Божественная комедия

Песня тринадцатая

Путники вступают во второй отдел седьмого круга. Перед ними самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, терзаемые гарпиями. Пьер делле Винье, секретарь Фредерика II.

 
¹ Едва от нас сокрылся мрачный Несс
И чрез поток еще не перебрался,
Как мы вдвоем вступили в темный лес,
 
 
⁴ И лес непроходимым мне казался.
В нем не было тропинки ни одной.
Он зеленью лесов не распускался:
 
 
⁷ На нем являлись листья предо мной
Все черные; все ветви кривы были,
И не плоды в трущобе той лесной
 
 
¹⁰ Росли кругом, но всюду только гнили
Растенья ядовитые везде.
Мы хуже места верно б не открыли
 
 
¹³ В лесах Корнето^{67} и Чечины^{68}, где
Лишь дикий зверь в густой листве скрывался
И птицы робко прятались в гнезде.
 
 
¹⁶ Но страшный лес, где путь наш потерялся,
Наполнен только гарпиями^{69} был
(С Строфадских островов от них спасался
 
 
¹⁹ Когда-то род Троян): меж черных крыл
Они людские головы имели, —
Большой живот, две лапы… Я следил,
 
 
²² Как гарпии на деревах сидели
И пó лесу их раздавался вой…
Я чувствовал, что ноги онемели…
 
 
²⁵ Тогда сказал учитель добрый мой:
«О, прежде чем вперед ты устремился,
Узнай, что перешел ты во второй
 
 
²⁸ Круг Ада^{70}, и пока нам не открылся
Пустыни вид ужасный, до тех пор
Отсюда ты не выйдешь». Я смутился…
 
 
³¹ «Кругом смотри ты зорко, и твой взор
Понять скорей всю истину сумеет:
Тогда с тобой вступлю я в разговор».
 
 
³⁴ Смотрю я вкруг, лицо мое бледнеет:
То здесь, то там я слышу тяжкий стон,
Но чьи они? Мой разум цепенеет…
 
 
³⁷ Не видя никого со всех сторон,
Прислушиваясь, я остановился
Стенаньями страдальцев изумлен.
 
 
⁴⁰ Поэт разубедить меня решился,
Чтоб думать я не мог, что стон теней
Из-за лесной трущобы доносился,
 
 
⁴³ И мне сказал: «Чтоб в голове твоей
Мысль приняла другое направленье,
Сломи в лесу любую из ветвей».
 
 
⁴⁶ Я увидал колючее растенье,
Растущее на деревянном пне.
С него сорвал я ветвь, и в то мгновенье
 
 
⁴⁹ Древесный пень со стоном крикнул мне:
«За что меня так больно ты терзаешь?
Или в твоей сердечной глубине
 
 
⁵² Нет жалости? Зачем меня ломаешь?»
Облившись черной кровью, он вопил:
«Теперь ты за деревья нас считаешь,
 
 
⁵⁵ Но прежде я, как и другие, был
Таким же человеком, как вы оба…
За что ж меня, как враг, ты оскорбил?
 
 
⁵⁸ Когда б в тебе не шевелилась злоба,
Ко мне бы прикоснуться ты не мог,
Хотя бы гадом был я…» Вся трущоба
 
 
⁶¹ Завыла вдруг. Как из березы сок,
Под топором, ручьем порою льется,
Так кровь лилась из пня, как бы поток…
 
 
⁶⁴ Я чувствовал, как сильно сердце бьется,
И наземь ветвь невольно уронил,
Не в состоянье с жалостью бороться.
 
 
⁶⁷ Тогда учитель мой проговорил:
«О, оскорбленный дух! Неосторожно
Он на тебя руки б не наложил,
 
 
⁷⁰ Когда б не растолковывал он ложно
Моих стихов. Желанье убедить
В том, что по виду вовсе невозможно,
 
 
⁷³ Заставило меня ему внушить
Совет, мне самому невыносимый.
Кто ты – ему ты должен объяснить,
 
 
⁷⁶ Чтоб на земле, раскаяньем томимый,
Он о тебе не в силах был забыть…
И в памяти сберег неутомимой…»
 
 
⁷⁹ И дерево ответило: «Хранить
Не буду я упорного молчанья.
Речь добрая твоя не может возбудить
 
 
⁸² Сомнения. Прошу у вас вниманья.
Я тот, кому был дорог Фредерик^{71}:
Его души все тайны, все желанья,
 
