Затаившийся

Посвящается Крису Ренфро – умному, терпеливому и доброму

Самка гигантского осьминога, Enteroctopus dofleini, – весьма коварное создание. Она крупнее, чем самец, и охотится только под покровом ночи. На каждом из ее восьми щупалец более двухсот присосок, и она преследует свою добычу грациозно и неотвратимо. В хитрости ей тоже не откажешь. Она умеет менять облик, цвет и текстуру, чтобы слиться с окружающей средой, поджидая в засаде. Даже взрослая самка, если ее поймают живьем, сможет выбраться через отверстие размером с половину долларовой купюры. Одну из крупнейших самок осьминога размером в длину больше двадцати футов выловили возле западного берега Худ-Канала, недалеко от городка Лилливаап, штат Вашингтон, в глубоководном районе, который местные называют «осьминожьей дырой».

© 2019 by Gregg Olsen

© Лаптева В., перевод, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2021

1
Адам

Я прижимаю дочку к себе, чтобы она не поранилась осколками разбитого бокала. Эти осколки – единственный знак, указывающий на то, что с моей женой произошло нечто ужасное. Я судорожно втягиваю в себя воздух. Мои руки изранены шипами: я продирался через заросли малины, когда бежал к шоссе через пляж. Из царапин сочится кровь, но раны не нуждаются в перевязке, хоть кто-то и предложил мне бинт. Еще меня укутали одеялом, и теперь я сижу на пятифутовой дамбе, отделяющей пляж от трех коттеджей за моей спиной. Несмотря на этот заботливый жест, я по-прежнему дрожу. У меня нет сил поднять взгляд. Я просто сижу и пытаюсь понять, сделал ли я все, что мог, все ли я сделал правильно.

Обри ерзает в моих объятиях, глядя по сторонам своими карими глазами.

Пожилая женщина, живущая в соседнем коттедже, приехала сюда вместе со своими внуками на выходные в честь Дня поминовения. Она изо всех сил старается сохранять спокойствие. От шока ее имя совершенно вылетело у меня из головы.

Она дотрагивается до моего плеча: «Адам, давайте я отведу Обри к себе».

Она бросает взгляд на дорожку, ведущую к коттеджам. По ней едет черный внедорожник с золотыми полосами по бокам. Шериф округа Мейсон наконец-то здесь. Я гляжу на женщину (без очков у меня в глазах все расплывается) и медленно киваю: «Простите. Я забыл ваше имя».

– Тереза, – говорит она.

– Точно, – я сжимаю плечи Обри. – Милая, иди с Терезой. Поиграй с ее внуками.

Обри ничего не понимает, ей страшно. Она стала частью трагедии.

– Я хочу к маме.

– Я знаю, – говорю я. – Мы ее найдем. Я останусь здесь. Хорошо? Побудь немного с Терезой.

– Мы как раз сделали фруктовый лед, – говорит Тереза.

Обри переводит взгляд на эту милую пожилую женщину, но ничего не говорит.

– Вишневый, – добавляет Тереза, которая хорошо умеет общаться с трехлетними детьми.

– Давай, иди, – говорю я. – Папа будет здесь.

Моя малышка подходит к Терезе, а я направляюсь к внедорожнику, постепенно ускоряя шаг, а в конце вообще переходя на бег.

– Наконец, вы здесь! – кричу я полицейским. Голос срывается, и я стараюсь взять себя в руки. Сохраняй спокойствие. Нужно объяснить им, что случилось.

Полицейские – мужчина и женщина. Мужчина старше, у него седые волосы и очки в тонкой металлической оправе на носу.

Женщина мне знакома. Ее длинные волосы собраны в хвост. Лицо усыпано веснушками.

– Ли? – спрашиваю я.

– Адам, давно не виделись.

Ее напарник, представившийся как Зак Монтроуз, глядит на нее с любопытством: «Вы знакомы?»

