Czytaj książkę: «Рецепт нас», strona 3

– Ненавижу…

До сих пор слышу.

Папа поставил на стол хрустальный графин с «The Macallan M» – тот самый, что они с Диланом купили на аукционе, споря, кто упрямее.

– За них, – прохрипел он.

Сет резко встал и налил себе полный стакан:

– За то, что они наконец вместе. – И опрокинул виски одним глотком, будто это был дешёвый напиток из придорожного бара.

Даже в горе мы соблюдали ритуалы – Эвансы и Патель не пьют плохой алкоголь. Особенно когда на дне стакана – вся боль мира.

Я подошла к Сету перед уходом – и он внезапно обнял меня. Впервые за все годы. Задрожала, услышав сбивчивый ритм его сердца. Я ждала этого с тринадцати лет – а смерть притянула нас за секунду.

А потом он оттолкнул меня. Резко, как будто ошпаренный. Его взгляд прожигал насквозь – словно это я виновата, что гроб опускали в сырую землю. Люди в горе ищут тепло. Даже Алфи прижался ко мне, когда звучали последние молитвы. Но не Сет. Ни слёз, ни дрожи – только ледяная стена, от которой кровь стыла в жилах.

Дома я содрала кожу, пропитанную его «подрасти», «это несерьезно», «ты не понимаешь». Натянула новую – жёсткую, без следов его одобрения.

Но стоило закрыть глаза – и он снова возникал передо мной. С бокалом виски у окна, которое так и не стало нашим.

После того случая я твёрдо решила: никаких Эвансов. Только учёба, жёсткий график и железный контроль. Если мир всё равно рухнет в любой момент, то хотя бы свои развалины я огражу стеной.

Совет:

Выпить залпом. Закусить кулаком. И никогда не верить, когда говорят, что хуже не будет.

БУДЕТ!

Глава 3

Коктейль: «Белый слон с розовыми блёстками» (после него сразу взрослеешь)

Ингредиенты: одна графиня (бывших не бывает), четыре белые стены (чем теснее – тем крепче дружба), охапка сумасшедших девчонок (вместе мы – сила), наглость (по вкусу).

Взболтать в шейкере амбиций до состояния «я всё смогу». Подавать с белым слоном на блюде – символом нашей безумной дружбы. Бонус: после каждого глотка на губах остаются розовые блёстки.

Я тогда с головой ушла в учёбу. Попросила маму запретить любые разговоры про Эвансов. Никаких семейных ужинов – я даже квартиру сняла в пятнадцати минутах от родителей. Там и познакомилась с соседкой, Беатрис Маргаритой Кроли-Фокс, – бывшей графиней, которая оказалась круче любого психотерапевта.

Мы с девчонками коротали вечера за шитьём платьев для неё и обсуждением местных сплетен. Каждый раз, когда в голову залетала мысль о братьях, я хватала карандаш и начинала рисовать. Пока подруги бегали на свидания, я строила из себя самую занудную зануду Лондона. Никакого секса, никаких деловых поцелуев – только я и моя новая, ещё не обжитая кожа.

И знаете, кто меня вытащил? Эта сумасшедшая старушка. Не подумайте, она не стала искать мне жениха. Однажды она просто посадила меня в гостиной, долго молчала, а потом ткнула тростью в пол:

– Плачь, девочка.

Я попыталась улыбнуться, но она стукнула тростью сильнее.

– Пока ты не выплачешься, легче не станет. А раз ты тут у всех лидер, разрешаю реветь при мне. Привилегия!

В тот день я впервые за долгое время позволила себе быть слабой. Сидела на полу, а она гладила мои волосы и слушала, как я рыдаю. А когда стало легче, я вывалила на неё всю свою историю – от первой детской влюблённости до последнего стакана виски.

– Ты можешь закрыть прошлое, но никогда не закрывай себя, – сказала она, попивая виски. – Твой зануда просто слепой. Как вы там говорите… Исколотый манекен. Не закапывай себя в воспоминаниях.