 
⁸⁵ Как книгу, я читать всегда привык.
Монарха сердце было мне открыто,
Мне одному, и в мире каждый миг
 
 
⁸⁸ Я охранял то сердце, так что свита
Его рабов в глубь царственной души
Проникнуть не могла, была забыта
 
 
⁹¹ И заговор затеяла в тиши.
А между тем все силы, все здоровье
Я потерял, не зная сна в ночи:
 
 
⁹⁴ Готов отдать был Фредерику кровь я,
Но был силен наложницы разврат.
Она, змея порока и злословья,
 
 
⁹⁷ Она, зараза цесарских палат,
Она, монархов язва моровая,
На мне остановила злобный взгляд
 
 
¹⁰⁰ И, завистью и бешенством пылая,
Умела страсти многих возбудить
Против меня, и Август сам, сгорая
 
 
¹⁰³ Досадою, свой лик отворотить
От верного товарища решился,
Успел в печальный траур обратить
 
 
¹⁰⁶ Все почести, которыми гордился
Я некогда… В душе моей тогда
Проснулся гнев и умысел родился —
 
 
¹⁰⁹ Искать забвенья в смерти от стыда.
И – праведник неправедное дело
Я выполнить решился в те года.
 
 
¹¹² Но, слушайте, клянусь теперь я смело,
Что я царю ни в чем не изменял
И верность сохранил к нему всецело:
 
 
¹¹⁵ Я кесаря до смерти обожал:
Он стоит и любви, и уваженья…
Пусть тот из вас, кому я жалок стал,
 
 
¹¹⁸ Пусть тот из вас, кого ждет возвращенье
В живущий мир, там честь мою спасет
И восстановит истинное мненье
 
 
¹²¹ О грешнике, которого гнетет
И клевета, и ненависть людская».
Затем сказал Вергилий в свой черед,
 
 
¹²⁴ Речь мудрую ко мне лишь обращая:
«Знай – времени не должен ты терять:
Ему свои вопросы поверяя,
 
 
¹²⁷ Расспрашивай – он станет отвечать».
И молвил я: «Прошу тебя – спроси ты
Его о том, что было бы узнать
 
 
¹³⁰ Полезно мне – ведь от тебя не скрыты
Все помыслы мои – во мне самом
Теперь все чувства горестью убиты,
 
 
¹³³ Лишь состраданье в сердце есть моем».
Тогда сказал поэт: «Твое желанье
Исполнит он. Мы просим лишь о том,
 
 
¹³⁶ Чтоб ты сказал, как высшее созданье,
Как человек мог обратиться вдруг
В ствол дерева? Ужель для наказанья
 
 
¹³⁹ Такого нет конца?» Вздохнув от тяжких мук,
Мне, словно вздохом, дерево сказало,
В стенанья обращая каждый звук:
 
 
¹⁴² «В той повести ужасного немало:
Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,
Душа самоубийцы вылетала,
 
 
¹⁴⁵ Тогда в седьмой круг Ада страшный путь
Указывает Минос ей. Тогда-то,
Нигде в пути не смея отдохнуть,
 
 
¹⁴⁸ В лес этот попадает без возврата
Дух грешника; кругом в лесу – темно.
Рок, не щадящий злобы и разврата,
 
 
¹⁵¹ Несет его, бросает, как зерно,
И он росток пускает, как растенье;
Растенье это вырасти должно
 
 
¹⁵⁴ И, наконец, не ведая гниенья,
Преобразится в дерево. Потом
На нем все листья в диком исступленье
 
 
¹⁵⁷ Жрут гарпии и язвами кругом
Все дерево до корня покрывают.
И никогда, пока мы здесь растем,
 
 
¹⁶⁰ Нас муки ни на миг не оставляют.
Мы носимся, чтоб плоть свою найти,
Но в тело нас опять не облекают:
 
 
¹⁶³ Что раз не сберегли мы на пути,
Того не получить нам в настоящем.
Плоть потеряв, не жить нам во плоти.
 
