Обитель

Очень интерессная книга . Лишний раз напоминает , что за всем в этом мире кто то присматривает и за всё содееное нужно будет отвечать …

Очень многогранное, страшное и жизнеутверждающее произведение. Прилепин гений, литература настоящая....

1. Историческое сознание Пока я читал роман Прилепина, было ощущение, что я читаю не только лучшую книгу, написанную с начала века, но и самую важную книгу последнего времени. Рассказ о ГУЛАГе расколол нацию в 1989-1990 гг. Рассказ о ГУЛАГе теперь должен объединить нацию.

Понятно, что единой общностью нас делает ощущение причастности к исторической судьбе своего народа. То, что принято называть единым историческим сознанием, «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Понятно, что свою историю нужно принять умом и сердцем. Но какую историю любить? Вокруг столько интерпретаций, столько версий. Все самые острые общественные дискуссии происходят на почве трактовки исторических событий и личностей. Тех, кого по одному каналу называют героями, на других – причисляют к злодеям или бездарностям. Кто-то с высоких трибун вычеркивает из истории целые периоды, кто-то заявляет что у России «цивилизованной» истории никогда и не было... Наблюдая всю эту информационную склоку, чувствуешь себя тем ребенком, у которого поссорились мама с папой, наговорили друг другу обидных слов и разошлись в разные углы. А ребенок стоит между ними растерянный и не знает, к кому прижаться. Так же и в истории, кажется, что сейчас вновь сошлись в битве дореволюционная и Советская Россия, что гражданская война, закончившаяся в 1922 году, вспыхнула вновь, только теперь перевес на стороне белых. Михалков снимает слезливые фильмы про «какую страну потеряли». Путин на Селигере заявляет, что большевики были национал-предателями в годы Первой мировой. Государство финансирует программы десталинизации… О каком едином историческом сознании может идти речь? Общество опять разошлось по разные стороны баррикад и выкатило пушки. Все хотят победы и, кажется, мирному исходу не бывать. Но выход есть.

И он отнюдь не в каком-то утопическом покаянии. Не в суде. Все попытки расквитаться с историей, найти виноватых, не могут служить благу страны, но только способствуют разобщению российского общества и государства, могут поссорить, но не сплотить людей. «После выхода романа “Архипелаг ГУЛАГ” советская власть лишилась любого морального оправдания», – так говорили в начале 1990-х гг., так многие говорят и сегодня. Любой аргумент защитников советского времени – космос, внешнеполитические успехи, модернизация, наука, образование – разбивался вдребезги о ГУЛАГ. И еще о 1937 год. В лице ненавистников советской власти, любой, воспевавший советские успехи, автоматически воспевал ГУЛАГ. Сочувствовал как бы абсолютному злу. ГУЛАГ стал символом большевистского злодеяния, не нуждающимся в осмыслении. Никто не пытался посмотреть на ГУЛАГ как на историческое событие. О ГУЛАГе писали только с точки зрения жертвы. Прилепин первый дал слово всем сторонам. В этом смелость и новизна романа.

Артем Горяинов, главный герой «Обители», совершает обход всех кругов Соловецкого ада, чтобы показать нам его обитателей. Перед ним демонстрируют красноречие каэры (контрреволюционеры), проповедуют священники, ругаются ученые, представители интеллигенции, исповедуются поэты и большевики. Прилепин дает высказаться начальнику лагеря Федору Эйхманису и чекистке Гале. Мячик летает от одних к другим, и в этом напряженном диалоге начинает проступать эпоха. «Монахи построили храм, а большевики – тюрьму и мучают людей», – слышим мы с одной стороны. «Теперь тут обижают семь тысяч человек. А до сих пор тысячу лет секли всю Россию! Мужика – секли и секли! Всего пять лет прошло (после революции) – но кому сейчас придет в голову отвести взрослого человека на конюшню, снять с него штаны и по заднице бить кнутом?» – слышим мы с другой стороны. «Большевики убили русское священство»! «Как бы не так, – парирует Эйхманис. – В России сорок тысяч церквей, и в каждой батюшка. А в Соловках их сейчас – 119 человек! И то самых настырных и зловредных. Где же остальные? А все там же». Основным источником информации и ее безальтернативной интерпретации на Руси всегда были священники. «Самое главное им (русским людям) объяснял поп – и про Бога, и про Россию, и про царя. Тираж любой книги Блока был – одна тысяча экземпляров. А у любого попа три тысячи прихожан в любой деревне. И если батюшка говорит, что советская власть – от Антихриста, – а они говорят это неустанно! – значит, никакого социализма в этой деревне, пока стоит там церковь, – мы не построим!» И так далее. Этот истерический, переходящий на хрип диалог о судьбе родины продолжается на 752 страницах, и мы начинаем понимать мотивы поступков, которые раньше казались немотивированной жестокостью. Прилепин не оправдывает ГУЛАГ, лагерный ужас написан без прикрас, он пытается, как медиатор переговоров, дать каждой из сторон максимально откровенно высказаться. Рассказать о своих идеалах и интересах. «Принять», «простить», «осудить» – все это личное дело каждого. Главное – понять оппонента. С этого начинается конструктивный разговор. Понимание создает предпосылки единения. Захар Прилепин в романе «Обитель» выводит историю ГУЛАГа из подвала идеологических упрощений на холодный воздух общенациональной драмы. Это драма каэров, священников, ученых, представителей интеллигенции, поэтов и большевиков, блатных. Всех. Всей России.