С тех пор я и не закапывалась. Училась. Веселилась. А графиня перевела меня с вина на виски со словами:

– Моя искорка, вино я пила с тобой, когда ты была нежным цветочком. Теперь ты моя Тэтчер – только хороший виски!

В двадцать два я вышла из Лондонского колледжа моды под аплодисменты – с дипломом бакалавра в одной руке и наивной верой в другой, что индустрия моды заждалась именно моих эскизов. Магистратура манила, но сначала пришлось отбыть повинность под названием «стажировка для галочки».

Мне «любезно» (по папиному звонку) предложили место в отделе моды Harrods. На бумаге – перспективы. В реальности – я была «папиной дочкой», которой даже кофе не доверяли приготовить.

На третий день я сорвалась. Не из-за желания что-то доказать – просто поняла: если уж играть роль «вип-брюнетки с папиным счётом», то с размахом. Украла бутылку мартини (мелкая месть) и рванула к своим «швейным бестиям». Мы подвыпили, завалились в караоке, орали Backstreet Boys, а на рассвете, шатаясь перед бутиком Dior, вдруг осознали: «Мы тоже так можем».

Поклялись на оторванном от юбки Хлои кармане: никаких скучных брендов – только дерзкие таланты с огнём в глазах и дырами в бюджете. Так в Челси появился «Белый слон» – наш храм модного безумия.

Я – четыре бриллианта на шее слона.

Картер – фиолетовый ирокез.

Белл – ткани в хоботе.

Хлоя – розовый бант на хвосте.

На открытие я позвала самых близких. Даже Алфи – потому что уже не болело. Но он не пришёл. Не ответил. И это стало последней точкой в нашей общей истории детства – мы окончательно повзрослели.

Родители рассматривали нашего слона и умилялись, хотя мечтали о другой жизни для меня. Но я бесконечно благодарна их мудрости: при всём их статусе и возможностях они никогда не давили. Ни в первой любви, ни в выборе профессии.

Даже в выборе первого сексуального партнёра – вместо ожидаемого «Айви, почему он?» или нравоучений, я получила от мамы подробную лекцию о контрацепции, запись ко всем необходимым врачам и – самое неожиданное – добавление в чат её гинеколога.

– Теперь будешь получать напоминания о чек-ап вместе со мной, – сказала она, как будто обсуждала мой дипломный проект.

Вот она, моя сила. Вот что значит – быть Патель.

А рядом с родителями личный психолог – моя бесценная графиня. В свои семьдесят (она, конечно, настаивает на «тридцати с хвостиком») она умудрялась спорить с отцом, требовать, чтобы он за ней ухаживал, и приказывать ему «перестать делать это кислое лицо». Потому что кислота – не её стиль.

Сета я не звала. Мне тогда казалось, что эти четыре года тишины навсегда разделили нас. Но в день открытия бутика мне принесли корзину с шампанским, фруктами и закусками. Внутри лежала записка: «С открытием». Я до сих пор уверена – это был он. Только у Сета был такой почерк: каждая буква выведена с хирургической точностью, а потом обведена ещё раз – будто он боялся, что первая линия недостаточно идеальна.

И когда я уже перестала о нём думать, он вновь ворвался в мою жизнь в своём фирменном стиле: «Я не рядом, но я здесь».

Первые три месяца в бутике – сплошной ад. Ноль прибыли, только крики, слёзы и «Айви, мы облажались!» Да, мы держались за счёт папиных денег (спасибо ему), но продолжали верить, что всё наладится. Скупали эскизы у неизвестных дизайнеров, переделывали, пытались продать. Даже участвовали во всех конкурсах.

За три дня до Недели моды мы сидели среди горы тряпья, похожего на «коллекцию».

– Полная чушь! – воскликнула Хлоя, бросая манекен. – У других – креатив, а у нас? Юбки и блузки. А эти ужасные брюки просто никуда не годятся!