 
¹⁶⁶ Мы наши трупы в этот лес притащим,
И каждый труп повесим мы тогда
На дереве, где с ужасом палящим
 
 
¹⁶⁹ Томится дух наш: худшего стыда
Не знаем мы…» Стояли, ожидая
Дальнейшей речи, мы; вдруг – новая беда;
 
 
¹⁷² Шум страшный услыхал в лесу тогда я.
Как дикий вепрь, спасаясь от собак,
Бежит порой, деревья вкруг ломая,
 
 
¹⁷⁵ С ужасным, хриплым воем, точно так
Две тени впереди нас быстро мчались.
Истерзан каждый призрак был и наг,
 
 
¹⁷⁸ Пред ними ветви хрупкие ломались.
Та тень, что быстро мчалась впереди:
«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась
 
 
¹⁸¹ Другая тень, что мчалась назади,
Не отставать и громко восклицала
На всем бегу: «О, Лано^{72}, погоди!
 
 
¹⁸⁴ Я за тобой той быстроты не знала
В сражении при Топпо». И потом
Как бы в изнеможении упала
 
 
¹⁸⁷ Она, бежать не в силах, под кустом.
А по лесу за этими тенями,
Раскрывши пасти с черным языком,
 
 
¹⁹⁰ Псы жадные неслись меж деревами.
В несчастного, что под кустом упал,
Они впились с неистовством зубами,
 
 
¹⁹³ И страшную он участь испытал:
Разорван был собаками он в клочья.
И за руку меня мой спутник взял
 
 
¹⁹⁶ (Едва мог тайный трепет превозмочь я),
И подошел к тому кусту со мной.
И куст заговорил: «О, чем помочь я
 
 
¹⁹⁹ Тебе мог, Сант-Андреа^{73}? И зачем
За мною ты решился укрываться?
Я ль виноват, что пренебрег ты всем,
 
 
²⁰² Чтоб жизнию преступной наслаждаться?»
Учитель мой сказал ему затем:
«Кто ты, уставший кровью обливаться
 
 
²⁰⁵ Из вечных ран? О чем страдаешь ты?»
Он отвечал: «О, души! Посмотрите:
Ужасным истязаньем все листы
 
 
²⁰⁸ Оборваны на мне. Их соберите
Вокруг меня. Я в городе рожден, —
Не скрою я, когда вы знать хотите, —
 
 
²¹¹ Известном вам; переродился он,
Им позабыт был гордый покровитель^{74}.
За что навек, изменой возмущен,
 
 
²¹⁴ Для города неутомимый мститель
Останется опасным, и давно
Его руки боится каждый житель.
 
 
²¹⁷ О, если б на мосту через Арно
Не видели его изображенья,
То все для граждан было б решено.
 
 
²²⁰ И, созидая град свой, разрушенье
Пришлось бы им увидеть в страшный час
На пепелище, полном запустенья,
 
 
²²³ Оставленном Аттилою для нас.
Тогда бы целый город развалился,
Когда бы Марс мечом своим потряс…
 
 
²²⁶ Я в собственном приюте удавился!»
 

Песня четырнадцатая

Данте и Вергилий вступают на грань второго отдела седьмого круга Ада. Степь и огненный дождь. Преступники против Бога, природы и искусства. Бешенство Капанея и его наказание. Таинственный исток трех адских рек.

 

 
¹ Любовь к отчизне вспыхнула во мне.
Разбросанные листья собирая,
Их отдал я, растроганный вполне.
 
 
⁴ Тому, который, скорбь свою скрывая,
Уже замолк. Мы стали на предел
Второго круга с третьим, и тогда я
 
 
⁷ Еще полнее вдруг уразумел
Всю силу правосудия. Я буду
Рассказывать: куда я ни глядел,
 
 
¹⁰ Степь голая вставала отовсюду:
Ни травки, ни былинки нет кругом,
Лишь страшный лес – доныне не забуду —
 
 
¹³ Лес скорби, опоясан темным рвом,
Степь окружал. Мы тут остановились.
С горячим и безжизненным песком
 
 
¹⁶ Равнины мертвой степи нам открылись:
Такую степь переходил Катон,
Когда Помпея полчища разбились^{75}.
 
 
¹⁹ И вот увидел я со всех сторон
Толпы теней нагих и истомленных,
Сливавшихся в один унылый стон.
 
 
²² На разные мученья осужденных.
Одни из них лежали на земле,
Другие сидя, членов утомленных
 
 
²⁵ Поднять не в силах, с мукой на челе,
Не двигались; иные же бродили
Без устали, без отдыха во мгле.
 
 
²⁸ Их много было там, а тех, что ныли,
Во прахе лежа, меньше было, но
Они зато охотней говорили.
 
