В диких условиях

Линде

Предисловие

В апреле 1992 года молодой человек из вполне состоятельной семьи с Восточного побережья США добрался автостопом до Аляски и в полном одиночестве удалился в дикие места к северу от горы Мак-Кинли. Четыре месяца спустя его разложившееся тело было обнаружено группой мужчин, вышедших на лосиную охоту.

Почти сразу после того, как был обнаружен труп, редактор журнала Outside попросил меня написать статью о загадочных обстоятельствах смерти этого парня. Выяснилось, что звали молодого человека Кристофер Джонсон Маккэндлесс. Вырос он, как я узнал, в богатом пригороде Вашингтона, где славился своими успехами в учебе и спорте.

Летом 1990 года, с отличием закончив Университет Эмори, он бесследно исчез практически сразу же после получения диплома. Он поменял имя, перевел все содержимое своего сберегательного счета в сумме двадцати четырех тысяч долларов на счет благотворительной организации, бросил машину и почти все свои пожитки, сжег оставшиеся в бумажнике наличные. После этого он придумал себе новую жизнь, обосновался на самой границе цивилизованного общества и начал скитаться по Северной Америке в поисках первобытных, трансцендентных переживаний. Его родные не имели ни малейшего представления о том, где он находится и что с ним сталось, вплоть до того момента, когда на Аляске были обнаружены его останки.

Сроки мне были поставлены достаточно жесткие, и работать над материалом пришлось очень быстро. Статья объемом в девять тысяч слов вышла в 1993 году в январском выпуске журнала, но и после того, как этот номер Outside уже несколько раз сменился в газетных лавках свежими волнами периодики, я не смог забыть историю Маккэндлесса. Мне не давали покоя не только обстоятельства голодной смерти парня, но и нагоняющие тревогу смутные параллели между событиями его и моей собственной жизни. Не находя сил раз и навсегда выбросить Маккэндлесса из головы, я больше года восстанавливал извилистый маршрут, приведший его к гибели в аляскинской тайге, и раскапывал подробности его странствий с интересом, больше похожим на полную одержимость. Попытки понять Маккэндлесса неизбежно заставляли меня задумываться и о других, более глобальных вопросах: о том, какую власть имеет дикая природа над воображением американцев, насколько привлекательны рискованные экстремальные приключения для молодых людей определенного склада, какими сложными и напряженными могут быть взаимоотношения между отцами и сыновьями. Результатом этих запутанных исследований и стала книга, которую вы сейчас держите в руках.

Я не возьмусь притворяться объективным биографом. Странная история Кристофера Маккэндлесса задела меня за живое и лишила возможности бесстрастно описывать постигшую его трагедию. На протяжении почти всей книги я пытался (и, мне думается, по большей мере достаточно успешно) минимизировать присутствие на ее страницах самого себя, как автора. Но читателю следует знать, что я периодически прерываю историю Маккэндлесса фрагментами повествований о событиях своей собственной юности. Я делаю это в надежде, что рассказы о пережитом мною смогут пролить хотя бы несколько слабых лучей света на загадку Криса Маккэндлесса.

Он был чрезвычайно впечатлительным молодым человеком со склонностью к упрямому идеализму, не слишком-то хорошо сочетавшемуся с современным образом нашего существования. Будучи давним поклонником творчества Льва Толстого, Маккэндлесс особо восхищался тем, как великий писатель отказался от богатой и привилегированной жизни, чтобы отправиться странствовать среди неимущих. Еще в колледже Маккэндлесс начал подражать Толстому в смысле аскетизма и нравственной строгости до такой степени, что у всех близких ему людей это поначалу вызывало большое удивление, а потом и настоящую тревогу. Отправляясь в аляскинскую глушь, молодой человек не питал иллюзий, что там его ждут молочные реки с кисельными берегами. Наоборот, он искал как раз опасностей, трудностей и толстовского самоотречения. И он все это получил, причем в достатке.

