Исчезнувшая сестра

8

У себя дома я обнаружила Кира. У него был ключ от моей квартиры, и он не только меня там ждал, но и пожарил рыбу, которую я положила позавчера в морозильник. То, что Кир вел себя как ни в чем не бывало, очень меня обрадовало.

Мы ужинали, но мать не выходила у меня из головы. Нельзя было так на нее срываться. Душа ныла.

Я сказала об этом Киру и спросила, что мне делать.

– Ничего не делай, – сказал Кир, недолго думая.

– Но я же не могу все так оставить…

– В каком смысле – все так?

– Не звонить ей, ничего не объяснять… Это не по-человечески.

– Напиши ей письмо. Письмо в деловом стиле, чтобы выйти из вашего общего эмоционального коллапса. Переведи конфликт на рациональный уровень, – сказал тогда Кир.

Эта идея показалась мне интересной. Но как надо было писать моей матери в «деловом стиле», я не знала.

– Поможешь с текстом? – спросила я Кира.

– Бери ручку и бумагу!

Я отодвинула свою тарелку в сторону, взяла письменные принадлежности и написала под диктовку Кира следующее:

«Ольга Марковна (я обращаюсь так к Вам по Вашему же желанию)!»

Тут я остановилась.

– Я же с ней на «ты»!

– Ольга Марковна и «ты»?

Он был прав: это не вязалось. Но и «вы» не вязалось.

– «Вы» будет даже лучше, – заверил меня Кир. – «Вы» затормозит всплеск негативных эмоций твоей матери, когда она начнет читать твое письмо. Это та цель, которую преследует деловой стиль. Так что пиши, как я тебе говорю.

И он стал диктовать дальше:

– Извините меня, пожалуйста, за срыв. У меня в тот момент сдали нервы. Я весь день пробовала что-то узнать об Элеоноре и не смогла справиться со своей усталостью. Я буду продолжать искать Элеонору и надеюсь, что скоро у меня будут новости. Я позвоню Вам, когда узнаю что-то важное или если появятся какие-то вопросы. Мария.

Все это я покорно записала, но потом, перечитывая свое «деловое письмо», я сопротивлялась почти каждому слову. В числе прочего я хотела изменить Элеонору на Элю.

– В разговорах друг с другом ни я, ни мать не называем Эльку Элеонорой. Для нас она Эля, а не Элеонора.

– Что значит «для нас»? Вы с Ольгой Марковной стали «мы»?

– Ну… Немножко да, – замялась я. – Да и при чем тут «мы? Речь идет об Эльке.

– Речь идет о взрослой, почти сорокалетней женщине, а не о девчонке, и ее лучше будет назвать Элеонорой, а не Элькой.

– Кому лучше?

– Хотя бы вашей с Элей матери. Одно дело, когда не звонит девчонка, другое – когда не звонит взрослая женщина. Улавливаешь?

Это я уловила. Сложнее было с Марией. Я хотела подписаться Маша, но Кир продолжал настаивать на Марии.

– Если мать для тебя Ольга Марковна, то ты для нее должна быть Марией. Подпись Мария – это блестящий ход, – настаивал Кир. – Такая подпись не только подчеркнет деловой характер твоего письма, но и даст твоей матери понять, что ты теперь продолжаешь с ней отношения в новом качестве – как партнерша, и только. Партнерша в розыске Элеоноры.

И Кир снова убедил меня оставить все как есть.

* * *

Было уже десять вечера, и Кир сказал, что остается у меня. Я принялась убирать на кухне, а он отправился в ванную. Вымыв посуду, я почувствовала полную усталость и полное равнодушие ко всему на свете. Скажи мне ангел в этот момент, что мне осталось жить всего только один час, ничто бы во мне не двинулось. Когда Кир появился передо мной в банном халате, он сразу все понял.

– Иди ложись спать, – сказал он мне.

– А ты?

– А я отвезу письмо твоей матери по дороге домой.

– О письме мне надо еще подумать. Ты не обидишься?

Он только ухмыльнулся.

– Хоть ты на меня не обижайся. Ладно?

– Ладно, – сказал Кир и ушел. На следующий день он уезжал работать на свадьбе. Мы договорились созвониться после выходных.

* * *

От усталости я еле передвигала ноги, но спать не могла. И снотворное мне не помогло. Мое тело отказывалось двигаться, голова же была как растревоженный улей. Причем жужжали и жужжали не полезные пчелы, а бесполезные тяжелые трутни: вопросы, на которые невозможно было получить однозначный ответ. Одним из этих вопросов был такой: была моя сестра и в самом деле на меня в обиде, как сказала Ане? Или она сказала это Ане просто так?

