Массовое сознание и поведение. Тенденции социально-психологических исследований

• легко разрешить: возможно заручиться поддержкой третьей стороны, пользующейся доверием, сильной и авторитетной.

В социальной психологии конфликта существует известная двухмерная схема управления конфликтом. Это так называемая модель «двойственной озабоченности». В социально-психологической литературе эта схема называется по-разному в зависимости от исследуемых проблем (Rubin et al., 1994).

Согласно данной модели (см. рисунок 1), у человека или представителя группы, прямо или косвенно участвующего в скандале, возникает две ориентации: озабоченность своими успехами или успехами оппонента. Чем больше человек (группа) склонен действовать в соответствии со своими интересами, тем больше он/они будут следовать стратегиям, обозначенным в левой части рисунка. Чем больше человек (группа) склонен действовать в соответствии с интересами другого оппонента, тем вероятнее для него стратегии, представленные в правой части рисунка.

Рис. 1. Модель двойственной озабоченности

Хотя теоретически можно указать множество точек в этом двухмерном пространстве, обычно в этой модели выделяют пять основных вариантов стратегий:

1. Скандал, спор, конфликт (состязание, доминирование). Субъект (индивид или представитель группы), реализующий стратегию скандала, заинтересован только в достижении успеха в дискредитации оппонента (политического деятеля, оппозиционной группы и т. п.). С реализацией этой стратегии связаны тактики угроз, возможных наказаний, публичных оскорблений и т. п.

2. Уступка (приспособление). Реализующий эту стратегию субъект (индивидуальный или групповой) не проявляет интереса к тому, достигнет ли он желаемого для себя результата в скандале или уступит, чтобы сохранить свои позиции в будущем, т. е. безынициативен.

3. Стратегия ухода (бездействие). Субъект, реализующий эту стратегию в разрешении скандала, формально не проявляет интереса ни к достижению успеха ими самими, ни к достижению успеха оппонентом. В психологии скандалов и конфликтов это, как правило, рядовые люди, которые не могут принять участия в политике (хотя они и возмущаются наличием скандалов в высших эшелонах власти, и «присутствуют» в них как бессловесный «другой»).

4. Компромисс. Это умеренное и реалистичное разрешение скандала, исходя из учета своих возможностей, ресурсов и предполагаемых отрицательных последствий, если скандал не будет разрешен. Многие ученые считают такую тактику разрешения конфликтов-скандалов наиболее приемлемой и реалистичной, хотя есть и другие мнения.

5. Стратегия разрешения проблем (стратегия сотрудничества). На наш взгляд, это самая эффективная стратегия разрешения конфликтов-скандалов. Субъекты, ее реализующие, заинтересованы как в достижении своих целей, так и целей оппонентов. При этом обе стороны максимально стремятся найти выход из конфликтной ситуации, чтобы обе стороны «победили» (типичный пример использования технологии скандала – проведение выборных кампаний).

В современной социально-психологической литературе есть исследования, анализирующие проблематику разрешения конфликтов в разных сферах человеческой активности. Как правило, причины скандалов – это коррупция в армии, МВД, спецслужбах, в Государственной Думе, в судебно-юридической системе государства и государственных чиновников разных уровней.

Примером использования технологии скандала являются выборы мэра г. Москвы, состоявшиеся в сентябре 2013 г. Основным оппонентом Собянина на этих выборах был Навальный, который еще до самих выборов заявил, что он победит. Это первая технология потенциального скандала, которая используется для мобилизации своих сторонников при прогнозе поражения на выборах. Как известно, в начале выборной кампании представители штаба Навального заявляли, что выборы идут без нарушения принципа «Справедливых выборов», поскольку надеялись на победу. Но как только они получили статистические данные, свидетельствовавшие о предстоящем поражении кандидата, сторонниками были оглашены результаты якобы «собственных социологических исследований», которые противоречили данным других социологических опросов. Данная стратегия дала кандидату возможность еще раз продлить внимание к своей кандидатуре и без всяких формальных оснований заявить – «второй тур неизбежен». Это вторая технология пролонгированной поддержки потенциального скандала.

