Czytaj książkę: «Самая холодная зима», strona 3
Глава 3
Старлет
Я проснулась без единого намёка на головную боль.
«Это чудо двадцать первого дня рождения!»
Я догадывалась, что одного глотка волшебного пунша будет недостаточно, чтобы вызвать у меня похмелье.
Первым, что пришло на ум, когда я потянулась на кровати в комнате общежития, было то, что Джон мне изменил. К счастью, вторая мысль, которая врезалась в голову, была о Дике – и о нем самом, и о его фаллосе.
Моё тело всё ещё болело от того, как он вертел меня, будто блин на сковороде.
Я сказала ему, что я хорошая именинница?
«О боже, Старлет. Что за ночь, что за ночь».
Встав с кровати, я направилась в душ. Одно из преимуществ учиться на старших курсах колледжа – иметь душ в своей комнате, вместо того чтобы делить его с двадцатью другими девушками на этаже. Бонусы за прогресс в учёбе.
Выйдя из душа, я стала сушить волосы, и тогда Уитни пошевелилась в своей постели. Она широко зевнула, а затем пять раз похлопала себя по животу, как делала каждое утро.
– Доброе утро, соседушка, – заявила она.
– Доброе утро, соседушка, – ответила я.
Она села и вытянула руки.
– Похмелье?
– Ни капельки.
Её бровь тотчас взлетела.
– Серьёзно?
– Может быть, у меня иммунитет к похмелью.
Или я вчера вечером не выпила ни глотка.
– Не сглазь, подруга. Помнишь тот раз, когда я выпила двадцать один шот с желе?
Я вздрогнула от воспоминаний.
– Помню.
Тогда она вернулась в общежитие словно сама сделанная из желе.
Уитни улыбнулась:
– В итоге я оказалась в кабинете медсестры, и мне сказали, что похмелье настигло меня два дня спустя. Я никогда в жизни не пила столько «Гаторейда».
– Будем надеяться, что это не мой случай, – хмыкнула я. – Я чувствую себя довольно хорошо.
– Хорошо. И даже отлично, учитывая, каким придурком оказался Джон. Но потом, судя по той ночи, которая у тебя была… – Она лукаво ухмыльнулась и пошевелила бровями. – Нам даже не удалось поговорить о том, что произошло, когда ты сбежала с горячим-горячим.
Это верно. Мы с Уитни вернулись домой, хихикая как школьницы, над всем и вся. Я еле-еле переставляла ноги из-за того, что произошло в спальне, а она шла боком из-за волшебного пунша. Мы даже не начали погружаться в мои приключения с Диком.
Я почувствовала, как щёки вспыхнули от мыслей о прошлой ночи. Мне было не очень комфортно говорить о своей сексуальной жизни, главным образом потому, что секс с Джоном был довольно обыденным и скучным. Но прошлой ночью?
«Прошлой ночью…»
Я села за стол и достала расчёску.
– Прошлая ночь была… другой.
– У него была большая дудка? Или маринованный перчик?
Я усмехнулась, покачав головой:
– Почему ты такая?
– Я не знаю. Мои родители странные. Я думаю, что этот ген передался и мне. А правда, как это было?
– Это было… – Я на мгновение закрыла глаза и погрузилась в мысли.
– О боже мой, – ахнула Уитни, заставив меня открыть глаза, и сурово указала в мою сторону пальцем. – Он растряс твою вагину!
– Он растряс мою вагину, – повторила я, недоверчиво покачивая головой, вспоминая прошлую ночь.
– Чёрт возьми, да! Я так горжусь тобой, соседушка. Так теперь я права? У Джона был маленький член?
– Я не думаю, что мы можем даже классифицировать это как член. Это был, скорее, арахис.
– А у мистера горячего-горячего?
– Хобот слона.
Уитни победно вскинула руки:
– С днём рождения, Старлет Эванс!
Действительно, с днём рождения.
– Надеюсь, ты не сможешь ходить прямо все выходные. Кстати о… По шкале от одного до десяти, насколько немощными мы себя чувствуем сейчас? На уровне тостов с авокадо? – спросила меня Уитни, пока я пыталась распутать мокрые растрепанные пряди.