 
³¹ Дождь огненный спадал на всех равно,
Как в Альпах снег в безветренную пору,
Как пламенный тот ливень, что давно
 
 
³⁴ Случилось в знойной Индии, герою
Путь с войском преградивший. Смелый вождь
Тогда велел смутившемуся строю
 
 
³⁷ Топтать ногами землю, чтобы дождь
Не мог вредить, вкруг войска зажигая
Поля, траву и зелень темных рощ, —
 
 
⁴⁰ И, волю Александра исполняя,
Тушило войско землю под собой^{76}.
И точно так слетал, не уставая,
 
 
⁴³ Дождь пламенный, ниспосланный судьбой,
На адскую пустыню, и пылала
Она, как трут, и раздавался вой
 
 
⁴⁶ Несчастных жертв: их пламя пожирало.
Метались тени грешников в огне,
Но кара их повсюду ожидала,
 
 
⁴⁹ И не могли нигде спастись они
От огненного жупела… «Учитель,
Ты должен на вопрос ответить мне, —
 
 
⁵² Я говорил, – в Аду ты мой спаситель,
В Аду ты все преграды победил
И только, мудрый мой путеводитель,
 
 
⁵⁵ Двух демонов одних не усмирил
У огненного города. Поведай —
Кто этот великан? С сознаньем сил
 
 
⁵⁸ Надменно он глядит вокруг с победой,
Лежит, как бы не чувствуя огня…
О, просвети меня своей беседой».
 
 
⁶¹ А грешник, посмотревши на меня,
Вдруг понял, что о нем держу я слово,
И произнес: «Мученья все кляня,
 
 
⁶⁴ Живой и мертвый тот же я, и снова
Силен теперь. И если бы опять
Юпитер ковачей своих сурово
 
 
⁶⁷ Заставил громы новые ковать,
Чтоб поразить меня в одно мгновенье,
Когда б он стал Вулканов всех сзывать,
 
 
⁷⁰ Измучил бы их всех до отупленья
И восклицал: ко мне, Вулкан, скорей!
Как в страшный день Флегрийского^{77} сраженья
 
 
⁷³ Он говорил; когда б рукой своей
Все молнии на грудь мою направил,
То и тогда б погибели моей
 
 
⁷⁶ Он не достиг!» Тут грешника заставил
Умолкнуть мой суровый проводник
Громовой речью; ужас весь представил
 
 
⁷⁹ Его греха: мне нов был тот язык
Наставника. Заговорил он гневно:
«О, Капаней! По-прежнему ты дик,
 
 
⁸² Твоя гордыня также неизменна,
За то и казнь преступника страшна:
Лишь бешенство дала тебе геенна
 
 
⁸⁵ За прежнее безумство, и должна
Та кара быть возмездием достойным
В Аду, где заседает сатана!»
 
 
⁸⁸ И с словом, уже более спокойным.
Ко мне тут обратился мой мудрец:
«Перед тобой в вертепе этом знойном —
 
 
⁹¹ Великий грешник. Царственный венец
На нем блистал и, Фивы осаждая,
В числе семи царей был он. Гордец,
 
 
⁹⁴ Он, как и прежде, Бога отвергая,
Доныне покориться не хотел
И, постепенно в Тартаре сгорая,
 
 
⁹⁷ За гордость в нем находит свой удел…
Иди ж за мной, но бойся погружаться
Ногой в песок: он раскален и бел.
 
 
¹⁰⁰ Лесной опушки нужно нам держаться».
В молчанье мы к источнику пришли;
К нему приблизясь, стал я содрогаться:
 
 
¹⁰³ Кровавым выбегал он из земли.
Его струи тогда напоминали
Буликаме^{78} кипучие струи,
 
 
¹⁰⁶ Где грешницы по берегу блуждали…
Бежал в степи кровавый тот поток,
А берега и ложе состояли
 
 
¹⁰⁹ Лишь из каменьев; берег был отлог…
Я угадал, что наша шла дорога
Вдоль берега, что путь тот был далек.
 
 
¹¹² «В своем пути ты видел уже много
Предметов очень странных с той поры,
Когда вошли мы в Ад по воле Бога,
 
 
¹¹⁵ В врата едва достигнутой горы;
Но этого источника печали,
Где носятся кровавые пары,
 
 
¹¹⁸ Где все огни мгновенно потухали,
Ты ничего ужасней не встречал», —
Так предо мною тихо прозвучали
 
 
¹²¹ Учителя слова. Его просить я стал
Со мною вещим знаньем поделиться,
Которым мой наставник обладал.
 
