Дорога на Ольхон

ПРОЛОГ

Блюститель дхармы (правитель – прим. авт.) отрешенно слушал правара (начальник над войском – прим. авт.). Этот доклад был совершенно не нужен, поскольку необходимая информация уже поступила, причем сразу из нескольких мест. Во всех случаях события представлялись почти одинаково.

Возвращающиеся из недавнего похода полки сразу после лесного массива вышли в широкую долину, зажатую между невысоких старых гор. Разведчики быстро нашли брод через разрезавшую дорогу широкую речку. На той стороне, почти на ходу, снова формировались строи и, незаметно для самих себя, вымотанные воины начинали ускорять движение. Все чувствовали приближение родных мест.

Нарастающий шум, сразу со всех сторон, заставил остановиться. Еще немного и задрожавшая вокруг земля стала извергаться потоками камней и вырванными с корнями деревьями. Воины выбегали из горной ловушки, часто на ходу теряя копья, щиты и снаряжение. Хуже всего оказалось передовым отрядам. Часть людей пыталась прорваться назад, другие упрямо продолжали идти вперед. И лишь небольшая, рассыпавшаяся на кучки группа металась на месте между скалами и деревьями. Кое-кто накрывался щитами сверху, другие прижимались к могучим стволам, а самые отчаявшиеся, откинув голову назад, вставали на открытых местах и громко просили богов о помощи.

Кто может твердо сказать, что помогло. То ли природа устала, потратив последние импульсы своего раздражения, а может и иные силы пришли на помощь людям. Но очень скоро звуки падения камней начали затихать. Обрадованные воины собирали на земле свои вещи, становились на колени и воздавали благодарственную хвалу высшим силам. Атмосферу начавшегося успокоения разорвал чей-то вопль. Постепенно все начали собираться вокруг осыпавшейся скалы. Порода из двух завалов продолжала потихоньку струиться отдельными камнями в образовавшийся внизу провал. А прямо возле скалы, частично покрытый камнями лежал огромный человек.

Оценивающие взгляды бегали по фигуре. Рослые воины осматривали друг друга, а их глаза снова и снова возвращались к громадному лежащему человеку. Очень скоро в них ничего не осталось, кроме непроходящего ужаса.

– Он мертвый? – деланно небрежно уточнил блюститель, едва правара умолк.

– Живой!

– Его нужно доставить в город. Он может пригодиться.

Правара согласно закивал головой. Ему очень хотелось узнать, что задумал блюститель, но он так и не рискнул спросить.

Глава 1. КАК Я УСТАЛ

Дорога

– Мы рады вас приветствовать на борту…, – экипаж представлял в громкоговоритель не видимый пассажирам первый пилот.

Его официальный представитель перед пассажирами – стюард Ваня – стоял монолитным утесом в голове салона и не имел ничего общего с классической породой стюардесс. Легких, вежливых, миниатюрных и воспетых во многих стихах и песнях. И, все-таки, оказалась и такая. Необыкновенно живая, она частично заслонила Ваню от пассажиров, выскочив откуда-то сзади. Эта стюардесса чем-то напоминала лисичку – хитрую, дружелюбную и необыкновенно ловкую. Большинство людей, быстро, перестало слушать выступление главного человека в самолете, а потом дружно уставилось на лисичку. Все по своим убеждениям и интересам – одни на лицо, другие на ноги, а третьи на руки, демонстрирующие порядок применения чего-то очень важного. Последнее почти сразу забылось, а лисичка убежала, чтобы примерно через полчаса вывести в проход узкую высокую тележку, набитую бутылками, стаканчиками и еще черт знает чем. Четкими и выверенными движениями девушка наливала чай, кофе и лимонад в плотные бумажные стаканчики, не забывая при этом улыбаться и кивать головой на пожелания пассажиров.

– Вам севенап? Чай? А вам – кофе? Сейчас принесу покрывало. Меня зовут Таня. Извините, но ваше имя меня не интересует. Десять километров.

