Глядя на этого заморыша, могла ли я подумать, что однажды он возглавит седьмую строчку Форбс? Бизнесмен, который летит в Мадрид на личном джете просто для того, чтобы поесть новенького. Не Санек из деревни, а Александр Батькович. Не лопоухий с веснушками на носу, а сильный красавец с зачесанными назад волосами. Мощнейший мужчина с кучей денег, но при этом абсолютно не осознающий своей силы. И все еще тупой, как валенок, когда дело касается общения с женщинами. Некоторые вещи не меняются.

Но прежде, чем я увидела, каким Саша станет, пришлось пройти через ад. В том числе, бросить Сашу в той самой деревне. И когда я говорю об этом, наворачиваются слезы, потому что это было самым ужасным решением за всю и так не очень-то сладкую жизнь. И хотя позже мы все-таки встретились, это была совсем не та встреча, о которой могла бы мечтать девушка.

– Сам ты сиська! – я все же скинула мокрое полотенце, оставив короткую футболку. – Не за чем так уж кричать.

– А тут что? – Саша указал палкой на мою грудь с торчащими сосками.

– Желаете обыскать? – я игриво выгнулась.

– Ты заражена! – он махнул грязной корягой в сторону реки. – Быстро в дезинфекцию! Мы должны избавиться от них!

– Я здорова!

– Быстро, я сказал!

– Это соски, тупица! – я шустро укрылась полотенцем. – Как я тебе от них избавлюсь?

– А чего они вылупились? – Саша откинул оружие и стал выглядеть безобиднее коровы во время отела.

– Иди ты на фиг.

– Кусай за фиг.

– Саша!

– Что?

Член Бахметьева натянул белые трусы, словно в призрака играл. Если бы я заметила его чуть раньше, то молчала бы – возможно даже, с членом во рту. Но после всяких «ты заражена» смотреть на его штык хотелось меньше всего. Я искренне не понимала, как можно быть таким тупым и сексуальным в одно время.

– Прикройся! – я отгородилась ребром ладони.

– Велика беда… Пипиську никогда не видела? – заявил мне.

Мне показалось, что я, и правда, перебарщиваю. Однако, стоило мне убрать руку, как Саша оттянул трусы и стал трясти стволом под дебильную ухмылку в ожидании моей реакции.

Это был превосходный момент, чтобы медленно поцеловать меня и отыметь на закате под большим дубом, но он предпочел идиотничать. Как всегда.

Сексуальное желание было утеряно в недрах темно-рыжего лобка Бахметьева. И несмотря на его мощный не по возрасту торс, который будто создан, чтобы на нем спали, мне надоело ждать. Семнадцать лет, мозгов все нет, и неясно, появятся ли вообще.

Я отряхнула задницу, онемевшую от сидения на камнях, и пошла по извилистой дороге, которую оставил трактор.

– Бродская, ты куда?

– В подму… домой!

Не успела я сделать и двух шагов, как по земле раздалась очередь из пулемета. Саша догнал меня и повалил на колосья пшеницы.

– Бахметьев, отвали!

– А то что?

– А то…

Я замолчала только потому, что Саша поцеловал меня.

– Не поняла? – сказала ему.

– Сам не понял, – Саша и не думал слезать.

– Ты хоть зубы чистишь?

– Зачем? От тебя воняет сильнее.

– Идиот, – я хихикнула.

– Идиотка.

У Саши опять встал, и еще мокрый после реки член уткнулся мне в бедро.

– Убери своего недоростка от меня, – сказала.

– Еще чего! Это твое наказание.

– За что это?

– За твои дурацкие глаза.

Я тут же потянула Сашу за волосы – «А-а-ай!» – и поцеловала его упрямые губы. Дольше и смачнее, чем он меня.

– Получай, кретин, – сказала я.

– Своими кривыми зубами все губы мне разобьешь, – он вытер слюну вокруг губ.

Повисло молчание, но я быстро заполнила его.

– У тебя сопля торчит, – сказала.

– Я жду, пока она капнет тебе на морду.

– Это у таких фермеров, как ты, морда. А у меня – лицо.

– Чего тебе фермеры сделали? – Саша сел на мои колени, открыв чудесный вид на плавки с торчащим членом.

– Ничего, – сказала и уставилась на звезды в темнеющем небе. – Саш…

– А?