Элины слова не давали мне покоя. Что правда то правда, она никогда не имела для меня особого значения, а это обидно. Что с того, что у нас кровное родство? Я его не чувствовала. Кровное родство – это о родоплеменных отношениях в одноименную эпоху. В нашей эпохе кровное родство – формальность. Уж, во всяком случае, в большинстве разбитых вдребезги московских семей, как это было и в моей. Для меня имеет значение не кровное родство, а чтобы в жизни главным было что-то общее, объединяющее. Чтоб цели и средства совпадали. А вот такого у нас с Элей никогда не было.

Впрочем, для Элеоноры все было явно иначе. Она поддерживала со мной связь и делала это, надо понимать, потому что я ее сестра. Почему же еще? Кроме отца и матери, у нас не было ничего общего. Не помню, чтобы она когда-то предложила мне куда-то вместе сходить. И это не из-за запрета матери. Первые годы запрет Ольги Марковны на общение со мной еще мог сдерживать Элю, но потом она перестала быть послушной домашней девочкой.

Что я знала о сестре? Если исходить из того, что она до недавнего времени имела привычку звонить мне в среднем раз в месяц, то у нас ежегодно бывало где-то около двенадцати контактов. Значит, за шестнадцать лет между нами состоялись плюс-минус сто девяносто разговоров. Всякий раз Эля что-то рассказывала о себе. Я стала рыться в памяти в поисках конкретных фактов из ее жизни, которые там еще сохранились. Хотелось собрать их вместе и выстроить в хронологическом порядке. Но не получалось. Я вязла в мешанине мелких событий, о которых обычно слышала от сестры. Они были связаны большей частью с ресторанами, где она выступала, и ее хахалями.

Время от времени Элеонора делилась со мной и своими проблемами. Я не помнила других проблем, кроме как с зубами, горлом, навязчивыми поклонниками и тем, что называется «я, кажется, залетела». Но поскольку безалаберность Эли в ее амурных делах меня возмущала, и мое возмущение время от времени из меня прорывалось, эта часть жизнедеятельности моей сестры становилась все реже предметом наших телефонных разговоров. Я не буду распространяться о возникавших между нами дискуссиях на этот счет, они имели мало смысла. Элеонора, в отличие от меня, не считала аборт убийством. Она любила случайных знакомых и приключения. И не видела в этом ничего плохого.

В моем понятии Элеонора была дурехой. Хуже того, она была сексапильной дурехой, и, учитывая ее среду общения, у нее могли быть хахали из тех, кто по пьянке способен на все. Вот такими были страхи, которые одолевали меня в ту ночь.

9

В пятницу утром я должна была ехать на работу, но чувствовала себя так паршиво после бессонной ночи, что позвонила Вале и договорилась с ней, что приеду после обеда. Она всегда понимала меня без долгих объяснений. Мы были ровесницами, но мне часто казалось, что она старше меня лет на десять. Валя была бы для меня идеальной старшей сестрой. Наверное, мне нужна была именно старшая сестра, а довелось иметь младшую.

– Как мама? – спросила Валя.

– Не очень.

Валя надеялась, что я что-то узнаю об Эле уже за один день, но услышала от меня, что я везде упираюсь лбом в глухие стены.

– Да, положение у тебя сложное. Ты не спеши в «Дубраву», раз такое дело. Если потребуется куда-то съездить – поезжай.

Я честно пыталась работать дома. Но многое мешало мне сосредоточиться на документах, которые надо было переводить. Особенно мешало муторное чувство, оставшееся после последнего посещения Ольги Марковны. Если бы это был кто-то другой, я бы позвонила и уладила дело: накричать на человека, попавшего в беду, непростительно. Но звонить и извиняться перед Ольгой Марковной? Нет, это я не могла.

Идея Кира отправить матери письмо теперь уже не казалась мне остроумной. Глупая это была идея. Посылать матери такое письмо просто не имело смысла. Да еще и обращение «Ольга Марковна» с подписью «Мария» – это окончательно узаконивало отношения, которые навязала мне мать. Получалось, что я их принимала. А принимать их я отказывалась.

В общем, в голове было болото. Я в нем вязла и тонула. В конце концов, это стало совершенно невыносимо. Тогда я взяла телефон и набрала номер, который когда-то был и моим.

– Алле, – вяло отозвалась Ольга Марковна.

