она наша дальняя родственница, – быстро сообщила Томуся, – только что прибыла.

– Сердце небось больное, – то ли спросил, то ли определил милиционер и сел писать какие-то бесконечные бумаги.

Кристина и Вера как испарились. Я же решила уточнить ситуацию и поинтересовалась:

– Вот предположим, нашла на улице человека без памяти, что делать?

– Как это нашла, – буркнул мужик, – валялся в канаве?

– Нет, женщина в ночной рубашке стояла возле дома. Ничего не помнит – ни как зовут, ни фамилию…

– И где она? – заинтересовался мент.

Но мне отчего-то не захотелось говорить правду, и я быстренько ответила:

– Ну это так, для общего образования.

– А раз так, – гавкнул мужлан, – то нечего мешать людям работать, итак из-за вас столько времени зря потерял!

Я уставилась на него во все глаза. Интересное дело, можно подумать, что он играет в симфоническом оркестре, а тут его заставили ехать «на труп». Да ведь это и есть его работа! Ну погоди, грубиян, привык небось бабулек с укропом от метро гонять.

Сделав самое сладкое лицо, я защебетала:

– Понимаете, пишу детективные романы, придумала интересный поворот: главная героиня находит на улице женщину, потерявшую память. Как ей следует поступить?

– На такой случай, – принялся словоохотливо пояснять только что крайне нелюбезный сотрудник правоохранительных органов, – существуют приемники-распределители, доставят туда.

– А дальше? – не успокаивалась я.

– Ну, – милиционер почесал голову шариковой ручкой, – там обученный персонал, разберутся.

– Как?

– В больницу свезут психиатрическую, лечить станут, она все и вспомнит.

Я тяжело вздохнула. Знаю, знаю, какие порядки в этих милых учреждениях. Целый месяц, польстившись на приличную зарплату, мыла полы в сумасшедшем доме. Выдержала только тридцать дней и с позором бежала. Ей-богу, не знаю, кто там страшнее – несчастные больные или средний медицинский персонал. Невероятные вещи проделывали они с теми, кто пытался спорить с медиками. Пеленали мокрыми простынями, привязывали на сутки к кровати. Я уже не говорю об уколах аминазина. Никто не станет лечить несчастную Верочку, подержат несколько месяцев – и сдадут в приют, поселят возле никому не нужных стариков и олигофренов. Я невольно вздрогнула:

– И это все?

– А чего надо? – удивился мужик. – Государство заботится о таких людях.

Еще хуже. Спаси нас, господи, от необходимости просить у нашего государства помощи.

– Только имейте в виду, – подытожил мент, – субсидию на похороны вам не дадут.

– Почему? – поинтересовалась Томуся.

– По месту жительства положена.

– Но она из Грозного!

– Там и получите, – преспокойненько заявил «дядя Степа» и захлопнул планшет.

Я поглядела на Томочку.

– А от чего скончалась Зоя?

– Вскрытие покажет, – равнодушно бросил милиционер и ушел.

Не успел он скрыться за дверью, как опять раздался звонок. Мы так и подпрыгнули. Наверное, скоро при звуках его веселой трели у меня будет приключаться медвежья болезнь. Что еще на нашу голову?

Но за дверью, робко переминаясь с ноги на ногу, стоял мой ученик Тема.

– Тетя Веля, – пробормотал он, – вы забыли, да?

Точно, совершенно вылетело из головы.

– Идем, детка, – сказала я и пошла в соседнюю квартиру.