– Почему ты хочешь остаться? Мы можем уехать, куда угодно. Учиться, работать, смотреть мир. Что тебя держит? Здесь ничего нет, а там… есть все, и даже больше.

– Мне не нужно все, – Саша тоже посмотрел наверх. – Хватит и этого.

– Какой ты маленький и глупый, – сказала я.

– Какая ты жирная и умная, – ответил мне и снова наклонился.

– Я серьезно, Бахметьев, – я провела всеми пальцами руки сквозь его волосы. – Неужели у тебя нет амбиций? Ты можешь поступить в институт, открыть свой бизнес, профессионально заняться спортом. Тебя устраивает растить картошку до конца дней?

– Меня устраивает лежать с тобой в поле и ждать, пока ты зевнешь, чтобы плюнуть на твой длинный язык.

– Мог же просто попросить, – я открыла рот и закрыла глаза.

Саша поцеловал меня, и я почувствовала, что намокаю. Но дело опять остановилось.

– Зачем тебе Москва, если есть я? – мягко произнес он.

– Ты ребенок, Бахметьев, – я стала подниматься на локти. – Боишься даже с меня трусики снять. Что мне с тобой делать?

– А может, не боюсь?

– Боишься.

– А может, дело в другом?

– В чем же?

– В том, что ты рыбой воняешь!

– Как ты мог учуять, если нос всегда забит свиным говном?

– Хочешь докажу, что это не так?

– Хочу, чтобы ты слез с меня.

Бахметьев поднялся, поставив руки на бока. Я пару раз хлестнула полотенцем по воздуху и снова укрыла плечи.

– Идем, Бахметьев, проводишь меня.

– В подмуда?

– Домой.

Глава первая. Страшно, но необходимо

Итак, представьте, что вы лежите под хрустящем постельным бельем. Ваши пальцы массируют ягодку между трясущихся бедер. Грудь ласкают тяжелые (воображаемые) руки Криса Хемсворта. И тут вы слышите скрежет двери, а за этим – старо-мужское хриплое «Ой!»

– Ты как вошел?! – завопила я на деда.

Благо, что он не стал отвечать, а просто скрылся в коридоре. После этого мы не разговаривали неделю, но я виновата сама. Проверь дверь, если собираешься помастурбировать. Несложное правило. Хотя, по правде, самое страшное было не в том, что меня застукали.

В деревне нравился лишь Саша Бахметьев, и то не знаю, за что. Коренастый паренек с веснушками и вечно грязными пальцами. Школьный аттестат «тотал тройка»; чемпион по броску гантели 16кг среди юниоров; щель между верхними резцами размером с мою голову. Саша – хороший, но ухажер из него как из помета пирожки. Я даже не знаю, понимает ли он, что я девушка? Покататься на свинках, пострелять из рогатки, но не больше. Ни начальником, ни видным работником такому не стать. Дай бог, вилку научится держать правильно – сейчас он держит ее так, будто собирается выколоть тебе глаза. Остальные… а что остальные? В прошлом году в Самокино насчитали 102 человека.

И бабушка, и дедушка были категорически против, чтобы я уезжала. Москва – дорогая, я согласна, и опасная, я согласна. Но решение было принято: вилке нужен нож, а кошке – кот, или как там это. После аварии родителей меня вырвали из города и посадили в деревню; мало того, что меня лишили родителей, так еще и заперли вдали от общества, словно прокаженную.

– Меня тошнит, – бабуля скинула одеяло и приподнялась с кровати.

Я как раз спускалась с чемоданом, громыхая на весь дом. Смешно, что большая часть вещей – сковородки, кастрюли и тарелки.

– Обожди! – дедушка выскочил из туалета, спотыкаясь о разбросанные кости курицы. – Ну куда ты сама!

Хотелось бы дотащить багаж без помощи, но мои хиленькие ручки входят в группу риска по вопросам переломов. К тому же для семидесяти двух лет дедушка все еще довольно силен, разве что колени не работают, и иногда он похож на робота, которого принесли с помойки и прикрутили к коленям ножки от табуретки.

– Не волнуйся, – негромко сказала я и налила родниковой воды в эмалированную кружку. – Я уже взрослая. Выпей и ложись спать, ночь еще.