Тем не менее, львиную долю своего испытания длиной в шестнадцать недель Маккэндлесс прошел более чем достойно. В действительности, если бы не один-два вроде бы совершенно незначительных просчета, то в августе 1992 года он бы покинул леса Аляски так же незаметно, как и вошел в них в апреле. Вместо этого его невинные ошибки привели к необратимому повороту в событиях, в результате которого его имя стало известно всему миру из газетных заголовков, а ошеломленным родным осталось только судорожно цепляться за осколки мучительной, неистовой любви.

История жизни и смерти Криса Маккэндлесса произвела впечатление на необычайно большое количество людей. За недели и месяцы, последовавшие за публикацией статьи в Outside, журнал получил рекордное количество откликов. Ни одна другая статья в истории этого издания не порождала такого вала почты. Авторы писем, как и следовало ожидать, придерживались радикально противоположных точек зрения: одни выражали свое беспредельное восхищение отвагой и благородными идеалами парня, другие гневно клеймили его позором, объявляли беспечным идиотом, психом и нарциссом, погибшим по причине собственной глупости и высокомерия… и ничем не заслужившим такого пристального внимания прессы. Моя точка зрения в отношении Криса Маккэндлесса станет понятна уже в самом скором времени, а свои собственные выводы я предоставляю сделать читателю самому.

Джон Кракауэр

Сиэтл

Апрель 1995

Глава первая. Просто Алекс

27 апреля 1992

Привет из Фэрбенкса! Пишу тебе, Уэйн, в последний раз. Прибыл сюда 2 дня назад. Здесь, на Юконе, с попутками очень сложно. Но я все-таки добрался.

Всю мою почту, пожалуйста, возвращай отправителям. На Юг я вернусь, возможно, очень не скоро. На случай, если это приключение обернется для меня смертью и ты никогда больше не получишь от меня никаких вестей, я хочу сказать тебе, что ты отличный мужик. А теперь я отправляюсь в дикую глушь. Алекс.

ОТКРЫТКА, ПОЛУЧЕННАЯ УЭЙНОМ УЭСТЕРБЕРГОМ В КАРТАГЕ, ЮЖНАЯ ДАКОТА

Отъехав на шесть с лишним километров от Фэрбенкса, Джим Гэллиен заметил на заснеженной обочине дороги автостопщика. Дрожащий в свете серого аляскинского утра человек высоко поднял руку с оттопыренным большим пальцем. Голосовавший был, похоже, довольно молод. На вид ему было лет восемнадцать или, может, от силы девятнадцать. Из рюкзака у парня торчало ружье, но никакой угрозы в нем не чувствовалось. Здесь, в сорок девятом штате, автостопщик с самозарядным ремингтоновским карабином за спиной никаких опасений у автомобилистов обычно не вызывает. Гэллиен направил свой пикап к обочине и сказал парню забираться в кабину.

Тот закинул свой рюкзак в кузов «Форда» и сказал, что его зовут Алекс. «Алекс?» – спросил Гэллиен в надежде услышать фамилию.

«Просто Алекс», – ответил молодой человек, демонстративно пропустив намек мимо ушей. Росту в этом поджаром парне было где-то метр семьдесят с небольшим. Он сказал, что ему двадцать четыре и что родом он из Южной Дакоты. Потом он объяснил, что хочет добраться аж до самой границы Национального парка Денали, а там уйти подальше в леса и «несколько месяцев пожить на подножном корму».

Работавший электриком Гэллиен направлялся в Анкоридж, до которого от Денали надо было проехать еще под 400 километров по шоссе Джордж-Паркс, и поэтому сказал Алексу, что сможет высадить его в любом удобном ему месте. Весу в рюкзаке Алекса на вид было всего килограммов десять-пятнадцать, и Гэллиену (опытному охотнику и следопыту) сразу подумалось, что для нескольких месяцев жизни в безлюдной глуши, особенно сейчас, в самом начале весны, это нереально мало. «Зная, с каким количеством продуктов и снаряжения люди отправляются в такие путешествия, я могу сказать, что его запасы были смехотворны», – вспоминает Гэллиен.

