Легенда из подземелий

Хотя на самом деле вся энергия до последней капли хранилась в надежном месте и ждала своего часа, я решила, что лучше будет, если серафим ничего об этом не узнает, более того, поверит в ровно противоположное: что я уже все использовала.

– Ну… у меня есть одно хобби, которое может тебя заинтересовать, – таинственно улыбнулась я. Серафим воодушевился.

– Какое же?

– Не так давно меня научили строить големов, – рассказала я, бегая по комнате и собирая всякие безделицы, палочки, ложки, склянки, из которых можно было бы слепить что-нибудь двигающееся.

– Знавал я одну колдунью, слишком любившую големов… плохо она кончила, – недовольно фыркнул серафим, но все же подошел к столу, на котором я разложила части будущего гомункула.

– Я бы не сказала, что они мне очень нравятся, но их интересно лепить, – я пожала плечами, быстро прикрепляя палочки и ложки к туловищу-банке с помощью глины. Внутрь нее я положила немного трав, запустила туда пару необходимых заклинаний из обеих рук и закупорила пробкой.

По велению моих пальцев с обеих рук, – комбинация магии и антимагии давала более быстрые результаты, это мы обнаружили с Райнаром, – человечек с пробкой вместо головы поднялся и заковылял к серафиму, перебирая ложками, как костылями. Доковыляв, он отдал ему честь.

– Ну как тебе? – спросила я, обрадовавшись, что смогла продемонстрировать Рэмолу тщетность его подозрений: големы забирают уйму энергии, об исчезновении которой серафим так беспокоился. Они вполне могут быть теми самыми опытами, о которых я ему соврала пару часов назад.

Но реакция серафима оказалась далека от моих ожиданий. Глаза Рэмола, обычно прищуренные, сейчас распахнулись и стали похожи на два тусклых круглых фонарика. Он сам как будто окаменел.

– Неужели никогда не видел такого? – я совсем не поняла удивления серафима. – Мне говорили, ты умеешь создавать живых существ из глины, так чем тебе так удивителен простой голем?

Рэмол ничего не ответил, но посмотрел на меня таким безнадежным взглядом, как будто я сделала что-то немыслимое.

– Как ты это называешь?… – тихо спросил он. В его голосе пока не было угрозы, но я сердцем почуяла, что что-то не так.

– Голем… – я оставила человечка и на всякий случай отошла подальше от серафима. Без моей магии голем мгновенно рассыпался.

– Голем? – переспросил Рэмол, чуть расправив крылья и подавшись ко мне – дурной знак.

– Да, меня научил этому один преподаватель из академии, – испуганно ответила я, отходя еще дальше.

Сердце бешено колотилось, я всем нутром ощущала, что говорю с бомбой… допущу ошибку, и он убьет меня прямо здесь!… Но что я сделала не так?… Чего такого в простой игрушке!?…

– Разве это плохо? В академии все таких делают… это же просто игрушка, безделица! – произнесла я дрожащим голосом, не в силах совладать со страхом.

– Игрушки… – эхом повторил серафим. С этим словом из него как будто ушли все силы: крылья опустились, плечи ссутулились, светящиеся глаза закрылись. Серафим осторожно опустился на стул, как будто не мог стоять. – Просто игрушки… ну, конечно.

– Я чем дело? – спросила я, не рискуя подходить ближе. – Я не понимаю!

– И кому ты продавала этих големов? – спросил серафим изменившимся голосом. – Отвечай!

– Да кому они нужны? Я каждый раз их разбирала, а иногда просто выкидывала. Спроси у кого хочешь: на заднем дворе нашего старого дома их десятки валяются… – я говорила чистую правду. – Ну, а какие-то остались у Райнара, моего учителя, которому я помогала их делать.

– Ну да… – Рэмол оперся на свои крылья, откидываясь назад. – Конечно…

– Тебе плохо? – то, как изогнулся серафим, показалось мне очень странным. Он ведь мог сломать себе что-нибудь, лежа на раскладушке из собственных крыльев.