Третья использованная технология заключалась в утверждении «Выборы не легитимны!», которое прозвучало после того, как в выборном штабе кандидата стало известно, что выборы проиграны. Данную позицию для весомости озвучил и сам кандидат. Четвертая технология в нашем примере заключалась в том, что проигравший кандидат начал выкладывать провокационные заявления в социальные сети, чтобы убедить своих сторонников в нарушениях в ходе выборов. С этими заявлениями впоследствии пришлось разбираться членам избирательных комиссий. Как и следовало ожидать, заявления Навального оказались в целом надуманными, но свою цель разжигания конфликтов они выполнили. Заявления вызывали «информационные шумы», будоражили массовое сознание и давали ему психологическое основание поддерживать оппозиционные настроения у своих сторонников. Далее проигравший кандидат призвал своих сторонников к массовым протестным выступлениям на улицах и заявил о своем участии в президентской кампании 2018 г., что помогло поддержать внимание к его персоне. Это пятая технология потенциального скандала, превращающаяся в актуальную стадию скандала-конфликта.

Итак, согласно вышеприведенным данным, можно утверждать, что СМК оказывают огромное воздействие на массовое сознание и на возможное поведение людей в кризисных ситуациях и эти возможности умело эксплуатируются различными субъектами социального взаимодействия.

Далее рассмотрим и проанализируем ряд прикладных направлений исследований массового сознания и поведения. В частности, рассмотрим наиболее острые прикладные аспекты воздействия массовой коммуникации на сознание и поведение людей. Среди наиболее актуальных проблем в данном направлении необходимо выделить проблему социальной солидарности в массовых ситуациях риска для жизни (как одну из форм социальной идентичности).

Массовое поведение в панических ситуациях обычно объяснялось либо как явление «массовой паники» и эгоистического индивидуального поведения с целью спасения своей жизни, либо как следствие существующих социальных связей.

Результаты сравнительных исследований панических ситуаций свидетельствуют о валидности теории социальной идентичности для объяснения и понимания поведения членов массовых групповых образований^[6] в ситуации паники (Drury, Cocking, Reicher, 2009). Анализ этой проблемы изложим предельно кратко с акцентом на вопросах применения теории социальной идентичности (Quantelli, 2001; Chertkoff, Kushigian, 1999; Aguirre, 2005; и др.).

Концепция массовой паники является объяснительной основой для многих аспектов поведения массовых групповых образований и содержит ряд положений. Во-первых, это идея о том, что поскольку толпа менее интеллигентна и более склонна к выражению примитивных эмоций (идеи Г. Лебона и других классиков), то массовые реакции членов толпы на опасность в панических ситуациях будут в основном инстинктивными и крайне заразительными. Во-вторых, поскольку инстинкт намного сильнее социализации, коллективные связи разрушаются и индивидуальное выживание становится основным мотиватором поведения. Это, в свою очередь, вызывает смертельную конкуренцию за выживание среди членов панической группы.

Данная концепция была в целом отвергнута академической психологией и социологией (см., напр.: Donald, Canter, 1992; Quantelli, 2001), но она сохраняет свои позиции и популярность. Эта концепция остается влиятельной и при моделировании поведения толпы, когда предположения о возможном ее иррациональном поведении учитываются службами экстренного реагирования (прежде всего, правоохранительными структурами) для организации территории проведения массовых мероприятий и процедур возможной эвакуации (Helbing, Farkas, Vicsek, 2000; Still, 2007)^[7].

Для объяснения этих фактов были выдвинуты два подхода – нормативная теория (см. подробнее: Johnson, 1988) и модель социальных связей, которая показала, что в ситуации угрозы для жизни мы больше мотивированы оставаться с близкими людьми, чем просто индивидуально исчезнуть с места катастрофы для спасения своей жизни, и что присутствие близких имеет «успокаивающий эффект» (Mawson, 2005).

