На следующий день меня не выписали – наверное, не были готовы анализы. Стараясь вести себя тише воды, ниже травы, я просто отдыхал, читал и спал. Почему-то, как это ни покажется странным, после произошедшего инцидента все стали относиться ко мне гораздо лучше. Я же, со своей стороны, успокоившись, перестал пытаться выспрашивать, предоставив событиям развиваться своим чередом. Если бы не судьба Лианны, тревожившая меня с каждым часом всё больше и больше, наверное, я бы вообще смог наслаждаться жизнью. Почему-то мне казалось, похоже, постепенно бред и воспоминания осели в моей голове, как песок оседает на дно в потревоженной речной воде, что она сошла с поезда ещё до того момента, как мы доехали до конечной станции нашего с проводниками пути следования. Но было ли это наверняка, я не знал.

Одни сдвоенные сутки, русалии, как их здесь называли, сменяли другие, а меня всё не выписывали, однако анализов больше не брали. Пару-тройку раз забегал Александр Игоревич, каждый раз задумчиво теребя подбородок и внимательно осматривая меня своим пристальным взглядом. С Сулеймановым мы рассказывали друг другу анекдоты, и даже Оксана Петровна позволила себе как-то раз улыбнуться в мою сторону.

Однажды утром, когда её должны были вот-вот сменить, она, торопясь, нечаянно разбила бутылку от капельницы возле моей кровати. На шум пришла Евгения Ивановна. Неожиданно с Мармутой случилась истерика. Видимо, для того чтобы произошёл взрыв, не хватало такой мелочи, как разбитая бутылка. Она как-то разом обмякла, раскрасневшись от попытки сдержаться, и, в конце концов, не выдержала и расплакалась.

– Я не могу больше, не могу! – твердила она сквозь рыдания безуспешно пытавшейся её успокоить Ключинской.

– Тише, Оксана, тише – уговаривала та, одновременно кивая наряду, чтобы они кого-нибудь позвали.

– Каждую, Женя, каждую секунду я думаю, что с ней, и жива ли она до сих пор! Это сводит меня с ума!

– Все мы, Оксана, так или иначе, это коснулось всех…

Прибежал Сулейманов, после чего они вдвоём увели плачущую медсестру.

От задумчивости, вызванной этим эпизодом, меня отвлёк вернувшийся Эльман Гюлалиевич.

– Всё, вы выписаны. Вас уже ждут. Сейчас Евгения Ивановна вас переоденет. Заходите в гости когда-нибудь… Просто так, – и он вышел, видимо, спеша. Подумав, я только и успел, что взять в руку заколку, до этого мирно лежавшую под подушкой, как пришла сестра с ворохом одежды. Она состояла из обычного и тёплого нижнего белья, поношенного, местами заштопанного, но чистого комплекта ХБ и как следует потрёпанных берцев.

– Меряй, должно подойти. Сейчас донесу бушлат, шапку и портупею. И поторопись. Тебя ждут, а нас торопят.

– Хорошо.

Я надел форму, а заколку спрятал в карман.

– Ну как? – вернулась Ключинская.

– Как раз, – ответил я.

– Иди в туалет. Там бритва и зеркало. Быстрее!

После того как я привёл себя в полный порядок, сестра схватила меня за руку и потащила практически бегом по проходу, которым я не так давно пытался удрать в неизвестность. У входа в него меня и вправду уже ждали.

Это была девушка. Медсестра подвела меня к ней и сухо сказала:

– Вот.

– Хм, – ответила та, презрительно осматривая меня с головы до ног. После чего она небрежно бросила Ключинской:

– Вы свободны.

Та украдкой взглянула на меня и ушла. А я принялся осматривать свой новый конвой, одетый в подогнанный в обтяжку ХБ. С по-щегольски перешитыми боковыми клапанами бедренных карманов она была стройной и пружинистой, словно молоденькая берёзка. А своими огромными синими глазами хлопала так, как будто бы только что сбежала из какого-нибудь японского мультфильма, из тех, которые я смотрел в детстве. Как позволило рассмотреть освещение, дамочка была украшена лейтенантскими погонами.