История это не набор досадных случайностей, она имеет свою внутреннюю логику, свою правоту. И если мы хотим любить нашу историю, мы должны принять ее целиком, соединив в единое целое дореволюционную, Советскую Россию, русское зарубежье и современную Россию. Идеолог сменовеховства Николай Устрялов писал: «Наши внуки на вопрос, чем велика Россия? – с гордостью скажут: Пушкиным и Толстым, Достоевским и Гоголем, русской музыкой, русской религиозной мыслью, Петром Великим и великой русской революцией». Устрялов одним из первых в русской эмиграции признал революцию и советскую власть закономерным продолжением отечественной истории. И тут нет противоречий. Религиозная мысль ультраконсервативного Ивана Ильина такое же достижение русского духа, как и анархизм Петра Кропоткина. А эмигрантский роман «Лето Господне» Ивана Шмелева, поэтический гимн старой Руси, так же близок нашему сердцу, как «Василий Теркин» Твардовского или «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара – книжка, написанная для советских пионеров.

2. Антиутопия «Обитель» Прилепина можно рассматривать еще как роман-антиутопию. Только невыдуманную. Дело в том, что Соловецкий лагерь, первый лагерь Советской России, рассматривался изначально как лаборатория нового человека. Идеалисты-руководители новой республики думали, что в лагере можно перековать человека, сделать из преступника полноценного гармонически развитого гражданина.

Дело в том, что все революционеры, начиная с XVIII века, верили в социальную природу зла. Они считали, что человек рождается прекрасным, а преступником делает его дурно устроенное общество, построенное на неравенстве. И еще они считали, что труд является одной из главных потребностей человека. В коммунистическом обществе, мол, не надо будет никого заставлять трудиться. Исходя из этого, создатели лагеря полагали, что если всем заключенным дать работу, соответствующую их силе и навыкам, и всех поставить в равные условия (интеллигентов перемешать с уголовниками), человек может измениться. Возрасти над собой. Поэтому Эйхманис, первый начальник Соловецкого лагеря, учредил у себя два театра, два оркестра, две газеты, восемь школ, двадцать два ликбеза, двенадцать профкурсов и восемнадцать библиотек, «включая передвижные». Все условия для гармоничного развития личности. Даже музей монастыря открыл.

Соловки Эйхманиса были государством в государстве. «Здесь не столько лагерь, сколько огромное хозяйство, – говорит он. – Лесозаготовка – лесопильное и столярное производства. Рыбная и тюленья ловля. Скотное и молочное хозяйство. Известково-алебастровый, гончарный, механический заводы. Бондарная, канатная, наждачная, карбасная мастерские. Еще мастерские: кожевенные, сапожные, портновские, кузнечные, кирпичные… Плюс к тому – обувная фабрика. Электрификация острова. Перегонный завод, железная дорога, торфоразработки, сольхоз, пушхоз и сельхоз». На Соловках высаживались редкие сорта роз, разводили лис, изучали водоросли.

Читаешь и думаешь, ведь собрано все, чтобы построить Город Солнца. Воплотить Утопию. Вот только ничего не получилось почему-то. Вместо Города Солнца построили живодерню. Почему?

Может быть, потому что уголовник при новом, справедливом строе, остается таким же уголовником. Человек как был страшен, так и остался. «Революция не принесла быстро того, чего ждали», – говорит чекистка Галина. И в этих словах слышится страшное, непосильное разочарование. А ведь, действительно, ждали антропологического чуда. Его предрекали философы и поэты. Николай Бердяев, Андрей Платонов. Ждали, что в новый мир войдет гордый новый человек, свободный от греха эксплуатации, а получилось, что со дна поднялась всякая мразь, уголовщина. Это, во-первых.

А во-вторых, Мировая война, революция и гражданская война сделала людей жестокими. «Те, кто винит нас за жестокость, ни дня не были на фронте», – говорит Эйхманис. Люди, которые привыкли убивать, которые носят маузер на ремне, не могут остановиться перед соблазном решать сложные проблемы простыми расстрелами. Нет человека, нет проблемы. Для всего поколения революционеров война не заканчивалась никогда.

В результате, вместо лаборатории получился «цирк а аду», «фантасмагория», как говорит герой книги. Потому что «каждый человек носит на дне своем немного ада: пошевелите кочергой – повалит смрадный дым». Ошибочной оказалась старая гипотеза Жан-Жака Руссо про изначальную доброту человека. Кажется, Прилепинская «Обитель» об этом. В романе есть всего одна пафосная сцена, написанная, чтобы показать, что люди небезнадежны. Когда приговоренные к смерти заключенные ночью коллективно исповедуются в грехах перед принятием причастия. Это сцена безумия. Вырывается наружу дикий вопль страха и покаяния, примиряющий всех в этом лагере, в этом мире. А наутро «причастные Тайнам» вновь начинают друг друга мучить. И владычка-монах, с которым они связывали надежду на спасение, умирает. Воистину: «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел». Это последние слова романа.

У «Обители» Захара Прилепина, даже если ее не открывать, а просто на нее смотреть, есть одна проблема. Она прямо на обложке и смотрит на вас. И, ежели вы депутат или иной государев слуга, али просто инакомыслящий, то она уже вас априори ненавидит. Такое бывает. Да и мало ли кто вы вообще такой, книга может вас сильно невзлюбить. Поэтому, дабы не искушать судьбу и не подталкивать книгу к ненависти, купите упаковку жевательной резинки Turbo, вдумчиво прожуйте, а наклейками заклейте имя автора на книге. На самый всякий случай. И при книге не высказывайте своего отношения к действующей власти и событиям на Украине. Она вас и сквозь наклейки с машинками сожжет ненавистью и презрением. Только если шепотом и в темноте. Я предупредил.

