Ява
Tekst25
Наташа читала книгу в кресле. Сестренка Валеры, не снимая школьной формы, делала уроки в своей комнате.
– Марина, пойдём, прогуляемся. В магазин зайдём. Чего-нибудь вкусненького купим.
– Сейчас, только несколько минуточек. Вот зараза.
– Что у тебя там? Что-то не получается? – женщина отложила книгу на журнальный столик и встала. Она вошла к золовке. Девчонка сидела коленками на стуле, наклонившись над листом ватмана. – И что у тебя не получается? Помочь?
– У нашей классной день рождения. Мы решили ей подарок сделать. Вот мне досталось оформить поздравительную стенгазету.
– Так чего молчишь? Мы с твоим братом этих газет великое множество в техникуме сделали. На каждый праздничный случай, юбилей или просто с юмором или иронией. Для всяких конкурсов и дискотек. Тебе Валера рассказывал, что мы два кабинета оформляли сами?
– Нет, не говорил. А как? Какие?
– Он рисовал писателей и поэтов, а я расписывала плакаты их высказываниями. Это когда мы оформляли класс литературы и русского языка. А в аудитории английского Валерка рисовал портреты Британских знаменитостей. Потом выводил контуры пейзажей Лондона на фанере, и мы вместе выжигали их. Он выбрал две достопримечательности столицы Англии – Биг-Бен и Тауэрский мост.
– Ого! Я и не знала? А чем вы рисовали?
– Чёрной тушью. Знаешь, как здорово смотрелись такие картины и тексты на белом фоне? Такой контраст. Ну, давай посмотрим, чем я могу тебе помочь.
– Да я практически всё сделала, ну, в смысле, нарисовала простым карандашом. Разбила колонки и наметила места для фотографий одноклассников. Разукрашивать боюсь. И почерк у меня некрасивый. Ой, а может, ты мне напишешь стихи и поздравления?
– Хорошо. И вместе поработаем красками и фломастерами. Только давай сходим в магазин. Для тебя отдых. Я подышу свежим воздухом. Скоро родители приедут, а мы ничего к чаю не купили… заниматься выпечкой поздно. Знаешь, мы, наверно, завтра яблочный пирог сделаем? Хочешь?
– Конечно, хочу. Иди, одевайся, я тоже переоденусь.
Они смотрелись как две сестрички. Шли по улице и о чём-то разговаривали. В кондитерском отделе приобрели шоколадный рулет и заварные пирожные. Каждому по два. Вышли из магазина и не спеша пошли обратно.
– Наташа, а ты по братику сильно скучаешь?
– Не знаю. Мне вместе с вами хорошо и спокойно. Если бы одна была, то, скорее бы, скучала. Не трави душу. Давай сменим тему.
– Вот, когда вы оформили кабинеты…
– Ну?!
– А вас как-то поощрили?
– Конечно. За литературный кабинет нам выдали премию. Каждому по сорок восемь рублей, это размер нашей стипендии был. А за класс иностранных языков Валера вместо заслуженной тройки получил пятёрку по английскому.
– Папа с мамой им гордятся. Когда вы получали дипломы, отец меня прямо замучил: «бери пример с брата», «вот как надо учиться», «теперь тебе нельзя ударить лицом в грязь» и всё такое. Достал. Знаешь, как он хвастался перед соседями? Это он сейчас так, а, когда брат закончил восьмой класс с тройками… Ой-ой-ой! Слышала бы ты, как он кричал. Даже собирался твоего мужа из дому выгнать.
За разговорами они подошли к подъезду. Поднимаясь на свой этаж, в почтовом ящике увидели газеты. Маринка подскочила и потянула их вверх. Что-то полетело на ступеньки.
– Держи. Это конверт, – вскрикнула Наталья.
– Точно. Ой, письмо от нашего солдатика! Первое! – подняв бумажный пакетик и прочитав его лицевую сторону, радостно закричала девушка. – Пошли скорее в квартиру.
Скинув туфельки и побросав авоськи с продуктами на кухне, девчонки тут же присели на стулья перед окошком. Молодая женщина быстро надорвала конверт и извлекла сложенный вдвое листок бумаги. Начала жадно читать.
– Ну, так нечестно, я тоже хочу. А мне не видно, – запричитала Марина.
– Ой, давай я вслух…
– Ага!