– Взрослая, – бабушка нахмурилась. – Что у тебя в голове? Москва изменит тебя.

«Хорошо бы» подумала я.

– Чем здесь плохо? – она продолжила. – Ягоды есть, воздух чистый, своя земля. А вчера, помнишь? Как хорошо посидели! В следующий вторник у деда тоже день рождения. Отметили бы, потом поехала. Куда тебя несет?

– Прекрати, бабушка, – я еще раз проверила документы в сумочке. – Уже все решили.

– Как решили, так и отрешим, – бабушка не сдавалась до последнего. – Ну кто тебе нужен? Смотри вон, Алиска с Тимкой смотрят, уже скучают.

– Бабушка! – мне оставалось обуться в босоножки, которые полвечера отмывала от свиных какашек.

– Что бабушка? Ну что ты делаешь? – она крепко взялась за мою руку. – Хоть бы с Сашкой поехала!

– Я предлагала, он не захотел.

– Не так ты предлагала.

– Он хочет быть трактористом, Москва ему и даром не сдалась, – я поцеловала ее в родинку на правой щеке и незаметно вытянула руку.

– А ты-то? Кем ты хочешь быть в Москве там? – бабушка разочарованно потрясла головой. – Проституткой?

– Ба, модели не проститутки.

– Много ты знаешь-то.

– Готовь холодец почаще, – я толкнула деревянную дверь. – Деду для суставов полезно.

Мой отъезд обсуждали тысячу раз, и тысяча первый ничего бы не изменил. Собрав всю росу во дворе, я прыгнула в Оку к дедушке.

Баба Маша, хоть и злилась, но провожала нас в любимой позе – сложив руки на крестике. Глядя на ее мощные кулаки, трудно поверить, что в прошлом – она популярная фотомодель. Во времена СССР сотни журналов мечтали заиметь на обложке Марию Проспирову. Золотое будущее в теплом местечке, а она все бросила, включая красавца мясника, и сбежала с носатым каменщиком – моим дедушкой – в деревню. Неудивительно, что бабушка пытается меня остановить. Она навязывает свой выбор, потому что убеждена, что все сделала правильно.

А что, если ты ошиблась, бабушка?

Из-за тумана ехали медленно. И хотя за 20 лет я успела насмотреться на природу, сейчас я по-новому смотрела на Самокино. Здесь действительно красиво. Но невыносимо одиноко.

– Питайся хорошо, – сказал дедушка, внимательно смотря на дорогу.

Я кивнула, затем добавила «угу». Вообще, дедушка был красивым мужчиной. Сильный, говорит только по делу, шея длинная и статная как у дракона. Наверно, еще и поэтому мне было так стыдно после той мастурбации, которую увидел деда. В какой-то момент я не могла не подумать о чем-то запрещенном и отвратном. Едва ли я кому-то расскажу, но это была одна из главных причин, почему я твердо решила переехать от дедушки с бабушкой – я больше не могла смотреть на деда без грязных мыслей.

– Еще кое-что, – дедушка полез в карман жилетки, и достал гладкий камень странного красноватого цвета. – Возьми.

– Чего это, деда? – я взяла камень, он был довольно гладким, размером не больше спичечного коробка.

– Камень, – констатировал дедушка.

– Я вижу, – сказала. – Зачем?

– Мне…

Я заметила, что у деда затряслись губы.

– Мать твоя подарила.

– Дедушка…

– Маленькая еще была. Смотри, говорит, что нашла. И показывает мне камень этот. А он как сердце, ну вылитое, – дедушка потер глаза. – Я говорю, Мариш, ну так себе оставь, смотри, какой красивый. А она нет, говорит! Когда я, мол, вырасту и уеду, то камень с тобой останется навсегда, чтобы помнил, как я тебя люб… люб…

Дедушка так и не смог договориться фразу. Он не плакал, но его голос выражали гораздо больше боли, чем могли бы выразить слезы. Я маму помню плохо, она погибла в автокатастрофе вместе с отцом еще до того, как я в 1 класс пошла.

– Спасибо! – сказала я и взяла его грубую руку. – Я все поняла, буду хранить его!

Дедушка кивнул и задумчиво уставился на дорогу. Чуть повертев камень в руке, меня тоже заняла дорога.