 
¹²⁴ И начал он: «Есть в море остров. Длится
За веком век, но все он там стоит,
И жизни шум в то место не домчится.
 
 
¹²⁷ На острове – его названье Крит —
В уединении жил древний царь когда-то^{79}.
И в дни его – предание гласит —
 
 
¹³⁰ Не ведал мир пороков и разврата.
На острове была тогда гора,
Ей имя – Ида; царственно богата
 
 
¹³³ Была ее природа. Та пора
Уже прошла: исчезли водометы,
Цветов, растений пестрая игра…
 
 
¹³⁶ Теперь в забвенье Ида. Нет охоты
Ни у кого об Иде вспоминать.
Но эту гору, полная заботы,
 
 
¹³⁹ Когда-то Реа вздумала избрать
Для сына неприступной колыбелью.
Чтоб лучше там ребенка укрывать,
 
 
¹⁴² Малютки плач веселых песен трелью
Она всегда старалась заглушать,
Кричать других просила с этой целью.
 
 
¹⁴⁵ А в сердце Иды старец древний скрыт;
Спиною к Дамиетте обращенный,
Очами – к Риму. Золотом блестит
 
 
¹⁴⁸ Его чело; стан, гордо обнаженный,
Из серебра, – от пояса до ног —
Со сталью медь. Из глины обожженной
 
 
¹⁵¹ Одна нога, но на нее он мог
Наклонно, с большой силой опираться.
Из старца льются слезы, как поток,
 
 
¹⁵⁴ И как поток могучий, пробиваться
Сквозь гору смело могут и спешат
Вот в эту бездну с шумом изливаться,
 
 
¹⁵⁷ Где их тройной ужасный водопад
Является рекою Ахероном,
Потоком Стикса – он-то вводит в Ад —
 
 
¹⁶⁰ И грозным, вечно темным Флегетоном;
Затем последний суженый проток
В мрак черной бездны падает со стоном,
 
 
¹⁶³ Откуда уж паденья нет^{80}». Он смолк.
Но я спросил: «Когда источник Ада
Идет с земли, где начал свой исток,
 
 
¹⁶⁶ То почему для нашего он взгляда
Заметен только в этой глубине,
Среди зловоний мерзостных и смрада?»
 
 
¹⁶⁹ И отвечал путеводитель мне:
«Мы в Ад с тобой идем кругообразно.
И хоть мы шли по левой стороне,
 
 
¹⁷² Но многого, что так разнообразно,
Еще не усмотрели; потому
Иди вперед, не рассуждая праздно:
 
 
¹⁷⁵ Здесь впереди есть многое, чему
Ты можешь на досуге подивиться».
Но я опять проговорил ему:
 
 
¹⁷⁸ «Еще хочу в одном я убедиться:
Скажи, учитель, где же Флегетон?
И где источник Леты здесь таится?
 
 
¹⁸¹ О нем ты умолчал. Так где же он?
Ты передал о первом мне сказанье,
Что он несет с собой со всех сторон
 
 
¹⁸⁴ Людские стоны, вздохи и рыданья».
«Охотно отвечать тебе я рад, —
Он молвил мне, – но это клокотанье
 
 
¹⁸⁷ Кровавых вод, бегущих через Ад,
Не лучше ль будет всякого ответа:
Лишь брось вперед свой изумленный взгляд.
 
 
¹⁹⁰ А Лету ты увидишь, – только Лета
Еще не здесь, где грех нашел приют,
Но там, где души чистые живут,
 
 
¹⁹³ Познавшие за грех свой отпущенье,
И ждущие прощения Небес…»
Затем поэт прибавил в заключенье:
 
 
¹⁹⁶ «Теперь покинем мы ужасный лес.
Не отставать за мною ты старайся
Вдоль берега… огонь его исчез.
 
 
¹⁹⁹ Ты ног своих обжечь не опасайся».
 

Песня пятнадцатая

Поэты проходят по каменным переходам Флегетона. Навстречу им попадается Брунетто Латини, бывший учитель Данте, которому он предсказывает славу и несчастья.