– «Здравствуйте, мои дорогие мама, папа, сестрёнка и любимая жена! Сегодня идёт второй день моей службы. Я в Хабаровске. Только не в самом городе, а, в нескольких километрах от него. Сколько точно не знаю. Наша часть стоит далеко от населенных пунктов, поэтому здесь на территории все живут вместе: и солдаты, и офицеры. Только мы в казармах, а командиры в многоэтажных домах. Сейчас я в учебной роте. С Камчатки нас девять человек. Командование хорошее и заботливое. Дедовщины нет. Вот сегодня замполит увидел, что мы сидим, скучаем без дела, и предложил написать письма. Дал нам ручки, тетрадки и разрешил заниматься своими делами в Ленинской комнате. Погода тёплая. Днём двадцать пять. Здесь всё давно распустилось и цветёт. Кормят нас, как на убой. Боюсь, что за два года стану очень толстым и некрасивым. Как вы живёте? Всё ли у вас хорошо? Пишите. Обратный адрес на конверте. Папа, не забудь, пожалуйста, устроить мою супругу, как обещал, чтобы в декрет ушла нормально, получала денежки по уходу за ребёнком. Хоть какое-то подспорье. Спасибо. До свидания. Всех крепко обнимаю и нежно целую. Всё, пора бежать. Служба», – невестка закончила читать и посмотрела на сестру мужа.
– А теперь я вслух прочитаю, а ты послушаешь!
– На! – улыбнулась Наташа, и передала письмо.
Золовка протараторила, как швейная машинка. Посмотрев на молодую женщину, она собиралась читать в третий раз:
– Пойдём газету делать, а после начнём ответ писать. Мама с Владимиром Леонтьевичем приедут и допишут.
– Скажи, а почему ты свекровь мамой называешь, а папу по имени и отчеству?
– Не знаю, – пожала плечами Наталья. – Пошли. Родители приедут, и не будет времени делать поздравление для учительницы.
Настроение было отличное. Творческий процесс спорился. Ученица разукрашивала карандашом, а жена брата переписывала с листочка в колонки стихи и поздравления одноклассников. Газета была готова, когда на лист ватмана, на свободное место, была приклеена любительская фотография школьников. Наташа внимательно посмотрела на их лица и, глядя на Маринку, заулыбалась.
– Чего? – недоумённо спросила девчонка.
– Ничего. Если я правильно понимаю, вот этого мальчика Валерий называет кучерявым? – она показала на фотографию.
Девушка утвердительно качнула головой.
– Ты чего краснеешь, дурёха? А-а-а, понятно. Нравится?
– Нет.
– Любовь. Ах ты, ласточка ранняя. Хорошо! Это будет нашей тайной. Ладно?
– Только маме ничего не говори, а то начнёт учить…
– Я же сказала, что это наш секрет. Сколько времени?
– Без пятнадцати семь.
– Ого, скоро родители приедут. Пошли готовить ужин. Заодно и подумаем, что в ответе напишем. Надо что-то весёлое и доброе, а то он начнёт всякое выдумывать и переживать.
– Мы расскажем ему о моей учёбе. О том, что у нас всё хорошо. Ну, ещё чего-нибудь о погоде, природе… Слушай, а за неделю-то ничего не произошло, – по-взрослому рассуждала Марина, помогая на кухне.
За семейным ужином несколько раз перечитали письмо от солдата. Тут же сочиняли ответ. Когда он был готов, перечитывая, внимательно слушая папины комментарии. Подписали конверт и поручили дочери утром, по дороге в школу, опустить его в почтовый ящик.
– А знаешь, Наташенька, я ведь сыну действительно обещал устроить тебя на работу. Разговор на эту тему не возникал. Наверно, ещё рано… Поэтому я молчал на этой неделе, хотя присмотрел несколько вариантов. Первый денежный, но далеко от дома. У нас на комбинате. Здесь надо смотреть трезво. Если поломается машина, ездить придётся на автобусе, а с нашими давками мы с Ниной за тебя переживать будем. Второй вариант рядом с домом, но не очень денежный. Есть средний вариант. Рядом с автостанцией в Елизово. Относительно денежная должность – неплохой оклад. Но работа не по специальности, хотя… там тоже продукты питания. И, честно говоря, немного нервная.
– Владимир Леонтьевич, вы меня заинтриговали средним вариантом.
– Промежуточное решение принято. Как говорит Михаил Сергеевич: «Консенсус достигнут, товарищи!».
– А всё-таки, что за работа?
– Хорошая. Приемщицей в заготовительной конторе. Скоро черемша и папоротник пойдут. Потом ягода разная. К осени грибы, картошка, капуста, морковка…
– А чем же она нервная?
– Тем, что любая работа с людьми такая. Если согласная, тогда завтра с утра едем вместе. Я тебя завезу и познакомлю с председателем. Очень милая женщина. Наша землячка. Если нет желания, тогда не поедем.
– Конечно, хочет, – улыбнулась Нина Николаевна. – Тут тебе и больничный, и отпуск, и послеродовые. Оплачивается уход за ребёнком до полутора лет, стаж. Так что, дочка… Хотя бы месяца два или три поработаешь и уйдёшь в декретный.