Наблюдение за ней заметно скрадывало время. Поскольку весь остальной обслуживающий персонал был представлен стюардами, то большинство взглядов мужчин доставалось только Тане, единственной женщине из экипажа самолета.

– Девушка, вы не поговорите со мною? – а почему бы с толком не потратить время в полете.

Девушка старательно кивала головою, а потом через весь салон громко и весело кричала:

– Ваня, подойди, тут пассажир хочет поговорить о чем-то со стюардессой.

Самое удивительное в этом Ване было то, что при своих значительных габаритах он ухитрялся проплывать мимо кресел, не толкая спящих пассажиров. Он, ничуть не хуже Тани, разливал севенапы и прочие напитки. Но у него не было ее фигуры. За весь полет не возникало желания представить, как он выглядит без этой строгой и, наверное, даже по-своему красивой униформы. Хотя, судя по поведению отдельных мужчин, через два ряда, Ваня тоже получил свою долю поклонников.

В таких случаях Колькин отец всегда решительно заявлял:

– О вкусах не спорят.

И тут же зло сплевывал куда-то в сторону. И только Колькин дед мог в достаточно короткой тираде антилитературными выражениями показать свое категорически негативное отношение к целому ряду общественных явлений. Пока была жива бабушка, монолог старого человека прекращался после ее уверенного заявления:

– Тебе-то, старый, какая разница. Ведь сам в таком состоянии, что пора бесплатные билеты в женскую баню получать.

После упоминания женской бани дед зло крякал и, в зависимости от обстановки и окружающих его вещей, либо шел рубить дрова, либо наливал и опрокидывал рюмку водки. Но иногда он включал телевизор и долго всматривался в экран. Так, словно пытался увидеть в сменяющихся кадрах какую-то новость, подтверждающую правоту его мыслей.

– Уважаемые пассажиры…

Шасси тяжеловато ударило в покрытие взлетно-посадочной полосы. Пилот тормозил как-то нехотя, словно сберегая колеса от излишнего истирания. Самолет необыкновенно быстро выскочил на стоянку и начал медленный разворот параллельно к уже замершим в ожидании следующих полетов машинам. Прошли томительные мгновения и в голове салона столпились улыбающиеся стюарды. Их довольный вид вызывал вполне обоснованное предположение, что они никак не ожидали удачной посадки. Наверное, только Таня имела какое-то свое особое мнение. Это подтверждалось ее отсутствием в группе стюардов. А может ей надоели периодически преследующие ее по салону взгляды мужчин.

В любом случае, после посадки в сибирском аэропорту Колька выходил на трап с упрямым желанием еще раз увидеть молодую женщину и, особенно, ее фигуру, перетянутую форменной голубой одеждой. Но быстро приходило обреченное понимание, что для него она навсегда осталась там, в глубине самолета, вместе с ее улыбкой, стройными ножками и ловкими руками. Зато никаких надежд, обещаний и последствий. Да и зачем она ему? С ее-то характером. А вот тут стоп. Плохой характер у нее только для того, чтобы окончательно разочароваться в несостоявшемся знакомстве и поскорее забыть встреченного на несколько часов человека.

С явной неохотой пришлось залезать в подошедший автобус. Колька с большим удовольствием прошел бы пешком эти несколько сотен метров. Низкопосаженный автобус как-то быстро заполнился людьми и тронулся по невообразимо кривой траектории в сторону здания аэропорта. Несмотря на десятки перелетов, все также было непривычно смотреть, как бывшие пассажиры, не ожидая каких-либо команд, вываливались через двери остановившегося автобуса и дружно устремлялись к входным дверям. Впрочем, зачем и чему следовало бы сопротивляться? Кажется, что только Кольку раздражает это непротивление. Но неожиданно, по еле слышному ворчанию, оказалось, что он далеко не один. Это обстоятельство сразу успокоило.