Поднялось солнце. Пока они спускались с лесистых хребтов над долиной реки Танана, Алекс неотрывно глазел на простирающиеся к югу продуваемые всеми ветрами пустоши торфяников. Уж не подвернулся ли ему один из тех полоумных, что, начитавшись Джека Лондона, едут из нижних сорока восьми штатов на север с глупой надеждой прожить наяву свои фантазии, подумал Гэллиен. Аляска издавна притягивала к себе мечтателей, отщепенцев, да и вообще всех, кто думал, что любые образовавшиеся в жизни дырки можно залатать девственным безграничьем Последнего Фронтира. Однако тундра – место безжалостное, ей наплевать на людские надежды и устремления.

«Человек «оттуда», он ведь что, – неторопливо объясняет Гэллиен, звучно растягивая слова, – взял журнал «Аляска», полистал, да и думает, «а двину-ка я туда, буду кормиться чем Бог послал и хоть сколько-то поживу по-настоящему». А приехал сюда, пошел и правда в тундру, а там… ну, а там все совсем не так, как в журнале было написано. Реки широченные, течением с ног сшибает. Комарье до костей обгладывает. В большинстве мест и охотиться-то не на кого, потому что зверя не водится. Жизнь в тундре – это тебе не на пикник съездить».

Ехать от Фэрбенкса до границы Парка Денали было два часа. Чем больше они разговаривали, тем меньше оставалось у Гэллиена сомнений в нормальности Алекса. Парень был приятный и вроде бы хорошо образованный. Он засыпал Гэллиена вполне разумными вопросами о том, какая в этих местах водится мелкая дичь, какие есть съедобные ягоды… «и все такое прочее».

Тем не менее, Гэлиен не мог унять беспокойства. Алекс признался, что из продуктов у него в рюкзаке – только пятикилограммовый мешок риса. Снаряжения у него для жизни в нелегких здешних условиях (тут и в апреле все еще было покрыто толстым слоем снега) было явно меньше необходимого минимума. Обут он был в дешевые кожаные походные ботинки, которые не могли защитить его ни от влаги, ни от холода. Из маломощного ружья калибра.22 нельзя было рассчитывать подстрелить какое-нибудь более или менее крупное животное типа лося или канадского оленя-карибу, а ведь именно их мясом ему придется питаться, если он надеется прожить здесь хоть сколько-то долго. У него с собой не было ни топора, ни средства от комаров, ни снегоступов, ни компаса. Из навигационных средств у него имелась только потрепанная карта автодорог штата, которую он стащил на какой-то бензоколонке.

В полутора сотнях километров от Фэрбенкса дорога начала взбираться к подножью Аляскинского хребта. Когда они ехали по мосту через реку Ненана, Алекс посмотрел вниз на ее стремительный поток и признался, что боится воды. «Год назад я был в Мексике, – сказал он Гэллиену, – уплыл на каноэ в океан и чуть не утонул, когда вдруг начался шторм».

Спустя некоторое время Алекс вытащил свою простенькую карту и показал на прерывистую красную линию, пересекавшую шоссе недалеко от шахтерского городка Хили. Ею была обозначена проселочная дорога, носящая название Стэмпид-Трейл. Ездили по ней редко, и поэтому она даже не указывалась на большинстве дорожных карт Аляски. Тем не менее, на карте у Алекса эта извилистая штриховая линия тянулась километров на шестьдесят к востоку от шоссе Паркс и обрывалась где-то в нехоженой глуши к северу от горы Мак-Кинли. Именно сюда, заявил Алекс Гэллиену, он и хочет попасть.

Гэллиен посчитал план своего пассажира безрассудной авантюрой и несколько раз попытался убедить его отказаться от своих намерений: «Я сказал ему, что охоты в тех местах ему не будет, что добычу там, бывает, приходится искать по несколько дней. Когда это не помогло, я стал пугать его медведями. Я сказал, что взрослого гризли пуля из его мелкашки мало того что не убьет, а скорее, наоборот, только разозлит. Но Алекса все это, казалось, совершенно не беспокоило. «Тогда я залезу на дерево», – вот и все, что он мне на это ответил. Тогда я взялся объяснять ему, что в этой части штата реально больших деревьев не растет, что медведю и напрягаться не надо будет, он здешнюю тощую черную елку одной лапой завалит. Но Алекс стоял на своем. Чего бы я ему ни говорил, у него на все находился ответ».