– Я только «За!». Да и вам полегче будет. На вашей шее сидеть не буду.
– Ну и ладненько. Тогда завтра утречком всё пешим на месте, – сказал Яванский-старший.
– Конечно. А чем вы сегодня занимались? – спросила свекровь.
Родителям было неприятно заводить разговор о трудоустройстве невестки. Их всё устраивало, как есть. И если бы Валера не обозначил эту тему в своём послании, они и не начинали рассматривать варианты. Получалось так, что выгоняют будущую мамочку работать, считая её нахлебницей.
Маринка тараторила, рассказывая, как они с Наташей делали стенгазету ко дню рождения классной руководительницы. Мама с папой слушали, улыбались, а мысли всё возвращались к неприятному разговору.
26
Прошёл месяц «карантина» и курса молодого бойца. Повзводно и в составе всей роты отработали движение в колонне. Каждый взвод разучил строевую песню. Уже громогласно и чётко приветствовали офицеров. Отработали и отточили движения строевым шагом, выход из строя и постановку обратно. Подход и отход от офицера. Доклад. И много армейских премудростей, в том числе с боевым оружием. Наизусть, да так, что в любое время дня и ночи от зубов отскакивали, разучили Гимн СССР, Присягу и столь необходимые в армии обязанности дневальных, дежурных, караульных и часовых из воинских Уставов.
Парадное обмундирование подогнано под каждого владельца. Ещё бы, в торжественный день в части день открытых дверей для родителей, родственников, близких, друзей и знакомых. Дата назначена заблаговременно. Практически каждая семья, чей сын находился в учебной роте, получила приглашение. Конечно, далеко не все могли приехать, но главное – внимание и уважение к людям, чьи ребята несут службу в Советской Армии.
Несмотря на присягу, начало нового дня ничем не отличалось от всех предшествовавших. Подъём в шесть тридцать. Зарядка. Наведение порядка. Время на личную гигиену. Утренняя поверка и осмотр. Завтрак, а с его окончанием менялся привычный распорядок.
Каждый был занят собой. Убирались последние огрехи. Одни подравнивали уже слегка отросшие волосы. Другие драили и без того до блеска начищенные сапоги. Кто-то натирал до зеркального отражения бляхи. Где-то в укромных местечках казарменного расположения, так, чтобы не видели сержанты, отбивались фуражки. Им придавался более невообразимый вид: менялись, растягивались и оттягивались пружины, чтобы придать лёгкую волнообразную форму. Оттирались и полировались поверхности белых ремней.
– Рота! Строиться! – дневальными заступили сержанты.
– Сейчас надеваем парадную форму. Через пятнадцать минут быть готовыми повзводно к получению оружия, – сделал общее сообщение старшина. – Разойдись!
Парадка преобразила вчерашних новобранцев, и придавала серьёзность молодым ребятам. Жеволудов выдал каждому белые перчатки.
– Первый взвод! Возле оружейной комнаты… для получения оружия… Строиться!
– Второй…! Возле оружейной комна…
– Третий…!
Автоматы уже заранее были закреплены и их номера прописаны в военных билетах. Курсанты получили оружие.
– Рота! Для торжественного принятия присяги! Выходи на улицу строиться!
В стороне от плаца, стояли немногочисленные родственники. Они махали выходящим из казарменного расположения курсантам. Ребята узнавали любимые лица, улыбались и отвечали на приветствия. Валерка с грустью посмотрел на чужих родственников. Он знал, что к нему никто не приедет. Далеко, да и дорого. Вот и весь сказ. Где-то в душе он очень завидовал сослуживцам, чьи родные, всё же приехали поддержать и поздравить сыновей. У Явы ныла душа, но внешне он старался этого не показывать.
По случаю принятия военной Присяги учебная рота повзводно была построена вдоль казармы. Перед каждым взводом стоял стол. На нём лежал папка красного цвета с текстом. За столом стоял командир взвода и его заместитель, который громко и четко выкрикивал фамилию:
– Рядовой Яванский! – наконец-то дошла очередь до Валерия.
Пот ручьями стекал под формой. Жара невыносимая. Скорее бы в прохладу.
– Я!
– Для торжественного принятия Присяги на верность Союзу Советских
Социалистических Республик выйти из строя!
– Есть! – чеканя шаг, он подошёл к командиру и доложил о прибытии.
Взяв папку, развернулся лицом к строю. Висящий на груди автомат мешал. Раскрыв текст, он начал читать отрывисто, чётко и громко:
– Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик Яванский Валерий Владимирович, принимаю присягу и торжественно клянусь. Быть…
Закончив, он развернулся лицом к офицеру, положил папку на стол и расписался в ведомости.
– Встать в строй!
– Есть! – так же чётко и красиво строевым шагом рядовой вернулся на своё место.