А если вы не поняли смысл первого абзаца, то тогда о литературе. Тут все просто, «Обитель» - это на самом деле великолепная, не побоюсь, феноменальная для нашей современной литературы книга. Без какого-либо сарказма. Такая прекрасная история, столь виртуозно вплетенная в нашу историю – может и не редкость, у нас многие так могут, но герои, сюжетные перипетии, драма – это все на высочайшем уровне. Книга транслирует очень правильные и хорошие ценности, не скатываясь в эмоциональную патриотическую клюкву. Это как если бы Первый канал начал бы, хотя чего это я, чего он начал бы.. В общем, для российской современной, не побоюсь опять же, популярной литературы это какая-то редкая орхидея на поле сорняков. Ты слышишь, Дима? Сорняков. Корневищных, корнеотпрысковых, яровых поздних сорняков. Я искренне советую и буду советовать своим друзьям эту книгу прочитать.

У книги есть одна деталь, одна особенность и одна большая редкость, чего я встречал только у западных корифеев (мы говорим исключительно о современной литературе). В «Обители» какая-то невероятно точная и предельно понятная передача всех ощущений и эмоций. Сюжет и герои – это, конечно, хорошо, но такая цветопередача – это большая редкость. А здесь высокое разрешение – еда-баланда, разнаяпогода, когда по морде кому-то бьют – все ощущается как будто на себе. Когда герои в подвале ночью пытались согреться, я как наяву вспомнил, как 10 лет назад я поиграл зимой в футбол под (или над) Нижним Новгородом в -34. Как согреться потом пытался. Как не получалось, а кто-то еще жалобно плакал и просил добить. Абсурдный холод, паршивый вкус еды, улыбка, когда солнышко выглянуло, – в этой книге все камертоном отзывается у читателя. А это большущее мастерство. Я вот вряд ли когда-то посещу Соловки, но теперь я там уже был и прекрасно знаю, как выглядит монастырь, Белое море и местный гренландский тюлень.

Но, все равно, остается та самая проблема из первого абзаца, которая никак не связана с произведением. Это личность человека, который эту книгу написал. Лично мне очень тяжело воспринимать литературное произведение в отрыве от личности его автора. Если у вас с этим нет проблем – я вам немного завидую. А если есть – то вы и читать не станете. И скажу шепотом – зря. Книги ведь не виноваты перед своими авторами.

Ваш CoffeeT

Интересно: долго я еще буду ходить вокруг да около этой книги?! Начинаю писать - и бросаю, напишу несколько строк - и стираю... Надо же: испытать такие сильные чувства, создать ради такой книги специальный тег "гениально" - и не находить в себе силы выдать хоть сколько-нибудь связный текст!.. Удивительно. Или, наоборот, вполне оправданно?! Слишком сильные эмоции.

История СЛОНа мне знакома больше, чем просто понаслышке: несколько лет назад мы там проводили многодневный трудовой лагерь. Для нас делали много экскурсий, в т.ч. и специальных - так сказать, для узкого круга. Мороз по коже шел от этих рассказов, документов. Мороз по коже шел и сейчас, когда читала книгу. Очень многие факты, о которых слышала там, на Соловках, встречала и на страницах романа: они шли не отдельным блоком, а были по крупицам вкраплены в общую канву романа, в диалоги, небольшие зарисовки. И это была одна из причин, по которой могу сказать: автору ВЕРЮ.

Вторая причина: общий стиль, общий вектор размышлений... Нет категоричности, которая чем старше я становлюсь - тем безумней меня раздражает. Нет чернушности и смакования страшного (поверьте, те ужасы, которые описываются, - это далеко не все ужасы, которые происходили там: слава богу, их описание не стали самоцелью для автора).

Да, присутствует некая....романтизация ситуации, какая-то сказочность, фантастичность. Некоторые повороты событий немного режут глаз: невероятная везучесть и избранность главного героя, это путешествие на катере туда-обратно - не знаю... не очень это легло на душу... Но. Я простила эти переборы автору - простила за всё то большое и важное, что я получила от его книги.

Во-первых, могу сказать, роман невероятно увлекателен и динамичен. Во-вторых, невероятно атмосферен, ёмок и кинематографичен. Эти два пункта сделали для меня чтение книги чуть ли не аттракционом: каждый вечер, обессиленная после тяжелого трудового дня, я погружалась с головой в какие-то американские горки, в какие-то сногсшибательные центрифуги, в которых меня швыряло и мотало вместе с героями книги. Ни персонажи, ни я не могли даже предугадать, куда нас всех забросит на следующих страницах романа.

Всё это - явные плюсы книги. Но плюсы какие-то развлекательные что ли... Даже, может, не делающие чести самому роману и его автору.

Но к этим плюсам добавляется глубина, содержательность и некая провокационность книги. Они и дополнили, довели образ произведения до моей оценки "гениально". Герои романа живые до самой буковки, которой они описаны. Меня зацепил каждый персонаж: уголовники, каэры, священники, чекисты - все оказались в центре страшного месива под названием "репрессии тоталитарного общества", все стали жертвами сталинского молоха и...чего-то еще...заложенного, видимо, в каждом из нас... И, следя за судьбами каждого из героев, ты втягиваешься в мучительные размышления на тему "что такое добро и что такое зло", на тему "где в нас заканчивается территория воздействия системы и начинается твой личный выбор", "что такое человек и на что он способен: ради выгоды, ради идеи, ради ближнего, ради самосохранения - на что способен, а также: что способен вынести"....