На выходе из зала получения багажа оказалось, что их совершенно никто не встречает. Но не успевшее разгореться возмущение быстро потушил широкий бородатый мужчина. Он появился откуда-то сбоку и вместо представления решительно заявил:

– Я тут за вами. Вы за мною идите. Тута недалеко.

С другой стороны не последовало никаких возражений. Только, как на перекличке, все, по очереди, поздоровались:

– Здравствуйте!

– Добрый день!

И ничего более. Словно вся партия долго ожидала встречи именно с этим бородачом и ни с кем иным. А он даже не выяснил, как и откуда они прилетели. А чего тут интересоваться? Ведь прилетели же. Полет завершен. Нечего тут обсуждать. Наверное, как раз поэтому, все шли за бородатым мужчиной, равнодушно отводя глаза в сторону. И только Колька старательно разглядывал мощную фигуру.

– А как вас называть? – даже прямой вопрос руководителя повис в воздухе.

Остальные даже не пытались делать запросы на получение информации. Да и зачем? Иногда бородатый человек оборачивался в их сторону. Бросалось в глаза красное лицо, покрытое непонятными пятнами. Борода у человека была какая-то неравномерная. Ее непроходимая густота у подбородка легко переходила в кустистые посадки, явно стремящиеся достичь самых глаз. Это придавало лицу человека мрачность и загадочность. Он был чем-то похож на древнего колдуна, случайно залетевшего на территорию аэропорта.

– Вы мне документы на всякий случай покажите, – водитель, все-таки, не выдержал и решил уточнить, а кого он повезет.

Колька отвернулся. Какая разница, кто тебя везет? Ведь водитель – это ненадолго. А вот окружающие люди – это значимо. Но Колька в своей партии не всех знает. Только часть. Вот руководитель – Владимир Кузьмич. Известный историк. До такой степени, что уже никто не обращает внимания, когда он ругает своих дореволюционных коллег. От него попадает и Карамзину, и Соловьеву, и другим, даже самым именитым. Почему-то он признает, что и у Костомарова были ошибки, но оставляет своего коллегу из царских времен вне зоны критики. Кажется, именно это и вызвало появление у человека с самой известной фамилией в России – Иванов – прозвища «второй Костомаров». И никто так и не знает, догадывается ли старый археолог об этом прозвище. Рядом с ним его вечный помощник – Саракян Юрий Михайлович. Странное сочетание фамилии и имени. А все дело в считающем себя русским папе. А вот почему взяли фамилию мамы – это совсем непонятно. Говорят, что родственники настояли. А что, вполне возможно – был запрет. Или кто-то хотел спрятаться от прошлого. Мало ли что случается на бескрайних просторах, где живут миллионы выходцев из исчезнувшего Советского Союза. Ведь прошедшие на бескрайних просторах революции, войны и экономические перетряски создали бесконечные баррикады мнений, отношений, взглядов и, главное, вариантов поведения людей различных национальностей.

По поведению и личным повадкам Юрий Михайлович беспредельно предан своему старшему товарищу и руководителю. Говорили, что далеко не бескорыстно. Просто в свое время второй Костомаров здорово помог ему с диссертацией. И ведь разобраться, так он просто выполнял свои обязанности. Но преданность осталась. Остальных членов экспедиции Кольке лишь мельком представили еще до посадки в самолет. Абсолютно все оказались неразговорчивыми, поэтому он быстро забыл их имена и фамилии.

Пришлось довольствоваться общением с уверенным Ивановым и подобострастным Саракяном. Сразу вспомнилось, как второй Костомаров здоровается.

– Здравствуйте, товарищи! – Колька давно знал, что профессор в молодости ухитрился вылететь из института, причем прямиком в армию, а отсюда к нему и прицепились некоторые армейские привычки.