Гэллиен сказал, что может довезти Алекса до Анкориджа, там купить ему сносный комплект снаряжения, а уже потом доставить туда, куда ему пожелается.

«Спасибо, конечно, но не надо, – ответил Алекс. – Мне и того, что есть, будет вполне достаточно».

Гэллиен спросил, есть ли у Алекса охотничий билет.

«Нету, блин, – с презрительной усмешкой ответил тот. – Как я буду добывать себе пропитание, властей совершенно не касается. Пошли они со своими идиотскими законами».

Когда Гэллиен спросил, знают ли о планах Алекса родители или друзья, сможет ли кто-то поднять тревогу, если он попадет в беду и не вернется вовремя, молодой человек спокойно ответил, что нет, никто не в курсе, а с родителями он вообще не общался уже почти два года. «Я совершенно уверен, – заверил он Гэллиена, – что ничего такого, с чем я не мог бы справиться сам, со мной не произойдет».

«Переубедить его было просто невозможно, – вспоминает Гэллиен. – Парень уже все для себя решил, и в другую сторону у него мозги уже не работали. Если говорить о его состоянии, то тут в голову приходит слово «взбудораженный». Ему просто не терпелось скорее туда добраться и начать жить, как было задумано».

В трех часах пути от Фэрбенкса Гэллиен свернул с трассы и направил свой видавший виды внедорожник вниз по заснеженному проселку. Несколько первых километров, пока Стэмпид-Трейл вел мимо разбросанных среди елок и осин бревенчатых хижин, грунтовое полотно было достаточно ровным. Но когда последние домишки остались за спиной, качество дороги резко ухудшилось. Заросшая ольхой и местами размытая вешними водами, она превратилась в разбитую колею.

Летом эта колея была хоть насколько-то проезжим подобием дороги, но сейчас ее покрывал полуметровый слой раскисшего весеннего снега. Километрах в пятнадцати от поворота Гэллиен понял, что застрянет, если попытается проехать дальше, и остановил свой грузовичок на верхушке небольшого пригорка. На горизонте к юго-западу под солнцем сверкали ледяные вершины самого высокого горного хребта Северной Америки.

Алекс уговорил Гэллиена взять себе его часы, расческу и восемьдесят пять центов мелочью (все, как он сказал, оставшиеся у него деньги). «Не нужны мне твои деньги, – протестовал Гэллиен, – да и часы у меня свои есть».

«Если не возьмете, я так и сяк все это выброшу, – весело ответил Алекс. – Я не хочу знать, который сейчас час. Я не хочу знать, что сегодня за день и где я нахожусь. Все это не имеет значения».

Когда Алекс вылезал из машины, Гэллиен запустил руку за сиденье, вытащил оттуда пару старых резиновых сапог и убедил парня их взять. «Они ему были слишком велики, – вспоминает Гэллиен, – но я сказал: "Надевай их на две пары носков и хоть как-то убережешь ноги от сырости и холода"».

«Сколько я вам должен?»

«Не бери в голову», – ответил Гэллиен. Потом он вручил мальчишке бумажку со своим телефоном, которую тот аккуратно спрятал в нейлоновый бумажник.

«Если выберешься оттуда живым, звякни мне, и я скажу, как вернуть сапоги».

Жена Гэллиена дала ему в дорогу пару бутербродов с тунцом и сыром и пакет кукурузных чипсов. Он уговорил юного путешественника забрать и эти продукты. Алекс выудил из своего рюкзака камеру и, положив на плечо ружье, попросил Гэллиена сфотографировать его у начала покрытой снегом пешей тропы, по которой он потом и удалился с широкой улыбкой на лице. Все это произошло 28 апреля 1992 года.

Гэллиен развернул свой пикап, вернулся на шоссе Паркс и повернул на Анкоридж. Буквально через несколько миль, въехав в маленький городок Хили, где был пост полиции штата, Гэллиен подумал, не стоит ли остановиться и рассказать полицейским об Алексе, но потом решил этого не делать. «Я посчитал, что с ним все будет нормально, – объясняет он. – Я подумал, что он, скорее всего, быстренько проголодается, да и вернется к трассе. Так бы сделал любой нормальный человек».