То, что мы знаем и читаем про Соловецкий лагерь, - Зло. Абсолютное Зло. Читаем и содрогаемся. А когда узнаём о задумке этого лагеря как о мощном ресурсе по перевоспитанию падших, заблудших и неведающих?! И ведь не только задумка - попытка реализовать ее: перечень инфраструктуры, которая должна была стопроцентно работать на улучшение, излечение, перевоспитание, - поистине внушителен. Тут тебе и школы, и театры, и музей, и библиотеки. И труд, который, по одной из версий, даже из обезьяны человека сделал, но в любом случае, как минимум, облагораживает каждого. Меняется после прочтения этой информации отношение к лагерю или нет?? Оправдывает это хоть сколько тех людей, которые занимались реализацией этой "благой идеи"?!

...Я только что готовила свой завтрашний урок по "Собачьему сердцу" Булгакова. Выстраивала траекторию наших завтрашних рассуждений и размышлений. Предполагаемый вывод, к которому буду стараться вывести ребят, заключается в осознании невозможности НАСИЛЬНОГО облагораживания общества в целом и человека в частности. НЕВОЗМОЖНО путем хирургического вмешательства осчастливить, облагородить, возвысить, перековать. Никого и ничто. Такие мечты и планы обречены на провал. Провалом закончились задумки профессора Преображенского. Провалом закончились задумки швондеров. Провалом закончилась задумка Эйхманиса, первого начальника, буквально создателя Соловецкого лагеря особого назначения.

На мой взгляд, роман интеллектуально-честен. Аналитика происходящего в стране и в лагере, просматривается в диалогах персонажей и подается нам в преломлении их убеждений/образованности/общего уровня культуры. У каждого есть своя правда, каждый по-своему ищет истину.

Роман "Обитель", на мой взгляд, не дает ответов. Мир, описанный в нем, стал для меня обителью сомнений, страхов, бессилия, разочарований в себе и в рядом живущих, поисков, надежд - то есть всего того, что присуще человеческой жизни. А ответы мне и не нужны были - не их нужно искать в романе, написанном молодым человеком. Не знания он нам показывал в своей книге, как мне кажется, - вопросы и многоточия ставил.

Другие книги Захара Прилепина не читала. И читать, думаю, буду только то, что появится у него после "Обители"... А эту книгу уже начала рекомендовать всем читающим людям. Она стоит того.

Долго очень избегала эту книгу, в твердой уверенности, что Захар Прилепин это точно не мое, это что-то такое обласканное премиями, кричащее, выпирающее, мускулиное, такое, что точно должно мне не понравится. А потом я машу рукой, да ладно, много чего мои глаза видывали, а уши слышали, одним больше одним меньше. Тем более, я очень люблю литературу, это такое высшее хобби, во имя которого готов читать пятьдесят оттенков серого, просто потому что это литературный феномен, и надо же его расшифровать. И вот ты начинаешь Обитель, сразу становится ясно почему жизнь так долго откладывала, ведь я только в этом году прочитала Архипелаг ГУЛАГ и Крутой маршрут, и конечно же раньше этих книг без очереди Обители быть было никак нельзя. Но что еще странее, язык Обители мне сразу же очень понравился, и я не постесняюсь этого, напомнил любимого мною Льва Николаевича Толстого. Знания, что книга написана как исторический роман по настоящим документам, что где-то в душе своей формировалась вполне себе как журналистское расследование (было бы это все в США дали бы Пулитцер), помогало легче относится к круговоротному сюжету. Герой наш не сидит на месте, обласканный судьбой он поднимается на верха, а когда судьба чуть заскучала, сваливается на пытки. И именно его мордашка нравится Ей, единственной женщине в главных ролях, и ему перепадают все речи Дьячка и Владычки. Он бежит и возвращается, он дерется и побеждает, он апельсины ест и водку пьет. И вроде бы хочется возмутиться, что слишком бурно все, ненатурально, но понимаешь что так сделано специально, чтобы со всех углов показать, как можно больше, как можно шире, как оно было вообще, почему оно так было, и было ли так?

"Обитель" — большой и очень серьёзный роман. Возможно, даже не на одно прочтение. Когда сначала надо прочувствовать, а потом осторожно снять верхнее эмоциональное покрывало и посмотреть, что под ним спрятано. И главное — с какой целью. Хотя о последнем, честно, думать не хочется, хотя и думается постоянно. Как она писалась, эта книга? с кем обсуждалась в процессе? насколько она правдива? Это если смотреть с одной стороны.

А с другой — другие вопросы. Кто настоящий герой романа, например. Или: что не так с Артёмом Горяиновым? мог ли он вообще быть тогда, Артём, если от и до списан с самого обычного парня дня сегодняшнего? и как тогда сам Захар к этим, сегодняшним, относится?

Между тем сама "Обитель" поднимает вопросы иного порядка. Почти по Достоевскому. О душе человеческой, о битве за неё, о слабостях её и возможностях. О том, насколько все мы мясо и где заканчиваемся как люди. Сколько можем вынести до того, как всё в наших лицах станет мелким, стёртым, а сами мы превратимся в червей, разрубленных лопатой, так что наше прошлое начнёт жить само по себе и навсегда отделит нас настоящих от тех, кем мы были когда-то (здесь неточная цитата). И есть ли среди нас те, кто всё-таки может выстоять, сохранить себя и вернуться — пусть потом хоть "чёртом бешеным" называют.