– Возьми свои погоны, пока ещё курсант, – процедила сквозь зубы она и протянула мне знаки различия. «Ненавижу таких», – подумал я, приводя свою форму в порядок.

– Значит так. Слушай меня не просто внимательно, а так внимательно, как ты вообще никого не слушал в своей жизни. Сейчас мы идём с тобой на построение. Самое важное, ты должен твёрдо запомнить: что бы ты ни услышал, ты будешь кивать головой и молчать. Ещё раз: что бы тебе ни сказали, ты будешь слушать молча, кивать головой и не открывать своего собственного рта. Ясно? Я спрашиваю, ясно?

– Да.

– У… Так у тебя не только со слухом, но ещё и со зрением проблемы, курсант. Может, ещё здесь поваляешься, почитаешь про пиратов и заодно подлечишься, а?

– Так точно, ясно, товарищ лейтенант.

– Повтори, что ты должен делать на построении?

– Молчать и кивать головой независимо от того, что будет происходить вокруг.

– Верно. После будешь возмущаться, тебе будет предоставлена такая возможность. Пошли, и живее, мы опаздываем!

Покинув госпитальную систему, мы оказались в громадном, по меркам моего 72-го учебного центра, проходе карстовой пещеры. Я едва поспевал за своей юркой провожатой, каблуки которой только и успевали стучать по деревянному настилу мостика с поручнями, по которому мы шли. Я вертел головой из стороны в сторону. Пещера была превосходно освещена источниками света, большинство из них было жёлтого оттенка, но иногда попадались и голубого свечения.

До этого мне практически не приходилось бывать в естественных подземельях, и всё было для меня в диковинку: величественные сталактиты, свисающие то там, то здесь с потолка; сталагмиты, растущие прямо из пола, причудливые, но величественные декорации подсвеченной каменной породы вокруг. Одна картина сменяла другую, на нашем пути стали попадаться залы, которые мы быстро проходили, хотя была бы моя воля, я бы с удовольствием провёл бы здесь много времени в качестве туриста. Иногда мостик становился действительно мостиком, неожиданно взмывая на несколько метров вверх на поддерживающих его бетонных сваях.

В некоторых местах наш путь резко сужался, настолько, что до внутренностей породы ничего не стоило дотронуться рукой; кое-где на ней просматривались чудные наплывы, названия которых я не знал. Как и то, из чего состоит пол некоторых залов: из глины или песка породы? Одним словом, было интересно.

Спустя некоторое время, к счастью, потому что я успел довольно сильно устать и запыхаться, мы пришли в зал, в котором наш мостик превращался в своеобразный, если можно так, конечно, назвать, причал. Тот в свою очередь заканчивался рельсами; справа на нём был пульт с кнопками. Лейтенант подошла к нему и нажала на одну из них. Нам не пришлось долго ждать: прошло не более пяти минут, как послышался шум, и по узкоколейке подъехал малюсенький состав, своим внешним видом напоминавший элемент детского аттракциона. В переднем вагончике электровозика сидел машинист в шлеме и забавных защитных очках – верхних кабинок у вагонеток не было.

– Куар-Древо, Аркс! – прокричала ему офицер, на что он кивнул головой.

Мы сели в третью дековильку, всего вместе с водительским вагончиком их было четыре, и поехали. Вокруг был тот же пейзаж, но скорость и ветер в лицо делали происходящее перед глазами ещё более захватывающе интересным – наверное, это отразилось на моём лице, потому что девушка, посмотрев на него, презрительно хмыкнула.

После того как мы приехали и покинули наш транспорт, мной овладело какое-то странное, необъяснимое волнение. Смешно, пока ещё не понимал сам, чего, но я боялся. Теперь мы уже шли не по деревянным доскам мостика, а по булыжникам, которыми была вымощена пещера. Изменился и сам её характер, теперь это был не одинокий проход, а лабиринт, потому что ход, которым мы шли, периодически пересекали другие, поперечные, таким образом, постоянно образуя перекрёстки. Освещение здесь было ещё мощнее, чем раньше, настолько, что теперь было можно читать газету или разглядывать линии на своей руке.