Она по-прежнему смотрит на меня. Слабо улыбается воспоминаниям, хотя это отнюдь не счастливое воссоединение. Иначе и быть не могло.

– Мы выросли вместе, – говорит она. – Они с Кипом дружили.

Кипом звали ее старшего брата. Мы были неразлучны еще с детского сада. А после школы он пошел в армию и не вернулся из Афганистана. Последний раз я видел Ли на поминальной службе, когда Хуземаны провожали сына в последний путь. Я помню, как стоял перед всеми в церкви и говорил про то, каким человеком был Кип (бескорыстный… готов помочь любому… отдать последнюю рубашку), и не мог перевести взгляд на его родителей и сестру, потому что боялся разрыдаться. Я предпочитаю держать все под контролем и быть уверенным, что все делаю с определенной целью.

– Мир тесен, – Монтроуз оглядывается по сторонам.

– Я слышал, ты стала офицером полиции, – говорю я. У Ли зеленые глаза. По ним я ее и узнал.

– Я детектив, – отвечает она, и ее взгляд неожиданно холодеет. – Расскажи нам, что произошло.

– Нам нужно ее найти, – умоляю я.

– Это мы и сделаем, – говорит Монтроуз. – Давайте побеседуем вон там.

Он указывает на террасу «Глицинии» – коттеджа, который мы с Софи арендовали на выходные.

* * *

Я излагаю основные факты. Поездка на Худ-Канал была сюрпризом. Софи сказала, что я никогда ничего не организовывал для семьи, и была права. А потом я увидел статью в «Сиэтл Таймс» о трех любовно отреставрированных коттеджах возле Лилливаапа. Они были построены в 1920-х годах, и предыдущие владельцы, заядлые садоводы, назвали каждый из них в честь цветка. Софи обожает старые дома; поэтому-то последние пять лет мы и живем в окружении вечной суеты и опилок, реставрируя кофейного цвета бунгало в стиле крафтсман 1922 года.

Я смотрю на Ли, сидящую напротив за потертым столом для пикника. Она записывает что-то в блокноте.

– Я думал, будет весело, отдохнем, расслабимся. Проведем несколько дней вместе.

– Между вами был какой-то конфликт? – спрашивает Монтроуз.

Я качаю головой: «Просто слишком много работы и слишком мало времени, чтобы насладиться жизнью. Не более того».

Конечно, это не так. В любом браке есть конфликты. Но я понимаю, что детективам незачем писать об этом в своих блокнотах.

– Адам, – говорит Ли, – я знаю, это будет непросто. Но ты должен рассказать нам все, что произошло. До мельчайших подробностей. То, что тебе покажется неважным, может помочь нам найти похитителя.

– И мою жену, – говорю я.

– Да, – говорит она. – Конечно. Мы здесь для того, чтобы ее найти.

* * *

В пятницу мне не удалось уйти с работы пораньше, потому что моя начальница участвует в каком-то тренинге по эффективной работе с кадрами. Она настояла, чтобы я остался в офисе и занялся отчетами, пока она изучает способы помочь сотрудникам найти баланс между работой и личной жизнью. Иронично.

Софи и Обри сели на паром из Сиэтла в Бремертон и прибыли в коттедж раньше меня, около половины шестого. Я выехал из Рентона, где работаю, проехал по Такомскому мосту и пересек Белфэр по пути в Лилливаап; в коттедже я оказался около восьми.

Ли внимательно слушает мой рассказ, Монтроуз записывает.

– Кто-нибудь видел, как ты приехал? – спрашивает Ли.

– Не знаю, – говорю я. – Наверное. У Терезы, женщины, которая сейчас приглядывает за Обри, были открыты окна и включен свет. Думаю, она меня видела. Или ее внуки.

– А что насчет другого коттеджа?

Мне хочется перейти к рассказу о происшествии, но я продолжаю отвечать на вопросы, чтобы у детективов была вся необходимая информация.