Картер затянулась:

– Может, сольёмся? Скажем, что у нас коронавирус.

Я смотрела на них и не хотела верить, что всё – зря. Что наша мечта и пьяная идея разобьётся о реальность. Но и вечно тянуть деньги из отца – не выход.

Когда я уже писала отказ от участия, в бутик ворвалась Белл с растрёпанными волосами и запахом рома:

– Девчонки, паруса!

Оказалось, её новый бойфренд-яхтсмен так «вдохновлял» её прошлой ночью при лунном свете, что она внезапно осознала: старые списанные паруса – это же готовый материал!

До утра мы рвали их на лоскуты, чтобы сшить блузки и платья (Джек Воробей умер бы от зависти). Канаты превратили в стразовые пояса, рыбацкие сети – в полупрозрачные накидки. Хлоя соорудила корсет, который бы оценили все модные дома Парижа. А наше главное творение – платье с настоящим морским фонарём (папа, конечно, подключился и сделал его рабочим).

Нас заметил Джон Гальяно.

Он скривился, как от дурного запаха, но всё же ухмыльнулся:

– Бродячие циркачи шьют аккуратнее!

Мы не расстроились. Пусть не «лучшие» – зато теперь мы были «те самые ненормальные с парусами». А через месяц наше платье купили за сумму с четырьмя нулями. Как мы тогда радовались! Вернули долг отцу, и тогда всё закрутилось.

Через год наш Белый Слон (уже позолоченный) красовался в витрине нового бутика с сигарой в хоботе (Картер ради прикола засунула, а мы оставили).

А потом началась любовная карусель.

Мужчины следовали одному сценарию: ужин у Темзы (обязательно устрицы с золотым блеском), мюзиклы (театр обожаю, но не как программу каждого пятого свидания), подарки («носи и вспоминай», пока они трахают своих ассистенток в номерах отелей).

Пробовала менять «ассортимент»: официанты, юристы, бариста. Один раз даже курьер из суши-бара. Итог? Та же сказка, только с растворимым кофе вместо устриц.

К двадцати пяти я выгорела. Айви Патель – та самая девчонка, которая слепила два бутика из пьяной идеи, – мечтала только об одном: сбежать. Подальше от блеска, показухи и вечных «ты должна».

Каждый, кто пытался затащить меня на очередное скучное свидание, получал:

– Следующий!

Или моих подруг, которые мастерски объясняли, что я – не камушек на их дорогих часах.

Тост от Айви:

Можно менять напитки хоть каждый день. Рано или поздно вы перестанете отличать дорогой скотч от разбавленного. Главное – не потерять себя.

Коктейль: «Золотой ураган»

Ингредиенты: черпак ностальгии (именно той, что врывается без спроса, как Сет в мою жизнь), чемодан (уже не для побега, а для хранения осколков), золотистый мальчик (ой, простите, теперь мужчина), сахарная посыпка (не розовая, иначе не поймёшь – это про меня или его новую пассию), невеста (увы, не я), серая мышь (тоже не про меня, к счастью).

Украсить ледяной крошкой с клубничным сиропом. Не переборщить, ведь после пятого бокала невозможно остановиться. Как и после пятого раза, когда говоришь себе: «Ну, это в последний раз».

Я уже поставила жирный крест на личной жизни и собирала чемоданы. Вернее, чемоданы собирали подруги, пока я сидела на полу с мартини в руке и прикидывала, сколько пар туфель можно запихнуть в ручную кладь. Билеты куплены, маршрут набросан.

Но судьба – та ещё шутница. Подсунула мне бокал с надписью «Новый старт», а внутри – гремучую смесь из старых воспоминаний, двух капель надежды и щепотки «Какого чёрта»…

Так я столкнулась с Алфи после семи лет разлуки.

Мы с подругами решили встретиться и обсудить планы по расширению бутика. Я тогда припарковалась у входа на своём белом «Дефендере» (да, жёлтый «Мини» я сменила на что-то посерьёзнее).