Мы шли в одиночестве, и некоторое время я недоумевал, почему мы не повстречали никого из людей, потому что окружающий нас интерьер ясно говорил о том, что мы вряд ли находимся на каких-нибудь задворках данной подземной системы. Вскоре мне стало понятно, почему было так, а не иначе: просто любой город пустеет тогда, когда всё его население собирается на центральной площади.

Шагов за двадцать я понял, что ход, которым мы идём, заканчивается, и цель нашего маленького путешествия сейчас предстанет перед моими глазами. Когда это небольшое расстояние было преодолено, мне показалось, что всё это сон. Вот, ещё одно мгновение, и я проснусь… Громадный зал, в котором мы очутились, никак не хотел поддаваться ни воображению, ни всем тем представлениям, которые я накопил за всю свою жизнь о мире Подземья.

Если его ширина и длина имели вполне разумные пределы и исчислялись сотнями метров, то высота, как и пропасть, которая простиралась перед нашими ногами, казалось, не имели своих границ… Наполненный своим, пока ещё неведомым мне ритмом, который я был не в силах понять, но и не мог не ощутить, этот мир дышал жизнью. Как глиняный речной обрыв бывает усеян ласточкиными гнёздами, вся внутренняя поверхность, насколько хватало глаз, была испещрена отверстиями ходов. И не только ими.

Перемычки, надстройки самых немыслимых и вычурных конфигураций вперемешку с электрическими источниками света разных цветов. Несмотря на разнообразие, больше всего фонарей было с фиолетовым, синим и голубым свечением. Деревянные балки и мостики, бесстрашно бросавшие вызов высоте. Верёвочные лестницы, ржавые железные скобы, толстые канаты и ещё много чего сплеталось, в конечном счёте, в причудливую картину, которая, конечно же, не могла не поразить человека, смотревшего на неё впервые.

Очевидно, что проблем с количеством электрических генераторов и топливом для них, имевшим место в моём учебном центре, здесь не было, потому что, как я уже и говорил, отовсюду струились потоки света, отлично освещавшие всё вокруг. В первые мгновения глаза от непривычки немного зажмурились, но потом широко распахнулись, осматривая всё вокруг. Повторяю, что до этого никогда в мою голову и прийти не могло, что мир Подземья может быть столь величествен и красив.

Моя ведущая, ничтоже сумняшеся смело шагнула в пропасть, и… как ни в чём не бывало, смело зашагала по ней. Хотя я, конечно же, понимал, что она, как и большое количество собравшихся здесь людей, не парят по воздуху, а опираются ногами об пол, выполненный из прозрачного материала, как и перекрытия, на которых он лежал, но всё равно остановился, боясь сделать по нему свои первые шаги.

– Ты так и будешь там торчать? – обернулась ко мне конвоирша.

Одновременно прозвучала команда строиться, и люди, среди которых были не только мужчины, но и женщины, и подростки, правда, все как один одетые в военную форму самых различных образцов и комбинаций, начали быстро заполнять строй. Чувствуя, что спустя мгновение я получу нагоняй от лейтенанта, я, кривясь, начал с замиранием сердца идти.

Прозрачный пол, словно печная заслонка дымоход, делил пропасть на две половины, по окружности почти везде достигая до её краёв. Начав шагать, потому что не было другого выхода, спустя несколько метров я ощутил целую гамму самых разных чувств. Не так легко было в них разобраться: здесь был и леденящий душу страх, и просто неописуемый восторг, который вёл с собой за руку восхищение. Мозг пробуксовывал, не в силах понять, почему тело не падает в бездну, у которой даже не было видно дна.