– Да, – тяжело выдохнул Рэмол, закрывая локтем глаза. Его голос продолжал меняться, теперь я поняла, что было не так: он начинал звенеть, как у Арланда в моменты сильного гнева. – Уходи… Выйди отсюда, заночуй где-нибудь еще… Просто сделай так, чтобы я не видел тебя, пока не улечу отсюда!

Под конец со мной словно говорил не один серафим, а сотня демонов, живущих в теле небесного. Я знала, что это может значить, поэтому стрелой вылетела из своего шатра, моля богов, чтобы Рэмол справился с тем, что я по дурости в нем разбудила.

Было за полночь, на улице не осталось ни души. Я побежала, не разбирая дороги, и наткнулась на шатер старейшины… вокруг него росли пышные кусты.

Не раздумывая ни секунды, я как до смерти напуганное животное забилась под длинные ветви и, чуть ли не скуля от ужаса, просидела там до рассвета, обхватив колени.

Потом я не выдержала, и уснула.

Когда я проснулась, солнце было уже высоко в небе и отмечало три часа дня. Серафим должен был уже улететь.

На глазах у удивленных кентавров, я вылезла из кустов, которые полностью меня закрывали, и направилась к себе в шатер, прихрамывая на затекшую за ночь правую ногу.

В шатре я опустилась на свою кровать и обхватила руками голову.

Картина внешнего мира, открывшаяся мне вчера, заполняла все мои мысли. Страх и отчаяние перед обстоятельствами за ночь раздумий только усилились, казалось, я вся состояла из тревоги и отчаяния. Они опустошали, мешали думать, превращали меня в жалкое подобие трусливой мыши – хотя даже та имеет больше храбрости!

Я одна в лагере врагов, против меня встало целое государство, мой покровитель – единственный, кто мог бы меня спасти от всего этого, – вот-вот отвернется от меня, рядом нет никого, кто может меня защитить… во всем мире нет того, кто может защитить меня от грозящей расправы.

Эти мысли ужасали, но они были не преувеличением, они отражали реальность. В любой момент за мной могли прийти, любой пустяк может стоить мне жизни… как вчерашний голем, вызвавший столько ярости у серафима, который прилетел, как оказывается, разобраться со мной!

Я кинулась на кровать, обхватив колени, желая исчезнуть отсюда. У меня не было сил даже плакать, я только бессмысленно дрожала, не пытаясь остановить проносящиеся в голове картины своего будущего.

Одна из таких картин застыла в моей голове. Я закрывала глаза и видела Рэмола. Он возвышается надо мной, все заслоняют его расправленные крылья, глаза светятся решимостью, без тени злости или ненависти, плечи напряжены, из рук льется ослепляющий свет, за которым таится густая, вечная тьма…

Вздрогнув, я вскочила с кровати и, чтобы вымести из головы этот ужас, ушла в кабинет, где принялась ходить из стороны в сторону, цепляясь глазами за каждый предмет. Я пыталась занять свои мысли, чтобы в них больше не лезли эти жуткие картины.

На глаза попались части разрушенного голема.

Опираясь на это удивительное наблюдение, а за тем на воспоминания, мысли вдруг, как упряжка послушных лошадей, пустились по стезе разума.

И что могло так разозлить серафима в этой маленькой глупой игрушке? И она ли так повлияла на него? Может, он увидел еще что-то? Но что? В моем кабинете нет ничего, что могло бы его насторожить. Все запретные ингредиенты, которые чудом попали ко мне в руки во время путешествий и которые могли бы быть зацепкой для Рэмола, я храню в бездонной сумке, отрезанной от этой реальности, и никто кроме меня их оттуда не вытащит, будь он хоть трижды серафим-демон.

Чтобы удостовериться в этом, я вытащила сумку, закрыла глаза и сунула внутрь руку. Межреальный карман открылся сам собой, мне в руку легла коробка с яйцами дракона, склянкой с железой и семенами Мертвого Дерева.

Осмотрев рюкзак, я обнаружила, что ничего не было тронуто, все лежало на прежних местах.