Мои вьющиеся каштановые волосы каждое утро представляли из себя комедию положений. Я думала о том, чтобы их сбрить, не менее пятидесяти раз за день.
Субботы для Уитни означали одно и только одно – поздний завтрак. Это был её любимый способ протрезветь после бурных пятничных вечеров. По большей части моя соседка по комнате была книжным червём, да и к своему образованию относилась серьезно. Но когда наступали пятницы! Как у прилежной студентки, у неё было не слишком много времени на отдых, но она вносила вечеринки в расписание.
Уитни называла это идеальным жизненным балансом. После вчерашнего вечера я поняла почему и была несколько разочарована тем, что пропустила два года студенческих вечеринок, сосредоточившись на учёбе.
– «Тосты» звучат потрясающе. С яичницей, – предложила я.
– Нет, лучше с яйцами, сваренными вкрутую, а после натёртыми, – поправила она. – И козий сыр с «Горячим мёдом Майка».
Она застонала от предвкушения.
– Пойдём в «У Евы»? У тебя день рождения, я угощаю.
«У Евы» было нашим любимым местом для бранча по двум причинам: кафе находилось в нескольких минутах ходьбы от кампуса и предлагало меню длиной с моё предплечье. Если хочется поесть как ЗОЖник или утонуть в кленовом сиропе, «У Евы» всегда найдётся подходящая позиция.
Отказавшись от расчёсывания волос, я собрала их в небрежный пучок на затылке.
– Я не могу пойти на бранч, помнишь? Я пообещала отцу, что в мой день рождения он заберёт меня на все выходные.
Уитни вскрикнула от отчаяния, как будто я сказала ей, что Лондон пал.
– А как же наша традиция бранча на выходных?
– Традиции придётся взять перерыв. Если только ты не хочешь присоединиться к нам.
Она задумчиво прищурилась:
– Эрик очень красивый.
Я вздрогнула.
– А, забудь, ты не сможешь поехать со мной.
– Ты уверена, что не хочешь новую мачеху?
– Ты и так мешаешь мне каждый день.
Я усмехнулась, схватила кроссовки и надела их, потом взяла розовое пухлое зимнее пальто, шарф и варежки.
Укутавшись и упаковав рюкзак, я подошла к Уитни и поцеловала её в лоб:
– Съешь тост с авокадо за меня.
Она ворчливо отмахнулась:
– Передай моему будущему мужу привет.
Я усмехнулась и, прежде чем выйти, схватила корзину с одеждой – постираю в папином доме. В Чикаго я добиралась на своей машине. Учиться в Висконсинском университете в Милуоки было очень удобно, учитывая, что до дома моего отца было всего два часа езды. Мы проводили каждое воскресенье вместе, время отца и дочери. Это был тот день, когда он не работал в тату-салоне, и день, который я тратила на стирку. Было бы здорово провести с ним субботу и воскресенье в эти выходные. День за днём я всё больше становилась папиной дочкой.
Я поехала прямо в «Инкед», зная, что именно там папа проведёт субботнее утро. Он жил и дышал этим салоном, и я была почти уверена, что и сегодня он и его сотрудники будут работать над фантастическими произведениями искусства. Когда я была ребёнком, я проводила много времени, наблюдая, как папа, его ребята и девчонки рисуют. Удивительно, сколько заказчиков плакали от радости, видя, как их шедевры оживают.
Если бы я ещё не начала свою карьеру, имела бы твёрдую руку и некоторые художественные способности, я бы с радостью провела жизнь, работая в папиной студии.
Припарковав машину за углом салона, я выскочила на мороз – по щекам бил холодный ветер – и бросилась к входу.
– Сюрприз! – прокричала толпа в холле, повергнув меня в шок.
Салон был празднично украшен.
– С днём рождения, Старлет! – пели собравшиеся.
Одной из самых крутых вещей в мире было увидеть группу мускулистых татуированных мужчин-байкеров, держащих розовые и фиолетовые воздушные шары, чтобы поздравить меня. Вся команда состояла из лучших друзей папы, и я выросла и прожила всю жизнь в их окружении. Нельсон первым поспешил ко мне и заключил в медвежьи объятия.
– С днём рождения, самородок, – сказал он, потирая кулаком мои вьющиеся волосы.