За считанные секунды, как по волшебству, громадная беспорядочная людская масса приняла вид десятков, если не сотен, аккуратных коробок. Мы стояли в одной из них, я – во второй шеренге за узкой спиной моей ведущей. Некоторое время было уделено проверке наличия личного состава: в каждом подразделении своим командиром. Когда с этим было покончено, я обратил внимание на человека, гордо и независимо стоящего с правого бока строя.

С первого же взгляда было ясно, что это, несомненно, персона. Царственная осанка, горделивая посадка головы и поза, казалось, были продуманы самым тщательным образом. Немного выше среднего роста, он был широкоплеч, с волнистыми волосами, зачёсанными назад. Виски посеребрила седина, однако было трудно не споткнуться о выразительный взгляд, полный сарказма и безжалостности, глаз цвета небесной лазури, какой она обычно бывает перед грозой. Одет незнакомец был по самой шикарной военной моде: пятнистый лётный комок, синяя куртка ВВС и на ногах ботинки с боковой молнией.

Очень быстро установилась удивительная для такого количества людей идеальная тишина. Вальяжно стряхнув в сторону видимую безучастность, объект моего наблюдения собранно замаршировал в ответ на встречный строевой шаг мужчины, одетого в синий лётный костюм без куртки. Они приблизились друг к другу, и я в недоумении замер, понимая, что слова, сказанные ими, никак не могут достичь моих ушей из-за большого расстояния, которое нас разделяло. Я ошибался.

– Отставить! – прервал доклад незнакомец в куртке. – Встаньте в строй.

Эхо работало таким образом, что слова с силой громового раската разносились вокруг и ложились на нас как лавина.

– Значит так! – начал он, повернувшись к строю. – В то время как все мы работаем и достигаем результатов в стремлении к одной и единственной цели, в нашей среде находятся воистину выдающиеся идиоты, которые с лёгкостью ставят под угрозу не только свою собственную жизнь, но и наше с вами существование.

Он наклонил голову и повернул её в мою сторону. На мгновение мне показалось, что меня насквозь прожёг взгляд волшебного ока из фантастического фильма, который я когда-то смотрел в детстве.

– Выйди из строя на десять шагов, дорогой.

Несмотря на фактическую безобидность этих слов, фраза была пропитана ледяной иронией такой концентрации, что я невольно посочувствовал бедняге, попавшему под раздачу. Однако никто не выходил. Моя сопровождающая, хотя все вокруг, казалось, боялись моргать и дышать, обернулась и кивнула мне головой, указывая на противоположную часть прозрачного плаца. Сердце упало куда-то в область крестца и забилось так глухо, будто бы на него охотилось с десяток снежных барсов. Вслед за ним то, кому отдана команда, дошло и до меня.

Лейтенант строго по уставу освободила мне путь, и я с грехом пополам отмаршировал свои десять шагов и развернулся к строю. Естественно, на меня смотрели мириады глаз.

– Я хочу представить вам, – продолжал греметь голос, – курьера 210 тысяч 312-го тупика, который в нарушение всех, в том числе элементарных настолько, что о них знают даже дети, приказов и инструкций, решил наплевать на установленный к нам путь и пойти другим. Потому что этот самый другой путь якобы короче, быстрее и вообще лучше со всех сторон.

Я удивлённо захлопал глазами, но споткнулся о взгляд своего конвоира, напоминавший мне о том, что я обязан молчать.

– Я мог бы задать этому курсанту тривиальнейший вопрос о том, кто разрешил ему это сделать, но знаю, что не получу на него вразумительного ответа.

Под моими ногами была пропасть; прямо передо мной – океан глаз, как мне казалось, смотревших на меня с укором и презрением, хотя если бы я присмотрелся, то обнаружил бы, что это не так. А вокруг, многократно отражающийся от стен, гремел раскатами бичующий меня голос. Вскоре от всего этого мне стало дурно, и я понял, что в любое мгновение могу упасть в обморок.

– Встаньте в строй. Мартыненко, сразу же после построения – вдвоём ко мне!