Он заметил меня сразу. Я – нет. После всего пережитого я вообще перестала смотреть на мужчин. Но за годы бесконечных и порой абсурдных свиданий я научилась ощущать чужой взгляд, словно он касался моего затылка. Когда я обернулась, передо мной стоял он.

Те же пшеничные волосы, только теперь с прядями, будто их специально растрепал ветер. Щетина (небрежная, но стильная). Потрёпанное пальто (Сет бы в обморок упал). Сигарета во рту.

Перед глазами пронеслось пол детства – как блёстки, сыплющиеся в лицо после взрыва конфетти.

– Патель? Не может быть.

Я подбежала (ничего не меняется) и обняла его. Своего лучшего друга, который всегда был рядом, поддерживая меня во всех наших глупых мальчишеских играх. А когда я сердилась, он умудрялся корчить такие рожицы, что смех невольно вырывался из меня. И именно он придумывал сотни планов, чтобы его старший брат влюбился в меня…

Мы поехали в «Одри Грин» – кафе, где я всегда заказывала латте с двойной порцией сиропа.

– Значит, «Белый слон» – это твоих рук дело? – Алфи ковырял абрикосовый дениш. – Ну надо же, пиранья Айви прогрызла себе путь в мире моды. Бизнес-леди, прям как папа.

Я фыркнула, откидывая волосы за плечо (жест, отточенный на показах):

– А я не думала, что мамин художник променяет акварели на бетонные коробки.

Он замер, но я видела, как его рука сжала кружку. (Моя вечная беда – сначала выстрелю, а потом разбираюсь, куда попала).

– Архитектура – тоже искусство. Зато я не Сет, – он фальшиво рассмеялся. – Отец гордился бы им. Его эксперимент по выращиванию клона удался на славу.

– Как он? – спросила я, делая вид, что меня внезапно заинтересовала крошка дениша.

– После смерти родителей стало… сложнее. Он пытается втянуть меня в бизнес. Как видишь, пока безуспешно. Сет Эванс – второй Дилан Эванс. Даже галстуки те же носит. Ненавижу этот цирк. Быть Эвансом – пытка.

– Зато ты, как вижу, не особо жалуешь формальности, – я ткнула вилкой в его растрёпанный воротник.

Он рассмеялся, но в его глазах не было ни капли радости – они были такими же пустыми, как бокалы после последнего звонка в баре. Затем он начал рассказывать. О дяде Люке, который украл его невесту. О годах, проведённых в отчаянии, о потерянной вере во всё. Я слушала, затаив дыхание, будто он разворачивал передо мной клубок из колючей проволоки – больно, но невозможно оторваться.

Мы засиделись почти до закрытия. А на выходе, у портрета Одри Хепбёрн, Алфи неожиданно предложил «секс-дружбу».

Сначала я уставилась на него, как на психа. Алфи стоял передо мной с этим своим чертовски спокойным выражением лица – будто предложил не переспать «по-дружески», а сходить за кофе. Потом подумала: а что я, собственно, теряю? В кино ведь так красиво: друзья помогают друзьям пережить кризис. Без истерик, без обязательств. Как глоток ледяного просекко после сладкого коктейля – резкий, отрезвляющий, с пузырьками, щекочущими горло. Ещё один – и вот ты уже не помнишь, как выглядели те самые «принцы» с их позолоченными обещаниями. Ну, и я согласилась. А что? Звучит же круто – «секс-дружба».

Пока не понимаешь, во что ввязываешься…

Первые месяцы было легко и весело. Никаких: «Почему не ответила?», «Ты опоздала», «Это платье откровенное» – только смех, дорогой виски и секс. Ни свиданий, ни прогулок, ни кино. Его холостяцкая берлога и много мест для страсти. А утром прощание и ожидание следующей встречи (его железное правило: «Ни одна девушка не ночует в моей квартире»).