Нельсон вёл себя как рок-звезда, а с виду походил на игрока в американский футбол – непринуждённо крутой и непринуждённо гигантский. Нельсон был ростом шесть футов четыре дюйма и весом не менее двухсот девяноста фунтов. Хотя он не был пухлым. Он был весь в мускулах. Нельсон поднял меня с пола, как будто это было проще простого. Следующей на моём пути оказалась его жена Джой. Джой была красивой темнокожей женщиной, покрытой чернилами с головы до ног. У неё были яркие седые волосы и выбритые виски. Она всегда носила каблуки высотой не менее пяти дюймов – и всё же была ниже мужа.
Я почти считала их своими тётей и дядей. Папа называл их «любовью до гроба». Нельсон и Джой поддерживали нас в самые мрачные времена, и я, честно говоря, не думаю, что мы бы справились, если бы не их свет и забота.
Харпер обнял меня следующим. Ему было за шестьдесят, и его знали как одного из лучших татуировщиков в мире. Люди прилетали со всех уголков света, чтобы стать клиентами Харпера. Он был крутым, спокойным человеком, соприкасающимся с энергией и Вселенной. Иногда, если он чувствовал, что человек нервничает перед нанесением татуировки, то доставал колоду карт Таро и раскладывал их, а затем проводил быстрый сеанс рейки-терапии. Мы называли его нашим гуру-хиппи.
– Светлый привет, наша любимая.
Харпер улыбнулся и обнял меня. Он обнимал крепче всех, так, будто всю жизнь ждал момента объятия; от такого приветствия человек таял.
Дальше был Коул – тусовщик. Он уже разменял четвертый десяток, но всё ещё веселился так, словно ему только что исполнился двадцать один год. Коул был покрыт пирсингом, последним был «укус дельфина», прямо под нижней губой. Стройный, с лохматыми светлыми волосами и зелёными глазами, которые радостно сверкали, – я никогда не видела, чтобы у него был плохой день. Коул был человеком, который жил ради острых ощущений. Никого не удивило, что он вышел вперёд, держа поднос с шотами.
– Двадцать, чёрт возьми, один!
Коул прокричал это, не вынимая изо рта праздничную дуделку.
– С днём рождения, ковбойша, – сказал он, ставя поднос на стол и целуя меня в лоб.
И наконец был папа – лучший папа на свете.
– С днём рождения, принцесса, – сказал он, обнимая меня. – Я не могу поверить, что ты уже такая взрослая.
Он несколько раз поцеловал меня в лоб.
Мы с отцом были очень похожи. Не считая татуировок. В течение многих лет он предлагал набить мне что-нибудь, но я всё ещё не была готова. Быть может, однажды. В один прекрасный день.
Папа был красивым мужчиной. Когда он смеялся, а делал он это очень часто, на его щеках появлялись ямочки. У меня были такие же. У меня были и его карие глаза, и широкая улыбка. Ростом он был шесть футов два дюйма, и у него была лысая блестящая голова, которую все любили потирать на удачу.
– Я думал, что твой парень тоже приедет, – удивлённо сказал папа.
Я сморщила нос:
– Скажем так, не вышло, и я надеюсь, что больше никогда его не увижу.
Папа прищурился, раздумывая, стоит ли спрашивать подробности, но затем пожал плечами:
– Хорошо. У него были дерьмовые татуировки.
Я улыбнулась:
– Худшие из худших.
– Шоты! – крикнул Коул, сунув один мне в руку.
Я засмеялась.
– Хорошо, но мы не будем буйствовать. В понедельник у меня важный день, и я не должна переходить черту, – предупредила я.
Коул отмахнулся от меня:
– Это твой двадцать первый день рождения. Дай себе волю.
Если бы он только знал, какой свободной я была накануне вечером. От одной мысли об этом мои щёки вспыхнули.
– Не волнуйся, лютик, – сказал папа. – Я позабочусь о тебе.
Собравшиеся выглядели настолько радостными, что я не могла их подвести.
Кроме того, разве может быть что-то хуже волшебного пунша?
Я приняла шот от Коула, мы чокнулись и опрокинули рюмки.
– О боже! – вскрикнула я.