А вот за что его, все-таки, турнули из института? Опять загадка, заваленная в ворохе бумаг в архивах какого-нибудь деканата. Прошлое оказалось настолько въедливым, что молодой Иванов чуть не поступил в военное училище. А что? Командовал бы сейчас полком. А может и дивизией. Или закончил службу простым капитаном и сидел на минимальной армейской пенсии за двадцать лет выслуги. Капусту хорошую на участке разводил. Говорили, что только появляющиеся на практике студенты, видимо по собственному незнанию, рискуют задавать вопросы по эпизодам из жизни второго Костомарова. Почему-то им все прощается. Наверное, потому, что они не просто студенты, а наполовину, по составу, еще и студентки. И в отличие от повадок типичных представителей мужского руководства здесь проявлялось нечто похожее на отношение дедушки к внучкам. Но даже они, так и ничего, и никогда не смогли толком узнать. Откуда-то издалека Колька лишь однажды услышал, как профессор кому-то мотивировал свое молчание, нежеланием подавать дурной пример. Но говорилось это так, что было очевидно, что второй Костомаров, и это, несомненно, даже гордится тем, что произошло десятки лет тому назад. Не так уж и давно по меркам мировой истории, а вот по-человечески – наверное, целые полжизни назад.

Колька вспомнил, что как-то раз этот Иванов так даже с каким-то, то ли ректором, то ли академиком, по-армейски поздоровался. И тот почему-то обиделся. А в чем проблема? Вот взять, к примеру, его, Кольку. Какая ему разница, как здоровается его начальник. Разве это так важно? Во всех случаях Кольку больше всего волновала лично его роль в этой экспедиции на сибирский остров. Ну, допустим, что-то там нашли. Причем такое, что второй Костомаров предпочел хранить тайну, а его вечный адъютант вообще ничего не сообщал без санкции своего шефа. Даже источник информации остался невыясненным. Поговаривали, что якобы там нашли такое, о чем можно только мечтать. Ну и что? А вот он, Колька, мечтает поехать в Таиланд. Так что, нужно делать из этого страшный секрет?

Впрочем, значение нераскрытой никому тайны оказалось достаточным, чтобы Иванов неожиданно легко договорился с начальником соседнего отдела и вот уже Колька в качестве переподчиненного лица едет с этим странным и необщительным коллективом. Мог ведь и отказаться. Правда, взамен на последующие тернии, палки в колеса и снижающуюся диаграмму доверия и объема помощи в последующей защите диссертации. Да что он, в конце-то концов, сюда разговаривать приехал? А вдруг, и правда, будет что-то интересное? То, что будет тяжело, это однозначно. А судя по тому, что у него самый юный возраст, то физической работы ему никак не избежать.

– Один, два, три…, – Саракян вслух пересчитывал членов экспедиции.

Хотелось пошутить: «Он и меня посчитал!», – но кто его знает? Со стороны может и выглядит смешно, а человек считает это чуть ли не главным делом в своей жизни. Полжизни так считает, перебирает бумажки, докладывает, а потом гордо рассказывает внукам и окружающим его людям, что науку вперед продвигал. И кулаком себя в грудь колотит.

Сейчас Юрий Михайлович говорил так медленно, что, казалось, он только недавно научился считать. И ведь самое удивительное, что, где бы он, Колька, не стоял, его номер обязательно оказывался последним. Именно после него Саракян побежит докладывать начальнику, что все в порядке, и весь личный состав налицо. Это опять что-то армейское. Неужели в армии все делают, не задумываясь – а зачем? Вряд ли. Саракян банально выслуживался.

– Все люди налицо! Разрешаете выдвигаться?

Можно было подумать, что вместе с Саракяном прилетела целая рота, ну, или хотя бы взвод. И уж совсем непонятно, зачем, сразу после доклада, вечный помощник или постоянный заместитель как всегда устремился вперед, чтобы первым обследовать места посадки, начало дороги, накрытые столы или лично увидеть выделяемое для экспедиции транспортное средство. А иначе, что ему докладывать. А походка у него как легкий бег трусцой. Ему бы еще руки согнуть в локтях и перед собою выставить. Нужно как-нибудь подсказать.