Однако эти модели оказались не совсем адекватны для объяснения новых форм поведения в панических толпах, таких как взаимная поддержка между незнакомыми людьми, иногда даже с риском для собственной жизни. Появилась необходимость разработки модели «массовой солидарности» (mass emergent solidarity), которая объясняла бы возникновение социальных связей между незнакомыми людьми в массовом групповом образовании в ситуации риска для жизни^[8]. И исследователи обратились к теории социальной идентичности. Они предположили, что теория самокатегоризации (социальной идентичности) может объяснить по крайней мере ряд аспектов нового массового поведения в ситуациях риска для жизни. Данная теория предполагает, что когнитивные представления о себе как о личности располагаются на континууме от индивидуальной самоидентификации до групповой, коллективной. Рассмотрение себя как личности, связанной с другими членами ин-группы, означает не только приятие общей социальной реальности с другими членами группы, но и восприятие их как части самого себя. Это означает, что индивид способен координировать свое поведение с другими, – не только с близкими, но и с незнакомыми. Теория социальной идентичности предполагает, что взаимопомощь и проявление аспектов солидарности являются функцией совместно разделяемой идентичности.

Работа Кугихары (Kugihara, 2001, р. 575–598) была одной из первых, где применен социально-идентификационный подход к проблематике эвакуации в чрезвычайных ситуациях. В моделируемой ситуации было показано, что кооперативные или агрессивные реакции можно объяснять и интерпретировать на языке социальной идентичности.

При развитии модели социальной идентичности (Drury, Reicher, 2000; Reicher, 2001; Stott, Reicher, 1998) выявляется различие между физическими и психологическими толпами. Физическая толпа (как простая совокупность индивидов) может превращаться в психологическую толпу, когда члены ин-группы воспринимают действия внешней группы по отношению к себе (например, полицейских структур) как дискриминационные.

В целом социально-идентификационный подход стал доминирующей объяснительной основой во внутригрупповых и межгрупповых процессах, хотя начиная с 1960-х годов проблематика поведения в чрезвычайных ситуациях (в том числе и в панических толпах) опиралась на идеи клинической психологии (см., напр.: Aguirre, 2005).

Результаты эмпирических исследований однозначно свидетельствуют о высоком теоретическом и прикладном потенциале социально-идентификационного подхода к объяснению и управлению массовым поведением людей в чрезвычайных ситуациях с риском для жизни (в панических толпах). Показательным в этом отношении является исследование Н. Друри с соавт. (Drury et al., 2009).

Естественно, есть ограничения применимости этих эмпирических исследований. Это, во-первых, проблема моральная (следовательно, проблема мотивации самопредставления в интервьюировании). Во-вторых, интервьюируемые опрашивались об оказании помощи в стрессовой ситуации после проявления группового единства и солидарности. И интервьюер не знал, был ли выживший в стрессовой ситуации ориентирован на высокую или низкую степень проявления солидарности в реальной ситуации опасности для своей жизни. Эта проблематика требует, по мнению специалистов, дальнейшего исследования (Drury, Cocking, Richer, 2009.

Приведенные данные свидетельствуют в пользу применимости социально-идентификационного подхода для объяснения не только групповых процессов в малых группах (конформность и групповая продуктивность), но и коллективных феноменов на макроуровне (национализм, участие в социальных движениях, социальные предрассудки, лидерство и следование за лидерами, психологические аспекты социального изменения), и общих проблем теории и практики в управлении массовыми групповыми образованиями.

В целом исследования подтверждают опасность индивидуального поведения в ситуации риска для жизни. Чем в большей степени индивид действует инстинктивно, индивидуально, тем сильнее будет блокирована возможность его спасения в чрезвычайной ситуации действиями других членов панической группы (Mintz, 1951).

С другой стороны, проведенный анализ позволяет заключить: паника – это характеристика отдельных индивидов и, как следствие, группового поведения; солидарность, возникающая в массовых групповых образованиях, – это следствие возникающих норм идентификации толпы, а не просто следствие ранее существующих социальных связей.

Роль психологических установок полиции в возникновении массового конфликта

Классические теории массового поведения объясняли возникновение массового конфликта патологией поведения толпы в целом. Последующая разработка модели социальной идентичности привела к концептуализации конфликта в массовом поведении как динамического межгруппового процесса, протекающего между демонстрантами и полицией. Английские исследователи К. Стотт и С. Рейхер (Stott, Reicher, 1998) подвергли классическую модель массового поведения критике и предложили другую, основанную на теории социальной идентичности.