Хуже. Намного-намного хуже волшебного пунша.
Харпер хихикнул и похлопал меня по спине:
– Позволь приготовить тебе настоящий напиток. Тот, после которого не захочется блевать. Поверь мне. Это говорит человек, ненавидящий вкус алкоголя.
«На Харпера уповаю!»
Он приготовил мне напиток, и это был настоящий волшебный пунш, потому что я не могла сказать, что в нём есть хоть капля алкоголя.
Я пила коктейль за коктейлем, как моряк. Мы весь день включали музыку, танцуя в салоне, ощущая полную свободу. Я не знала, что могу пить так много, пока не выпила слишком много, и следующим, что я помнила, было наступление субботнего вечера. Я обнимала унитаз, пока отец держал мне волосы.
– Я чувствую себя мёртвой, – сказала я после того, как меня вырвало в третий раз.
Похмелье, которое, как мне казалось, я пропустила субботним утром, очень любезно встретилось со мной в субботу вечером.
Папа хмыкнул:
– Я помню своё первое похмелье. Мне было четырнадцать, и меня вырвало в любимую пару туфель отца.
– Четырнадцать?! – ахнула я.
– Не все были такими хорошими детьми, как ты, принцесса. Некоторые из нас изо дня в день делали неправильный выбор.
– Я больше никогда не буду пить, – простонала я, прислонившись к ванне.
Папа сел рядом, и я положила голову ему на плечо.
– Так все говорят, когда им плохо от выпивки. Но потом, что ты думаешь? Наступает ещё одна ночь, которую нужно забыть, и цикл повторяется.
– Нет, – поклялась я. – С меня хватит.
Он поцеловал меня в лоб.
– Прими душ и надень пижаму. Ты пахнешь как задница. Я приготовлю тебе немного попкорна, чтобы успокоить желудок. Ты сегодня мало поела.
Он заставил меня принять стоячее положение.
– Как насчёт «Тако Белл»? Это немного облегчит похмелье.
Глава 4
Майло
Когда мама была рядом, дом был полон смеха и света. Каждое утро она танцевала на кухне под громкую музыку, готовя мне завтрак перед школой. И это никогда не был простой завтрак. На столе дожидалось нечто особенное: свежеиспечённые кексы, фриттата или ещё какая-нибудь ерунда.
Мама заваривала самую большую чашку кофе, выпивала почти весь, а потом пыталась увлечь меня танцами. Я никогда не танцевал, поскольку я совсем не был жаворонком. Эта черта досталась мне от отца.
Я не осознавал, насколько воспринимал всё как должное, пока те дни не исчезли. Ещё мне не нравилось, что они исчезли быстро. Когда мама заболела, музыка уже никогда не играла так громко, как раньше. Потом и танцы стали более размеренными. Наконец, она больше не могла готовить изысканные завтраки. Я знал, что ей тяжело, поэтому иногда готовил для неё. Я включал музыку, когда она забывала. Я танцевал время от времени, чтобы рассмешить её.
Её смех…
Больше всего мне не хватало её смеха.
Ещё мама готовила большую кастрюлю домашней подливки для нашего воскресного ужина. Это был соус для пасты медленного приготовления, вкус которого будто бы придумали боги. Воскресные ужины в нашем доме имели большое значение. Раньше к нам на обед приходили десятки людей, включая некоторых моих друзей, и мы смеялись до захода солнца, и все тогда теряли головы от маминой стряпни.
Я скучал по вкусу её любви. Я знаю, что это звучит безумно, но дело было не в ингредиентах, которые она использовала, а в том, как она их использовала. Папа всегда шутил, что волшебство заключалось в её любимой деревянной ложке, которой она мешала подливку. Теперь ложка просто лежала в кладовке вместе с остальными кухонными принадлежностями, нетронутая.
Было странно думать о том, каким оживлённым был дом раньше. Теперь каждое утро стояла тишина, особенно по выходным. Когда я просыпался, папы уже не было. Несмотря на то что я не был жаворонком, я обычно вставал на рассвете, чтобы поймать восход солнца, – это я начал делать после смерти мамы. Я понятия не имел, куда и зачем уходил папа. Я просто знал, что его нет дома.