– Я хочу тебе объяснить, почему я сорвалась и ушла, – начала я довольно спокойно. Здороваться, спрашивать «как ты?» в наших отношениях было ни к чему. – За 30 часов между нашей первой встречей и второй я, между прочим, обзвонила все кабаки в Москве, нашла три ресторана, где пела Эля, и в двух из них даже побывала. Я побывала также в двух квартирах, где живут люди, которые чем-то могут помочь. И мне не меньше, чем тебе, хреново из-за того, что ничего не проясняется.

Тут я, увы, потеряла самообладание и взорвалась:

– Но тебе всегда было наплевать на чувства других! Ты всегда занята только своими чувствами!

– Ну что ты кричишь! – произнесла Ольга Марковна холодно, а может, всего лишь устало, и я осознала, что опять нахожусь в угаре. Это меня остудило. Но стоило Ольге Марковне добавить еще несколько слов, как я опять взвинтилась. А мать всего-то и сказала:

– У меня же пропала дочь, неужели ты это не понимаешь?

Нет, она не сказала, что потеряла единственную дочь, но именно так это прозвучало у меня в ушах.

– А у меня пропала сестра! – парировала я, не выражая матери никакого сочувствия.

– Это не одно и то же, – услышала я в ответ.

Такой реплики и следовало ожидать, да и к тому же это было верно. Во всяком случае, при нашем раскладе отношений. Так что мне нечего было на это возразить.

– Ты в каких ресторанах была? – спросила меня мать, воспользовавшись возникшей паузой. Я назвала ей «Муромца» и «Макинтош», после чего кратко рассказала о том, что я там услышала об Эле.

– Эти ее рестораны ей осточертели, – сказала Ольга Марковна. – Но было одно исключение. Я забыла тебе рассказать об этом в прошлый раз. Не знаю, как этот ресторан называется, знаю только, что он находится недалеко от метро «Краснопресненская» и что там собирается культурная публика. Хозяин – бывший актер, ее старый знакомый, зовут его Андрей. Она пела там одна, без Феди, раз в месяц. Может быть, там тебе расскажут что-то важное.

Я пообещала Ольге Марковне разыскать это «исключение» и спросила:

– Как у тебя с финансами?

– Нормально, – сухо ответила мать, будто я приставала к ней с неуместным вопросом. А вопрос этот был оправдан: как я слышала от Элеоноры, Ольга Марковна получала микроскопическую пенсию и могла жить на нее только с поддержкой дочери.

10

Я отправилась на Красную Пресню после обеда и довольно быстро узнала от прохожих, что мне надо идти в ресторан «Ангро». Он был известен в этом районе, поскольку туда приезжали популярные актеры.

«Ангро» действительно отличался от тех двух кабаков, где я побывала в поисках сестры, и отличался всем: интерьером, общей сферой, лицами людей, которые там работали, обликом наполнявшей его публики. Когда я там появилась, свободного столика не нашлось, и мне пришлось сесть на табурет у стойки бара. Когда передо мной возник бармен, симпатичный улыбчивый парень, я зачем-то заказала себе бокал красного вина.

– Столовое вино у нас, как всегда, бордо. Но есть еще и молдавская пашвена. Это новая марка, еще неизвестная, но проверенная на качество. Попробуете?

Я заказала и тотчас же получила пашвену. Она пришлась мне по вкусу. И вино, и обстановка поубавили напряжение, с которым я появилась в «Ангро». Этот ресторан нравился мне все больше и больше.

Было похоже, что многие из посетителей знали друг друга, но при этом присутствовали и случайные люди вроде меня. Стоял гомон, время от времени кто-то валял дурака, но все это было в меру. Однако специфику «Ангро» больше всего выражал собой обслуживающий персонал. Как я узнала позже, он состоял большей частью из студентов театральных училищ и безработных молодых актеров. Хозяин ресторана давал подзаработать своим молодым собратьям.

Поглядывая на публику со своего высокого табурета, я часто встречалась взглядом с человеком в белом пиджаке, сидевшим в компании шумных, поддатых мужчин разного возраста, явно из нищей богемы. Он выделялся среди них тем, что был стильно одет, выглядел ухоженным и даже трезвым, мало говорил, не кричал и не махал руками, как его компаньоны. Вино, которое я уже допивала, развязало мне язык, и я спросила бармена, часто ли приходит сюда эта жизнерадостная компания.

– В мои вторники и пятницы я вижу их всегда, – ответил он. – Это друзья хозяина.

– А «белый пиджак», наверное, тот, кто расплачивается, – сказала я и ужаснулась собственной вульгарности.