– Так точно, товарищ командир! – звонко заорала моя сопровождающая.

Видимо, эхо действовало только тогда, когда человек стоял только в определённом месте или местах, если их было несколько. Вернувшись в строй с пылающим лицом, я старался прийти в себя после совершенно неожиданной и незаслуженной, по моему мнению, экзекуции. О чём речь шла дальше, я уже особо не следил, главное, что не обо мне.

После того как построение закончилось, я вплотную подошёл к своей наставнице. Та фыркнула и отвела глаза в сторону.

– Это что было? Какого чёрта? Какой ещё тупик?

– Тише, Митя, тише.

– Я не Митя.

– Поздно, будешь Митей. Пошли.

– Куда?

– К командиру.

– К этому что ли?

– Знаешь что? Захлопни свой рот и просто иди за мной!

Мы подошли к краю пола, и Мартыненко принялась ловко взбираться вверх по большим скобам, вбитым прямо в стену зала. Я последовал за ней. Метров через двенадцать мы достигли входа с деревянным настилом, выступающим наружу наподобие доски для прыжков в воду. На нём лейтенант остановилась.

– Устал?

– Нет.

– Я вижу. Передохни. Не то что бы, просто, если ты свалишься вниз, это мне доставит положительные эмоции только сначала.

– Да пошла ты, товарищ лейтенант.

– И тебе не хворать, – почему-то задорно сверкнула глазами она и зло улыбнулась.

После отдыха с помощью каната, прикреплённого к громадному штырю, вбитому несколькими метрами выше, мы перенеслись на другой настил, который был от нас шагах в шести-семи далее по горизонтали. Как и первый, он был сделан у входа в пещеру, но мы не вошли, а начали взбираться по верёвочной лестнице, которая была слева от него, вверх по стене.

Теперь мне не приходилось жаловаться на одиночество. Кругом была масса людей, торопящихся по своим делам. Кто-то шагал по прозрачному полу, другие исчезали или появлялись из ходов, некоторые использовали необычные приспособления для перемещения так же, как и мы.

Верёвочная лестница привела нас к пещере, в которую мы наконец-то вошли. Имевшая по обеим своим сторонам большое количество ответвлений, она постепенно расширялась и была неплохо освещена, но не электричеством, а факелами, в обилии торчащими из её стен. Пол был дощатым, а стены покрыты слоем влаги – возможно, из-за неё электричество сюда решили не проводить.

Здесь было много людей. После того как дошли до широкой части пещеры, я понял, почему. Это был тир. По обеим сторонам располагалось большое количество деревянных мишеней, по которым велась непрерывная стрельба из луков. Также метались ножи. Это было забавным; нас в моём учебном центре не учили подобным вещам.

Оставив стрелков позади, мы дошли до малюсенькой площади, от которой по её окружности начиналось несколько массивных галерей. Посередине был колодец, выложенный из булыжников, а около него – несколько человек, собравшихся для того, чтобы напиться. До сих пор я не видел никого, кто был бы одет в гражданку, за исключением, пожалуй, двух или трёх детей.

От колодца мы свернули налево в узенький и неприметный ход, в котором, кроме нас, никого не было.

– Подожди, – остановила меня Мартыненко.

– Что?

– Нет времени идти обычным путём, поэтому придётся надеть, – и она протянула мне чёрную повязку.

– Опять, – проворчал я, завязывая узлы у себя на голове.

После этого мой офицер взяла меня под руку и долго вела, подсказывая наличие ступенек и других препятствий на моём пути. Несколько раз слышался звук отпираемых и запираемых дверей. В основном мы постоянно поднимались вверх, но спуски, хоть и небольшие, были тоже.

Когда моя наставница развязала мне повязку, мы были уже не в пещере. Это был квадратный проход, сделанный или из камня, или из материала, который был мне незнаком. Пол состоял из небольших плит светло-серого цвета. Потолок был сделан из однородного серо-синего материала и был испещрён фиолетовыми и голубыми прожилками, из которых струился непонятной природы свет. Стены, сложенные из панелей тёмно-серой раскраски, через каждые три метра разделяли небольшие прямоугольные колонны такого же цвета.

