В комнату зашел гладко причесанный молодой человек в белоснежной рубашке и идеально выглаженных брюках, правда, без фрака, и остановился в паре метров от стола.
– Кхм… ― смутился Гера. ― Чай, зеленый.
– Как скажете. ― Официант был невозмутим. ― К чаю желаете что-нибудь?
У них тут действительно особый сервис последнего дня? Гере внезапно стало весело.
– А что есть? ― спросил он.
– Да почти что угодно, ― вежливо улыбнулся официант. ― Кроме разве что самых экзотических блюд.
– Омар с севрюжьей икрой, ― выпалил Гера, успев порадоваться, что плохо позавтракал. ― И чай зеленый лучшего сорта. И скажите, что документы я подписал.
Гера поедал омара, сидя в удобном кресле в прекрасно обставленной комнате, и чувствовал себя осужденным аристократом. Не хватало только дорогой сигары и элитного алкоголя. Вероятно, Дом Надежды мог предоставить их клиенту, но на это наглости гостя уже не хватило.
Вскоре все было съедено и выпито, и тот же аккуратный молодой человек в белой рубашке убрал посуду. Подписанные бумаги и планшет еще раньше унес обаятельный юрист. Гера уже успел подумать над тем, чтобы вздремнуть на диванчике, стоящем в нише у окна, как приоткрылась другая дверь, которую гость не заметил. Небольшая, украшенная затейливой резьбой, в дальнем углу комнаты.
– Мне сказали, что вы готовы. ― В проем просунулась чья-то голова. ― Прошу сюда.
Снова заинтригованный Гера последовал приглашению, зашел в низкую дверцу и оказался в другой комнате, скорее лаборатории, в которой царил привычный полумрак. Окна закрывали плотные шторы, и помещение освещалось лишь мягким фиолетовым светом, льющимся из настенного светильника. Вдоль одной стены стояли какие-то приборы, о назначении которых Гера мог только догадываться, а напротив них ― большое кресло.
Именно в него и предложил сесть гостю человек небольшого роста с всклокоченными волосами, очками, похожими на глаза насекомого, сдвинутыми на макушку, одетый в светлый халат. Безобидно выглядел местный… палач. Или как его еще можно назвать. Отправитель на тот свет, ликвидатор, смертельный помощник или просто ученый? На последнего он походил больше всего.
Гера оказался в кресле и положил руки на подлокотники. Они тут же вспыхнули приятным желтым светом.
– Расслабьтесь и ни о чем не беспокойтесь, ― заверил его суетящийся возле стены с приборами палач, то есть ученый. ― Сейчас почувствуете легкий укол ― это инъекция, и скоро заснете.
– И все? ― удивился Гера, ощущая легкий щипок в плече.
– Ну да, ― с улыбкой повернулся к нему человек в халате. ― Желаю хорошей следующей жизни, Герман Евгеньевич.
Если умирать так приятно и даже роскошно, то будь Гера в следующей жизни последним нищим под мостом, его это не сможет огорчить. А может, когда он родится, уже изобретут способ сохранить память о прошлых жизнях?
Тело обволакивало приятное тепло, а сознание ― сонная дымка, пока тусклый свет не померк. И Гера очнулся, стоя у какого-то стола.
– Так. Опять ты?
Ошалевший Гера хотел спросить «чего?», но ни язык, ни челюсть не слушались. Он попытался оглядеться. Тело, если оно и было, тоже подчинялось с большим трудом. Незнакомое место, густая темнота вокруг, не скрывающая только большой стол и того, кто за ним сидит. Впрочем, Гера тут же вспомнил, что ни разу не смог разглядеть местного привратника. Вспомнил и замер окончательно.
– И опять по собственному желанию, ― продолжал сидящий за столом. ― Ты же знаешь, что это не поможет.
– Па… память, ― с трудом выдавил Гера. ― Не изобрели, как сохранить память.
Последовала пауза.
– И не изобретут по меркам того времени еще долго. Ты можешь вообще не попасть туда, где изобрели.
– Что? ― прохрипел Гера, уже понимая, что это очень знакомое место, и бывал он тут не один раз. Он пытался выйти из круга неудачных рождений и каждый раз безуспешно. Проклятие заставляло добровольно уходить из жизни, что здесь не приветствовалось.
– Снова одно и то же. Отправляйся уже, ― сказал сидящий за столом, и Гере показалось, что он вздохнул. ― Может, дождешься естественного ухода. Или повезет, и родишься в нужное время.
***
Только что Арман чувствовал гнев и связанные за спиной руки и старался гордо смотреть поверх кричащей толпы, собравшейся внизу, а теперь память ударила пушечным ядром. Это уже с ним было, он помнит эшафот.
Арман вздрогнул и даже покачнулся, вызвав восторженный вопль черни. Омары… Он ел омаров, последняя трапеза осужденного. Сегодня или давно в будущем? Почему он не родился позже? Почему далеко позади, в Париже, и его голова вот-вот слетит с плеч? Арман скосил глаза и увидел чудовищную конструкцию ― олицетворение революционного правосудия, перед которым все равны, и аристократы, и простолюдины. И его не спасло ни происхождение, ни военные заслуги. Надо было оставаться в Новом Свете… Опять он думает не о том.