– Сюда давайте!

За маленьким асфальтированным разрывом между зданием и дорогой встретивший их мужчина уверенно отыскал слегка помятую буханку – УАЗ-452, немного поколдовал с ключами и, наконец, гостеприимно широко распахнул дверцу в салон. После возмущенного визга дверей перед взглядами будущих пассажиров открылось внутреннее убранство машины. Главными элементами интерьера предстали самые настоящие скамейки со спинками. Почти как в каком-нибудь районном парке культуры. Это вызвало некоторое замешательство. Даже у Саракяна. Видимо, у него не имелось в памяти подходящей к данному случаю формы доклада.

Даже второй Костомаров не выдержал:

– А где же сиденья?

Бородатый мужчина картинно пожал плечами. По его виду и ленивой жестикуляции руками должно было складываться впечатление, что эту модификацию машины именно такой и выпустили с завода. Недолгое групповое замешательство продлилось в виде молчаливой паузы, а затем добровольно сформировавшаяся очередь быстро двинулась внутрь. По непонятной причине никто не сел рядом с водителем. Почему-то это совсем его не удивило. Он только повернул свою мощную шею, и едва взгляд в обрамлении кустиков бороды пробежал по салону, как взревел двигатель буханки. Прозвучало короткое слово:

– Поехали!

Кто захотел приобщиться к славе Гагарина, так и осталось неизвестно. Судя по взглядам пассажиров, в этом меньше всего подозревали самого водителя. Они еще не тронулись с места, как кто-то забарабанил в дверь машины, и в салоне появилась растрепанная голова молодой женщины.

– Возьмете, – в ее голосе было излишне много уверенности.

А как же, она женщина. Непонятная надежда стала витать в пропахшем бензином воздухе. Колька почувствовал, что начинающееся путешествие приобретает некоторую пикантность. По крайне мере, появилась надежда, что в неразговорчивом и мрачноватом коллективе появится тот, кто станет неплохим собеседником до конца пути. Но на глазах Кольки на лице женщины вначале появилось выражение, очень похожее, вначале, на недоумение, а затем и на ужас.

– Я думала, что здесь люди, а оказывается…

К полному разочарованию Кольки в конце фразы последовали такие жесткие выражения, что стало ясно – никакого общения не будет. Несколькими оскорбительными словами обозначился полный разрыв. Женщина исчезла. А с нею и загадка – а куда она хотела доехать в непонятном транспортном средстве? Хотя, если разобраться, и она оставила свой малюсенький, но след в истории. После нее водителю пришлось не полениться выйти из машины, а потом, только после нескольких неудачных попыток, закрыть дверь в салон.

Прошло еще несколько растянутых мгновений. Казалось немного странным, что машина, все-таки, начала свой, пусть и достаточно медленный, разгон по дороге. Затем первые полчаса периодически надежно стояли в пробках внутри города. И только тогда, когда машина выскочила в сельскую местность, на дорогах стало свободнее, и все почувствовали какое-то необъяснимое облегчение.

Прошло еще полчаса, и, как всегда, будучи активным в общении человеком, Саракян почувствовал одиночество. К этому времени почти все пассажиры спали, а завлекаемый водитель упорно не включался в обсуждение направления движения. Какое-то время, судя по его постоянным поворотам в сторону начальства, Юрий Михайлович надеялся найти собеседника в лице второго Костомарова. Но руководитель сосредоточенно думал. А беспокоить начальство во время протекания мыслительных процессов – себе дороже. После долгих метаний, наконец, и сам Саракян задремал.

Ехать пришлось достаточно долго, никак не меньше трех часов. Но как только перешли на мощеную камнем дорогу, люди, словно по команде, начали просыпаться. Смена воздуха свидетельствовала о приближении к воде.

– Скоро доедем! Недалеко переправа. Вон она, там.