– Значит, не нашел, – прошептала я, чувствуя, как от облегчения у меня голова идет кругом. – Я совсем вымоталась… так я ничего не добьюсь.

Чтобы восстановить душевные силы, я решила поглотить немного из одного из драконьих яиц, в которых была заключена вся та энергия, о которой говорил Рэмол. Сейчас это было как нельзя кстати: после вчерашней ночи я была совершенно измотана и с трудом соображала. А теперь, если мне что-то и может помочь выжить, так это моя голова.

На ощупь яйца были холодные и немного шершавые. Те из них, которые я заполнила энергией, были немного теплые и приятно грели ладони. Выглядели яйца очень красиво, как матовые хрустальные лампочки… но, если разбить хоть одно такое чудо, можно смести с лица Скаханна весь этот лес.

А неплохая идея на крайний случай?… Нет, живой я им точно не дамся. Пусть попробуют сунуться ко мне со своим порошком, я не позволю убить себя за то, чего я не делала! Уж лучше сгорю в собственной магии.

Эти мысли подействовали на меня ободряюще, и в наслаждении я сжала пальцами левой руки первое попавшееся яйцо. Магия потекла по жилам, как электричество, щелкая и искрясь в суставах, причиняя приятную покалывающую боль и вонзаясь в затылок. Я ощутила, как разлетелись в разные стороны намагниченные волосы и как мир вокруг заиграл яркими свежими красками. В горле нарастала судорога, как перед взрывом хохота.

Это было то, чего мне так не хватало все это время – ощущение собственной силы. Я наконец-то чувствовала, что могу что-то сделать, что я не беззащитна перед обстоятельствами.

– Ни в лесу, ни в городе, ни под землей… – я нараспев повторила слова Леопольда и восторженно расхохоталась, вне себя от переполняющей кровь пьянящей магии. – Но не в этой жизни!

Решившись, я вскочила со стула и побежала к выходу из шатра, чтобы закрыть полог. Над входом снаружи я повесила ветвь рябины – условный знак, говорящий кентаврам о том, что я больна и не могу работать.

Как только все было закреплено, я вернулась в кабинет, где приступила к работе. Мысли носились в голове, как отлаженный механизм: еще никогда в жизни я не соображала так ясно, как сейчас. Вещи, которые раньше расплывались, теперь соединяли прочные связи. Я вдруг увидела то, чего раньше никогда не замечала – и все было так очевидно просто!

Для начала я создала купол внутри шатра, поглощающий звук, затем купол из силы, поглощающей магию, приблизившуюся к нему больше, чем на полметра. Если что-то взорвется, ни один вшивый друид не почует магии, ни одна мышь не услышит ни звука.

Закончив с этим, я разложила на столе все то, что собрала за время путешествий. Редчайшие травы, камни, части животных, семена, драконьи яйца и железу…

В моей голове, разгоряченной магией, идеи крутились в алгоритмах и схемах, как в мощнейшем компьютере, никогда я не мыслила так просто и ясно, никогда еще я так не понимала материи… я буквально слышала их! Они сами текли под руки, сами сливались в единое целое в разуме и в реальности.

Скорлупа опустевших драконьих яиц была крепче металла, но сейчас она плавилась под моими пальцами, превращаясь в послушную глину. В нее вливались порошки, стертые в пыль семена Мертвого Дерева, которые дал мне Агрибальд, в ней растворилась концентрированная железа, растеклась твердая белая полоса, одна из тех, которые обвивали мою левую руку и которые давали мне невероятные способности.

Масса растекалась передо мной в воздухе, подчиняясь каждой мысли, ингредиенты взаимодействовали друг с другом, изменяясь в свойствах… Я закрыла глаза и работала, смотря только магическим зрением – иначе я ослепла бы от неземного света, льющегося из кузни моих рук.