"Обитель" рассказывает о Соловках 20-х годов, о первом советском лагере особого назначения, об истоках ГУЛАГа. Рассказывает просто, без надрыва, по возможности смягчая острые углы, — на разные голоса. Бывшие белогвардейцы, нэпманы, учёные, священники, актёры, поэты, музыканты, чекисты, крестьяне, блатные — в "Обители" говорят все. О себе говорят, о России, о жизни вне и внутри лагеря. Не роман идей, конечно, но с претензией на оный. И слышим мы их благодаря рассказчику. Его ушами, если уж на то пошло. Поэтому, пусть и не сразу, но всё равно задаёмся вопросом: а можно ли ему доверять? можно ли верить на слово?

Поначалу кажется — да. Артём Горяинов с первых страниц вызывает симпатию. К нему быстро привыкаешь, он создаёт впечатление положительного героя: образованный, тонко чувствующий, вступается за заключённого, избиваемого десятником, даёт в морду обнаглевшему блатному, в лазарете делится едой с соседом по палате... Но чем дальше уходит повествование, тем больше отдаляется и Артём. Шаг за шагом, рота за ротой — и вот он не герой уже, а просто человек, изо всех сил пытающийся выжить. В этом умении Артёму не откажешь, это он лучше всего умеет — приспособиться, выкрутиться, спастись любой ценой, завести дружбу с кем надо, из строя выйти в нужный момент. Водку пить с начальником лагеря, смотреть на него широко раскрытыми глазами, верить ему как самому себе и гордиться своим к нему приближением — может. С чекисткой спать — тоже, тем более когда у неё власть, когда она способна перевести в тёплое место, где и хлеб есть, и баня по субботам. Окровавленные сапоги чекистам мыть, трупы закапывать — и это тоже при необходимости. Он даже на Секирке, со смертниками, умудряется выжить. Везунчик, одним словом. Везунчик, за которого переживаешь, даже зная уже, что не без изъянов парень, не без червоточин.

Поэтому и не врубаешься долго в финальные сцены. Пока не поймёшь, что автор-то от своего героя далеко не в восторге. Что не любит он таких, как Артём, не прощает — и шансов на спасение не даёт. Да и о каком спасении может идти речь, когда Артём отца убил "за наготу", читай на Бога руку поднял, а потом святому на фреске глаза ложкой выковырял и каяться — отказался. Нет, он автору не интересен. Сам по себе не интересен, но вот эта черта его — способность ко всему притереться, с любым соприкоснуться — необходима. Автору нужен проводник по соловецкому лагерю, и на эту роль Артём подходит больше чем кто бы то ни было.

Он и к Эйхманису, начальнику лагеря, проводит. А Эйхманис-то как раз Прилепина и интересует. Эйхманис и его идея государства в государстве. Утопическая мечта выплавить из отбросов общества и врагов народа новый человеческий образец. Урок по лепке из глины и обжигу. Высокая идея, прямо по Горькому. Не случайно Эйхманис у Прилепина так здорово, ярко прописан. Им ведь любуешься, несмотря ни что. Понятно, что ничего хорошего из этой идеи не выросло. Понятно, что и Эйхманис в "Обители" — не тот, что в истории. Хотя бы уже потому что фамилию носит "литературную". Настоящего звали Эйхманс.

Прилепин, без сомнения, опирается на факты и архивные документы. Правда, обращается с ними не как историк, а как художник в первую очередь — использует для наполнения романа живой кровью, наделяет своих героев чертами и поступками реальных исторических персонажей (о прототипе Бурцева — вольнонаемном Воньге Кочетове и вырезке из доклада А.М. Шанина ему посвящённой, кажется, только ленивый не писал), тем самым как бы сообщая читателю: я пишу о том, что было на самом деле, но пишу роман, а не документальное исследование. Просто помните об этом, не берите на веру всё написанное, думайте, сопоставляйте, ищите и делайте выводы. Сами. И не судите с разбегу. Потому что "Обитель" — не летопись соловецкого лагеря. "Обитель" — её художественное осмысление.

P.S. Я люблю книги Прилепина. И за то, как именно они написаны — не в последнюю очередь. За слова и за слово. За умением работать с русским языком, оживлять его, расцвечивать ёмкими метафорами, наполнять запоминающимися деталями и образами. И даже за встречающиеся иногда языковые ляпы люблю. Потому что всё это вместе даёт тексту возможность дышать, быть, помниться. "Обитель" тоже так написана — чтобы с первого раза и на память.

В час смерти я имел немало превращений... В последних проблесках горевшего ума Скользило множество таинственных видений Без связи между них... Как некая тесьма, Одни вослед другим, являлись дни былые, И нагнетали ум мои деянья злые; Раскаивался я и в том, и в этом дне! Как бы чистилище работало во мне! С невыразимою словами быстротою Я исповедовал себя перед собою, Ловил, подыскивал хоть искорки добра, Но все не умирал! Я слышал: "Не пора!"(С) Соловки! Я там была с Валентином Пикулем и «Мальчиками с бантиками». Годы были военные, и всё равно, такими безобидно-светлыми сейчас мне вспоминаются те тревожные деньки на Соловках. Теперь вот с этапом, да по СЛОНу. И сразу в болото тленное, холодное, пропитанное потом и кровью… усеянное костями. Это просто какой-то пуп земли, кажется, ничего вокруг не существует, только этот ад.