Глава вторая. SOS!

Джек Лондон – король

Александр Супербродяга

Май 1992

НАДПИСЬ, ВЫРЕЗАННАЯ НА ДОСКЕ, ОБНАРУЖЕННОЙ НА МЕСТЕ СМЕРТИ КРИСА МАККЭНДЛЕССА

Темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки. Недавно пронесшийся ветер сорвал с деревьев белый покров инея, и они, черные, зловещие, клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Глубокое безмолвие царило вокруг. Весь этот край, лишенный признаков жизни с ее движением, был так пустынен и холоден, что дух, витающий над ним, нельзя было назвать даже духом скорби. Смех, но смех страшнее скорби, слышался здесь – смех безрадостный, точно улыбка сфинкса, смех, леденящий своим бездушием, как стужа. Это извечная мудрость – властная, вознесенная над миром – смеялась, видя тщету жизни, тщету борьбы. Это была Глушь – дикая, оледеневшая до самого сердца Северная Глушь.

Джек Лондон. Белый Клык

На северной границе Аляскинского хребта, там, где тучные громады Мак-Кинли и ее сателлитов уступают место равнине, по которой бежит река Кантишна, подобно скомканному одеялу на неприбранной кровати раскинулись несколько хребтов помельче, известных под названием Внешней Гряды. Взяв начало между каменистыми пиками двух крайних бастионов Внешней Гряды, с востока на запад тянется впадина, сплошь покрытая топкими торфяниками и чащобами из ольховника и тщедушных елок. По этим-то заросшим, холмистым низинам и змеится Стэмпид-Трейл, тропа, по которой Крис Маккэндлесс уходил в дикую глушь.

Проложил эту тропу в 1930-х легендарный аляскинский рудокоп по имени Эрл Пилгрим. Она вела к залежам сурьмы, которые он застолбил на Стэмпид-Крик, ручье, вливавшемся в реку Токлат чуть выше развилки Клируотер-Форк. В 1961 году фэрбенксская компания Yutan Construction выиграла у правительства новоявленного штата Аляска (статус штата был пожалован ей за два года до этого) контракт на обустройство тропы, в результате которого она должна была превратиться в дорогу, по которой круглый год могли бы ходить самосвалы с добытой рудой. Для размещения рабочих, занятых на строительстве трассы, компания купила три списанных пассажирских автобуса. Снабдив автобусы нарами и печками-буржуйками, их прицепили к «девятке», мощному бульдозеру фирмы «Катерпиллер», и волоком дотащили до мест стоянки.

Проект закрыли в 1963 году. Около восьмидесяти километров дороги все-таки построили, но мостов над многочисленными пересекающими ее реками не возвели, и трасса в скором времени стала снова непроходимой из-за таяния вечной мерзлоты и сезонных паводков. Два автобуса дорожники вывезли к шоссе, а третий бросили на полпути, и в нем стали останавливаться проходящие мимо охотники и звероловы. За тридцать лет, прошедших с момента прекращения строительных работ, размываемая вешними водами, подтапливаемая бобровыми плотинами и зарастающая кустарниками дорога практически исчезла с лица земли, но автобус так и остался стоять там, где его оставили.

Ржавеющий антикварный «Интернэшнл Харвестер» 1940-х годов выпуска стоит, бросаясь в глаза своей инородностью, километрах, если считать по прямой, в сорока от Хили, в зарослях кипрея на обочине Стэмпид-Трейл, как раз за чертой Национального парка Денали. Двигателя под капотом нет, окна покрыты паутиной трещин или выбиты напрочь, пол салона усеян осколками бутылок из-под виски. Выцветшие надписи на сильно окислившихся зелено-белых боках автобуса говорят о том, что когда-то эта машина принадлежала Департаменту общественного транспорта Фэрбенкса и ходила по своим маршрутам под номером 142. В нынешние времена не редкость, что старый автобус не видит людей по шесть-семь месяцев кряду, но в начале сентября 1992 года обстоятельства сложились так, что в один и тот же день рядом с ним почти одновременно оказались шесть человек из трех разных групп.