Я крутанула пыльную ручку, чтобы опустить окно, и высунула моську под прохладный ветер. Хоть щеки и покрылись наледью, я ехала с открытым окном до самого вокзала. Ни мокрые ноги из-за росы, ни холодный нос из-за ветра не беспокоили так, как предстоящее приключение и двенадцать часов в плацкарте.

Все, что я видела в фильмах, читала в журналах, слышала от дяди – было здесь, в Москве. Благородные мужчины, большущие здания, магазины, забитые одеждой, и главное, 365 поводов в году, чтобы одеваться красиво, а не в лохмотья с калошами.

Еще на подъезде к Казанскому вокзалу мое лицо раздавило улыбкой и здоровенным пузом мужика в фуражке. Я выглядела как тронутая умом, но радость была нестерпимой. Даже ржавые балки внушали тепло: «Это ржавые балки Москвы… А это бычки, которые оставили люди, которые едут в Москву… Мос-ква-а…»

На вокзале меня встретил дядя Петя и шумный ливень – ну и желание сходить в туалет по большому, куда без этого, в плацкарте какать я не рискнула. Дядя был типичным айтишником в годах: усы, длинные волосы и два прямоугольных стекла на хмурых глазах. Квартиру помог найти он же. Жены у дяди Пети никогда не было, но бабушка рассказывала про пьющую подругу с двумя детьми. Мол, ходит частенько к ней, но серьезного пока не складывается.

– С той стороны, – сказал дядя и хлопнул багажником. Я смотрела на его очки, обезображенные каплями мутной воды, и с трудом понимала, как он может что-то видеть.

– Помню, – сказала я, но по привычке дернулась вправо.

Это была бежевая «тойота спринтер» девяноста какого-то года. Когда дядя впервые приехал на ней в Самокино, то говорил о машине не меньше вечера. Я тогда ни слова не поняла, но поняла, что нравится, как пахнут его руки – бензином и сигаретами.

– Чего без зонтика, дядь Петь?

– А ты?

– У меня никогда и не было.

– Вот и у меня, – дядя закурил красное «мальборо» и опустил стекло примерно на толщину пачки. – Микроволновка, стиралка, диван раскладной, лоджия – все есть. Ванна и туалет немного старые, но за такие деньги лучше не найти. Интернет подключил. До станции три минуты пешком! Метро Каширская. Торговый центр новый, рядом рынок, парк, полицейский участок есть. Не страшно вечером возвращаться. Тебе понравится.

– Сколько стоит? – спросила я и тоже открыла окно.

– Не промокнешь?

Я помотала головой и уставилась на сухие физиономии, снующих под зонтиками через пешеходный переход. От запаха сигарет в туалет захотелось еще сильнее.

– Стоит недорого, – дядя стукнул пальцем по сигарете.

– Сколько? – снова спросила я.

– Пока на ноги не встанешь, за это не беспокойся.

– Дядя, сколько?

Было сюрпризом узнать, что дядя готов платить за мое жилье. Но стеснялась говорить об этом напрямую. Не дай бог, передумает. Денег у меня, и правда, было мало. Много ли заработаешь на продаже козьего молока и яиц, когда твои клиенты – это пять бабушек и семья, что приезжает по выходным.

– У Сереги отец умер, квартиру чужим сдавать не хочет. По знакомству. Но ты не волнуйся, квартира чистая, я лично убирался.

– Умер?

– Во сне. Квартира чистая, чистая.

– Спасибо, дядя Петь! – через зубы сказала я. Разумеется, я была в шоке от того, что мы едем в квартиру, где кто-то умер. Но не хотела портить момент. Кроме того, я знала о смерти побольше многих.

– Ничего, что там… ну… – дядя засмущался, но я поняла, о чем он хочет спросить.

– Все хорошо, дядя. Спасибо, что нашли квартиру, и я начну платить как можно скорее. Обещаю!

– Ай, не бери в голову. А чего поездом решила? Здесь неудобно? – дядя посмотрел на сидение. – Можно настроить!

– Нет, что вы. Хотелось попробовать… – я вдруг зажмурилась от воды, которая шлепнула по лицу.

– Черт! Забыл… – дядя мгновенно затушил сигарету и достал полотенце из бардачка. – Косметика есть? – он протянул полотенце и стрелял глазами то на меня, то на дорогу.