Темочка – замечательный двоечник. Больше всего на свете он любит покушать, причем особых пристрастий в еде не имеет. Ест все подряд, ему нравится сам процесс. Результат налицо, вернее на теле. Весит Темка значительно больше меня, впрочем, это неудивительно. Учение дается ему с трудом: ну не лезет наука в детскую голову. В дневнике ровными рядами стоят двойки, но в четверти, да и в году волшебным образом выходят вожделенные тройки, и Темочка переползает в следующий класс. Впрочем, любым чудесам находятся вполне реальные объяснения. Во-первых, Темка милый и абсолютно неконфликтный ребенок. Учителя частенько используют его в качестве тягловой силы: просят донести до дома неподъемную сумку с тетрадями или переставить парты. Артем никогда не отказывает, его любят, и учительская рука сама собой выводит «удовлетворительно». А во-вторых, Наташа, его мать, постоянно таскает в школу всевозможные презенты. Сколько раз я говорила ей:

– Забери парня из этой школы. Не тянет он. Немецкий пять раз в неделю по два часа! Ну куда ему! Отдай после девятого класса учиться на повара или на парикмахера!

Но нет предела родительскому тщеславию. Наташа категорично заявляет:

– Никогда. Я всю жизнь копейки считаю, пусть хоть мой ребенок в люди выйдет, высшее образование получит. Ты его тресни, если лениться начнет, но немецкий он обязан знать.

Вот мы и продираемся сквозь дремучие заросли чужого языка, как кабан через терновник, оставляя повсюду капли крови, в основном моей, потому что Теме, честно говоря, все по фигу, и он только ждет вожделенного мига, когда за «репетиторшей» захлопнется дверь. Пару раз он хитрил и переводил стрелки будильника вперед, но теперь я умная и приношу часы с собой.

Глубоко вздохнув, словно пловец перед многокилометровым заплывом, я как можно более ласково произнесла:

– Ну, котеночек, давай, начнем с глаголов.

Наверное, в каждом языке есть свои грамматические примочки. Посудите сами. Например, глагол «класть». Я кладу, ты кладешь, он кладет… Вроде просто, но почему тогда сотни и сотни россиян произносят: «Я покладу»? А близкий ему по смыслу «положить»? Я положу… Ан нет. Во многих устах он звучит по-другому: я ложу. Ложу, и точка! Парадоксальным образом иностранцы, хорошо знающие русский язык, никогда не совершают подобных ошибок. Им вдолбили в голову, что это неправильно. Впрочем, и у немцев полно своих «грамотеев», не знающих правил собственного языка. Трудности чаще всего возникают с глаголами сильного и неправильного спряжения. Три основные формы этих глаголов следует заучить наизусть, как молитву, иначе никогда не скажешь правильно фразу в прошедшем времени.

– Ну, Темочка, давай глагол «читать» – lesen…

– Lus, gelusen, – выпалил мальчик.

– Не попал! Еще разок – lesen…

– Laste, gelasen, – пробормотал «Ломоносов».

– Нет, ну, котеночек, соберись, – lesen…

– Lis, gelisen, – снова попал пальцем в небо Тема.

Я тяжело вздохнула и, чтобы не дать ему затрещину, крепко сцепила под столом руки. А еще говорят, что ангельское терпение можно приобрести только в результате медитаций и молитв! А вот и нет, стоит месячишко позаниматься с Темой, и вашему умению владеть собой позавидуют буддистские монахи. Если, конечно, вы не убьете Артемку в первые же дни…

– Котеночек, ты не знаешь.

– Я учил, – заныл Тема, косясь на будильник, – честное благородное, все делал, как велели, перед сном десять раз прочел.

– Понимаешь, – принялась я проникновенно объяснять ленивому мальчишке суть, – могу помочь написать сочинение или растолковать правило, но открыть тебе голову и ложкой положить туда знания мне слабо. Надо и самому чуть-чуть поработать. Ну, котик, lesen…

Я закрыла глаза.

– Las, gelesen.

Из суеверия я не стала открывать глаз.

– Отлично, gehen…

– Ging, gegangen, – опять совершенно верно.

Я открыла глаза и строго велела:

– Отдавай шпаргалку!

– Это не я, – опять заныл Темка и ткнул пальцем в сторону двери, – это она!

Там стояла Кристина. Увидав мой удивленный взор, девочка засмущалась:

– Простите, случайно вышло, меня прислала Тамара, сказать…

– Погоди, – перебила я ее, – ты знаешь немецкий?

– Немного, – ответила Крися, – в колледже пятерки ставили.