С направлением было явно непонятно. И хотя слова прозвучали необычайно громко и уверенно, казалось, что эту обнадеживающую фразу водитель сказал, чтобы успокоить самого себя.

Но что верно, то верно. На глазах стал меняться характер дороги. Съезд к переправе унылым серпантином вился среди старых полуразрушенных гор. Партия заметно повеселела, когда, проскочив мимо приплюснутого холма, машина выскочила на широкую открытую площадку – спуск к заливу. Там внизу вовсю поднимались сходни невообразимо широкого парома. Вместо снижения скорости водитель буханки теперь гнал машину, не обращая внимания на камни и изгибы дороги. Отчаянные сигналы привлекли внимание экипажа парома, и поднятые сходни стали медленно опускаться.

– Все, ребята, – инструктировал после остановки буханки водитель, – а теперь давайте бегом. Ждать не будут. А следующий паром знаете когда? Выспаться успеете. Это точно. На том берегу встретят. Вот вам и Ольхон.

Упрашивать пассажиров, скорее необоснованно ставших ребятами, не пришлось. Команду бородатого непонятно зачем усиливал только один человек – Саракян – который усердно кричал: «Ну же. Давайте быстрее, вы же сможете!». Выразив ранее полное согласие с обращением «ребята», похватав тяжелые сумки и рюкзаки, шестеро мужчин ринулись к парому без дополнительных указаний. Что касается Саракяна, то он бежал самым первым, не интересуясь, что происходит позади него.

Забежавший на паром последним Колька почувствовал слабую дрожь в ногах – сходни снова начали свой подъем. Он едва успел занять удобное место возле огромного, припаркованного на палубе грузового ЗИЛа, как причал, а с ним и весь берег, начал плавно отодвигаться назад. Паромщики выворачивали плывущую махину против высоких волн. Со стороны наверняка казалось, что капитан тяжелого корабля хочет здесь, прямо в заливе, нарисовать самую настоящую параболу. Впрочем, налетевший шквал ветра, сильно раскачавший паром, словно бы подтвердил, что иначе никак нельзя. Плоское судно клонилось из стороны в сторону, а на середине водного пути начался проливной дождь. Стоящие на палубе люди заметались, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Убедившись в напрасности своих усилий, все стояли, жмурясь от холода и передергивая головами, когда капли холодной воды коварно залетали им за воротники. Колька пытался мысленно представить паром, следующий между знакомыми по картинкам островами в Полинезии. Ничего не получалось. Даже мысли начинали сжиматься от холодных порывов ветра. Да и трудно в здешних условиях представить бегающих по берегу полураздетых туземцев.

Едва паром уткнулся в берег острова, ветер, как специально, стих, а чуть позднее вышло самое настоящее летнее солнце. Такое, какое не могут скрыть ни облака, ни туман. И при котором становится тепло, или почти тепло.

– Вон же она!

Крик был совершенно не нужен, так же, как и любой возможный указатель направления движения. Разве не ясно, что идти можно только вдоль поднимающейся между холмами дороги. В таких условиях заблудиться было можно, разве что нырнув в холодную воду залива.

Недалеко от берега партию ждала еще одна буханка. На пути к ней произошло для многих неприметное событие. Большой темный кот, вынырнувший из-за стены расположившегося у дороги кофе, вышел на середину дороги, посмотрел на подходивших людей и медленно тронулся через проезжую часть. Там он нашел место поудобнее и, с истинной природной наглостью, растянулся на краю дороги. Безмятежному времяпровождению кота попытались помешать сразу несколько не очень крупных собак. С недружным тявканьем они выскочили откуда-то из-за забора. Вскочивший кот с необыкновенной скоростью дал отпор нападавшим и снова разлегся, только в этот раз прямо в траве.