– Только помада, – я посушила лицо и не сдержалась от смеха; за пять минут со мной произошло больше, чем за год в Самокино.

– Обычно с правой стороны машин нет, и я…

– Вот оно как, – смеялась я. – Ерунда, дядя.

– Закрываю, закрываю, – дядя нажал на кнопку и стал махать рукой, чтобы развеять остатки дыма. – Еще на пальто попало, вытирай, вытирай хорошо.

Как только я въехала в квартиру, первым делом нужно было «встать на зарплату».Модельное агентство мне тоже предстояло отыскать: сделать портфолио, разослать и все такое, но пока что у меня не было денег даже на хорошую одежду, а это для модели – инструмент. Так что, сидя на туалете, я сразу стала рыскать по объявлениям. А в квартире понравилось: не так просторно, как в Самокино, но уютно. Отец дяди Сережи явно любил читать Чехова, – ну или кто-то из друзей любил дарить книги Чехова, потому что других не было.

На следующий день я уже пошла на собеседование «администратор в студию звукозаписи». Во-первых, я с шести лет – как только дядя положил плеер под елочку – любила слушать музыку. Правда, было только две кассеты: Битлз и Нирвана. Меняться в деревне было не с кем; чего дядя Петя привез, то и слушала. И я решила, что нужно быть ближе к тому, что нравится. Во-вторых, я страшно не хотела, чтобы бабушка оказалась права. «Смогу и буду счастлива», – такая установка, ее и буду придерживаться.

Что до Москвы, то не сказать, что я прям в шоке. До семи лет я жила пусть и не в столице, но в миллионнике. Впечатления были сильные, но не сильно. Ладно, давайте так: я была счастлива на семьдесят процентов из ста, где сто – это приз в миллион рублей, а 0 – жизнь в Самокино.

Люди ходили в разной одежде, нарядные, деловые – этого уже было достаточно, чтобы иметь хорошее настроение. Ориентироваться здесь после деревни, конечно, непросто. Но телефон был прилежным штурманом. Тринадцать станций без пересадок, отдавленные ноги, и я была на Соколе. Улица Шакирова, дом 28. Помещение в подвале.

Я кликнула звонок и невольно засмотрелась на небо, потому что оно было таким же, как и в деревне. Чистое голубое полотно, объединяющее весь мир под собой. На улице где-то плюс десять. Ветра почти нет, и я – в своих лучших туфлях и в малахитовом платке.

Я позвонила еще. Через пару минут дверь открылась, но никто не вышел.

– Здравствуйте! Катя! – сказала я сама себе.

Ни ответа, ни привета. Тот, кто открыл дверь, сразу же ушел. Может, ошиблась? Табличек не было, только маркером на стене накалякано «Лаборатория» – название из объявления. Неудивительно, что они ищут администратора.

Я задвинула щеколду – в чужих замках и черт рога сломает – и стала спускаться по лестнице, поглядывая на странные картины по бокам. Едва ли я смогу описать их; представьте что-нибудь безумное, а потом нарисуйте это с помощью кетчупа, майонеза и горчицы – вот как-то так. Ближе к последним ступенькам я услышала тяжелую музыку, мне не очень.

В прихожей было пусто и слышны только басы, которые пронизывали белые стены. На самом заметном месте стоял большой холодильник с прозрачной дверью – пустой. Слева от него – вешалки с одеждой, справа – кроссовки, ботинки и тапочки разных размеров. Интересно, чьи вон те? Коричневые кожаные туфли на кубинском каблуке, и нос потертый такой, мятый. Отпад.

На стенах висели фотографии старых заводов. Стояла пара кресел в черной коже. Все это, конечно, здорово, но что делать дальше? Бахметьев бы предложил побегать – «Столько места! Погнали побегаем!» Я на работу пришла устраиваться! Что ты несешь, Бахметьев!

Так, есть длинный коридор налево и дверь справа. Куда идти? И что обо мне подумают, если начну хозяйничать с порога? Вообще-то неплохая идея. «О, а вы уже здесь освоились! Ну точно администратор! Приняты! Деньги в шкафу, соцпакет на столе!»

Хорошо бы, если так. Но нужно ли разуваться? И какие тапочки брать? А вдруг чужие возьму? А если увидят без тапочек, скажут, что хамка пришла. Дела.