Черепок домового, который я сохранила, несмотря на то, что его обладатель пропал больше года назад, еще содержал в себе несколько частиц порошка. Раньше мне и в голову не могло прийти, что я смогу снова получить это вещество, – Дейкстр оставил мешочек в лесу, рядом с телом Фавнгрифа, – хотя я догадывалась, как оно могло быть полезно… Как оказалось, горсть, которую я бросила в угрожавшего мне безумного домового в той бане, попала в глазницы его черепка. Наверное, из-за них-то Распутин и погиб в итоге.

Соскребя оттуда немного, я отправила частицы в бесформенную массу, парящую в воздухе. Когда они растворились в ней, все было готово… но чего-то не хватало!

Наше тело – совершенное орудие, так говорила Райнар и Ионора. Но что отличает его от любого другого предмета? Душа!

Бедный, бедный Распутин… он почти растаял за время путешествий, черепок казался мертвым. Однако, я еще ощущала в нем последнюю искорку. Забрать ее оттуда, не уничтожив, было делом не из простых. Однако, уж что-то, а выдерживать баланс магии и немагии, перекраивая чужие кружева, я научилась.

Я выпила еще немного из оставшихся яиц, и принялась за дело. Слабая искорка прыгнула мне на пальцы и, пока не растаяла, была отправлена в вещество из чудовищной смеси мощнейших ингредиентов, заряженное таким количеством энергии, что хватило бы на живого червяка из глины.

Еще секунда, чтобы придать необходимую форму, еще несколько мгновений ожидания – получилось или нет. Все зависит от того, свяжется ли искра души домового с львиной долей магии, которая осталась в материи из драконьих яиц. Если выйдет, душа сможет закрепить магию в теле кинжала навсегда и будет концентрировать ее вечно, – ведь в этом и есть ее смысл: стоит телу ослабнуть, душа его восстанавливает, забирая из мира.

Сначала ничего не происходило, но потом по едва заметным жилкам потек свет, короткая вспышка и… мне в руки опустился он – Ключ от всех дверей, Начало любых границ.

Живая, но безвольная частица дракона, способная проникать сквозь пространство.

Он выглядел, как кинжал, но был размером с небольшое шило. Вытянутый, причудливо изогнутый, переливающийся всеми оттенками бирюзового, как будто вытесанный из синего льда. Его лезвие слепило своим сиянием: оно как будто просилось в действие. Несомненно, он был прекраснее всего, что я когда-либо видела!

Я рассматривала его, задыхаясь от восторга, одновременно веря и не веря, что я сделала это.

Наконец, я собралась с духом и со всей силы вонзила свой нож в воздух, зажмурившись. Я почувствовала сопротивление, в моей голове взорвался фейерверк разноцветных искр, растворившихся в белом сиянии.

Я открыла глаза и увидела щель.

Щель, которую я проделала в пространстве, была совсем маленькой, я не могла даже заглянуть в нее из-за слепящих потоков света. Единственное, что я могла, это пропихнуть в нее что-нибудь, чтобы убедиться, что передо мной портал.

Схватив со стола ложку, я быстро всунула ее туда, не почувствовав почти никакого сопротивления. Когда она полностью исчезла в свете, я стала ждать, сама не зная чего.

Вдруг ложка сама выпрыгнула обратно. Я недоуменно посмотрела на щель и заметила, что сквозь нее просачивается вода… самая настоящая морская вода! С водорослями и планктоном!

Первые минуты я вне себя от восторга смотрела на то, как прямо из воздуха на землю льется маленький водопад, а потом в мою голову прокралась здравая мысль: если я пробила ход в другой мир, прямо в море, то всех нас может просто-напросто затопить из этой небольшой щелки.

Испугавшись, я кинулась запечатывать щель. Для этого была предназначена другая сторона кинжала – крюк на конце ручки… Как показал эксперимент, он работал так же хорошо, как и лезвие.

– Что ж… Кажется, теперь осталось только добраться до Арланда, – я улыбнулась, рассматривая кинжал.

Соблазн начать изучать межреальные материи прямо сейчас был велик, но я решила повременить с этим. Сейчас главное – не навлечь лишних подозрений и сохранить нож. Но если первая проблема отпадала собой: у меня в руках теперь был ключ от всех миров, где меня не сможет достать ни один даже самый умный серафим, то вторая была более чем актуальна.

