2
На левом запястье Матвея жили электронные часы. С живым холестерином внутри, что складывался к прямоугольные цифры заново каждую секунду. Происходило это с лёгким вздрагиванием цифр. Иногда бодрым и задорным, иногда психованно-нервным. Всё зависело от настроения хозяина часов. Сослуживцы не понимали раритет, не знали того, что это знаменитые пятьдесят лет назад, японские электронные часы, одни из первых на планете. Матвей не обижался. Сейчас, во времена реплик и фейков, одного взгляда недостаточно чтобы оценить вещь. Нужен поиск в интернете, совещание на форуме, экспертиза искусственного интеллекта, нейросети Яндекс на худой конец, а всего этого в лесу не было. Были лишь сослуживцы, не замечавшие ценность наручных часов. Вставал Матвей по ним же, ровно в шесть. Пытался встать. Но так был устроен его мир в те дни, что как бы он не старался, как бы не планировал утро, первый взгляд, что попадал на циферблат, видел на нём 06:06. Это была какая-то мистика. Двойные цифры поджидали Матвея. И происходило это независимо от биологического времени. Например, через секунду после будильника на шесть, Матвей стремительно смотрел на руку, но там было снова 06:06. Или иная ситуация. Поднимался Матвей, опорожнялся, подпоясывался, шнуровался и облачался. Выходил наружу, брал сухой паёк и садился в трактор. Клал руки на руль, уверенный, что прошло от подъёма если не полчаса, то четверть минимум. Рукав задирался, обнажая часы. И нет. Снова 06:06. Матвей выдыхал. Протяжно и безропотно. Включал зажигание и приступал к первой своей смене. Не завтракая. Не оценивая мир свежим новым утренним умом. Огибал трактором палатки с одним целлофановым окошком, без опции тёплого пола, брал вправо и жал на газ.
Трактор, что вовсе, разумеется, был не трактор, Матвей вёл по просеке к полю. Там тормозил в новом, относительно вчера, месте. Спрыгивал и брал лопату и мешки. Начинал прохаживаться спиралью вокруг трактора и ботинком поддевал то, что казалось интересным. Трактор другие называли тачанкой, третьи катафалком, кто-то шутливый ладьёй. А была это всего лишь гусеничная низкая машинка, напоминающая снегоход, летний вариант, с прицепом. Шумела мало, работала на 92-м бензине. Потихоньку наполнялась трупами и затем с натугой отползала к просеке. Там воз сортировали, перегружали, мыли прицеп, иногда заправляли. В это время Матвей завтракал. Но сейчас, пока ещё, до отхода к лесу, к своим палаткам, было далеко. В низком тумане, по колено в росе, озябший, Матвей ходил с лопатой и выискивал торчащие из земли части людей. Обычно не ранее 07:07 он находил первую ногу. Отчего-то ноги были чаще рук. Вероятно, от того, что они крупнее и занимают в поле зрения больше места. Важно было не совершать лишней работы. Не все части ног ли, рук, следовало грузить в прицеп. Матвей разгребал землю, спускался в окоп или руками откидывал порванное дерево, ветви, разбирался какая на тех ногах форма. В случае отечественного варианта или неясного, приходилось грузить. Если был чётко виден НАТОвский вариант, и никто рядом не подсматривал за трудоднём Матвея, то такую находку он закидывал землёй сверху и пропускал. Это было можно. Это было по предписанию. К лагерю отвозили только своих. Смена проходила неспешно, каждый день в новом квадрате и всегда была успешной. Трактор не ездил пустым. В самый неудачный день, Матвей привозил хотя бы оружие, документы и одну ногу. В лучшие дни – были целые тела, с погонами, рациями и лопатами. Последние оказались наиболее точным индикатором числа тел. Поскольку количество конечностей не сходилось с количеством пропавших и убитых, рации были не у всех, оружием некоторые трупы были просто перегружены. Лопата оставалась единственным надёжным критерием. Сколько найдено лопат, столько и есть тел. Никто лишнюю лопату с собой не унёс и в то же время, ради необходимости окапываться, она была у каждого, независимо от звания и функционала в бою. Рост числа найденных лопат или его снижение предсказывали объём работы на следующие один-два дня. Корреляция была настолько точной, что Матвей пристёгивал второй прицеп при нахождении накануне четырёх и более лопат и отстёгивал при трёх. Такой подход позволял оптимизировать число рейсов на тракторе и экономить бензин. Однако злым роком над всем этим висели часы на браслете. Как бы Матвей не улучшал процесс работы в поле, какие бы индикаторы не использовал, работу он завершал одинаково в 11:11. На то была одна простая причина. Его командир считал, что раньше возвращаться не нужно. Матвей должен был колесить хоть с пустым прицепом, но не сидеть в палатке и не объяснять, как число лопат связано с числом ног. Удивительно, но формула была – одна найденная лопата равна 1,6 ноги. Именно об этом командир слышать не желал и посылал в рейс Матвея до секунды, когда японские часы не станут единичками-заборчиком на запястье как строй из четырёх палочек.
Вторая смена шла за поздним завтраком и состояла в переезде на грузовой машине к полю с клевером и борщевиком. Там Матвей вместе с сослуживцами, неизменно в 13:13, продолжали кем-то до них начатую работу по рытью траншей. Эти ямы, их соединяющие ходы, три, четыре ряда зигзаговидных окопов всё углублялись и вились по огромному полю. То была запасная линия на случай отступления частей, что ушли вперёд и отзывались выстрелами орудий где-то за деревней на закате. Части эти всё никак не отступали, но приказа отменять рытьё не было. Все сорок человек, ежедневно улучшали сеть земляных тоннелей. Матвей рыть не умел. Дело это не любил. Но день за днём как-то сами руки привыкли, ноги привыкли, спина смирилась. Очень радовался он, когда прилетали посмотреть на их работу дроны. В такие, частые кстати минуты, раздавалась команда рассредоточиться. Все расходились так, чтобы не стоять рядом. Хотя бы пятьдесят метров следовало соблюдать от товарища. Матвей обычно стоял у какой-нибудь молодой берёзы, что начинала захватывать давно не паханное поле. Все перекрикивались и курили. Дроны висели и пикировали, но не сбрасывали гранаты, поскольку им не велено бросать на одного солдата. Неэкономно. Повисев минут пятнадцать и не обнаружив даже парочку курильщиков рядом, дроны возвращались ничего не сбросив. Сорок лопат и пока ещё восемьдесят ног возвращались к труду. Матвей отвлекался, рассматривая корешки, шнурки, грибы, редко какую-то проволоку, что попадалась в свежей канаве. Вторая смена была самой тяжёлой, под солнцем или дождём, на виду у командира и людей. Матвей не любил такой публичный труд. Копал он хуже всех и не верил, что они делают полезное дело. Придут ли на позиции какие-то бойцы, не придут, скажут спасибо, не скажут, того никто не знал.