Разработка этой модели при объяснении массового поведения и конфликта основывалась на положении, что поведение ин-группы зависит от поведения аут-группы в контексте межгруппового взаимодействия^[9]9. Согласно этим положениям, массовый конфликт может возникать в следующих случаях:

а) когда между членами ин-группы и членами аут-группы существуют расхождения в определении своей идентичности и поведения (тотальное использование силы при массовых беспорядках может считаться законным с точки зрения полиции и незаконным с точки зрения демонстрантов);

б) когда у членов ин-группы в их групповом сознании возникает феномен «групповой силы»: уверенность в том, что ин-группа способна навязать аут-группе свое понимание ситуации (демонстранты могут чувствовать свою способность коллективно сопротивляться действиям полиции) (Drury, Stott, 2001).

Согласно исследованию С. Рейхера (Reicher, 1996), объяснение массового поведения должно учитывать взгляды представителей полицейских структур для лучшего понимания динамики взаимодействия между ин- и аут-группами. К. Стотт и С. Рейхер (Stott, Reicher, 1998) выделили три важные проблемы понимания массового группового образования (толпы) с позиции правоохранительных структур.

Первая проблема связана с составом толпы. С одной стороны, офицеры полиции признавали, что массовые групповые образования (толпы) в целом являются гетерогенными. С другой, они разделяли толпу (массовое групповое образование) на меньшинство и большинство. Меньшинство – это властная подгруппа, тогда как большинство характеризуется как миролюбивое и состоящее из рядовых людей, которые в толпе теряют способность к собственным оценкам ситуации и, следовательно, сильно подвержены манипуляции.

Вторая проблема – это обобщенное восприятие потенциальной однородности угрозы со стороны толпы представителями правоохранительных структур. Как только люди собираются вместе в массовое групповое образование (толпу), все ее члены для полиции становятся потенциально опасными. Испытывая это чувство потенциальной опасности, офицеры полиции, естественно, озабочены своей собственной безопасностью.

Третья проблема – сохранение общественного порядка полицейскими структурами. Естественно, переживание представителями полиции состояний страха за свою жизнь и за выполнение своих профессиональных функций имеет ряд следствий. Во-первых, все члены толпы начинают восприниматься как потенциально опасные: в случае возникновения массового конфликта для полицейских структур рекомендовались жесткий силовой контроль и быстрое вмешательство в возникающий конфликт. Во-вторых, если опасность со стороны массового группового образования воспринималась полицейскими структурами как однородная, то возникали объяснимые причины для полиции относиться к членам толпы как к монолитному образованию. В-третьих, офицеры полиции были склонны отвергать любую свою ответственность за возникновение массового конфликта и возлагали ее только на толпу.

В работе Дж. Друри с коллегами (Drury, Stott, Farsides, 2003), включающей опрос офицеров полиции Великобритании, прошедших подготовку для управления массовыми беспорядками, рассматривалась проблема валидности и обобщаемости результатов исследований, проводящихся в Англии. Авторы использовали опросник, содержащий ряд тем, основанных на работе К. Стотта и С. Рейхера (Stott, Reicher, 1998).

По данным опроса, офицеры полиции воспринимают толпы спортивных фанатов и демонстрационные толпы как однородные, но в то же время и как имеющие в своем составе сильное меньшинство и подверженное манипуляции большинство^[10].

Восприятие массового группового образования (толпы) с позиции правоохранительных структур и необходимость проведения практических действий по сохранению общественного порядка в ряде случаев создавали условия для возникновения феномена «самоподтверждающегося пророчества». Этот феномен хорошо известен в социальной психологии и приводит к оправданию тотального использования силы по отношению к протестным толпам как единому групповому образованию, потенциально враждебному полицейским структурам.