Далее на нашем пути пару-тройку раз попадались поперечные коридоры – следовательно, это был лабиринт, а не отдельный ход. Скоро мы пришли к двери, которая была так похожа на обыкновенную панель, что я окончательно убедился в правильности моей догадки только тогда, когда она подтвердилась.

По бокам от неё стояли два сержанта.

– Клапан застегни, – презрительно бросила одному из них моя спутница, и так быстро что-то сделала правой рукой, что я не заметил что именно. От этого дверь плавно закатилась вверх, и мы вошли. Перед нами была узенькая и коротенькая лестница, ведущая вверх. Сверху падал свет, и слышались голоса. Панельная дверь закатилась на своё место без нашего участия; мы же поднялись наверх.

ГЛАВА II, в которой перед главным героем забрезжит слабый далёкий свет призрачной надежды

– Балдур-Кугут свободный город, – мрачно возразил человек, которого я, несомненно, где-то слышал раньше.

– Понимаешь, Андрюша, – вкрадчиво начал, постепенно повышая нотки голоса, хозяин кабинета, – мне на вашу свободу и самостоятельность чихать с высокой башни! Цена всей вашей независимости – мешок гнилой картошки, так своему тупому баламуту и передай! И все вот эти доводы, – интонация взвилась до высоты, способной прошибить потом кого угодно, – которые я сейчас от тебя слышал, по логике не представляют собой ровным счётом ничего!

«Онт», – беззвучно прошептал я губами, узнав в первом

собеседнике человека, который привёз меня больным в Южный крест. Что касается второго собеседника, то поносящие нас голоса всегда забываются нескоро.

Чувствуя, как с каждой секундой вокруг наэлектризовывается атмосфера, мы скромно ждали, пока на нас обратят внимание. Кабинет представлял собой необычное место, которое мне было невозможно ни с чем сравнить. Сзади нас была стена. Вместо остальных трёх прямо перед нашими глазами располагалась полукруглая перегородка из толстого прозрачного материала; из него же был пол, точно такой же, как и на плацу. Вся эта конструкция висела на потолке гигантского разлома, с которым я успел познакомиться на построении. И, как я думал, пропускала свет только в одну сторону, то есть снаружи была непрозрачна. Наверное, при других обстоятельствах меня бы занял на некоторое время открывавшийся сногсшибательный вид, но на сегодня мне было уже достаточно новых впечатлений.

По центру стоял громадный дубовый стол с резными горгульями на ножках; за ним и восседал на стуле человек, который с такой лёгкостью мог внушать людям подобие ужаса при самом обыкновенном общении. На его поверхности размешались кипы книг и бумаг, несколько наборников и тапиков, пара канделябров с горящими свечами, настольный компьютер и ноутбук, к которому был подключен дополнительный монитор.

Второй стол, как всегда бывает в кабинетах начальников, примыкал к первому. Это на его дальнем краю сидел тот самый онт, которого раньше я видел только сквозь толстую призму бреда. Этот человек был болезненно худощав, с тонкими и длинными ногами и руками (из-за чего, наверное, и почудился мне ожившим деревом), и был одет в странный гражданский костюм. Он имел густую высокую шевелюру, усы щёткой и круглые маленькие глаза, в данный момент упрямо блестевшие в такт тонким стиснутым губам.

Рядом с ним, как только я их узнал, моё сердце не выдержало и забилось, забыв про лимит эмоций на сегодня, сидели Завражный и Вавщик, насупившись, словно два молодых филина. За их спинами стояла буржуйка с разведённым внутри огнём и трубой, уходящей в потолок, а за ней открытая ширма, старое жёлтое кресло и зажжённый светильник. Ещё два точно таких же стояло по бокам от дубового стола, а за ним какие-то две непонятные железные штуки и стяг. Ещё справа от нас стояла кушетка, и ещё один, на этот раз обыкновенный письменный стол, заваленный бумагами. А слева – книжный шкаф со стоящими на нём тремя керосиновыми лампами.