В 1980 году территорию Национального парка Денали увеличили, чтобы включить в него холмы Кантишна и самую северную горную цепь Внешнего Хребта, но при этом забыли ввести в состав заповедника продолговатую низину, в народе прозванную Волчьим Селом, внутри которой и находится первая половина Стэмпид-Трейл. В силу того, что этот кусок земли размером десять на тридцать километров со всех сторон окружен охранной зоной, в нем всегда предостаточно волков, медведей, оленей-карибу, лосей и всякого прочего зверья. Местные охотники ревностно хранят этот секрет и никому не рассказывают о допущенном некогда административном ляпе. Каждую осень, как только открывается сезон лосиной охоты, группа охотников нет-нет да заглянет в гости к старому автобусу, стоящему недалеко от реки Сашаны на западном конце не вошедшей в состав заповедника половины Стэмпид-Трейл, всего в трех километрах от границы охранной зоны.

Шестого сентября 1992 года Кен Томпсон, владелец автокузовной мастерской в Анкоридже, его помощник Гордон Самел и их приятель, строитель Ферди Суонсон отправились к автобусу, чтобы уже оттуда выйти охотиться на лося. Добраться туда очень нелегко. Километрах в пятнадцати после того, как заканчивается более или менее сносная дорога, Стэмпид-Трейл пересекает стремительный поток реки Текланика, чьи ледяные воды постоянно мутны от ледниковых наносов. Проселок спускается к берегу реки совсем рядом с узкой расщелиной, в которую, бурля и пенясь, Текланика низвергает свои воды. Большинство людей, оказавшись перед перспективой лезть в этот поток цвета кофе с молоком, предпочитает просто повернуть обратно.

Но наши Томпсон, Самел и Суонсон были самыми настоящими упертыми аляскинцами, для которых характерно страстное желание проехать на своей машине там, где, по идее, на машине ездить вообще нельзя. Добравшись до Текланики, они бродили по ее берегу до тех пор, пока не нашли участок, где она разбивалась на множество относительно неглубоких потоков, а потом бесстрашно зарулили в ее быстрые воды.

«Я поехал первым, – говорит Томпсон. – Шириной там речка была метров в двадцать, а течение сумасшедшее. У меня лифтованный полноприводной «Додж» восемьдесят второго года на тридцативосьмидюймовой резине, но вода все равно доходила прямо до капота. В какой-то момент я даже подумал, что не проеду. А у Гордона на морде – лебедка на три с половиной тонны, мы подцепились, и я сказал ему, чтобы он шел прямо за мной и дернул, если я вдруг под воду уйду».

Томпсон выбрался на другой берег без приключений, а вскоре туда же вырулили и внедорожники Самела и Суонсона. В кузовах двух пикапов они везли легкие вездеходы: один трицикл и один квадроцикл. Запарковав свои тяжелые джипы на галечном берегу и выгрузив эти компактные и более маневренные машины, они продолжили путь к автобусу уже на них.

В сотне метров за рекой дорога ныряла в каскад бобровых запруд, вода в которых доходила до груди. Но трех аляскинцев этим было не остановить, они взорвали динамитными шашками построенные из ветвей и коряг плотины и осушили пруды. После этого они поехали дальше вверх по каменистому руслу ручья, продираясь через густые осиновые рощицы. До автобуса они добрались ближе к вечеру. Оказавшись там, они, по словам Томпсона, обнаружили «малость перепуганных парня и девушку из Анкориджа, которые стояли метрах в пятнадцати от него».

В автобус молодые люди еще не залезали, но когда подходили к нему поближе, почувствовали, что «изнутри жутко воняет». К ветке осины, растущей у задней двери машины, в качестве импровизированного сигнального флажка была прикреплена красная вязаная гетра, типа тех, что носят на репетициях танцоры. Дверь была приоткрыта, а скотчем к ней была прилеплена записка очень тревожного содержания. На странице, вырванной из книги Николая Гоголя, аккуратными печатными буквами было написано следующее:

SOS. МНЕ НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ. Я РАНЕН, ПРИ СМЕРТИ И СЛИШКОМ СЛАБ, ЧТОБЫ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА САМОСТОЯТЕЛЬНО. Я ЗДЕСЬ СОВЕРШЕННО ОДИН, И ЭТО НЕ ШУТКА. РАДИ БОГА, НЕ УХОДИТЕ И СПАСИТЕ МЕНЯ. Я СОБИРАЮ ЯГОДЫ ГДЕ-НИБУДЬ НЕПОДАЛЕКУ И ВЕРНУСЬ ВЕЧЕРОМ. СПАСИБО, КРИС МАККЭНДЛЕСС.

