Трикотаж. Обратный адрес

Особый род синестезии, увязывающей абстрактные понятия родины и свободы со вкусовыми рецепторами в свое время прославил соавторство Вайль-Генис которое сгущало мир до медовой сладости и расцвечивало для способных увидеть тысячью оттенков спектра. Книги, написанные каждым из двоих автономно, воспринимаются как общие: не то эти двое изначально были так хорошо настроены друг на друга, не то стилистическое единообразие, выработанное и отшлифованное годами совместных трудов, закрепилось у каждого как уникальный, один на двоих, почерк.

Читателю на радость. Впрочем, книга, соединившая под одной обложкой небольшой биографический "Трикотаж" с куда более обширным в смысле объема и географии "Обратным адресом" - все же в большей степени Генис-без-Вайля. Хотя бы потому, что в семейной предыстории и рассказе о детстве другу и соавтору еще нет места, а во времени "после" - уже нет. И за то, как говорится об исчерпавших себя отношениях: уважительно, с достоинством, с нежностью - за это отдельный читательский респект.

Годы, города, страны, люди. Особенно люди, я скажу сейчас то, что может показаться крамолой, но задумывались ли вы когда-нибудь, на какую часть культурный феномен общепризнанной гениальности Довлатова создан его летописцами, не менее гениальными Вайлем и Генисом? Насколько мы живы в воспоминаниях тех, кто нас знает и может рассказать о нас миру? В какой степени короля делает свита?

Интересное, умное, интеллигентное чтение, забавное и печальное, а в целом утешительное, проникнутое мудростью надписи на перстне царя Соломона: "И это пройдет".

Мне с этим проще, Достоевского любила недолго и разлюбила скоро, а борщ течет в моих жилах, примерно как у автора. И вот эта метафоричность, когда берется очевидное: кровь красная, борщ красный, та и другой солоноваты, и всякий, имеющий украинские корни (примерно каждый второй русский), генетически предрасположен любить его. Все на поверхности, но соединение рождает огромной емкости метафору, в которой все мы, плод смешения кровей и культур, утверждаем связь с корнями, кромсая корнеплоды в кастрюлю, причащаемся памяти предков с каждой ложкой. У Гениса про борщ по венам впроброс, с усмешкой, одна из тысячи находок, которыми его проза наполнена как тот хороший борщ, где ложке стоять положено. Он сказал и забыл, ты прочла и двинулась за ним дальше, предоставив сказанному распускаться цветком где-то в подкорке, превращая чтение в словесное гурманство.

Особый род синестезии, увязывающей абстрактные понятия родины и свободы со вкусовыми рецепторами в свое время прославил соавторство Вайль-Генис которое сгущало мир до медовой сладости и расцвечивало для способных увидеть тысячью оттенков спектра. Книги, написанные каждым из двоих автономно, воспринимаются как общие: не то эти двое изначально были так хорошо настроены друг на друга, не то стилистическое единообразие, выработанное и отшлифованное годами совместных трудов, закрепилось у каждого как уникальный, один на двоих, почерк.

Читателю на радость. Впрочем, книга, соединившая под одной обложкой небольшой биографический "Трикотаж" с куда более обширным в смысле объема и географии "Обратным адресом" - все же в большей степени Генис-без-Вайля. Хотя бы потому, что в семейной предыстории и рассказе о детстве другу и соавтору еще нет места, а во времени "после" - уже нет. И за то, как говорится об исчерпавших себя отношениях: уважительно, с достоинством, с нежностью - за это отдельный читательский респект.

Годы, города, страны, люди. Особенно люди, я скажу сейчас то, что может показаться крамолой, но задумывались ли вы когда-нибудь, на какую часть культурный феномен общепризнанной гениальности Довлатова создан его летописцами, не менее гениальными Вайлем и Генисом? Насколько мы живы в воспоминаниях тех, кто нас знает и может рассказать о нас миру? В какой степени короля делает свита?

Интересное, умное, интеллигентное чтение, забавное и печальное, а в целом утешительное, проникнутое мудростью надписи на перстне царя Соломона: "И это пройдет".