Я врывалась к нему после показов – в вечернем платье, голая, в нижнем белье, а он встречал у двери со словами: «Я так соскучился!»

Он входил резко – как всегда неожиданно – и только потом становился нежным, словно как тот коктейль, который мы так любили: сначала обжигающая текила, а затем сладкий ликер, смягчающий остроту. Дизайнер и архитектор – мы были гремучей смесью, сплавом творческих натур, где каждая встреча обещала быть захватывающей.

Алфи стал моим драгонфрутом. Розовым, странным, с колючей кожурой. Разрезаешь – а внутри кисло-сладкая мякоть с тысячей чёрных семян. Каждое – как его невысказанные «но»: «Но мы же друзья», «Но я же не обещал», «Но я не готов на отношения»…

Я никому не рассказывала про него. Врала подругам в лицо: «Есть кое-кто… Ничего серьёзного».

Алфи не хотел светиться – и я делала вид, что мне всё равно. Врала себе, когда замечала свежие царапины на его спине. А когда в шутку спрашивала, не одна ли я у него, он отворачивался к окну, где за стеклом лил дождь. Такой же серый, как моя ревность, которую я запрещала себе чувствовать. Я старалась игнорировать эти уколы сомнения, прятала их за улыбкой и лёгким смехом, но в глубине души понимала: каждая его тайна оставляет шрамы не только на его теле, но и на моём сердце.

– Мы же договорились без допросов.

А потом я ловила себя на том, что жду его сообщений. Покупала его любимый виски. Считала часы до вечера. Пыталась «завязать» – выдержать хотя бы день без наших пошлых вечеринок. Но нет же: сидя на работе, я не смотрела на каталог тканей, а придумывала, чем его удивить. Скидывала ему фото (ню), хохотала над его реакцией и таяла, когда он называл меня «малышкой».

Алфи не ухаживал, как другие. Он был резким и закрытым, но в моменты близости становился нежным до дрожи. В отличие от Сета, который всегда оставался равнодушным, Алфи умел вызывать во мне настоящие эмоции. Со мной он оставался тем самым мальчишкой, который в детстве сунул мне за шиворот медузу, а потом щекотал, чтобы развеселить. Его игривость и дерзость были частью его сущности, и это делало его таким особенным для меня.

Я втянулась. Настолько, что даже пожалела, что в тринадцать влюбилась в Сета, а не в него. А через три месяца… осознала. Влипла. По уши. (Вселенная спасибо, что у тебя такой хороший слух!)

Влюбилась. Как последняя идиотка. Как та самая Айви, которая верила, что Сет Эванс – её принц. Теперь принцем стал он – с щетиной вместо короны.

Я скрывала это. Шутила, кусала его за плечо, притворялась, что всё в порядке. А когда его дверь закрывалась за мной – мчалась домой и ревела в подушку. Из-за слабости. Из-за ошибки. Из-за глупой надежды, что он тоже меня хочет. Девичьи поступки – без логики, и я была живым примером этого. Мне снова захотелось, как когда-то с Сетом, «исправить» Алфи. Влюбить его в себя. Доказать, что мы можем быть парой. Наивная дура.

Первыми раскусили меня мои бестии.

– Тормоз, – хлопнула меня по плечу Эмили. – Либо рви, либо перестань прожигать тюль.

– Беги, – прошептала Хлоя, поправляя мои растрёпанные волосы. – Пока не сгорела дотла.

Но я осталась. Играла роль «невозмутимой подружки» (моя третья лучшая роль, когда я могу забрать свой «Оскар»?).

А потом я увидела, как Алфи смотрит на Нэтали Миллер – продавщицу из книжного. Как замирает, когда она язвит. И пазл сложился. Для Алфи я была временной заменой. «Заплаткой» на дыру в его сердце. Зашила его, причесала, отгладила – и вернула миру. А сама осталась с иголками под кожей и нитками, запутавшимися в груди.