Я закусила губу и стала тренькать ногтями – «треньк, треньк», – как вдруг дверь распахнулась. Люди повалили толпой. Они смеялись и обсуждали каждый свое. Не меньше десяти человек, и все как с обложки «молодые и дерзкие». Никто не обращал на меня внимания. Словно стадо лошадей, они без отклонений прошли из комнаты в коридор вместе с запахом жвачки и спирта.

К счастью, дверь осталась открытой. Я решила заглянуть внутрь, но тут же столкнулась о свитер крупной вязки, под которым, кажется, была груда камней. На две головы выше меня, с острыми кудрями и острым носом, он стоял и смотрел словно сквозь; его бледно голубые глаза, казалось, вот-вот подожгут меня – линзы? За мужчиной прошли еще трое – все они заметно отличались от тех, что вышли ранее. Накаченные, лет по сорок, с шикарными осанками и вещами типа Gucci, Prada и Louis Vuitton. Уж в логотипах я разбираюсь. Однако из всех остановился только вот этот кучерявый шатен. Не знаю, сколько мы смотрели друг на друга, но по мне – прошла вечность.

Вдруг его пальцы щелкнули над ухом и указали на меня, будто на какой-нибудь старый подсвечник.

– Сань, найди другое, – ляпнул он и пошел за остальными.

Это он меня даже женским родом не удосужился обозначить, не лучшее начало для собеседования.

– В смысле? – мужчина в татуировках побежал следом.

– Не подходит, – послышалось издалека.

Сердце стучало на перебой музыке, что громыхала в комнате. Я ничего не поняла. У меня на лице написано, что из деревни? А даже если и так, то что с того? Меня словно облили помоями, а потом попросили выбросить, чтобы не воняла. И этот взгляд? Я пришла устраиваться к вам на работу, проехала почти час рядом с полным ведром рыбы и, соответственно, рыбаком, ее наловившей. Можно хотя бы поздороваться? Тапочки предложить? Чаю, может, даже что-то какого-то.

– Ты чего натворила? – посыльный вернулся. Руки, шея и часть нижней челюсти были покрыты татуировками – не спрашивайте какими, я сама не поняла.

Я помотала головой, не сумев родить даже крохотного слова.

– Беда, блядь. Чо делать-то?

По голосу я поняла, что именно с ним разговаривала по телефону. У него были длинные волосы сливочного цвета с черными корнями, худощавые руки и куртка как у американских рокеров из восьмидесятых. Не знаю почему, но он располагал к себе, хоть и выглядел диковато и матерился через каждое слово.

– Скажи уже что-то, ну, – он пялился на мою грудь.

– Мы то-только… – я обнаружила у себя способность заикаться. – Мы то-только столкнулись, и он… Я не-не знаю, я ничего не-не делала.

– Ладно, спокуха, ебать, – он достал из поясной сумки принадлежности и стал сооружать на весу самокрутку. – Работать у нас хочешь?

Тут в прихожую залетает на спущенных бровях тот же мужчина, в которого врезалась. Меня тупо парализовало. Самоуничтожение через 3… 2…

– Кто опять закрыл дверь на щеколду? – голос был таким резким и низким, что я словила аритмию. Это ж я и закрыла.

Мужчина галопом пронесся мимо нас на лестницу и мельком посмотрел тем же злобным взглядом на меня. Странно, что только посмотрел. Я была готова получать по щам после такой встречи.

Интересно, что на этот раз пахло не жвачкой, а жженным ДВП или вроде. Они что, костер там жгут, что ли?

– Да не парься так, – сказал крашеный. – Почему хочешь к нам? Эй.

– Му… музыку люблю.

– Это заебись, тут все любят, – он постучал самокруткой о ладонь, чтобы плотнее забить табак. – Так… работать нужно каждый день, короче, кроме воскресенья. А, ебать! Кофе, любишь, кстати?

– Не знаю, – на автомате сказала я. – А денег сколько платите?

Мысли были совсем уже не о работе. Почему тот мужчина так смотрел? Что я сделала? Я не могла взять в толк, что кто-то вообще может так злобно смотреть на человека, которого видит впервые. Тем более на меня, я же милая как котенок. Не понимаю! Не понимаю!