Колька окинул взглядом своих спутников. Самоуверенное поведение кота и даже его победа в сражении с собаками не вызвала никакого интереса. Почему-то только у Кольки возникли тревожные ассоциации. Скорее даже не его, а наследственные, от деда, привыкшего обращать внимание на все, без исключения, приметы. Так с неприятным осадком в душе Колька и подошел к машине.

Она, в отличие от своей автомобильной городской сестры, была полностью укомплектована фарами, сиденьями, поручнями и всеми остальными атрибутами машины. Наверное, чувствуя себя частью буханки, водитель даже не удосужился вылезти из-за руля. Он только неопределенно представился в открытое окно и предложил занять места в салоне. Не более, чем через две минуты, машина тронулась. Грунтовая дорога словно убегала от окружающей остров воды. И где-то вдалеке на нем должно находиться ее окончание. Все имеет конец. Это избитая истина.

Из всей партии максимум два человека были на этом острове раньше. Их можно было однозначно определить по безразличным рассеянным взглядам, направленным куда-то поверх холмов. Зато остальные крутили головами и периодически требовали остановить машину – фотографировать. Водитель, назвавший себя Виктором, покладисто выполнял указания, всякий раз, не вылезая из-за руля и добросовестно напоминая, что можно опоздать к месту ночевки. Конечно, убедить никого он так и не смог. Компенсировать задержки пришлось значительным повышением скорости, сопряженным с неприятным повизгиванием старого двигателя.

Как-то быстро начало смеркаться. Вряд ли качество дороги еще совсем недавно могло смутить и пассажиров, и водителя. И другое дело сейчас. В воздухе словно повисло ожидание чего-то плохого. А пока машина уверенно подпрыгивала, пассажиров кидало из стороны в сторону и из угла в угол. Но все также уверенно убегала назад охваченная со всех сторон холмами дорога. Так происходило достаточно долго, пока в воздух не прорвалась целая какофония звуков, сопряженных с ударами.

Когда Колька пришел в себя, он лежал в неестественной позе, между сиденьями замершей на боку машины. Со всех сторон слышались громкие стоны его спутников. Неопределенность ситуации усиливал полусумрак, уверенно занимающий свои позиции в машине и вокруг нее.

Мы тебе доверяем

Вот когда Колька жестоко пожалел, что его медицинские познания стремятся к нулю. Он всегда уверенно заявлял, что готов ехать куда угодно, а его физическая форма позволит без особого труда передвигаться в лесу, степи и даже пустыне. А сейчас вместо уверенности хлипким шагом стал приходить самый настоящий страх. И вместо того, чтобы что-то делать, Колька продолжал сидеть на торце сиденья, пока его грубо не обложил многоэтажными выражениями кто-то из лежащих на полу людей.

– Помоги же! Ты где?

Оправданием замедленных действий Кольки было только одно обстоятельство – никто не знал, кто конкретно не пострадал. А этот человек совсем не спешил афишировать свое состояние. Но обстановка требовала немедленных действий.

– Да где же вы? Твою…

Надежда на многочисленный непострадавший состав не прошла. А объявившемуся для всех Кольке пришлось искать фонарь, светить внутрь и делать ревизию. Реальная картина не прибавила ему уверенности. Только два человека с его помощью смогли кое-как сесть, а остальные пострадали гораздо сильнее.

Наклонившаяся машина в своем нынешнем положении не способствовала созданию необходимого комфорта для раненых людей. Пришлось вытаскивать пострадавших на улицу. Они старательно помогали Кольке, упираясь ногами и пытаясь ухватиться за части машины целыми руками. Но хуже всего было с водителем. Едва он пришел в себя, как начал орать, чтобы Колька не смел бить стекла. Пришлось сохранить лобовое стекло, и вытаскивать Виктора за ноги через оказавшуюся сверху дверцу. Тяжелый и снова бородатый мужик крыл на Кольку всеми словами, а в конце даже пообещал своего очевидного спасителя утопить в ближайшей протоке.

Когда пострадавшие были размещены возле машины, стало совершенно темно. Начался почти стихийный митинг с одним лишь вопросом на повестке дня – что делать?