Мы поболтали чуть-чуть, и я с восхищением признала, что девочка великолепно владеет языком, а произношение у нее безукоризненное.

Хорошие, однако, школы были в Грозном, если там давали такие знания.

– Летом папа обычно отправлял меня в Германию на три месяца, – как ни в чем не бывало продолжала Кристя.

Ничего себе! Наверное, Зоя с мужем отлично зарабатывали! Что же она тогда плела про парикмахерскую и отсутствие денег?

– Папа говорил: «Учись дочка, дело тебе передам».

– И что у него за дело?

Кристина замялась:

– Всего точно не знаю, вроде магазины и еще что-то…

Учебник немецкого языка выпал у меня из рук.

– Они что, с мамой в разводе были?

– Моя мама умерла, – тихо напомнила Кристина.

– Извини, просто очень удивилась. Раз твой отец столь состоятельный, как же он бросил вас в Грозном? – Произнеся эту фразу, я тут же осеклась. Надо же быть такой дурой! Зоя-то говорила, что Ивана убили! Сейчас Кристина разрыдается…

Но девочка стойко выдержала удар. Секунду она, не мигая, глядела в сторону, потом ответила:

– Зоя мне не мать.

Я почувствовала легкое головокружение.

– А кто?

– Никто.

– Как же ты с ней познакомилась, где?

– Она меня на дороге подобрала, возле села Мартан.

– Артем, – строго приказала я, – садись и учи глаголы, через час вернусь и проверю.

Дома мы усадили Кристину на кухне и велели рассказать все по порядку.

Девочка начала перечислять события своей короткой, но бурной жизни.

ГЛАВА 4

Родом она из Екатеринбурга. Папа – Зотов Анатолий Иванович, бизнесмен, предприниматель, богатый человек. Кристину в колледж возил шофер, а дома за ней ухаживала няня. Мама девочки скончалась.

Жизнь Кристины текла размеренно и счастливо в окружении подруг, игрушек и прочих радостей. Однажды шофер отвез ее к Лене Родиной в гости, а часов в семь вернулся и сказал, что папа велит срочно ехать домой. Он довел Кристину до машины, девочка села в салон и увидела там приятного черноволосого мужчину.

– Это близкий друг Анатолия Ивановича, – объяснил шофер, заводя мотор.

Не подозревая ничего плохого, наивная девочка села рядом с незнакомцем. Вскоре она почувствовала легкий укол в ногу, и наступило беспамятство.

Очнулась Кристя в каком-то доме, в довольно большой комнате с плотно закрытыми окнами. Девочка начала стучать в запертую дверь, она открылась, и появилась стройная женщина, замотанная платком.

С сильным акцентом она объяснила Кристе, что шуметь на надо, что ее похитили и отпустят, когда папа заплатит большой выкуп. Бить и морить голодом ее не станут. Вместо туалета ей предложили стоявшее в углу ведро. Свои обещания баба сдержала. Раз в день в комнату всовывали железную миску, доверху набитую кашей, в ней утопали толстые ломти хлеба. Рядом ставили бидон с водой. Никто и пальцем не тронул девочку, но из комнаты ее никуда не выпускали. Первые дни Кристя рыдала как безумная, потом успокоилась, узнала у «тюремщицы» число и с 18 сентября принялась делать на стене зарубки. Самыми мучительными были невозможность помыться, сменить белье и скука. Делать было абсолютно нечего. Кристя попробовала спать сутками, но здоровый детский организм отказывался подчиняться такому графику. Тогда она стала просить у бабы что-нибудь почитать. Тетка не ответила ни «да» ни «нет», но вечером бросила в «камеру» истрепанные томики. Кристя радостно кинулась смотреть, что ей дали. Коран на русском языке и «Похождения Ходжи Насреддина». Оба произведения Кристя выучила почти наизусть, и если бы мусульмане разрешили, могла бы запросто работать муллой. Во всяком случае, суры Корана она распевала не хуже выпускников медресе.