 

 
¹ По каменному берегу мы шли.
Над пропастью, как облака, вставали
Густые испарения вдали
 
 
⁴ И пламя то мгновенно поглощали,
Которое дождем лилось в поток.
Как против волн плотины воздвигали
 
 
⁷ Во Фландрии, – напор их был жесток —
Меж Бригге и Кадзантом^{81}, или точно
На Бренте^{82}, часто, полные тревог,
 
 
¹⁰ Падуи обитатели нарочно
Окопами спасали города
И замки все, построенные прочно,
 
 
¹³ Так зодчий Ада создал навсегда
Плотину вдоль печального потока,
Хотя не так обширна и горда
 
 
¹⁶ Она на вид… Оставили далеко
Мы за собой зловещий, темный бор:
Когда б назад мы устремили око,
 
 
¹⁹ То леса не заметил бы наш взор.
Толпа теней навстречу нам попалась.
Как в поздний час, когда ночной дозор
 
 
²² Начнет луна, прохожему случалось
Внимательно смотреть на нас сквозь мглу,
Что над землей туманом расстилалась,
 
 
²⁵ Иль как портной, вдевающий в иглу
Нить тонкую, прищуря глаз единый,
Когда сидит с работой он в углу, —
 
 
²⁸ Так точно, тихо шествуя долиной,
Смотрели зорко призраки на нас.
Вдруг тень одна с какой-то странной миной
 
 
³¹ Воскликнула, невольно ухватясь
Своей рукой за плащ мой: «Что за чудо!»
И от меня не отводила глаз.
 
 
³⁴ Обожжено, измучено и худо
Лицо той тени было, но узнать
Успел знакомый образ я, покуда
 
 
³⁷ Тень продолжала за полу хватать
Меня рукой. «Брунетто^{83}, вы ли это?» —
Тень грешника я начал вопрошать.
 
 
⁴⁰ И отвечал с мольбою мне Брунетто:
«Мой милый сын! Прошу я об одном,
Коль стою я участья и привета:
 
 
⁴³ Умерим шаг и дальше отойдем
От призраков». И отвечал я тени:
«Отказывать вам не могу я в том
 
 
⁴⁶ И, если вы хотите, на мгновенье
Могу теперь присесть я подле вас,
Когда на это даст мне позволенье
 
 
⁴⁹ Мой спутник, помогавший мне не раз».
«О, сын мой, – он ответил, – ожидает
Столетняя беда того из нас,
 
 
⁵² Кто на пути ужасном отдыхает,
И пролежит за это он сто лет
Под тем дождем, который сожигает;
 
 
⁵⁵ За медленность для нас спасенья нет.
Иди же ты вперед своей дорогой,
И за тобой отправлюсь я вослед,
 
 
⁵⁸ Чтоб вновь потом с уныньем и тревогой
Пристать к толпе измученных теней,
Не ведавших конца их кары строгой».
 
 
⁶¹ Я не посмел сойти с тропы моей,
Чтобы идти с несчастной тенью рядом,
И шел вперед дорогою своей.
 
 
⁶⁴ С опущенным в задумчивости взглядом
Спросила тень: «Как ты сюда попал,
Когда еще не поглощен ты Адом?
 
 
⁶⁷ И кто тебе путь в Тартар указал?»
«Там, на земле, где блещет свет доныне,
Я заплутался, – так я отвечал, —
 
 
⁷⁰ В одной глухой, таинственной долине,
Хотя еще пути земного срок
Не перешел. Уже хотел в кручине
 
 
⁷³ Вчера поутру я идти назад,
Как пред собой увидел мудреца я,
И с ним тогда, не побоясь преград,
 
 
⁷⁶ Ужасные картины созерцая,
Я двинулся по этому пути».
И грешник отвечал: «Не уставая,
 
 
⁷⁹ Ты должен за звездой своей идти,
И если я угадывать умею,
То на земле успеешь ты найти
 
 
⁸² Удел великий. Участью твоею
Я занялся с успехом, может быть,
Когда бы мог, – о чем я сожалею, —
 
 
⁸⁵ В могилу слишком рано не сходить.
И, видя милость Бога над тобою,
Я мог бы каждый труд твой поощрить…
 
 
⁸⁸ Поставлен выше многих ты судьбою, —
Но знай, неблагодарный тот народ
За все добро отмстит тебе враждою.
 