Когда я вставал по выходным, я готовил завтрак, заползал обратно в свою комнату и сидел в темноте, сторонясь места, которое когда-то было мне домом. Здесь каждый угол был полон навязчивых воспоминаний о том, какой хорошей была жизнь раньше. В дни, когда тишина становилась слишком громкой, я делал одно из двух. Либо занимался сексом, либо встречался с друзьями – чтобы отвлечься.
Секс был моим главным увлечением с тех пор, как несколько лет назад я потерял девственность. В моей части города я пользовался популярностью. Это не было секретом. Меня знали под разными именами. Некоторые называли меня мальчиком-шлюхой, другие называли меня папочкой, но большинство женщин называли меня Диком.
Как именинница.
Чёртова именинница.
Что это было?
Прошлая ночь была не такой, как планировалось. Ну, всё было по плану, до определённого момента.
Я продолжал думать о ночи в доме студенческого братства и о женщине – странной, даже эксцентричной. Что-то в ней меня будоражило. Она смотрела так, будто видела меня настоящего. Меня, которого большинство людей упускало из виду, не считая небольшой группы близких друзей. Это меня сильно задело. Или заинтриговало – одно из двух.
Еще и секс…
Это была одна из самых приятных ночей в моей жизни, а я даже не узнал, как именинницу зовут. Я спал со многими людьми, но никто не заставлял меня чувствовать себя так, как эта женщина, причём она мне даже не отсосала.
Ещё она была хаотичной, что было странно и забавно. Меня редко удавалось удивить. С тех пор как мы встретились, я вспоминал об имениннице чаще, чем ожидал. После мимолётных связей женщины не становились поводом для размышлений. Я не встречался с одной и той же девушкой дважды. Я не оставлял места эмоциям. Но по какой-то причине я запомнил её вкус на своём языке. Ночь, которую мы провели вместе, была для меня слишком трудной.
В тот момент, покидая спальню, я не мог объяснить, что чувствовал. Мой мир как будто рухнул. Накинув одежду, я ринулся к выходу – и выглядел полным идиотом, – но попросту не мог оставаться там, с ней. Что-то в её глазах заставило меня захотеть быть настоящим, а я этому так долго сопротивлялся. Я почувствовал, как беспокойство в её нежном взгляде вызывает панику в моей груди. Она действовала на меня совсем не так, как все женщины до неё. Большинство из них заставляло меня забыть о реальной жизни. Она заставила меня о ней задуматься.
Судя по моей реакции, именинница, вероятно, подумала, что я засранец, но она бы не догадалась, что я потерял контроль над своим телом. Мои руки вспотели, когда она сидела на кровати и смотрела в мою сторону. Мои глаза остекленели, и меня охватило чувство паники. За последние три года у меня было много панических атак, но никогда – после секса. Секс был тем, что облегчало мою тревогу, а не усиливало её.
Панические атаки обычно проявлялись только тогда, когда я слишком много думал о маме. И, поверьте мне, когда я был в той комнате, я не думал о моей мамочке. Я понятия не имел, почему эта женщина вызвала у меня такое беспокойство. Я надеялся, что наши пути больше никогда не пересекутся ради моего же благополучия. Но всё же я не мог перестать думать о случившемся сексе. Это было настолько хорошо, что мне не хотелось искать новых случайных связей.
Поэтому пришлось обратиться ко второй вещи, которая помогала, когда разум был слишком спутанным, а тишина слишком громкой, – к дружеское поддержке.
Ни для кого не было секретом, что последние несколько лет я был плохим другом, но меня всё ещё пускали в компанию. Я догадывался, что такие люди имеют наибольшее значение: они видели тебя в худшем свете, но всё ещё хотят, чтобы ты был рядом.
Большая часть моих друзей зависала дома у Саванны по выходным. Мы с Саванной знали друг друга ещё до того, как смогли произнести наши первые слова. Наши мамы были близкими подругами. Саванна всегда вела себя как моя старшая сестра, пусть была старше всего на несколько месяцев. Её природный инстинкт – относиться по-матерински ко всей нашей компании.
Родители Саванны были обеспеченными и жили в очень дорогом районе. На каждой подъездной дорожке непременно была припаркована роскошная машина. В те выходные родителей не было в городе, поэтому Саванна собрала всех, чтобы немного выпить и покурить, а это, похоже, то, что мне было нужно.