И ходишь по этой страшной земле ногами Артемки Горяинова, и фамилия то у него какая… нарочно, чтобы не захотев спотыкаться, прошел мимо. Ходишь по земле соловецкой, намоленной, кровью окропленной, а хочется зайтись в диком вопле – Люди!!! Вы же люди?! И топят с головой, на вкус отдаёт достоевщиной, и страшный, липкий сон оказывается не так страшен, как явь.

В начале 1923 года ГПУ РСФСР, сменившее ВЧК, предложило умножить количество северных лагерей, построив новый лагерь на Соловецком архипелаге. Так вот, речь идет именно о месте под названием СЛОН - Северном лагере особого назначения.

Здесь нет власти советской, есть власть соловецкая. Есть жертвы и палачи. Мне всегда была интересна судьба исполнителей приговоров, надзирателей, следователей. Вот у заключенного есть определенный срок для искупления или час казни. А что у них? Пожизненная отсидка… добровольный срок повинности перед судьбой? Они каждый день собирают за плечи чужие страхи и отчаянье, а потом в один момент палач оказывается на мести жертвы и накидывает на голову мешок переполненный чужим ужасом. Что происходит с его головой? Как можно находиться в здравом уме, перешагнув черту, поменявшись ролями. А палачам неизбежно приходилось примерять ту роль, за которой когда-то они так обыденно наблюдали.

Чекисты, политические заключенные, уголовники, да кого тут только нет. Все наматывают жизнь на петлю, в полушаге от того, чтобы сломаться. А надо просто остаться гусеницей… навсегда... забыть превратиться в бабочку. Свободы нет. Стертое понятие, как и достоинство, милосердие и т.п. Надо превратиться в вещество, без углов и шероховатостей, стать прозрачным, в секунду делаться нужным, но незаметным. Если это невозможно, если есть желание проявлять человеческие чувства, значит надо постоянно стремиться к состоянию бестелесности и умирать так его и не достигнув.

Интересно, кто-то верит, что в таких условиях можно дружить, уважать, скорбеть, можно ли влюбиться? Влюбился ли Артем… или выжить хотел, или выбора у него не было?! Кто его спрашивал… Ему действительно жить хотелось, только еще больше, чем жить ему хотелось согреться и поесть. Не думала, что такое возможно. Он плывущий по течению, изворачивающийся по инерции. Глупый мальчишка, согласна я с Галей. Но даже он менялся, когда становился властью обладающим. Как она меняет человека, как хоть одна ступенька НАД делает поведение человека уверенней, и смешней в нелепых попытках расправить крылья. А мне так хотелось его пожалеть, обнять, подбодрить, восхищаться… так я его ненавидела, презирала, раз за разом плевала в спину, била по грязной глупой морде. Я к нему привыкла, смирилась с совместным сосуществованием, сжилась с потоком мыслей. Я его исповедала, исповедуясь сама.

Очень густое повествование, не сразу смогла отреагировать, влиться и вникнуть. А потом засосало… да так, что не выберешься. Самое удивительное – выбираться совсем не хотелось. Да ко всему человек привыкает, ко всему казалось бы невероятному, в котором невозможно существовать, а нет… очень даже не плохо. Можно твёрдо стоять на ногах хлебая черт знает какую жижу, замерзнув до мозга костей, забив голову совершеннейшим бредом. И вроде бы не так все плохо, а когда вдруг станет еще хуже, понимаешь, что хорошо жилось, лишь бы не трогали. И уже так привычно, совсем не страшно звонит колокольчик.. и то ли тебе в ухо кричат, то ли мозг твой кричит - Кулёшика! Ам! Ам!

Соловки такой дикий сгусток, обособленное место планеты, где сошлись в борьбе за тщедушные душонки ангел и дьявол, овладевая воспаленным разумом медленно умирающих. Слышишь то ли колокольный перезвон, то ли интернационал. Оттуда не сбежать, не вырваться. Это магнит, и вокруг больше ничего нет. Это ЖИЗНЬ, какая бы короткая и страшная она не была.

Всё, что я не сказала о романе, все, что я попыталась сказать... это будет и есть полный бред. Роман воспалят мозг, вплетает и всасывать, выплевывает... и все равно хочется опять туда…

Дальше...

Об «Обители» Прилепина вполне можно говорить в категориях «хорошо-плохо». О «Колымских рассказах» так не поговоришь – они словно за пределами и литературы, и добра и зла. Солженицына я, надо признаться, то ли сознательно (то ли бессознательно) так и не прочитала. А про «Обитель» почему бы и не поговорить.

«Обитель» - это, пожалуй, хорошо. Добротно, серьезно, полезно.

Но все же червь сомнения точил меня все семьсот с чем-то там страниц… Вот все мы понимаем разницу между жизнью и реалити-шоу. Мы знаем, что столкнуться с убийцей и маньяком в реальности и посмотреть крутой триллер о нем – это несопоставимо разные вещи. Можно смотреть этот фильм увлеченно и вовлеченно, сопереживать, испытывать страх, проецируя эмоции и ситуации на себя, плакать даже (бывает ведь и так), потом промотать титры и пойти пить чай. Шаламов - реальность, Прилепин – «кино». Наверное, этот тот случай, когда контекст слишком влияет на восприятие. И возможно, дайте мне эти произведения вне знания об авторах, и я не отличу, кто где! Но все же, мне упорно кажется, что это не так, что невозможно не почувствовать…

С точки зрения литературной, «Обитель» может и не безупречна, но вполне достойна. Запахи, цвета, вкусы, физиологические реакции – все натуралистично, объемно. Лишь какая-то не формулируемая современность исподволь просачивается из текста. Вроде бы и понятно, что 90 лет которые отделяют наше время от времени действия книги – не пропасть, а так… пара ступеней… что люди мыслили, чувствовали, говорили и действовали примерно также как мы, но все же не покидало ощущение что не ты, читатель, попал в прошлое, а они, герои, из настоящего. Этакая адаптация, чтобы тебе, потребителю, было удобно, комфортно и понятно. Впрочем, может это и не недостаток вовсе. Может даже наоборот.