Где мне хранить кинжал, способный разрезать пространство? Его нельзя опускать в межреальный карман: он проделает там брешь и неизвестно, чем это может кончится. И под подушкой такие вещи не прячутся, и в землю не закапываются: уплывет в другое измерение без моего ведома! Мне нужно, чтобы кинжал всегда был при мне, и чтобы никто, кроме меня, не мог его заметить.

Но ведь это практически невозможно! Кентавры могут устроить внеплановый обыск, лишить меня магии и бросить в яму, отняв все опасные вещи, как они уже делали это. Даже одежду с меня могут снять… Единственное, что я могу сделать с кинжалом, это съесть! Тогда его точно никто не найдет: кому придет в голову вскрывать мой труп?

Я улыбнулась этой странной шутке. Настроение, несмотря на незавидное положение разыскиваемой преступницы и многочасовую работу, было лучше некуда.

– Так куда же тебя деть? – спросила я у кинжала, разглядывая его плавные очертания.

Я держала его левой рукой, и заметила, как похожи их цвета. Светло-голубая кожа с белыми узорами гармонировала с бирюзовой полупрозрачной материей кинжала, а место, с которого я срезала белый нарост и где темнела темно-голубая кровь, было точь-в-точь таким же…

В мою голову пришло безумное, но единственное верное решение.

Еще в тереме Рэмол научил меня управлять материальным состоянием руки, но я так и не нашла применение этой способности. Разве что иногда, когда мне хотелось подурачиться, я пыталась просунуть ее сквозь что-нибудь. Как-то я решила посмотреть, что Арланд прячет в своем запертом на ключ ларце, и залезла туда призрачной рукой. Тогда я обнаружила, что могу не только просовывать ее сквозь что-то, но и брать какие-нибудь предметы и делать их такими же нематериальными. Но тогда я на это открытие почти не обратила внимания, так как то, что я нашла в ларце, было куда интереснее. Это был дневник Арланда, который он вел с самого детства и который я с тех пор потихоньку читала, пока инквизитора не было дома.

Теперь же я, кажется, нашла этому свойству достойное применение… Конечно, я могу покалечиться, но разве не все равно теперь?

Усилие мысли, и левая рука стала такой же полупрозрачной, как кинжал. Я вытянула ее так, чтобы кости, соединяющие кисть и локоть, лежали ровно, как было бы, если бы мне поставили срастаться перелом. Когда, как мне показалось, они встали достаточно прямо, я просунула между ними и кожей кинжал, затем рука снова стала материальной…

Боль была адской! Те судороги, которые часто навещали меня после махинаций Фавнгрифа, были просто цветочками по сравнению с тем, что я испытывала сейчас!

Я закричала и, не удержав равновесие, упала со стула, чуть ли не на больную руку.

– Это определенно была очень плохая идея!… – процедила я сквозь зубы, стараясь немного отвлечься от боли, слушая свой голос.

Но от такого отвлечься было невозможно…

– Seo déal idirghabháil!? – в мой шатер вломился друид, а за ним еще несколько кентавров.

Кажется, действие куполов истекло, и все селение услышало мои вопли.

– Seo déal idirghabháil!? – повторил друид, суетясь вокруг меня. Он выкрикивал свое «щё дел идирал» беспрестанно, указывая на мою левую руку.

– Я сломала ее! – объяснила я, пытаясь описать жестами, как упала со стула.

В селении поднялся переполох, быстро разлетелась новость о том, что я повредила бесценное сокровище – спасающую от болезни руку. Это посеяло настоящую панику. Вокруг меня носились, как около драгоценного ребенка, не давали мне двигаться и прислушивались к каждому стону, угадывали желания. Мне сделали множество обезболивающих припарок и отваров, с грехом пополам положили на руку шину, прикрепив ее к телу.

Когда рука совершенно онемела, и я не могла ни двигать ей, ни чувствовать боль, я ощутила себя на седьмом небе от счастья. Буквально. Кажется, в успокаивающий нервы напиток мне подмешали дурманящие вещества.