– Бля, ну пятьдесят штук в месяц платим, – он вставил самокрутку в зубы, но не подкурил. – Если поладим, то будет больше, ебать.

– А как же… – я замолчала, когда услышала шаги с лестницы.

Мужчина вернулся в компании двух молодых людей. Они, не здороваясь и не разуваясь, ушли по коридору.

– Что?

– Ну… – я покрутила пальцем по кругу и посмотрела вслед кудрявому мужчине.

– Ты про Бразильца? – он продолжил. – Бля, да нет времени капризничать. Срочно кто-то нужен, сама видишь. Сегодня Лёши нет, – он посмотрел в комнату, откуда все вышли, – завтра познакомишься. Или послезавтра. Хуй знает, в общем.

– А Лёша – это…

– Лёша – это директор студии, ебать, но общаться по работе можешь со мной.

– Завтра выходить? – спросила я.

Конечно же, я врала о своем намерении. Я мечтала поскорее убраться. И уже знала, что не буду там работать, но сказать это прямо смелости не было.

– Приходи к двенадцати, короче. Ключи потом сделаем, нахуй. Документы тоже потом. Студия новая, ебать. Клиенты уже есть, а сервиса ноль, бля. Надо работать. Я Саня, кстати, – он показал кривенькие зубы. – Многие Пенивайзом зовут.

– Катя Бродская, – я пожала разрисованную руку и фальшиво улыбнулась.

– Ждем завтра, Бродская. А на Максима, бля, внимания не обращай, нахуй, фляга свистит.

На улице я выдохнула, будто не дышала несколько часов. Ну и ну. «Не обращай внимания». Это на него-то?

Я набрала кучу вкусного, чтобы заесть стресс, и – чего уж скрывать – купила новенькие ботильоны из нубука с двумя ремешками. Раз дядя Петя платит за квартиру, можно немного побаловаться. Покупки успокаивают. И весь вечер прошел сначала в горячей ванне, а затем у ноутбука с шоколадным тортом из супермаркета.

Казалось бы – вырублюсь в два счета после такого-то дня, но стоило приземлиться на подушку, и голову разорвало от мыслей об этом чертовом Бразильце. Я посмотрела на стойку с книгами и решила использовать бабушкин прием. Достала книгу – не поверите – Чехова, и стала читать первое, что попалось, а попалась, на удачу, «Размазня». Рассказ про Катю Бродскую, которая вела себя как посмешище. Это взбодрило еще больше. Потом стала читать «Человек в футляре», тогда только заснула.

Ночь пролетела за мгновение, как будто просто моргнула чуть дольше обычного. И разумеется, первое, о чем я подумала спросонья, снова был этот Бразилец. Откровенно говоря, никогда еще я не видела такого красивого лица. Кто он? Чем такой мужчина может заниматься в студии звукозаписи? В смысле, он не похож на директора, не похож на музыканта, не похож на продюсера – скорее на полубога. И меня не смущает его «божественная» сторона – смущает как раз таки другая.

Вчера я хотела позвонить и сказать, что не приду, но забыла. А сегодня… моя обида пропала, и вместо нее на работу вышла госпожа «интересно» и помощник «кто он». К тому же, не хочу, чтобы дядя за меня платил, у самого денег не вагон. И ребятам явно нужна помощь. Ну и еще какая-нибудь причина, чтобы мое решение не основывалось только на бабском интересе узнать мужчину поближе. Я все-таки Чехова читаю теперь, мадам с мозгами.

Я приняла душ, надела ботильоны и, засыпав в себя хлопья с молоком, вышла прогуляться. «Максим» вышел со мной, чтобы убедить в том, что я не виновата. «Ты так думаешь, Максим?» – «Конечно! Я же тебя совсем не знаю! Как ты могла меня разозлить, если ничего не сделала!»

В конце концов, я согласилась и решила попробовать один день. Но без энтузиазма, влегкую, вальяжно.

Собравшись впопыхах – «только бы не опоздать!», – я выехала на студию, и точно в двенадцать стояла у двери в том же малахитовом платке.

Погода была паршивой, но благо, что без дождя. Пока я ждала у двери, заметила женщину, которая смотрела со второго этажа. Дружелюбным ее взгляд точно не назовешь. Потом еще из подъезда вышел мужчина с пекинесом, и тоже окинул меня недовольными брылями. Да что на меня так смотрят?