Белл засунула меня в машину и привезла к его дому.

– Если ты действительно чувствуешь, что он твой, то борись за него! Не бойся, а действуй! – настаивала она, пока я нервно ёрзала на сиденье.

Я просидела под его окнами сорок минут, кусая губы до крови, пока Белл не взорвалась:

– Слоны боятся только падать, а ты уже в грязи по уши! Шевелись!

Дверь в квартиру Алфи была приоткрыта. Оттуда неслось такое, что я инстинктивно потянулась к кнопке лифта. Но я же Патель. А папины слова «мы любим по-особенному» стучали в висках громче, чем их перепалка.

Тихо вошла.

На полу – осколки бокала, лужа виски и Сет с Алфи. Конечно, кто же ещё мог так ворваться в мою жизнь?

Мы не виделись семь лет. Он стал шире в плечах, а у глаз появились морщинки (они ему шли). Всё тот же безупречный стиль, тот же сандаловый аромат. И эти глаза – зелёные, как море в Биаррице перед штормом.

– Привет… – мой голос дрогнул, а пальцы вцепились в прядь волос (моя дурная привычка от нервов).

Взгляд Сета обжёг – но я списала это на их ссору.

Хотела обнять его (мы же столько лет не виделись), но этот идеальный засранец протянул руку для рукопожатия, как будто я случайный деловой партнёр, а не та самая девчонка, с которой он провёл всё детство.

А потом началось то, из-за чего я потом неделю не могла спать, прокручивая в голове каждый момент. Алфи, пьяный в стельку, начал нести полную чушь.

– Ты не смог с ней переспать, а я могу. И делаю.

Я застыла, чувствуя себя тем самым манекеном «Лохнессо», над которым спорили два кутюрье – кто первый отрежет кусок ткани. Впервые увидела, как у Сета задрожали скулы. Не просто раздражение – это была настоящая, животная злость.

Они обменялись парой колкостей, а я стояла, будто приклеенная. Сотни раз наблюдала за их детскими спорами, но взрослые конфликты… Это было похоже на зрелище, где два льва сражаются друг с другом, не щадя когтей.

Сет ударил первым. Странно – он бил мимо. Будто боялся сделать больно или просто не умел драться.

– Хватит! Он же пьян! – я вклинилась между ними, отталкивая Сета.

Алфи улыбался, а Сет смотрел на меня своим фирменным взглядом, от которого не трясёт – выворачивает наизнанку.

– И ты позволяешь ему так с собой обращаться?

Он поправил волосы и застегнул манжету. Его слова ударили сильнее кулаков. Да, моя ошибка – пустить Алфи так близко. Но, глядя на Сета, я поняла: все мои попытки были лишь желанием доказать, что я не нуждаюсь в его опеке. Его критике. Его равнодушии. И вся эта ситуация только его заслуга. Его вина, не моя!

Уходя, он бросил:

– Не дай ему сломать тебя.

Хорошо, что Алфи ушёл в душ, а я осталась одна среди осколков и вытирала слёзы. Впервые в жизни я проиграла. Сама себе. А когда он вышел и уткнулся лицом мне в колени, меня прорвало:

– Я люблю тебя.

Молчание. А потом – его крик. Крик боли. Я нарушила главное правило. Испортила всё. Разогналась на всех виражах и врезалась в его бетонную стену.

Мы орали друг на друга. Он пытался целовать меня в порыве злости – а я поддавалась. Но потом выложил правду: все эти месяцы он спал не только со мной.

– Ты мерзавец, Алфи Эванс! – голос дрожал от ярости. – Твой брат прав – ты эгоистичное дерьмо!

Я замахнулась для пощёчины, но остановилась.

– Я год была рядом! А ты трахал каких-то шлюх, а потом приходил ко мне с улыбкой? Будь ты проклят!

Мы стояли посреди разгрома – два дурака, доказывающих свою независимость. Но финалом стала его фраза:

– Айви, я люблю другую.