Наша компания была маленькой, но состояла из сильных личностей. Мы все познакомились в начальной школе, не считая новенького, Тома.
Всего нас было шестеро. Первым был Брайан – геймер. Он всегда говорил о том, какие игры выходят и что самое интересное на рынке. Я не сомневался, что когда-нибудь он станет мультимиллионером, владельцем компании по разработке видеоигр. Его знания были выдающимися. Ещё он был на год старше меня и учился в Висконсинском университете в Милуоки. Именно из-за него я накануне вечером оказался на чёртовой студенческой вечеринке.
Потом был Крис. Он был довольно застенчив. Мы с Саванной познакомились с ним в третьем классе, когда двое детей издевались над ним на детской площадке. Саванна поставила парням по синяку под глазом и велела Крису держаться рядом с нами. После этого он так и не ушёл.
Бонни была самой близкой подругой Саванны. И зная их, я успел убедиться, что стереотипы о ненадежности женской дружбы лживы. Том был новеньким – он познакомился с Бонни на работе в местном магазине «Таргет». Я мало что о нём знал, потому что он встретил меня в мою эмо-эпоху. Он не знал меня до того, как моя мама заболела, поэтому видел только мою скрытную сторону.
Ночь началась без происшествий. Мы всегда спускались в подвал дома Саванны, потому что её родители говорили, что, если мы собираемся устраивать пьянку, нам нужно делать это там, внизу. Таким образом, они знали, что мы будем в безопасности и не сядем за руль в нетрезвом виде. Казалось странным, что они соглашались с самим фактом таких вечеринок. Богатые люди жили по другим правилам. Моя мама никогда бы не позволила подобному случиться.
Я снова подумал о маме. Я был слишком трезв.
Крис, Том и Брайан сидели перед телевизором, играли в какую-то видеоигру и что-то обсуждали. Я не слушал достаточно внимательно, чтобы уловить разговор. Я не мог вспомнить, когда в последний раз разговаривал с ними. Большую часть времени я просто приходил, курил и пил.
– Перестань быть свиньёй, – сказала Саванна, толкнув мою ногу.
Я ещё раз затянулся и потушил сигарету, прежде чем повернуться на ее голос. Мы сидели на диване втроем, вместе с Бонни.
– Ты ведёшь себя странно, – повторила Саванна. – Ты в порядке?
Это было похоже на вопрос с подвохом.
Саванна всегда спрашивала, в порядке ли я. Она постоянно беспокоилась за меня. Полагаю, не без оснований.
– Я в порядке, – сказал я.
Я всегда давал именно этот ответ.
– Ходят слухи, что вчера вечером на студенческой вечеринке ты переспал с девушкой, – сказала Бонни.
– Слухи? – уточнил я.
– Слухи, – сказали они в унисон.
– Тогда слухи, должно быть, правдивы.
– Нужно, чтобы ты научился выживать как-нибудь иначе, Майло, – сказала Саванна. – Инфекции, передающиеся половым путём, реальны. Кстати говоря, я надеюсь, ты оборачиваешь свой маринованный огурчик в защиту.
– Пожалуйста, не называй мой член маринованным огурчиком, – категорично ответил я.
– Да, Саванна. Я уверена, что он больше похож на летнюю колбасу, – добавила Бонни. – Если у него огурец, значит, он зелёный, а это точно следствие ЗППП.
Саванна повернулась ко мне.
– Майло, твой маринованный огурчик зелёный? Если да, то мы можем помочь тебе. В этом нет ничего постыдного, – толкнув мою ногу, сказала она это с такой материнской заботой, что я заскучал по маме.
Я снова промолчал, потому что разговор о зелёном члене и о маринованных огурцах не был первым в моём списке дел на ночь. Ощущение онемения было единственным, чего я искал.
Саванна снова толкнула меня:
– В чём дело?
– Ни в чём, – ответил я.
Она нахмурилась, потому что ей было не всё равно. Меня бесило то, как сильно она беспокоилась обо мне. Все мои друзья беспокоились. Они видели, как я переживал худшие годы в моей жизни, и оставались рядом, даже когда я пытался их оттолкнуть. Я их не заслуживал. Я ни от кого ничего особенного не заслуживал.