Одна из причин в том, что массовые групповые образования действительно имеют в своем составе сильное и потенциально агрессивное меньшинство, предрасположенное к конфликтному поведению. Однако в связи с этим нельзя считать толпу иррациональным образованием, склонным к влиянию насильственного меньшинства. Более обоснованная причина может заключаться в том, что идеология толпы соответствует массовой культуре, в том числе в полицейских структурах. Исследования подтверждают, что в стрессовых условиях, обусловленных исполнением обязанностей, офицеры полиции нередко проявляют циничное и подозрительное отношение к людям в целом (Robinson et al., 1997). С другой стороны, представители правоохранительных структур подвержены синдрому «выгорания» (Maslach et al., 2001) – негативному, бесчувственному и циничному отношению к публике (людям в целом), – с которым сильно коррелирует эффект деперсонализации.

Прати и Пьетрантони (Prati, Pietrantoni, 2009) осуществили показательное исследование по этой теме, в котором анализировались валидность и обобщаемость результатов, представленных в предшествующих работах. Респондентами являлись офицеры полиции из разных стран. В работе подвергался анализу ряд позиций:

а) состав толпы (композиция толпы): гетерогенна или гомогенна;

б) представляют или не представляют опасность для правоохранительных структур члены массового группового образования;

в) в случае возникновения массового конфликта необходимы или нет жесткий контроль и быстрое вмешательство;

г) есть ли причины рассматривать толпу как единое целое.

Результаты исследования в целом подтвердили гипотезы. Во-первых, исходя из обобщенности потенциальной угрозы со стороны массового группового образования реакции представителей полиции также будут обобщенными, т. е. ^дискриминированными. Во-вторых, опыт переживания массового конфликта правоохранительными структурами будет влиять на восприятие ими массовых событий. Исследования свидетельствуют о том, что офицеры полиции разделяют мнение: люди склонны к иррациональному поведению в толпе, но не обязательно насильственному. В целом офицеры полиции считают, что поведение массового группового образования (демонстранты, фанаты, протестные толпы и т. п.) имеет тенденцию к переходу в агрессивное состояние, поэтому представители полицейских структур придерживаются жесткой установки: к массовому групповому образованию (толпе) следует относиться как к единому целому и использовать самые жесткие методы подавления массовых беспорядков. Они считают, что их собственные действия не являются причиной возникновения и эскалации массового конфликта.

Исследования подтверждают эффективность модели «хорошей практики», основанной на теории социальной идентичности, в поддержании общественного порядка (Inozemtsev, 1999; Adang, Stott, 2004; Cronin, Reicher, 2006; Stott, Drury, 1999, 2000; Stott, Pearson, 2007). Психологи (Reicher et al., 2004; Stott, Pearson, 2007) разработали ряд стратегических рекомендаций для правоохранительных структур, основанных на следующих принципах:

1) необходимость подготовки (обучения) представителей полицейских структур для дифференцированного понимания социальной идентичности разных подгрупп в массовом групповом образовании (в толпе);

2) необходимость использования целей толпы для управления ее поведением (признание законности целей толпы при мирном развитии событий);

3) необходимость профессиональной межгрупповой коммуникации (взаимодействия) с членами массового группового образования;

4) необходимость четкой дифференциации членов толпы с соответствующим различием реагирования при управлении толпой.

Более того, исследования подтверждают необходимость проведения тренингов для сотрудников полиции с позиции положений теории социальной идентичности и с критикой классических идеологических моделей толпы (Drury et al., 2003; Prati, Pietrantoni, 2009).

Итак, теоретико-методологический анализ поведения индивида в массовом групповом образовании позволяет:

а) показать неадекватность классических взглядов на массовое поведение, которые рассматривают массовое поведение как психологию поведения толпы и их последователей, зачастую даже случайных. Основное положение классиков – принцип иррациональности поведения индивида в группе (снижение его интеллектуальных возможностей, подверженность массовому заражению и т. д.) – не выдерживает критики;

б) выделить исследование данной проблематики с позиции теории социальной идентичности и обозначить его как новое научное направление.

Выделенные тенденции позволяют утверждать в том числе и необходимость выстраивать деятельность правоохранительных органов в процессе обеспечения общественного порядка с пониманием обоснованного выше подхода к управлению поведением массовых групповых образований. В целом данная проблематика требует отдельного анализа с привлечением специалистов смежных областей науки, включая представителей правоохранительных органов.