АВГУСТ?

Парень с девушкой из Анкориджа были слишком напуганы содержанием записки и невыносимым запахом разложения, чтобы исследовать салон автобуса. В результате набраться храбрости и заглянуть в окно пришлось Самелу. Внутри он увидел ремингтоновский карабин, пластиковую коробку патронов, восемь-девять книг в мягкой обложке, рваные джинсы, кухонную утварь и дорогой на вид рюкзак. В самой задней части автобуса на грубых нарах лежал синий спальный мешок, внутри которого, казалось, было что-то или кто-то, хотя, как сказал Самел, «уверенности в этом не было никакой».

«Я встал на пенек, – продолжает свой рассказ Самел, – просунул руку через окно и пару раз тряханул этот мешок. Внутри точно было что-то, причем не очень-то тяжелое. И только когда я зашел с другой стороны автобуса и увидел, что из мешка торчит человеческая голова, мне стало ясно, что это там такое». К этому моменту Крис Маккэндлесс был мертв уже две с половиной недели.

Будучи человеком строгих правил, Самел решил, что тело нужно немедленно вывезти на Большую землю. Тем не менее, ни на их с Томпсоном маленьких машинах, ни на таком же небольшом вездеходе анкориджской парочки для транспортировки человеческого трупа просто не было места. Через некоторое время к месту событий подоспел и шестой персонаж, охотник из Хили по имени Батч Киллиан. Поскольку Киллиан приехал на большом восьмиколесном плавающем вездеходе «Арго», Самел предложил эвакуировать останки ему, но Киллиан отказался и стал убеждать всех присутствующих, что правильнее будет оставить все это тем, кто должен этим заниматься, то есть полиции штата.

В свободное от основной работы время шахтер Батч Киллиан исполнял обязанности медбрата на «Скорой помощи» Департамента добровольной пожарной охраны Хили, и поэтому у него на «Арго» стояла рация. Около автобуса поймать сигнал не получилось, и тогда он начал двигаться в направлении шоссе, периодически проверяя связь. Уже на закате, проехав около восьми километров, ему все-таки удалось связаться c радиооператором обслуживающей Хили электростанции. «Диспетчерская, это Батч, – сказал он. – Вызывайте-ка местных копов. Тут, в автобусе около Сушаны, человека нашли. Умер он вроде бы уже достаточно давно».

На следующее утро, в половине девятого, около автобуса в шумном вихре из пыли и осиновых листьев приземлился полицейский вертолет. Представители полиции штата наскоро проверили автобус и ближайшие окрестности на предмет чего-нибудь подозрительного и улетели, забрав с собой останки Маккэндлесса, его камеру с пятью отснятыми пленками, записку с мольбой о помощи и дневник, описывающий последние недели его жизни – 113 загадочных, лаконичных записей, сделанных на двух последних страницах справочника по съедобным растениям.

Тело доставили в Криминалистическую лабораторию Анкориджа, где было произведено вскрытие. Тело так сильно разложилось, что даже точную дату смерти Маккэндлесса установить не было никакой возможности. Тем не менее, коронер не нашел никаких переломов или признаков серьезных повреждений внутренних органов. В теле практически отсутствовал подкожный жировой слой, а мышцы серьезно усохли еще в последние дни или недели жизни. В момент вскрытия в останках Маккэндлесса было всего килограммов тридцать весу. Патологоанатомы постановили, что, вероятнее всего, молодой человек погиб от голода.

Под запиской стояла подпись Маккэндлесса, а на пленках, проявленных в полицейской фотолаборатории, обнаружились его многочисленные автопортреты. Однако при нем не было никаких документов, и по этой причине полицейские не могли установить, кто он такой, откуда взялся и что делал там, где его нашли.