Знамя заслуживает отдельного описания. На нём была очень искусно вышита стена из бурых булыжников, с золотым баннером вверху. Надпись на нём было невозможно прочесть из-за складок. По центру громадного зелёного дракона протыкал в ногу мечом, который держал в левой руке, воин, присевший на колено. Его костюм, состоящий из коричневых штанов, чёрных сапог и голубой рубахи, эффектно дополняла пурпурная мантия, развевающаяся позади. В правой руке был щит, которым он укрывался от пасти чудовища.

Наконец, в споре образовалась пауза, и человек за дубовым столом, цокая языком, воззрился на нас с таким видом, как будто бы видел впервые в жизни. Лейтенант вытянулась в струнку и толкнула меня локтем под рёбра:

– Товарищ полковник, лейтенант Мартыненко по Вашему приказанию прибыла!

– Товарищ полковник, курсант Гарвий по Вашему приказанию прибыл!

– Сколько раз я сегодня, Андрюша, говорил тебе о том, – от нас снова отвернулись, – что мы сможем обойтись без ваших поставок. Мы наладим, точнее, увеличим существующий товарооборот, да мало ли с кем, с тем же Радужем – и прекрасно проживём без вас.

– Это третий, Александр Владимирович, – ответил ему его собеседник.

– Так почему же свободный город Балдур-Кугут позволяет себе так относиться к нашим договорённостям, а вернее, к собственным обязательствам, в то время как Южный крест в точности исполняет свои? – полковник привстал за столом, опершись об его поверхность руками.

Глаза у его оппонента округлились до предела и испуганно таращились по сторонам, как будто бы в поисках поддержки. Мои бывшие проводники тем временем сосредоточенно изучали состояние ногтей на руках, устремив взгляды вниз. Наконец он произнёс:

– Но… в конце концов, Александр Владимирович, свободный город Балдур-Кугут выполнил… основную часть своих обязательств.

– Как, Андрюша, я спрашиваю тебя, как он их выполнил? Случайно? Посмотри на своих сопляков. Это те самые лучшие проводники, которых ты мне обещал? Это у тебя называется самые лучшие? Ты прекрасно знал, – голос хозяина кабинета снова стал тихим, но настолько ледяным, что, казалось, ещё немного, и прозрачный пол полопается как лёд на речке весной, – насколько была важна для меня, для всех нас эта операция, и всё равно послал на неё детей?

– Александр Владимирович…

– Зная, как удалось Альянсу схватить нас за горло?

– Но они… действительно…

– Лучше помолчите! – вставила Мартыненко.

– Алина, родная, а тебе кто давал слово, а?

– Товарищ полковник, я просто хотела…

– Да я не спрашиваю тебя, что ты хотела! Не дай Бог, если это когда-нибудь повторится, да ещё и при посторонних! Или ты не знала, что влезать в чужой разговор, тем более старших и по возрасту, и по званию, в высшей степени некрасиво? Вон.

– Есть.

После щелчка закрывшейся двери полковник сел обратно и продолжил:

– Нам нужен проводник.

– Хорошо, Александр Владимирович, я поговорю с вождём, и…

– Андрюша, нет времени на длительные переговоры. Вам известна наша беда!

– И мы не собираемся наживаться на ней… По крайней мере, больше чем обычно.

– Я надеюсь, – ответил хозяин кабинета и нажал на кнопку на своём столе.

– Лейтенант, отведите господина Демидченко в его апартаменты, – отдал он приказ мгновенно появившейся Мартыненко.

После того как они ушли, центр тяжести разговора переместился на меня.

– За последние годы я видел много идиотизма. И до Великого Исхода тоже. Например, – полковник соединил пальцы своих рук, – я видел, как в стельку пьяный техник заправлял самолёт. Ну да неважно. Сознаёшь, что наделал? Это, – он указал кивком головы на ребят, – дети. На самом деле главным был ты. Гарвий, тебя зачем послали?