В декабре в комнату неожиданно вошел незнакомый мужик – худощавый, гибкий, с пышной черной бородой. Он глянул на Кристю хищными звериными глазами и исчез. Тут же за стеной началась перебранка.

Кристя давно поняла, что ее держат в жилом доме. Со двора часто раздавались детские крики – языка она не понимала, – а из глубин дома доносилась неразборчивая речь. Случались и скандалы, но такой приключился впервые. Хозяева орали так, что сносило крышу. Визгливые женские дисканты перекрывали глухие мужские басы, неожиданно раздался выстрел, визг, плач… Успокоились не скоро. Уже ночью, когда Кристя спала, тихо вошла «тюремщица». Она потрясла девочку за плечо и, приложив палец к губам, прошептала:

– Кристя, иди за мной, только тихо.

Кристя вышла во двор и чуть не упала, вдохнув свежий морозный воздух. Но баба, не обращая внимания на ее слабость, проволокла пленницу до сарая, впихнула внутрь и сказала:

– Слушай меня!

Кристя напряглась. Тетка ухватилась за конец платка, и девочка наконец впервые увидела ее лицо. Перед ней стояла молоденькая девушка лет пятнадцати, не больше. Торопясь, она вываливала Кристине информацию.

Семья, удерживающая Кристю, зарабатывает на жизнь похищением людей. От отца Кристины ожидали большой куш, но вчера пришло сообщение, что Анатолий Иванович Зотов погиб – его взорвали в собственной автомашине. Следовательно, денег не будет, и Кристю хотят убить. Собственно говоря, это собирались сделать еще вчера, но, на Кристино счастье, начали разбираться с одной из невесток, заподозренных в неверности, вот и отложили казнь Кристи на утро.

– Иди по дороге через поле, – напутствовала бывшая тюремщица, протягивая девочке цветастую юбку, зеленую шерстяную кофту, куртку и большой черный платок, – там ваши стоят.

– Кто? – не поняла Кристина.

– Так война у нас, – пояснила девушка, – русские с чеченцами дерутся, топай вперед, и наткнешься на своих. Да, вот еще, держи.

Кристя повертела в руках бумажку с непонятными значками.

– Это зачем?

– Тут написано, что ты немая, – пояснила спасительница, – вдруг на чеченцев наткнешься, – покажешь. Мы убогих почитаем, никто и пальцем не тронет, только платка не разматывай, это не принято, прикрывайся и глаза опускай, поняла?

Кристя кивнула.

– Ну иди, – велела добрая самаритянка.

– Тебе попадет, – прошептала Кристина.

– А, – махнула рукой девчонка, – я ихнюю семью ненавижу, живу в женах у старшего сына, никто мне ничего не сделает, твою комнату свекровь запирает, вот ей точно секир-башка будет, давай двигай.

– Возьми браслетик на память, правда, там мое имя, а как тебя зовут? – спросила Кристя.

– Хафиза, – ответила девушка и вытолкала ее из сарая.

Стоял страшный холод. Кристина побрела по дороге, ноги, ослабевшие за несколько месяцев плена, плохо слушались, к тому же добрая Хафиза, дав одежду, забыла про обувь, и Кристина шла в тоненьких туфельках. Наконец на тропинке попался стог. Девочка, как сумела, обернула ноги сеном. Стало теплее. Тропинка петляла туда-сюда, потом впереди показалась большая дорога. Кристина, боявшаяся теперь всех, легла в глубокую придорожную канаву и принялась разглядывать тех, кто брел по бетонке. Никаких людей в военной форме она не заметила. Сначала протащилась довольно плотная группа горланящих чеченок, потом проехала машина, следом появилось несколько женщин с клетчатыми сумками. Одна, задыхаясь, села на обочину, как раз возле того места, где пряталась Кристина. Женщина была явно русская, с простым славянским лицом, усталым, но добрым. Так она встретила Зою. Выслушав Кристю, женщина вытащила из сумки старые, но целые кроссовки, теплые шерстяные носки и полбуханки хлеба. Они пошли вместе в сторону границы.