– Поздно вечером приехала пара в синем «Лексусе», – отвечаю я. – Но я с ними не говорил.

Монтроуз делает заметку: «Вы видели здесь кого-нибудь еще?»

Это же не Центральный вокзал, думаю я. Но вслух не говорю.

– Пожилого мужчину с собакой. Еще утром здесь играли дети из дома чуть дальше. Больше никого не было. Или я не заметил. Я не обращал внимания на посторонних. Просто хотел провести время с Софи и Обри.

Мой голос срывается, когда я произношу имя Софи. Но я пытаюсь сдержать эмоции.

Я рассказываю, что развел костер, когда приехал. Софи по дороге заглянула в магазин и купила сэндвичи и пару стейков. Мы выпили по бокалу вина и посмотрели фильм – владельцы оставили несколько DVD, по большей части семейных комедий. Около девяти вечера Обри уснула, и Софи уложила ее в постель. Где-то через час мы тоже легли спать.

На следующее утро я приготовил вафли.

– Обри их обожает. А я толком и не умею готовить ничего другого.

Я слышу, как она смеется, и вижу старшего внука Терезы, раскачивающегося на канате, привязанном к ветке массивного кедра.

Монтроуз ждет продолжения рассказа: «Что случилось потом?»

– Мы с Обри сели в лодку и отправились ставить ловушки на крабов, – говорю я.

Обри, одетая в ярко-оранжевый спасательный жилет, пришла в восторг. Поверхность воды напоминала стекло – безупречное оконное стекло. Мы все утро катались на лодке туда-сюда.

– Мы просто плавали в лодке, ничего особенного.

– Не торопись, – говорит Ли. – Расскажи нам все по порядку.

Я рассказываю, что, пока мы с Обри занимались ловушками, Софи устроилась на террасе с книгой и чашкой кофе, а потом и с бокальчиком-другим шардоне.

В качестве приманки я положил в ловушки кошачий корм, и мы с Обри проверяли их каждые полчаса. Дело было даже не в крабах. Мне просто нравилось проводить время с Обри, видеть все ее глазами. Для нее этот день был полон открытий. Первая поездка на лодке. Первая встреча с чайкой. С тюленем. Я вспоминал, как катался на лодке с собственным отцом. Это был шанс узнать поближе не только природу, но и друг друга. Кораблекрушение. Пираты. Капитан Ахав.

– И потом вашу жену похитили? – спрашивает напарник Ли.

Он меня раздражает. Будто пытается подловить на лжи. Я знаю, он делает свою работу, но у меня пропала жена. Он мог бы проявить хоть каплю сочувствия.

– Скажи, – говорит Ли, – в какой момент ты понял, что с Софи что-то не так?

К моему удивлению, я вынужден приложить усилие, чтобы взять себя в руки. Но я достаточно силен. Я делаю вдох и продолжаю рассказ.

* * *

Мы успели отплыть на сотню ярдов от берега. Софи переместилась с террасы на бетонную дамбу. Книгу она оставила в коттедже, а бокал вина взяла с собой. Она машет нам с берега. Обри услышала, как лает вдалеке собака, и теперь я гребу в том направлении. Она очень хочет завести собаку, но мы с Софи настаиваем, что сначала нужно закончить ремонт. Для Софи это способ потянуть время. Я люблю собак. В детстве у меня дома жили золотистые ретриверы. А вот Софи собаки не по душе. Это один из немногочисленных поводов для разногласий между нами. Софи редко меняет свое мнение. Ее твердые убеждения – одновременно достоинство и недостаток. Когда мы согласны друг с другом, то способны преодолеть любые преграды. Когда наши мнения расходятся, дело неизбежно заканчивается долгой ссорой и я всякий раз проигрываю. За пять лет нашего брака стало очевидно, что, как бы упрям я ни был на работе, дома я всегда уступаю Софи, соглашаюсь с ее идеями, планами и начинаниями. Я делаю это, потому что хочу сохранить мир в семье, потому что Софи так много для меня значит.