Снова вместе

Следующие несколько дней я, как и после операции Фавнгрифа, провалялась в кровати, почти не вставая. Боли в руке постепенно утихали, но двигать ей как прежде я, естественно, не могла. Кинжал как будто почувствовал родную плоть, ведь я вживила в него часть рогового нароста с руки, пытаясь таким образом придать материи свойства рога. Никакого опухания или других симптомов, сопровождающих внедрение в тело инородного предмета, не было. Даже внешне рука не изменилась. Разве что на ощупь стало на одну кость больше.

Спустя неделю я уже смогла жить и работать, как раньше. Хотя левой рукой я почти не двигала, у меня вполне получалось лечить с ее помощью. Правда, теперь кинжал впитывал всю энергию переработанной болезни и даже капли магии, случайно вылетевшие из ауры нелюдей во время лечения. Мне не доставалось ничего из поглощенного, и еще приходилось тратить свою магию на то, чтобы восполнять ауры пациентов.

Чтобы окончательно не обессилить, я подпитывалась крупицами, оставшимися в драконьих яйцах еще с прошлых опытов. При разумной экономии мне должно было хватить этого на несколько месяцев.

Но, в общем и целом, жизнь после прилета Рэмола и изобретения кинжала стала проще.

Теперь я понимала, что на самом деле происходит, и с этим знанием тверже стояла на ногах. Я больше не ощущала себя брошенной и никчемной, я понимала, что и зачем делаю. И чувство, что в любой момент я могу просто слинять от всех в другое измерение, что и говорить, придавало некоторой уверенности.

Я прекратила все посторонние опыты, занималась только лечением и, если совсем нечего было делать, в десятый раз перечитывала мемуары Маггорта. Кентавры, хотя и поглядывали на меня косо, начали жалеть меня, как несчастную калеку: они думали, моя рука парализована, поэтому я ей не двигаю. Для них, видимо, не было ничего страшнее, чем лишиться конечности. Мне стали отдельно готовить, добавляя в еду местные варианты обезболивающего, давали больше времени на отдых и, наконец-то, перестали надо мной издеваться. Некоторые дети даже приходили в мой шатер, тайком принося ягоды. Видимо, так они пытались извиниться… по крайней мере, мне хотелось в это верить.

Но самым главным изменением было то, что теперь у меня появилась возможность связываться с Арландом! Тубус, который он передал мне через Леопольда, оказался маленькой коробочкой для писем на лапу почтовой совы. Сова, та самая сипуха с подозрительно умными глазами, прилетела ко мне в первый же вечер и позволила прикрепить тубус к своей лапе.

В тубусе можно было передавать целые письма, если их правильно складывать, так что теперь я каждые несколько дней получала известия из внешнего мира и знала, что там происходит.

Кроме нас с Арланом о переписке знал только Леопольд, который ее и устроил. Мы принимали множество мер предосторожности, чтобы точно знать, что получаем письма друг от друга, а не от какого-нибудь шестикрылого. Например, мы меняли тубусы на лапах совы. Мой первый тубус был красный, а сова прилетела с желтым, который я заменила своим, потом она прилетела с зеленым, и его я сменила на желтый, и так всю переписку. Кроме того, мы писали только русскими буквами, которым я ради забавы обучила инквизитора, еще когда мы жили вместе.

Но, несмотря на все предосторожности, я не рисковала писать Арланду о своем открытии, и он тоже не писал мне ничего из того, чего, по его мнению, я не должна была знать. Я не получала никаких известий о своем «преступлении» и о расследовании инквизитора. В основном Арланд писал о своей жизни в армии.

Я знала, что его пару раз ранили, но несерьезно, и он возвращался в ряды соратников уже через пару дней. Большую часть времени он рыскал по казарме в поисках информации, расспрашивал солдат, пытался влиться в среду, но у него это, как и стоило ожидать, плохо получалось. Как боевой маг он проигрывал обученным соратникам, с людьми не ладил, – еще бы, наверняка его воротило от одного вида немытых наемничьих рож, – зато ему несколько раз удалось показать себя по время подготовки сражений, и его отметили наверху, что давало неплохие шансы продвинутся выше по званию, а, значит, получить больше возможностей.