 
⁹¹ Народ, сошедший некогда с высот
Старинной Фиезолы^{84}, беспрестанно
Тебя везде преследовать начнет.
 
 
⁹⁴ Но это, сын мой, вовсе мне не странно:
С рябиной горькой рядом не растет
Развившийся в саду благоуханно
 
 
⁹⁷ Румяный, наливной и сладкий плод.
О, жалкое, безнравственное племя!
Недаром про него молва идет,
 
 
¹⁰⁰ Что тяготит на нем пороков бремя…
Грехами их себя не оскверни.
О, от тебя недалеко то время,
 
 
¹⁰³ Когда слепцы очнутся, и они
Начнут тебя молить о возвращенье,
Поклонятся тебе в иные дни,
 
 
¹⁰⁶ Но уж бесплодны будут их моленья.
Пусть, как скоты, толпа фиезолан
На месте мрет, не видя сожаленья,
 
 
¹⁰⁹ Но пусть нога бессмысленных граждан
До почвы той случайно не коснется,
Где семя благородное римлян,
 
 
¹¹² Быть может, неожиданно пробьется.
Я отвечал: «Доныне, может быть,
Вам не пришлось бы с смертию бороться.
 
 
¹¹⁵ Доныне бы могли вы в мире жить,
Когда б моим молениям внимали…
Но в памяти я бережно хранить
 
 
¹¹⁸ Ваш образ буду, с трепетом печали
Припоминая прошлые года,
Когда еще вы в мире обитали
 
 
¹²¹ И были в нем отцом моим, когда
К бессмертию мне путь прямой открыли,
Путь славы и упорного труда,
 
 
¹²⁴ И я – клянусь – с собой в одной могиле
О вас воспоминанье схороню…
А все, что мне вы в будущем открыли,
 
 
¹²⁷ Я запишу и вместе сохраню
С другими предсказаньями до слова:
Их тайный смысл тогда я оценю,
 
 
¹³⁰ Когда его мне разъяснить готова
Святая дева^{85} будет, если я
Когда-нибудь с ней повстречаюсь снова.
 
 
¹³³ Но знайте вы, – скажу я, не тая:
Готов на все я в жизни испытанья,
Была бы лишь чиста душа моя.
 
 
¹³⁶ Не страшны для меня все предсказанья…
Так пусть, не подчиняясь никому,
Фортуна награждает, и старанье
 
 
¹³⁹ Приложит каждый к делу своему».
Тогда учитель тихо мне заметил:
«Не изменяет память лишь тому,
 
 
¹⁴² Кто слушал чутко всех, кого он встретил».
И подвигался дальше я вперед
И ждал, чтобы Брунетто мне ответил.
 
 
¹⁴⁵ Кто жалкий жребий вместе делит с ним
И кто его товарищи в несчастье.
Он отвечал: «Их много здесь. К иным
 
 
¹⁴⁸ Питаю я невольное участье,
О многих же не стоит говорить,
А время мчится быстро. Вне пристрастья,
 
 
¹⁵¹ Однако, их умею я ценить:
Из звания духовного на свете
Поистине могли те люди слыть
 
 
¹⁵⁴ Учеными, и все попали в сети
Единого греха… Вот Присциан^{86}
Идет в толпе, где плачут тени эти,
 
 
¹⁵⁷ И слезы их текут по язвам ран.
А вот Франциск д’Аккорсо^{87}. Если б даже
Ты захотел увидеть сквозь туман
 
 
¹⁶⁰ То зрелище, которого нет гаже,
То я б тебе на призрак указал
Развратника^{88}. Он под охраной стражи, —
 
 
¹⁶³ Как Господа служитель приказал^{89},
Был сослан к берегам Бакилионе,
Где смерть от истощения узнал.
 
 
¹⁶⁶ О множестве ужасных беззаконий
Тебе, мой сын, я мог бы рассказать,
Но впереди я вижу чад зловоний:
 
 
¹⁶⁹ Оттуда к нам идет другая рать
Несчастных душ, но с ними здесь встречаться
Не должен я…» И побежал он вспять.
 
 
¹⁷² Так на бегу Веронском люди мчатся
За призом из зеленого сукна^{90},
И каждому могло бы показаться,
 
 
¹⁷⁵ Что впереди несчастного должна
Приветствовать победа и награда
В том месте, где угрюмый сатана
 
 
¹⁷⁸ Терзает лишь всех поселенцев Ада.