– Ты такой странный сегодня вечером. Ты уверен, что с тобой всё в порядке?
«Нет, это не так, Саванна».
Она не ошиблась.
В ту ночь я вёл себя странно. Физически я был там, но морально меня там не было. Мои мысли были где-то в другом месте.
«Прошёл почти год, мама».
«Год без тебя».
Дерьмово.
Я был ещё слишком трезв, потому что моё сердце ещё билось, а мозг ещё думал. Я знал, что мои друзья хотели, чтобы я открылся, но я не знал как. К тому же мне не нужно было говорить о своей печали. Я жил с ней изо дня в день. Это само по себе казалось достаточным мучением – не нужно было выражать это словами.
Не обращая внимания на друзей, я встал с дивана и направился к бару. Подойдя к шкафу, я вытащил красный пластиковый стаканчик и налил себе полстакана «Хеннесси». Я уже был в таком состоянии, что не мог думать о маме, а это означало, что я почти терял сознание. Я выпил. Алкоголь обжёг горло, но я почти не вздрогнул.
Я налил ещё один полный стаканчик. И тоже выпил. Я повторил эти действия несколько раз, пока никто не видел, и через некоторое время шум в голове начал стихать.
– Эй, Майло. У меня к тебе вопрос. Я слышал, что ты и Эрика Корт встречались раньше, да? – спросил Том, который подошёл и похлопал меня по спине.
Надо отдать этому парню должное. Он не позволил моей замкнутости смутить его. Он всегда был добр ко мне, как и ко всем остальным. На мой взгляд, он говорил слишком много, но я думал, что все говорят слишком много. Большую часть времени мне хотелось, чтобы люди умели вовремя заткнуться.
– Я не знаю, кто это, – ответил я.
– Эрика Корт. Милая девочка, которая всегда носит высокие косички. Она увлекается аниме, иногда надевает ободок с кошачьими ушками.
О, девочка с кошачьими ушками. Ага. Я её трахнул. Всё это время она мяукала.
– А что с ней?
– Тебе она нравится?
Я изогнул бровь:
– Она?
– Ага. Поскольку вы двое знакомы, я хотел убедиться, что не перехожу никому дорогу из-за того, что она пригласила меня на свидание. Я не хотел неуважительно относиться к нашей дружбе. Поэтому прошу разрешения.
О, Том. Милый, заботливый Том.
– Во что бы то ни стало, действуй, – пробормотал я, наливая ещё стакан и опрокидывая его.
Наверное, мне уже это было не нужно.
Я похлопал Тома по спине:
– Я ухожу.
– Что? Ещё рано! – отмахнулся он.
– Сейчас два часа ночи, а мне нужно кое-где быть завтра, – пробормотал я, хватая ключи и куртку со спинки одного из стульев. – Я пошёл.
Я, спотыкаясь, направился к лестнице и наткнулся на приставной столик, которого не видел.
– Чёрт, – пробормотал я и попытался стряхнуть с пальца ноги пульсирующую боль. – Чёрт побери.
Саванна спрыгнула с дивана и кинулась ко мне:
– Ты в порядке?
– Я в порядке, – проворчал я, поднимаясь по лестнице.
– Ты всегда врезаешься во что-то. Было бы полезно, если бы ты пошире открывал глаза. Моя слепая собака видит лучше тебя.
– Я не видел этого проклятого стола, – заметил я, продолжая идти к двери.
– Куда ты? – спросила она.
– Домой.
– Ты пьян.
– Спасибо, Капитан Очевидность, – саркастически ответил я.
Я злился, когда напивался. Как я уже сказал, я был дерьмовым другом. Я добрался до двери, но Саванна перегородила её.
– Отойди, Саванна.
– Это небезопасно, Майло.
– Я знаю, – повторил я.
Она положила руку мне на предплечье, оглядела комнату, придвинулась ближе и зашептала:
– Майло, я знаю, что тебе пришлось нелегко с тех пор, как умерла твоя мама, и я знаю, что первая годовщина…
– Не надо, – предупредил я. – Не продолжай.