– Здесь недалеко населенный пункт. Километров шесть-восемь. Можно дойти.

После слов бородатого водителя Колька почему-то сразу начал завидовать пострадавшим. Ведь все, включая водителя, получили обоснованную причину остаться на месте. Почему только он пострадал как-то очень уж слабо?

– Ты пойми, мы к утру замерзнем. Топлива ты тут не найдешь. Есть, конечно, риск, но и в твоих интересах пойти. Или у тебя есть желание… за компанию со всеми сдохнуть.

В мыслях крутилось только одно слово – «эгоисты». Логика требовала признать временно недееспособными всех, кроме него одного. Но они предполагали остаться. Идти одному, да еще и под самую ночь, не хотелось. Соответственно, слушать никого не было никакого желания. Колька молчал. Словно бы он предоставил своим спутникам возможность, все решить за него. А еще Колька вспоминал. Наверное, так абсолютно все люди, которым предстоит что-то сложное, опасное и непонятное, начинают просматривать эпизоды своей жизни. Хотя разве много он прожил?

Что у него было, кроме школы и института. Да еще и работы. Его даже в армию не призывали. Грозили, обещали и, наверное, просто забыли. Только дед грозился сходить в военкомат и высказать тамошнему военкому свое возмущение. А как же? Его внук не служил. Кольку эта угроза нисколько не взволновала. Надо будет служить – он пойдет. Зато мама вступила в такую полемику с дедом, что они недели две почти не разговаривали друг с другом. А мирить их пришлось самому Кольке. Дружными усилиями сошлись на том, что если что-то произойдет, то дед его поведет добровольно призываться. Старшие, таким образом, помирились, а Колька обиделся. К нему опять пропал интерес. Так мелкие дела обсудят и все. У мамы главное: «Ты свою девушку когда приведешь?». А он, в ответ: «А какую?». Мама махала рукой. И дед тоже, только уже на нее.

– А нечего молодому парню свою шею под семейный хомут подкладывать. Он еще не готов.

Вот так. И по жизни сейчас о нем мало кто думает. У всех свои заботы. Вот разве что Надя. Последняя из всех. Правда, он даже про себя всегда боялся называть ее так. Она не такая, как все. Это та самая девушка, которая месяц назад решительно заявила:

– Будешь в своей экспедиции – думай. Все время думай. И запомни, мне надоело быть любовницей. Не решишь, я сама решу.

Все-таки, ей попозже захотелось добавить:

– И без всякого отрыва от производства.

Она всегда ему оставляет путь выхода из лабиринта сомнений. Но хочет, чтобы он выходил туда, куда надо. Естественно, по ее собственному представлению. Вот и после ссылки на производство опять была ее ехидная улыбка. Как он тогда сдержался, чтобы не ответить ей грубо. Мало ли что она хочет. А вот сейчас ему нестерпимо хочется, чтобы она была рядом. Да что там рядом. Наверное, за считанные часы и даже минуты он созрел, чтобы принять то решение, о котором она всегда намекала ему все два года. Опять пришел страх, что она не дождется и сбежит. И больше всего вспоминается ее пытливый взор. Она хотела получить ответ. И, может быть, сейчас она сидит там, далеко в Питере, и мечется в мыслях только по поводу одного вопроса – а что Колька ответит, когда вернется назад? А он вернется? У кого можно уточнить?

Он в первый раз понял, что она способна что-то решить сама еще в прошлом году. Когда они прогуляли по нижнему парку Петродворца до самого выключения фонтанов. Уже вечером они стояли у мощной трубы, из которой вылетала похожая на столб безобразно толстая струя воды. А потом что-то произошло. Фонтан, только что выбрасывавший воду на огромную высоту, вдруг начал плавно, но быстро опадать. Мало, помалу над срезом металлической трубы осталась только бесконечно переливающаяся наружу вода. Все произошло незаметно и тихо.