Адольф во вражеском лагере тоже времени не терял, но ему было значительно проще. Змей через первые же пару недель устроил драку, его отвели к начальству, он загипнотизировал капитана и внезапно стал командовать отрядом, а еще через месяц уже подобрался к званию повыше.

Дейкстра из стражников никто повышать не спешил, он был полезен, как хороший воин.

Лео продолжал работать в кафе и шпионить за серафимом.

Юкка обратилась к старому знакомому, главе церкви и патриарху, Мартину Безбожников. Он принял меры и сильно ограничил орден Белых Сов. Инквизиторы, обозлившись на то, что им запретили убивать нечисть, стали мешать делать это рыцарям.

О Люциусе снова ни слова.

Все это продолжалось два месяца, а потом события резко стали набирать обороты. Снова прилетел Рэмол, поднял все селение с ног на голову, несколько часов расспрашивал меня об успехах лечения, а когда услышал, что уже месяц не было ни одного погибшего, велел мне воссоздать порошок, который придумала прежняя Бэйр. То, что у меня отшибло память, он понимать отказывался. «Сдохни, но сделай» – его просьба звучала именно в таком тоне. Теперь серафим меньше всего напоминал того душку, которого я встретила в тереме, и ослушаться его было все равно, что прогневить особенно мстительного бога.

На следующий день пришло письмо от Арланда, где он писал о следующих событиях:

Адольфа, наконец, поставили в отряд дипломатов, а за самого Арланда подсуетился Рэмол, чтобы определить его на то же место. Были устроены, а скорее подстроены переговоры двух народов, Адольф невзначай предложил одно, Арланд подхватил, слевиты слушали, ланк медленно заглядывала в глаза каждому… переговоры кончились перемирием. Высокогорные слевиты обещали собрать отряд-экспедицию из сильнейших воинов, которые только есть в Агираде, чтобы они отправились на разведку в лабиринты и, если это возможно, покончить с тем, что угрожает глубинным. А на то время живущие на нижних ярусах подземелий слевиты могут подняться выше, в город внутри горы. Глубинным такие условия понравились, и они остались довольны итогами переговоров, чего не сказать о Владыке Гор. Но с тем договорился Рэмол, объявив, что уже собрал экспедицию из лучших воинов, какие есть на материке.

Команда эта включала в себя проводника по тоннелям, видящего в кромешной тьме, – то есть Леопольда, двух воинов, ищейку, а также боевого мага.

Нельзя было не догадаться, что все это значило…

Прочитав письмо, я прыгала от счастья по всему селению. Кентавры подумали, что я сошла с ума, когда я бросилась обнимать Старого Козла, но связывать меня не стали.

Однако, мое счастье длилось не долго, ровно до прилета серафима. Когда прилетел снова, он рассказал мне в точности то же, что и Арланд, даже привез письма от него и от всех остальных. Когда я, едва сдерживая улыбку, спросила, кто же тот маг-самоубийца, серафим сказал, что Люциус.

– Ты же не думала, что я отпущу тебя до того, как ты закончишь лекарство? – спросил он, нахмурившись. – Я привез тебе в сумке половину лаборатории Истэки и все существующие ингредиенты, которые только смог достать. Надеюсь, ты справишься.

Никаких оправданий серафим не терпел, он оставил мне посылку от Демонтина и улетел. Его ультиматум звучал как нельзя ясно.

До сих пор у меня был план насчет того, как сделать лекарство. Но я не решалась на это из-за слов Леопольда о том, что, как только я стану не нужна для исцеления, Рэмол прикончит меня за созданное оружие.

Решив отложить проблему на потом, я занялась тяжелой стопкой писем. Леопольд и Арланд писали все то же, чем и в прошлый раз, письмо от Дейкстера было довольно предсказуемым – мол, наемничаю, эль под землей невкусный, бабы страшные, здоров, ничего не болит, как сама, подруга?