Эти слова пронзили меня, как острый нож. Я не успела занять место в его сердце и вместо этого оказалась на полу рядом с ним, рыдая, как последняя дура. Сквозь слёзы я дала себе обещание: за каждую пролитую слезинку он мне заплатит.

Наговорила ему сентиментального бреда про верность (до сих пор стыдно). Классика жанра – от любви до ненависти один шаг. Видимо, небеса решили, что моего подросткового фиаско с Сетом было недостаточно. «Давай, Айви, на бис!»– визжала Судьба, подливая масла в огонь.

Он смотрел на меня, как провинившийся щенок, а потом произнёс:

– Мне нужен друг.

Эти слова прозвучали так неожиданно, что на секунду я онемела. Опять это. Я что, вечная «жилетка» для чужих переживаний? Сегодня – «ты мне так нужна», а завтра – «извини, я передумал»? Как будто я просто запасной выход на случай одиночества.

В тот вечер я не могла успокоиться. Ревность сжимала сердце, обида подступала комом к горлу. Меня будто использовали, как вещь: взяли, поигрались и отложили, когда стало неинтересно. Самое обидное – он даже не понимал, как это больно.

Но я – не марионетка. Взяла свою гордость в руки и решила: игра начинается. Кто кого?

– Снова расставляем границы, Алфи? – голос дрожал. – Дружба без секса?

– Ты уверена, что у нас получится? – он вытер мне щеку (запомните, девочки: никогда-никогда-никогда не позволяйте мужчинам вытирать ваши слёзы. Но мне можно. Я уже всё давно пережила).

Я ушла. Вернее, вырвалась, сжимая в одной руке телефон, а в другой – планы мести.

Женская обида – страшная штука. На автомате я позвонила Дженни, своей подружке-журналистке:

– Нужен разгромный материал про Алфи Эванса. «Секс в обмен на контракты» или что-то в этом духе. Скину детали.

Хотелось растерзать его репутацию, но так, чтобы не задеть Сета (старая привычка – беречь его, даже когда сама разбита вдребезги).

План «Б» – отрезать его от всех женщин. Я даже согласилась быть его «плюс один» на свадьбе, где его бывшая выходила за дядю Люка (он туда пошёл ради каких-то мужских разборок в бизнесе – не моё дело).

Но там до меня наконец дошло: даже если запереть его в башне, его сердце мне не достанется. Особенно когда он полез в драку с дядей, а потом смотрел на новую пассию тем взглядом, который мне никогда не предназначался.

Он ушёл. Без оглядки. Даже ботинки его не скрипнули – будто я была дверным косяком, который случайно задел плечом. А потом нахлынуло: виски, которым пахло от его воротника, и дурацкие блёстки с того рождественского вечера – они теперь вечно будут липнуть к моей памяти, как дешёвый лак для ногтей.

Лучше бы я тогда уехала в кругосветку…

И тогда ко мне подошёл Сет.

Без слов. Без его вечных нравоучений. Просто стоял, заложив руки за спину.

– Отвези меня, – выдохнула я.

Он кивнул, доставая ключи. В этот момент он был точно таким же, как в детстве, – тем самым мальчишкой, который когда-то, стиснув зубы, полез в море в новых туфлях, чтобы спасти моего плюшевого жирафа…

Так началась наша новая история…

Без бабочек в животе. Без дурацких блёсток. Просто тихое «садись» и дверь машины, открытая специально для меня.

Совет от Айви Патель:

Любовь – это когда тебя забирают с разрушенной свадьбы, не задавая лишних вопросов. Хотя, кому я вообще даю советы? Я сама постоянно оказываюсь в запутанных историях.

И запомните: месть в кино всегда подают холодной. А я предпочитаю её с перчиком Чили… Чтобы и мои мысли пылали, и его сожаления душили (ведь он уже не мой). А сарказмом можно и переборщить – пусть потом давится, пытаясь это проглотить.