Воцарилось молчание. Егор с Сергеем, судя по наклону их туловищ, закончили с изучением ногтей пальцев рук и приступили к ногтям на ногах. Хочешь не хочешь, а надо было отвечать. Я сжался и выдохнул:

– Товарищ полковник, где она?!

Бури не последовало. Единственное, что произошло: мои бывшие проводники удивлённо подняли головы и осмелились на меня посмотреть. Пауза длилась долго, и я был готов вытерпеть любой крик, только чтобы она закончилась.

– Присядь, Гарвий.

Я воспользовался приглашением. Мой собеседник, положив свой подбородок на подставку из рук, долго молча смотрел на меня, пока, наконец, не откинулся назад. Почему-то он выглядел удовлетворённым.

– Превосходно! – сказал он и снова нажал кнопку, после чего обратился ко мне:

– Во всяком случае, не у нас.

Вошла Мартыненко.

– Ты ещё не ушла?

– Не успела, товарищ полковник.

– Алина, пусть ребята подождут под дверью.

– Есть.

– Итак, – продолжил он после того, как мы остались в кабинете одни, и я почувствовал себя совсем одиноко, – ты позволил себе вступить в связь с офицером противника. Так?

В ответ я насупился и молчал.

– Так или не так, чёрт возьми? Должен чувствовать, куда я веду!

– Так точно.

– Во время крайне, я подчёркиваю, крайне ответственной миссии, к которой тебя только подготавливали уйму времени. Безусловно, само по себе то, что тебя выбрала Марина, значит многое, после этого тем более непонятно, как вообще могло произойти то, что произошло. Как, Гарвий?

Я молчал.

– Ты вообще осознаёшь, чем следует поставить точку в этой истории? Что по факту должно быть расследование и самый настоящий трибунал? Что всё это с лёгкостью в любой момент можно расценить как предательство? Да, мы знаем, что у тебя хватило ума не говорить ей, куда ты едешь, скажи спасибо своим смышленым проводникам, им незачем врать… Но только из-за своих, не окажись она так благородна, желаний, – его голос повысился, а зрачки глаз сузились, – ты мог пустить псу под хвост всё то, что мы уже сделали для того, чтобы достигнуть нашей цели!..

Воцарилась тишина, изредка разбавляемая звуками, которым удалось проникнуть сквозь толщину прозрачного материала снизу, где кипела жизнь.

– Слава Богу, этого не произошло. Но только по чистой случайности не произошло!

– Виноват, товарищ полковник. Вы правы, так было нельзя. Но по-другому тоже не я мог.

– То есть, всё не просто так?

В ответ я молчал.

– А по-моему, конечно же, просто так! Или ты хочешь сказать, что тебе не всё равно, что с ней сейчас происходит, кто она вообще и чем живёт? Может, ещё с её родителями познакомиться желаешь? И, конечно же, считаешь, что знаешь, что в её сердце, и в какой, в конце концов, день она родилась?

– Первого июня, – ответил я.

– Первого июня, – повторил Александр Владимирович, и неожиданно подобие полуулыбки удивления посетило его лицо, – хм. День защиты детей?

– Простите, день чего, товарищ полковник?

– Ничего. Не защитили.

Он снова задумался.

– И ты хочешь её найти?

– Да, даже если на это придётся потратить всю мою жизнь! – вырвалось у меня.

– Что ж, в таком случае слушай меня внимательно и запоминай.

– Для всех ты прибыл из Богом забытого тупика, которого в действительности вообще не существует. Его номер – 210 312. Повтори.

– 210 312.

– Запомнил? Если сомневаешься, вот ручка и бумага, запиши.

– Готово.

– Хорошо. Никому, никому ты не должен говорить, кто ты на самом деле. Ни Мартыненко, ни Корнышевой, никому другому. Эти два желторотых окурка, понятное дело, всё знают и так. Ясно?