Прилепину одинаково хорошо удалось показать и разврат силы (власти) и разврат слабости. Его герои, как только становят чуть индивидуальней безличной роты красноармейцев, перестают быть хорошими или плохими, становясь просто людьми. Непоследовательными, изменчивыми, измученными (опечатка по Фрейду, епти, напечатала сначала «изсученными», уж больно «с» и «м» близки на клавиатуре) человеками, способными равно как на добрые, так и на дурные поступки. Удивительно, но похоже автору удалось избежать вообще каких-либо оценок! Хотя… Может все одинаково несчастны, убоги и ужасны – и белые и красные, и интеллигенты и блатные, и нквдэшники и сидельцы, и попы и поэты, и жертвы и палачи…

Главный герой – Артем Гориянов (гибрид и апгрейд персонажей Достоевского): преступление, наказание, бог, любовница, мать, смерть, жизнь – full house! Чистая «достоевщина», но удивительно безличная. Спроси себя на любой странице романа, а кто он этот Артем? И черт его знает, что тут ответить…

Чекистка Галина – ну, это что-то из блатного шансона о любви прокурорши и зэка, совсем не понятна она мне ни как человек, ни как персонаж. Это вам не комиссар из «Оптимистической трагедии», а какой-то собирательный образ русской бабы намотанной на колесо революции. Ничем она у Прилепина не примечательна кроме принадлежности к женскому полу. В приведенных в конце книге отрывках дневника прототипа героини – хоть какой-то лик человеческий проглядывается, а тут ни уму, ни сердцу.

Вообще, вся их любовная история какая-то не то что бы неуместная, а нарочитая что ли? Вымученная.

Федор Эйхманис – царь и бог, начальник Соловцов, вот кого я, вслед за многими, выделяю, как фигуру по-настоящему яркую и интересную, хотя и, увы, далеко не полностью реализованную в романе. Вот где не хватает автору размаха и фантазии! Жаль, что этот герой не получил должного объема, не получил своей сотни страниц и большей частью фигурировал лишь в рассказах других. Пьяных застольных бесед его не хватает, чтобы понять был ли он идеалистом мечтавшем изменить мир и людей или был он «талантливым менеджером», исполнителем чужой воли, а может и просто эстетствующим садистом? Что он чувствовал, карая и милуя? О чем были его ночные кошмары? Как изменило его кольцо всевластия и вседозволенности? Увы, он скорее статистом мелькает по роману – тут по-французски поболтает, там стакан водки хлопнет, вроде и есть он, а вроде и нет.

Владычко. Тоже герой интересный, которому плоти и крови не хватило, чтобы стать более осязаемым и значимым для повествования. А так вышел персонаж лишь чуть поплотнее фресок монастырских.

Читается роман легко, не смотря на его увесистость, но все же докатившись до финала понимаешь, что хочется задать извечный тупой вопрос «И чо?». Нет, правда! Беды и радости, страдания и лишения чередовались в жизни героя, чередовались и привели к чему? А ни к чему. Да, стоит он к концу романа на лагерном построении совсем не такой как в начале, но нет в том ни вывода, ни повода к размышлениям. Ну вот так сложилось. Титры. И не то чтобы я из тех читателей, которым мораль сей басни надо на мясорубке перекрутить и в готовом виде подать, нет. Но как-то что-то же дóлжно мне, читателю, почувствовать в окончании? А тут как-то пусто…

Автор не говорит, что Соловки – плохо. У него читается, что по обе стороны уроды, которых никакими лагерями не исправишь и не испортишь. Автор не говорит, что Человек победит все нечеловеческое и выйдет «в белом венчике из роз» из любого дерьма, но и не говорит, что зло многолико и бесконечно. Он эту историю как фотографию на Полароид щелкнул и поставил на полочку.

Нет, конечно, о чем поговорить в контексте романа, безусловно, найдется. Тем много и все они непростые, даже болезненные, неоднозначные, сложные.

Например, Прилепин рассказывает в послесловии, что встречался с дочерью Эйхманса (так звали реального начлага Соловков). Мне сразу вспоминается история, хоть и озвученная в федеральных СМИ, но все же малоизвестная. Есть в Томске человек по имени Денис Карагодин. Его прадед был расстрелян в 1938 году. Классическая схема – донос, особая комиссия НКВД, расстрел. Карагодин много лет занимается расследованием этой трагической истории и публикует все данные в своем блоге (тональность его мне не нравится, но это не важно в данном случае) – кто донес, кто арестовал, кто вошел в комиссию, кто напечатал приказ, кто привез на расстрел, кто стрелял, все по возможности с именами, копиями документов, фотографиями. В прошлом году Денис Карагодин получил письмо от внучки человека, именуемого в блоге палачом и убийцей. Женщина ничего не знала о прошлом своего деда, по документам и фотографиям в блоге все поняла и написала… Выдержки из ее письма и ответ Карагодина есть в его блоге. Они оба пишут о том, что надо говорить на эти сложные темы, чтобы избежать повторения подобных трагедий. Эта история удивительным образом добавляет объема «Обители», позволяя посмотреть на Соловки, на тему репрессий, на судьбу страны, уж простите за пафос формулировки, не только как на некий факт прошлого, а как на события, ставшие частью исторического, культурного, психологического, социального «ДНК» нас, людей живущих в это время в этом месте.