Огромной неожиданностью стало письмо Люциуса: о маге я ничего не слышала еще со дня свадьбы. Даже Арланд в своих письмах не упоминал его, и я боялась, что Рэмол исполнил свое старое обещание. В душе я уже давно боялась серафима до дрожи в желудке, и мысль о том, что он мог убить колдуна, не казалась такой уж далекой от реальности.

Однако, в письме действительно был витиеватый почерк Люциуса.

«Дорогая Бэйр, здравствуй. Прости, что не писал тебе: был слишком занят, поедая овес.

Отлично помню лесных кентавров и выражаю тебе свое искреннее сочувствие: как по мне, уж лучше бы Рэмол подселил тебя к темным леннайям, они хотя бы моются. Но и в твоем положении есть свои преимущества. Например, тебе не приходится возить на себе Юкку.

Ты знала, что у них с Рэмолом есть негласная традиция, по которой он раз в двадцать лет дарит ей самое невероятное ездовое животное, какое сможет найти? В этот раз честь выпала мне.

Серафим отправил меня с ней почти через весь материк, знала бы ты, во что превратились мои бедные копыта! Я побывал в главных зданиях обоих орденов, Черного Дракона и Белых Сов, мы даже были в той самой церкви с черными куполами. Я видел коня самого Патриарха! Шучу, самого Патриарха я тоже видел. Рэмол велел мне охранять его подружку, как зеницу ока, и кое-куда я ходил вместе с ней. Надо заметить, мать падших та еще штучка! Поверить не могу, что ее связывает с крылатым оборванцем что-то большее, чем извечная благодарность за подаренное бессмертие.

Рэмол рассказал мне о том, как тебя подставил Райнар, заставив работать якобы над големами, а на деле создавал твоими руками чудовищное оружие! Бэйр, это моя вина, прости меня, ради всех мертвых богов. Я обещал оберегать тебя, а сам увлекся рыжей бестией, как последний мальчишка, и позабыл обо всем на свете. Если бы я хотя бы услышал имя твоего этого преподавателя, увез бы тебя из страны подальше от него! Этот подлец много лет назад сдал меня белым совам, если бы не он, возможно, ничего этого бы не случилось. Когда мы с ним встретились, он был бестолковым мальчишкой, каким, наверное, и остался, но он слабый маг, а они все хитрые и скользкие, как ланки. Искренне сожалею о том, что произошло, надеюсь, ты простишь меня.

Когда дела с патриархом мы уладили, вернулись в Агирад, в особняк неподалеку от Трехполья, Рэмол разрешил мне остаться человеком и отправил по делам в лес леннайев. Между прочим, я пишу это письмо на столе из розовой древесины возрастом больше двух тысяч лет, держа в руках перо белого лебедя из зачарованного озера! Я не так далеко от тебя, дорогая Бэйр, каких-то три дня пути глубже в лес.

Надеюсь, очень скоро мы увидимся и сможем рассказать друг другу побольше.

С наилучшими пожеланиям,

Люциус Рыжий Черт»

Письмо Люциуса все изменило.

Раз Рэмол сказал ему, что верит в мою непричастность к оружию, значит, мне больше нечего бояться! Слава всем мертвым богам, теперь я точно скоро вернусь к друзьям.

Когда серафим появился через неделю, я уже покидала все свои вещи в бесконечную сумку и была переодета в походный костюм. Серафим получил пять частиц порошка, которые я выскребла из глубин черепка бедного Распутина. Истэке даже из одной частицы не составит труда сделать целую пустыню этой белой дряни, а пять ему для этой цели будет за глаза.

Сочтя работу сделанной, Рэмол, наконец, разрешил мне уехать.

Сколько было восторга, когда я вышла за ворота! Я чуть ли не бежала от этого проклятого селения навстречу настоящей жизни, друзьям, Арланду… Впрочем, бежала я только до тех пор, пока не споткнулась о корень и не проехалась по земле на своей левой руке.