– «Белому пиджаку» можно здесь не расплачиваться. Это сам Ангро, – сообщил бармен. Он разъяснял мне, что в названии ресторана соединены имя и фамилия его хозяина, Андрея Грохова: Ан + Гро.

Тот, о ком мы говорили, теперь уже в открытую наблюдал за нами со своего места. Потом он встал и направился к нам со стаканом в руке. Стакан был пустой. Подойдя к стойке, Грохов молча поставил его перед барменом, и тот достал из холодильника бутылку минералки. Хозяин обратил его внимание на мой бокал, и бармен взял в руку бутылку пашвены. Я не стала сопротивляться.

Грохов передал мне наполненный вином бокал и провозгласил:

– Выпьем за встречу!

Каждый из нас сделал несколько глотков.

– Как я видел, меня вам уже представили, – сказал Грохов. – А как зовут вас?

– Мария Алексеевна.

– Вот как! А почему не Маша? Так человечнее. На «ты» мы переходить не будем, не бойтесь. И называть меня Андрюшей я вас просить не стану. Вы можете называть меня, как и все, Андрей.

Тут вино ударило мне в голову, и мне стала нравиться его болтовня. Мой язык тоже развязался, и все пошло-поехало совсем не в ту сторону, куда мне было надо, пока Андрей не спросил:

– А как вы здесь оказались?

Только тут я осознала, что вино и приятная обстановка далеко увели меня от главного. Конечно же, подсознательно я этого и хотела: забыть о заботах, бедах, проблемах, неудачах. Место, где я была, для того и существовало – все, кто здесь собрался, хотели того же самого, а человек, сидевший напротив меня, делал все, чтобы такое забытье состоялось.

– Я сестра Эли Белугиной, – сказала я, вымучивая улыбку.

– А-а-а! – протянул Андрей, всматриваясь в меня. – Значит, вы не просто Мария Алексеевна. Вы Мария Алексеевна Белугина. Или у вас уже давно другая фамилия?

– Да, фамилия у меня другая. Эля носит фамилию нашей матери, а я – нашего отца, – ответила я.

– Вот там ваша сестрица выступала, – сказал Грохов, небрежно указывая на пианино, стоявшее у стены. – Как она?

– Эля пропала, – ответила я без обиняков.

Его взгляд, блуждавший от меня и обратно, остановился на мне.

– Вот оно что!

Глядя на меня, он стал думать о своем.

– По-моему вы не удивились, – сказала я.

Он не отреагировал.

– Вы что-то знаете? – спросила я.

– Вряд ли я знаю что-то, чего вы сами не знаете.

– Я вообще ничего не знаю! – вырвалось у меня. – Вы понимаете – вообще ничего!

– Нет, я этого не понимаю, – произнес Грохов, глядя на меня вопросительно.

– Мы с Элей мало общались. И я практически ничего не знаю о ее жизни. Три дня назад мне позвонила мать, которая не разговаривала со мной шестнадцать лет, и объявила, что Эля уехала в Сочи полтора месяца назад и с тех пор от нее ни звука. Вот такой расклад.

– Ничего себе, – пробормотал человек, сидевший напротив меня, – вроде бы все тот же Ангро, но не совсем: без блеска в глазах, без пружинок в теле, без улыбки.

– Вы знаете Вадима? – спросила я.

– Какого Вадима?

– У Эли появился знакомый по имени Вадим. Скорее всего, он больше чем знакомый.

– Что у нее кто-то появился и он больше чем знакомый, мне известно, – с кислой гримасой сказал Андрей. – Как его зовут, я не знаю. Знаю лишь, что она влюбилась в него, как кошка, или… или попала к нему на крючок, как карась.

Его интонация меня насторожила, и я спросила:

– Почему «как карась»? С чего вы это взяли?

– Интуиция.

У меня совсем испортилось настроение. Он это заметил, снова взял мой бокал с вином, передал мне и сказал:

– Выпьем за Элю. Дай бог, чтобы у нее все было в порядке. Да, скорее всего, так оно и есть. Не стоит сразу думать о плохом. У Эли все может быть в данный момент очень даже хорошо. Давайте думать, что ей вдруг повезло в славном городе Сочи: она оказалась в нужный момент среди нужных людей, и ее жизнь завертелась в нежном и ласковом вальсе. Потому она и забыла нас всех…

Но было видно, что он и сам в это не верит.

– И все же почему вы думаете, что Эля «попала на крючок» к этому своему новому знакомому?