«Обитель» была написана немногим раньше книги Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза», но не смотря на схожесть тем произведения вышли заметно разные. И нельзя не признать, что роман Прилепина выглядит мощней, солидней, профессиональней. Впрочем, есть в нем тот же недостаток, что и в «Зулейхе» - излишняя кинематографичность, подспудный расчет на экранизацию, когда все, на что хочет автор обратить внимание озвучивается по ролям героями в диалогах.

Читать ли «Обитель» Захара Прилепина? Да, читать. Даже если вы, как и я, настороженно относитесь к автору. Прилепин – фигура спорная, в свете последних событий даже одиозная, но мне показалось, что пусть и в герое и в романе много Захара Прилепина, но там он присутствует как человек, а не как политик, агитатор или пропагандист чего-либо.

Времена сейчас известно какие и каждый, где бы он ни находился, справляется как может – нет правильного и неправильного, кому-то важнее сохранить в себе опору, кому-то – бесконечно копаться в разного рода источниках, еще кому-то – делать вид, что ничего не произошло и дальше верить в розовых единорогов. Можно удариться в эскапизм и уйти в вымышленные миры – продажи фэнтези за последний месяц сильно выросли, уж можете мне поверить. А можно, конечно, добивать себя и кидаться на острое историческое-истерическое, да еще и вышедшее из-под пера Захара Прилепина – выдающегося, на мой взгляд, современного писателя (наряду с Ивановым, Юзефовичем и Елизаровым). На моей "Обители" стоит печать "сигнальный экземпляр" с датой 23.03.2016, книга ждала меня 6 лет, я выбирала лучший момент, чтобы прочесть её, но момент настал вне зависимости от меня, а уж лучший он или худший – чёрт его разберёт.

"Обитель" читалась долго и непременно вслух, каждый вечер, начиная с 1 марта. Мой слушатель с огромным интересом следил за движением моих губ, там, где надо, тоже возмущался, там, где мне было грустно – обнимал и молчал. Этот совершенно новый опыт проживания книги и очень вдумчивого её прочтения, а также совместного обсуждения сразу после обнажил то многое, что было скрыто на самом глубинном уровне. Это какая-то непрекращающаяся боль за родину и людей в ней, кровоточащая рана, зияющая все шире и шире с каждым новым узнанным эпизодом истории.

Впрочем, ни один художественный роман не стоит воспринимать как историческую истину, так как никто точно не скажет, где правда, а где писатель приукрасил. Да и "официальным" документам не стоит верить. В общем, где-то внутри себя я смирилась с тем, что 100%-ную правду о Соловках мы никогда не узнаем, вот такой вот умеренный солипсизм. И несмотря на это, роман Прилепина воспринимается очень реалистично. Воссозданный им закрытый лагерный мир очень органичен и живет по своим законам, "здесь власть не советская, а соловецкая", свои блатные и свои юродивые. Своя, если можно так сказать, мифология. Свои обычаи, порядки, топонимы и понятия. Святцы, баланы, секирка, шестнадцатая рота – в отрыве от контекста это просто слова, а в мире Соловков – синонимы страха и смерти.

Трудно с наскоку взять и подступиться к персонажам. Их много, они запоминаются с первого раза, соловецкая махина пытается перековать их и выпустить уже другими, кто-то поддаётся, а кто-то сопротивляется. Некоторые – наглядный пример того, насколько человек меняется в этой системе, какие метаморфозы происходят в его душе и сможет ли он сохранить в себе человеческое. Да и само "человеческое" становится вопросом – где его найти? Заповеди стёрты, ориентиры потеряны. Казалось бы, есть внешний порядок, но это всё фикция и видимость.

Артём Горяинов, Галина Кучеренко, Фёдор Эйхманис – сложные и многогранные персонажи. Вызывают то симпатию, то антипатию, то безразличие или злость, воистину поразительно, как много Прилепин смог вложить в каждого из них. Один – заключённый, второй – начальник лагеря, третья – любовница обоих, за жёсткой маской которой скрывается трогательная и ранимая женщина, которая, как и любая женщина, всего лишь хотела, чтобы её любили. Второстепенные персонажи и их истории тоже не способны оставить равнодушным, каждый попал на Соловки по какой-то своей причине и некоторые из них кажутся максимально абсурдными. Сердце болело за Василия Петровича, Мезерницкого, Бурцева, владычку Иоанна, даже за подонка Афанасьева и убогого Филиппка. Про каждого из блатных тоже порою думалось, что не так гадок человек и явно не заслуживает соловецкого бытия.

Когда меняется мир, выворачивается наизнанку, уже не важно, кто красный, а кто белый, кто воевал и с кем или против кого. Можно носить шапку со звездой, потому что уже всё равно – зато от холода соловецкого убережёт. Под иконами расстреливают людей, могилы расхищаются средь бела дня в поисках кладов, баба стоит рубль, но только свет не жги и на кровать не ложись. Те, к кому вы привязались, будут с ужасом ждать звона колокольчика и уходить вместе с этим самым звоном. А Моисей Соломонович непременно будет угадывать приближение еды и в чётко назначенный час затягивать свои песенки. Даже в аду есть порядок.