Мы с Обри так и не нашли собаку, и я начинаю грести обратно к коттеджу, когда внезапно раздается крик. Не пронзительный, но достаточно громкий, чтобы заставить меня обернуться к берегу. Я вижу, что моя жена борется с каким-то мужчиной. Бокал упал на землю и разбился. Софи что-то кричит, но я не могу разобрать слова. Я вновь поворачиваюсь к ним спиной и гребу так быстро, как только могу.

Обри, сидящая напротив, думает, что мы играем в игру. Я никак не могу достаточно разогнаться, хотя хожу в тренажерный зал два раза в неделю. Обри неправильно истолковывает ужас в моих глазах.

– Быстро! – кричит она. – Быстро!

Софи – довольно хрупкая женщина. В ней едва ли наберется 110 фунтов. Но она сильна. Легко может обогнать меня, и обгоняла. Когда я снова оборачиваюсь, то вижу, как незнакомец совершает нечто ужасное. Он бьет Софи кулаком в лицо. Она падает.

– Какого черта! – кричу я. – Отвали от нее!

Мне туда не добраться. Я гребу изо всех сил. Когда я оборачиваюсь еще раз, очки слетают с меня из-за резкого движения и падают в воду. Мир расплывается у меня перед глазами. Я вижу, как мужчина поднимает мою жену и уносит куда-то за коттедж.

Сердце выпрыгивает у меня из груди.

– Черт побери! Хватит! Оставь ее в покое!

Обри поняла, что это не игра. Она начинает плакать. Мне хочется выпрыгнуть из лодки и пробежать по мелководью, чтобы догнать похитителя, но я не могу оставить дочь одну. Я задыхаюсь. Пытаюсь взять себя в руки. Осталось всего двадцать ярдов. Я почти у цели.

– Помогите! – кричу я, обернувшись к «Хризантеме», коттеджу посередине, самому маленькому из тех, что стоит на берегу. Прошлым вечером я видел, как в окне горел свет, но больше ничего.

– Кто-нибудь, на помощь! – кричу я изо всех сил. Меня услышали бы даже посреди бури, что уж говорить про тихое утро. – Кто-то похитил мою жену!

Я выпрыгиваю из лодки, хватаю плачущую Обри и бегу по бетонным ступеням к лужайке за пляжем. Там я ставлю Обри на землю.

– Все будет хорошо, – говорю я. – Стой здесь. Никуда не уходи. Хорошо?

– Я хочу к маме, – жалобно говорит Обри.

– Да, милая, – я пытаюсь ее успокоить. – Я тоже.

Из коттеджа раздаются голоса, и я гадаю, не привиделось ли мне все это. Может, свет, отражавшийся от поверхности воды, исказил реальность. Я взбегаю по ступенькам террасы, пересекаю кухню, врываюсь в гостиную, окно которой выходит на Худ-Канал и покрытые хвойными деревьями холмы.

– Софи?

Конечно, это всего лишь телевизор. Софи здесь нет. Показывают рекламу кастрюли-скороварки.

Я сам словно очутился в кастрюле.

Я тяжело дышу. Мое сердце пытается вырваться из груди. У меня вот-вот случится сердечный приступ. Я упаду на этот старый сосновый пол, которым Софи так восхищалась сегодня утром, поедая вафли. Что происходит?

Я возвращаюсь наружу и вижу женщину с двумя детьми, видимо, возвращающуюся с прогулки.

– Кто-то похитил мою жену! Вызовите полицию! Помогите!

Женщина смотрит мне в глаза и понимает, что я не шучу. Она посылает мальчика с девочкой в «Хризантему», а сама достает телефон.

На бегу я кричу пожилому мужчине с собакой, чтобы он тоже набрал 911. Здесь ужасное покрытие. Мой телефон ловит сигнал от силы четверть времени – и не ловит, когда это нужнее всего. Как сейчас.