– Пришла, ебать, – радостно сказал Саша с самокруткой в зубах.

– А как же! – я зашла внутрь.

– Сегодня повезло, бля, почти никого не будет, бля, – Саша достал тапочки с ромашками из обувной полки. – Специально для тебя купил, ебать, надевай.

– Как раз под юбку, – сказала я и нехотя сняла новенькую обувь. – Спасибо!

– Клип едем снимать, короче. Давай покажу, бля, как все устроено, и побегу.

Я кивнула.

– Это общая, нахуй! Здесь собираемся, чтобы, бля, посмотреть кино, поиграть в покер, обсудить что-то. Или кого-то, ебать, – он ехидно улыбнулся и хлопнул в ладоши, потерев друг о друга. – Там место Лёши. Царь во дворце, бля!

Комната была большая, квадратов пятьдесят. Одна стена была целиком свободна для проектора, другие были заняты столами и шкафами. По центру: четыре дивана в черной коже, три стола разной формы и из разного дерева и творческие поделки вроде машинки из спичечных коробков. Еще три «макбука» были раскиданы по диванам.

– А здесь – твое, бля, – Саша показал на стол из красного дерева с «аймаком» и кожаным креслом на колесиках. – Вроде неплохо, ебать, а?

– Неплохо, – я засмущалась и тряхнула челкой. – Что я должна делать?

– Короче, у нас фишка… Мы раздаем клиентам холодный кофе, бля. Это Мика, ебать, предложил. В Азии только и пьют, что холодный кофе, прикинь. А у нас, бля, ты много где видела? Вот, ебать. А мы будем бесплатно, бля, нашим клиентам раздавать. Все, что тебе нужно, ебать, это предлагать клиентам кофе со льдом. У тебя будет ключ от холодильника. И не думай, что это, бля, простое дело. Отнесись к этому серьезно. Давать кофе можно только клиентам, ебать. Кто клиент – а кто нет, будет видно на компьютере. Если кто-то звонит, бля, и хочет на запись – ты записываешь в программу. Затем мы проверяем. Если все ок, ебать, то записываем. И ты увидишь, что статус поменялся с гостя на клиента, ебать. До тех пор, пока проверка не прошла, никакого кофе, нахуй. Пусть воду из кулера пьет, бля.

– Поняла, – сказала я.

– Партию, бля, Бразилец только вечером привезет, пока просто слушай.

Я напрягла лобешник и со всей серьезностью отнеслась к тому, что говорит Саша. Но часть меня неистово возмущалась. Подавать готовый кофе? Что в этом может быть сложного? Неужели только потому, что у меня светлые волосы, он думает, что я тупая?

– Есть пять видов кофе, – Саша был сосредоточен. – Капучино, бля, латэ, нахуй, американо, эспрессо и просто черный, ебать. Не перепутай! Если клиент просит ка-пу-чи-но, ты даешь ка-пу-чи-но. В час можно давать не больше одного, бля, кофе на клиента. Это правило, ебать. Халявщики нам не нужны. Теперь вопрос, бля. Сколько стаканов, бля, кофе дать клиенту, если он попросил капучино и латэ?

– Один! – сказала я.

– Но какой, ебать?

– Я скажу, что можно только один. Какой предпочитаете?

– Правильно, ебать! – сказал он. – Остальное ерунда, справишься. Идем, бля, покажу королевство, – мы прошли к дальней стене общей комнаты. – Это чайная Мики, бля, – он убрал красную штору, что служила дверью. – Хотя, если присмотреться, не только чайная. Он здесь живет.

Помещение было тесным, но очень комфортным. Сразу было видно, что Мика умеет организовать пространство. Повсюду были статуэтки, свечки и безделушки, смысл которых я не понимала.

– Живет? – удивилась я.

Комната милая. Но жить… А как купаться? Как друзей в гости привести? Побыть одной, в конце концов. Помастурбировать, допустим. Я бы точно не смогла.

– Мика – парень без притязаний. Продает, бля, китайский чай, преподает йогу, делает массажи и все такое, ебать. Мы часто собираемся здесь, если людей немного, – Саша повернулся ко мне. – Будь аккуратна, бля. Мика искуситель, если понимаешь, о чем я. Идем дальше.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?