– Не надо тебе к военным, – поучала Зоя, – раз отец погиб, а родственников нет, значит, сдадут тебя в детский дом. Держись за меня, вместе до Москвы доберемся.

Зоя собственноручно вписала в свой паспорт Кристину в графу «Дети».

– Скажем, что твое свидетельство о рождении потерялось, – объяснила она, – а мой паспорт цел, к тому же подтвержу, что ты – моя дочь, все и поверят.

Она оказалась права. Ни у кого женщина с девочкой не вызвали ненужных подозрений.

– Нам бы только до Москвы добраться, – твердила Зоя, – там Раиса поможет, родная кровь, сестра.

– Надо же, – тихо произнесла Тамара, – какая Зоя добрая женщина… была.

Кристя улыбнулась:

– Она хорошая, только очень вспыльчивая, если чего не так сделаешь, запросто может по шее надавать, но потом быстро отходит и даже извиняется.

Я вздохнула. Наверное, у них с Раисой это было семейное, хорошо хоть Зоя не пила.

– Она меня спасла, – прошептала Кристина, – называла дочкой…

Голос девочки прервался, и она молча уставилась в окно.

У меня защемило сердце. Это сколько же должен пережить ребенок, чтобы разучиться плакать!

– И куда мне теперь? – пересилила себя Кристя. – В детдом?

Томуся хлопнула ладонью по столу:

– Никаких приютов. Если Зоя звала тебя дочерью, то мы тебе тетки. Тетя Виола и тетя Тамара. Впрочем, можешь звать нас просто по именам, все-таки родственники.

Кристя заморгала:

– Вы не поняли. Я не настоящая дочь Зои. У нее, правда, когда-то была девочка, но умерла в пять лет, она рассказывала, что всегда мечтала о дочери, но бог ребеночка отнял, а я вроде как на замену.

– Тебе сколько лет? – спросила я.

– Двенадцать, нет, тринадцать, – поправилась Кристя.

– Ладно, – велела Томуся, – теперь следует решить разные формальности. Надо по-человечески проводить Зою, когда отдадут тело. Далее следует выправить Кристине хоть какие-нибудь документы, устроить ее в школу, прописать… Голова идет кругом.

Значит, так, – резюмировала Томуся, – мы сейчас поедем на «Речной вокзал», в наш любимый магазин, и купим Кристе все самое необходимое.

Только не подумайте, что там расположен бутик Версаче. Нет, на улице Смольной открыт отличный магазин секонд-хэнд, торгующий практически новыми, но вышедшими у них, на Западе, из моды вещами. Там можно найти все, причем приличного качества. Ну какая нам, в конце концов, разница – узкие джинсы или широкие… Вот только обуви нет, за ботиночками приходится ездить на рынок «Динамо», что пробивает гигантскую брешь в бюджете.

Внезапно из гостиной раздалось покашливание.

– Ой, – пробормотала Томуся, – совсем забыла про Веру, с ней тоже проблемы…

Да, и немаленькие. Но Тамару не так легко сбить с толку.

– Хорошо, поступим так, – заявила подруга, – я занимаюсь Кристиной, а ты Верой, разделим заботы пополам. Сначала едем в секонд, а потом ко мне на службу.

Томочка работает в расположенной у нас во дворе школе воспитательницей группы продленного дня. Очень подходящее для нее занятие, ничего, кроме доброты к младшеклассникам, там не требуется. Служба начинается в три часа дня и заканчивается, как правило, около шести вечера, когда за детишками прибегают взмыленные мамы.

– Давай, Кристя, – поторопила Томуся, – едем за обновками.

Они мигом собрались и убежали.

Я в задумчивости села у телефона. С чего начать?

Пальцы сами быстро набрали номер телефона Гены Новикова. Он журналист, ведет в крупной газете криминальную хронику…

– Новиков, готов записать ваше сообщение, – пробубнил Генка.

– Генасик, ты хвастался, что имеешь кучу связей в МВД.