Я поднимаюсь по ступеням мимо джакузи, в направлении, куда незнакомый мужчина унес мою жену. Я бегу так быстро, как только могу. Я довольно высок, и заросли малины, обрамляющие дорогу над коттеджами, исполосовывают мне руки.

– Софи! Софи!

Тишина.

Добравшись до дороги, я ничего не нахожу. Ни следа Софи. Ничего. Мимо проезжает серебристая «Хонда-Аккорд», и я бросаюсь ей наперерез, но водитель не останавливается, а объезжает меня, показывая мне средний палец.

– Да пошел ты! Моя жена! Кто-то похитил мою жену!

Машина уезжает, и без очков я не могу разобрать номерной знак. Я судорожно втягиваю в легкие воздух и бегу обратно к коттеджу.

Женщина из коттеджа посередине представляется Терезой Дибли. Она говорит, что позвонила шерифу.

– Что случилось? – спрашивает она.

– Не знаю, – говорю я. – Мы с дочерью катались на лодке, и я увидел, как кто-то на берегу спорит с моей женой, а потом он ударил ее, схватил и куда-то понес. Я уронил очки. Плохо видел. Но она была прямо здесь.

Я показываю на осколки бокала, из которого Софи пила, сидя на дамбе.

– Вы тоже пили? – спрашивает Тереза.

– Нет.

С чего она это взяла? Я дрожу. Задыхаюсь. Я в шоке. Но я не пьян. Я знаю, что я видел. Или частично видел. Я знаю: кто-то похитил мою жену. В глазах Терезы смешиваются сочувствие и встревоженность.

– Полиция уже едет, – говорит она.

Я решаю расспросить ее.

– Вы кого-нибудь видели, когда приехали сюда? По-моему, он утащил ее наверх, на дорогу.

– Нет, – говорит она. – Я не видела ничего особенного.

Я думаю про все те похищения, которые видел по телевизору. Возможно, Тереза тоже про них думает. Я знаю, что многие такие случаи похожи. Какой-то урод похищает девушку или женщину, держит ее в плену, воплощает в жизнь свои извращенные фантазии.

– Нужно ее найти, – говорю я.

– Полиция скоро будет здесь.

– Да. Когда? Где они?

– Диспетчер сказал, в двадцати минутах езды.

Я смотрю на телефон. Не могу сдержать досаду и страх. Пот стекает у меня по рукам и лбу. Я стараюсь дышать медленнее.

– Двадцать минут – все равно что час, – говорю я. – За это время он успеет увезти ее куда угодно. В округе ничего нет, кроме лесов и проселочных дорог.

Тереза молчит. Наверное, думает то же самое. Она протягивает руку в мою сторону, но передумывает. Я пытаюсь ее утешить.

– Все будет в порядке. Ее найдут. С ней все будет хорошо. Она сильная. Очень сильная. Душевно. И физически.

Тереза немного успокаивается, а Обри уже без спасательного жилета прижимается ко мне изо всех сил. Я обнимаю ее в ответ и стараюсь не думать о красных разводах, которые остаются на ее футболке с мультяшками от моих исцарапанных рук – лучше бы это была клубника, которую я положил утром на ее вафли. К нам приближается мужчина с черным лабрадором. На вид старику лет семьдесят, и он говорит с легким акцентом, который мне не удается определить. Нидерландский, может быть?

– Что-то случилось? – спрашивает он. – Я услышал, как вы кричали. Вызвал 911.

– Я тоже. Полиция скоро приедет, – говорит ему Тереза Дибли, кивком указывая на меня. – Он говорит, что кто-то похитил его жену.

Она смотрит на своих внуков, наблюдающих за нами с террасы их маленького коттеджа. – Прямо здесь, – продолжает Тереза, безуспешно пытаясь сдержать эмоции. – Прямо на пляже!

– Вы что-нибудь видели? – спрашиваю я у мужчины.