Андрей усмехнулся и стал рассказывать:

– Эля пела у нас раз в месяц, по субботам. Договоренность была, что она будет заканчивать свои выступления не раньше часа ночи. Позже – пожалуйста, раньше – нет. Наша публика – большей частью актеры, заезжающие в «Ангро» после спектакля. И вот сразу после Нового года Эля мне заявила, что хотела бы кончать свои выступления в 11:30 вечера. Я ответил ей абсолютным «нет», и она, как мне показалось, поняла, что это действительно невозможно. Однако в феврале, приехав на свое выступление, она как ни в чем не бывало объявила мне, что с этого вечера она будет петь только до полдвенадцатого. Она это кому-то пообещала и ничего сделать не может. На все мои вопросы был один ответ: «Это личное». Я ей сказал: «Эля, тогда это конец твоих выступлений в “Ангро”».

– И как она на это отреагировала?

– Она мне на это сказала: «Что ж, тогда конец».

Андрей посмотрел на меня с ухмылкой, в которой мне увиделась горечь.

– Я понимаю, вас это разочаровало… – начала было я. Он не захотел меня слушать.

– Меня это взбесило. Но я сдержался. Только потребовал, чтобы она вела себя порядочно и пела в ту последнюю субботу, как обычно, до часа ночи. Она лишь хмыкнула и начала выступление. Пела она в тот раз вполнакала. Такого раньше не было. А полдвенадцатого она упорхнула. Ничто уже не имело для нее значения – ни наша старая дружба, ни уважение к ничего не подозревавшей публике. С тех пор я ее не видел. Да, честно говоря, мне этого и не хотелось. Вы верно уловили суть дела: я был разочарован, и очень. Да, странные дела…

От чего я вдруг отяжелела – от вина или от рассказа Андрея? В ресторане словно стало меньше света, а голосов – больше, и они теперь действовали мне на нервы. Я ощущала свои нервы, как провода, натянутые от макушки к ступням, по которым с неприятными толчками шел неприятный ток. Среди всех мыслей четкой была лишь одна: Эля угодила в какую-то дурную историю.

Могла ли она кого-то слушаться из любви? В отличие от Андрея, я думала, что могла. Слушаться для нее было естественно, мне ли не знать. С возрастом это стало меньше, но вряд ли пропало. Тем не менее я усмотрела неувязку. Наш с Элей последний разговор состоялся как раз в феврале. Если бы она в кого-то влюбилась «как кошка», я бы это от нее узнала. Такое она от меня не скрывала. Да и не смогла бы скрыть: ее чувства всегда рвались из нее наружу. Нет, это не могла быть любовь. А вот страх, например, мог быть.

Я высказала свое заключение Андрею, и он на это сказал:

– Ну, не знаю… Страха я у Эли не заметил. Я лишь заметил ее отчуждение. Она вообще вдруг стала другой…

Что-то мелькнуло в его взгляде, отчего у меня возникла одна догадка, и я спросила:

– Вы знали Элю только по «Ангро» или…

– Или, – ответил он, не дослушав. – Кстати, мы с Элей вместе снимались в фильме «Городок за холмами», играли там в одном эпизоде.

И, подмигнув мне, спросил:

– Узнаете меня теперь?

«Городок за холмами», дурацкую «комедию в советском стиле», как рекламировался этот кинопродукт, я не видела. Но то, что Эля снялась там в маленькой роли, я, конечно, знала. Сестра, тогда еще студентка театрального училища, прожужжала мне все уши. Это была ее первая роль в кино. Для меня такое обстоятельство, впрочем, было недостаточно основательным, чтобы полтора часа смотреть бездарную чушь, которую не желали смотреть другие: «Городок за холмами» крутили в пустых залах, и его потом очень быстро убрали из проката. Когда Эле было девятнадцать, мне меньше всего хотелось быть доброй и внимательной старшей сестрой.

Узнав, что я не видела «Городок за холмами», Андрей предложил мне его показать: у него сохранилась видеокассета. Правда, она была у него дома, и он пригласил меня наведаться в «Ангро» еще раз, чтобы посмотреть на юную Элеонору. Видеомагнитофон в его кабинете имелся.

– Фильм, конечно же, глупый, – признал Андрей, – но мы с Элей там очень хороши. Нельзя же так: ни разу не видеть свою единственную сестру в ее единственной роли. Приходите завтра! Я возьму кассету с собой из дома.

Я пообещала Андрею прийти. Мне теперь захотелось посмотреть на Элю. Элю из далекого прошлого, какой я ее знала.