– Ага, – радостно подтвердил друг, – в Главное управление исполнения наказаний дверь ногой открываю. Выкладывай сразу проблему. Кого-нибудь осудили, и надо, чтобы попал в Крюковскую колонию, в Зеленоград?

– Нет, Геночка, слава богу, пока все на свободе. Можешь ты узнать по своим каналам, не объявлен ли по Москве розыск молодой психически больной женщины, потерявшей память. Она ушла вчера из дому в одной ночной рубашке и тапочках…

– Легко, – весело ответил Генка. – А тебе зачем?

– Надо.

– Раз надо – значит, надо, – согласился покладистый приятель, – сейчас перезвоню.

Через пятнадцать минут он сообщил, что никакую больную девушку никто не ищет.

– Может, в каком-нибудь в другом отделении милиции, – вздохнула я.

Генка захихикал:

– Молчи уж лучше, если не знаешь. Вся информация о пропавших скапливается централизованно, в компьютере. Вчера, например, исчезли два подростка и мужик, позавчера – три старухи, днем раньше – пожилой военный… Никаких молоденьких с кривыми мозгами не наблюдалось. Ну, покедова. Да, имей в виду, если надо кого в Крюковскую колонию запихнуть, я с дорогой душой, только свистни!

– Никого никуда сажать не надо, – отрезала я и повесила трубку.

Странно, что родственники не побеспокоились. Кажется, начинают сбываться мои худшие предположения. Они просто были рады избавиться от больной, а, может, сами выгнали ее на улицу? И как поступить? Сдать ее в милицию?

Я аккуратно приоткрыла дверь в спальню. Верочка сидела у письменного стола с карандашом в руке.

– Что ты делаешь?

– Рисую, – тихо ответила девушка.

Я глянула на листок и восхищенно зацокала языком. Точными, уверенными штрихами Вера изобразила прыгающую через барьер лошадь. Она была нарисована изумительно и выглядела как живая.

– Да ты художница!

– Не знаю, – улыбнулась Вера. – Наверное. Руки сами карандаш схватили. Знаешь, как здорово рисовать, смотри, это ты.

Моментальными движениями она провела несколько линий, и я уставилась на свой шарж. Здорово. Кое-какие черты лица утрированы, но не зло, как иногда делают карикатуристы. И это явно я.

– Ну надо же! Попробуй вспомнить, кто тебя научил?

Вера задумалась, потом покачала головой:

– Ничего, совсем ничего не помню, только лестницу…

– Лестницу?

– Ну да, иду по ступенькам, выхожу на улицу, холодно… Все иду и иду, а людей нет. Тут ты.

Так, значит, она живет на Сонинской улице, и круг поисков значительно сужается. Сколько там домов? Я вытащила из стенки подробную карту Москвы и принялась ее изучать. Сей топографический шедевр преподнесла мне невесть зачем на день рождения Наташка. Скорей всего, его ей кто-то подарил, а она решила избавиться от ненужной вещи, оттащив мне. Но вот сейчас карта пригодилась. Я нашла Сонинскую улицу и присвистнула. Сорок два дома, и еще на нее выходит с десяток мелких улочек. Да, бегать по квартирам можно полжизни. Нужно искать другой путь, но какой?

– Можно выпить чаю? – вдруг спросила Вера.

– Конечно, сейчас заварю.

Но девушка опередила меня, первой вошла в кухню, налила в электрочайник воду и щелкнула рычажком. Я глядела на нее во все глаза.

– Кажется, у меня дома есть подобный чайник, – пробормотала Вера, – но кухня у нас больше и холодильник не такой!

– Какой?

– Серый, с двумя дверцами, – протянула Вера.

Я вздохнула. Серый, с двумя дверцами! Похоже на «Филипс». Позавчера забрела в «М-Видео» и полюбовалась на товары. Огромный рефрижератор невольно привлек внимание. Цена – фантастическая. Восемьдесят пять тысяч! Размер – гигантский. Я еще подумала, какая же кухня должна быть у людей, чтобы вместить такого монстра. И вот оказывается, что дома у Веры стоит нечто подобное.