Он кивает и бормочет что-то про то, какой это ужасный шок, но я едва слышу его слова: очевидно, он видел еще меньше, чем я. Людей притягивают опасности и трагедии; они хотят выразить сожаление, да. Но еще и порадоваться собственной удаче, ведь с ними ничего подобного не случилось. Будто Бог или другая высшая сила не допустит, чтобы такое произошло с ними, раз они уже видели трагедию собственными глазами.

Я в безопасности.

Такое не может произойти дважды в одном и том же месте.

Мне ничего не грозит.

Господи, пожалуйста.

* * *

Я заканчиваю свой рассказ и перевожу дыхание. Детективы продолжают меня расспрашивать. Допытываются о деталях, которые я, к своему сожалению, действительно упустил в суматохе происходящего. Ли просит меня сохранять спокойствие, пока они с напарником дописывают свои заметки и переглядываются. Должно быть, они еще никогда не сталкивались ни с чем подобным.

– Нужно ее найти, – повторяю я срывающимся голосом.

Ли опускает блокнот: «Мы этим займемся, Адам».

2
Ли

Пока Монтроуз собирает осколки разбитого бокала, на случай если на них окажутся отпечатки пальцев похитителя, а криминалист берет у Адама образец крови, чтобы сравнить его с брызгами на осколках, я методично обхожу коттедж по периметру в поисках улик. Софи тридцать три, моя ровесница. Но в отличие от меня, у нее есть ребенок. Она графический дизайнер в офисе «Старбакс» в Сиэтле и разработала многие рекламные акции этой сети кофеен. По словам Адама, между ними не было никаких конфликтов, и нет причин полагать, что его жена знакома с похитителем. Адам не знает, зачем кому-то вообще понадобилось ее похищать.

Солнце светит мне в затылок. К зарослям малины у дороги ведет твердая, иссохшаяся тропинка. По бокам растут папоротники и триллиумы; их никто не потревожил. Я не вижу ни одного отпечатка ног. Но отдельные следы подтверждают рассказ Адама о том, как он продирался сквозь кусты в погоне за похитителем. Поднявшись наверх, я оборачиваюсь. Коттедж загораживает мне обзор, но отсюда можно разглядеть часть пляжа и бетонной дамбы, где сидела Софи. Я поворачиваюсь еще раз. На земле валяется доказательство того, что кто-то вполне мог наблюдать отсюда за коттеджами. Я подбираю окурок и фотографирую растревоженный гравий рядом с тропинкой, ведущей к «Глицинии». Следы означают, что здесь был припаркован автомобиль или маленький фургон. Конечно, мы не знаем, когда именно это было и связано ли это с происшествием на пляже.

Я возвращаюсь и встречаю Монтроуза внутри одноэтажного коттеджа «Глициния», окаймленного сбоку массивными зарослями одноименных фиолетовых цветов.

– Как он? – спрашиваю я.

Монтроуз слегка пожимает плечами.

– Да вроде ничего, учитывая обстоятельства. Нашла что-нибудь?

– Не особенно. Только окурок. И он, кажется, там уже давно валялся.

Мы продвигаемся вглубь коттеджа. В раковине на кухне стоят миска из-под теста для вафель и пара тарелок. На бумажном полотенце на стойке сложены зеленые черенки от клубники. Через окно мне виден Адам, сидящий на террасе. Он держит на коленях дочь и прижимает к уху телефон.

Монтроуз смотрит в их сторону.

– Звонит родителям жены.

– Незавидная работа, – говорю я.

– Хуже и не придумаешь.

Это верно. Но, если верить Адаму, Софи – сильная и храбрая женщина. Если ее похитил какой-то псих, у нее есть шанс спастись, по крайней мере я на это надеюсь. Прежде чем пойти в полицию, я проводила уроки самообороны.

– Кто вообще станет творить такое средь бела дня? – говорю я.

– Сумасшедший, – отвечает Монтроуз. – Кто-то, кто либо следил за ней, либо просто воспользовался удачным моментом.