Её голубые глаза помрачнели, но меня это не волновало. Как она смеет выглядеть грустной, когда у неё не было для этого причин? Её родители были ещё живы. Они до сих пор отмечали с ней дни рождения. Они всё ещё могли злиться на неё за её неправильный выбор. Они всё ещё говорили ей: «Я люблю тебя». Она ничего не знала о печали и о том, как она заражает каждый дюйм души человека. Она ничего не знала о кошмарах как днём, так и ночью. Она ничего не знала о том, что такое настоящая душевная боль. Чёрт, у неё всё ещё были живы бабушки и дедушки. Саванна сталкивалась со смертью только в кино. Я видел смерть вблизи и лично, смерть единственного человека, который значил для меня всё. Это казалось несправедливым. Опять же, кто сказал, что жизнь справедлива?
– Майло…
– Уйди, Саванна! – заорал я, пьяный, грубый и бессердечный.
Её глаза вспыхнули новыми эмоциями.
Она так и не сдвинулась с места, поэтому я сделал то, что должен был. Я положил руки ей на плечи, поднял её и отодвинул от двери.
Я дополз до своей машины и сел на водительское сиденье. Моё зрение то появлялось, то исчезало. Я не мог ни думать, ни видеть, поэтому не мог вести машину. А мне хотелось вести машину. Всё, чего я хотел, – это попасть домой.
Я выскочил наружу и посмотрел на небо. Было темно и шёл снег. Я не видел звёзд, но чувствовал снежинки. Мама любила снег. Зима была её любимым временем года. Зимой всё напоминало мне о ней.
Я пошёл по двору Саванны и позволил своему телу упасть на подушку из снега, выпавшего за последние несколько дней. Я раскинул руки и начал делать снежного ангела. Когда я был ребёнком, мама лепила со мной снежных ангелов. Потом она готовила нам домашнее горячее какао. Она всегда добавляла мне побольше зефира.
Мне очень нравился дополнительный зефир.
Мне должно было быть холодно. Я должен был дрожать или типа того.
Возможно, я дрожал. Возможно, я получил обморожение.
Может быть, я умирал.
Вот это был бы поворот сюжета.
Мои руки и ноги скользили вверх и вниз, образуя ангела на снегу, прежде чем я потерял сознание.
На следующее утро я проснулся в незнакомой постели. В комнате было темно, и моим глазам потребовалась секунда, чтобы сфокусироваться. На улице не рассвело. Я взглянул на себя и понял, что на мне чужая одежда.
– Какого чёрта? – пробормотал я, оглядываясь вокруг.
– Доброе утро, солнышко, – сказал голос.
Я поднял глаза и увидел Тома, сидящего за столом.
– Тебе потребовалось достаточно времени, чтобы проснуться.
– Где я?
– В моём скромном жилище. Вчера вечером я нашёл тебя без сознания в снегу, кинул в машину и отвёз сюда. Не спрашивай, как я снял с тебя одежду. – Он вздрогнул, будто у него был озноб, а потом попытался пошутить: – Я навечно напуган тем, что увидел.
Я был в доме Тома, в его одежде, и у меня жутко болела голова.
Во всяком случае, я не умер.
Проклятие.
– Будешь завтракать? – спросил он.
Я изогнул бровь, пытаясь определить, как сильно накосячил прошлой ночью.
– Не-а. Пойду домой.
Я поднялся с кровати, чувствуя приступ тошноты, но мне не хотелось торчать здесь слишком долго.
Я выглянул на улицу и увидел солнце.
Проклятие.
Я пропустил восход солнца.
«Прости, мама».
В этом-то и заключалась проблема: облажавшись раз, я вновь и вновь упускал важные вещи.
Том отвёз меня обратно к Саванне, где оставалась моя машина. Я поблагодарил его за помощь, а он ответил: «Обращайся». Похоже, он действительно мог мне помочь, что было странно. Этот парень даже не знал меня, но относился так, как будто мы были лучшими друзьями.
Подъехав к своему дому, я вздохнул, увидев папину машину в гараже. Он оставил его широко открытым и припарковался под углом. Накануне вечером он чуть не потерял сознание в снегу в нетрезвом виде. Должно быть, он подумал, что сесть за руль – хорошая идея.