Мы переходим в спальню с двухъярусной кроватью. Нижняя постель не убрана, на полу валяется одеяло с корабликами. Рядом с подушками лежит мягкая игрушка – персонаж из «Щенячьего патруля», того же мультфильма, что и на футболке Обри.

– Нужно поговорить с девочкой.

– Не слишком ли она мала? – сомневается Монтроуз.

Мы направляемся в главную спальню. Я замечаю женские солнечные очки рядом с сумкой, по-видимому принадлежащей Софи. Словно символ приостановившейся жизни.

– Верно, – говорю я, оглядываясь по сторонам. – Но она может что-то нам рассказать.

Монтроуз первым обращает внимание на странную деталь: правая половина кровати аккуратно застелена, подушки сложены у изголовья.

– Похоже, в постели спал только один человек, – говорит он. – Любопытно.

– Ты ему не веришь, – к моему собственному удивлению, в мой голос закрадывается нотка обиды. Хотя я не так уж близко знакома с Адамом Уорнером.

Монтроуз работает детективом гораздо дольше меня. Несмотря на то что ему пришлось на два года уйти с должности из-за алкогольной зависимости, которая вполне могла разрушить его жизнь, у него отлично развита интуиция. Но я не всегда с ним соглашаюсь: мне тоже нравится убеждаться в собственной правоте.

– В его рассказе есть пара несостыковок, – говорит он.

– Например?

– Например, то, что он не смог вовремя добраться до берега. Сотня ярдов? С такими-то бицепсами? Он явно немало времени проводит в качалке. Вполне мог догрести вовремя.

– Да он едва видел, что происходит вокруг.

– Точно. Его очки.

– Да, он их уронил.

Монтроуз корчит гримасу: «Удачное совпадение».

– Ты злишься, потому что не успел пообедать.

– Я злюсь совсем чуть-чуть.

Я вздыхаю: «Ладно, еда подождет. Давай не будем забывать. Главное – доказательства. А не то, что ты нутром чуешь».

Монтроуз похлопывает себя по животу, свисающему из-за ремня брюк: «Мое нутро меня не подводит».

Я улыбаюсь ему. В животе у него пусто.

– К тому же, таких похищений попросту не бывает. Прямо напротив дома.

– Это не чей-то дом, – говорю я. – Его арендуют на время отпуска. Люди здесь не задерживаются: приходят и уходят.

В гостиной почти все место занимают резная вешалка, украшенная фигурой медведя, и диван с выцветшими синими подушками. Я замечаю покрывало на диване.

– Может быть, кто-то из них спал на диване, – говорю я, обходя комнату.

– Ты имеешь в виду, он врал и между ними не все было гладко?

Я бросаю на Монтроуза взгляд.

– Я имела в виду ровно то, что сказала. Я не знаю причины, и ты не знаешь.

Ванная комната оказывается неожиданно просторной, учитывая, что коттедж построили в двадцатых годах. У стены стоит ванна на когтистых лапах; остальное пространство занимают унитаз и душевая кабина. Рядом с раковиной лежит открытая косметичка. На медных крючках у двери висит пара чистых белых полотенец, слегка влажных на ощупь.

По пути к выходу Монтроуз заглядывает в помещение, которое я приняла за кладовку.

– Ого, – говорит он. – Сауна.

– Не люблю сауны, – отзываюсь я.

– Еще и джакузи. Я бы и сам не отказался здесь пожить.

Я наклоняю голову: «Мы, вероятно, проведем здесь немало времени, но вряд ли в сауне или в джакузи».

Монтроуз глядит на меня. В его глазах за стеклами очков загорается лукавая искорка. Я жду дежурной шутки. Что-нибудь про то, что с этим делом мы запаримся и без всякой сауны. Что нужно будет прибавить жару, чтобы вы всем разобраться.

Но мой напарник молчит. И я признательна ему за это.