Сегодня молодое пополнение стало полноправными солдатами Советской Армии. Торжественным маршем с песней учебка прошла по плацу. От переполняющей радости третий взвод орал, хотя и выдерживал мелодию: «Лишь только через две. Через две весны. Через две. Через две зимы. Отслужу, отслужу как надо и вернусь».
Сдали оружие, расставив его по местам в пирамидах оружейной комнаты. Отделениями входили в Ленинскую комнату, где приезжий специалист фотографировал каждого в отдельности. Наконец-то получили разрешение переодеться. После обеда – личное время. Кто-то писал письма домой. Другие смотрели телевизор. Немногие читали книги и журналы. Те, к кому приехали родные и близкие, гуляли по части, ожидая увольнительные.
В течение дня каждый курсант первый раз попал в солдатскую лавку, где с товарищами испили сок с пирожными, наелись конфет. Как-то и откуда-то повелось, что все военные сладкоежки, истосковавшиеся за месяц по гражданской жизни вдвойне. После шестнадцати часов вся рота, не считая счастливчиков, находящихся за пределами части, сидела в клубе на просмотре художественной киноленты. После вечерней поверки сразу легли спать. И никаких тренировок и лишних команд, кроме одной: «Отбой!».
Жизнь покатилась в новом русле. Прибавились наряды по столовой, штабу и контрольно-пропускному пункту. Со Славой Мишиным случился небольшой конфуз. После «тумбочки» его ноги, «истосковавшиеся по свободе», разбухли до такой степени, что пришлось разрезать сапоги. Не достояв положенных суток, парень в сопровождении сослуживцев отправился в санчасть.
Пробыв там некоторое время, он вернулся счастливейшим человеком, несмотря на перебинтованные ступни. Ещё бы, его освободили от строевой подготовки и наряда по роте. «Лафа» продлилась два дня. На очередной утренней поверке старший прапорщик Жеволудов зачитал список заступающих в большой наряд. Двое из отделения водителей попали «на тумбочку», а остальные семь, в том числе и Слава, в первый раз шли нести службу в столовую. К этому готовиться особенно не надо. Чем грязнее подменное обмундирование, тем лучше. Пришивать, подшивать и гладить ничего не требовалось. Благодать. Время, отведённое перед нарядом для отдыха, использовалось в полном объёме на «богатырский» сон. Идущие на работы в столовую на большой развод не приглашались.
Ровно в восемнадцать часов семь камчадалов во главе с сержантом прибыли к месту несения службы.
– Во время приема-сдачи дежурства, – начался инструктаж, – проверяется чистота рабочих и подсобных помещений, наличие и целостность тарелок, кружек, вилок и ложек, а также разносов и иной кухонной утвари, также иного столового имущества. Слушай мою команду! Баринов!
– Я!
– Головка от патефона! Принимаешь ложки и вилки! Панов!
– Я!
– Штопор тебе в глотку! Принимаешь глубокие тарелки и кружки! Тершин!
– Я!
– Гроза морей и океанов! Принимаешь мелкие тарелки и разносы! Худый!
– Я!
– Толстею на глазах! Порядок и наличие закрепленного инвентаря в разделочном и овощном цехах! Райский!
– Я!
– Из рая в ад! Порядок и наличие инвентаря варочного цеха! Мишин!
– Я, – слегка уныло отозвался Слава.
– «Самострелов» нам не надо. Но куда же от тебя денешься, изнеженный ты наш. Принимаешь хлеборезку и порядок в столовом зале. Яванский!
– Я!
– Точно, ты… порядок в моечном цехе. А там посмотрим, может, кому помощь, какая понадобится. Одним словом, на подхвате. Ясно?
– Так точно! – гаркнули курсанты.
– К принятию наряда приступить!
Хорошо сказать да сделать сложно, а как принимать у сдающей «команды», когда в её состав входят одни «дедушки» боевой роты? Они сидели, развалившись на стульях в столовом зале. Смотрели на прибывших и довольно улыбались, разинув «акульи» пасти. Ещё бы такая шара привалила. Наряд принимали «салаги».
Сдающие и принимающие рассыпались по своим участкам, кто за что назначен ответственным. И началось сотрясание воздуха, перемалывание словес, а кое-где слышались приглушенные тупые удары.
– Ты чего, баран? Тебе вилок не хватает? Пересчитывай. Сам «дедушка» их перебирал, всё на месте было. Ну? Что, опять не все? Сколько? Иди сюда, – сыплется серия точных ударов по корпусу. – Пересчитывай по кучкам. Так. И? Всё точно? Я же тебе говорил. Товарищ прапорщик, вилки сдал. Так точно, все.
Что сдавалось поштучно, выглядело аналогично. Порядок в цехах и помещениях принимался немного иначе.
– Где, говоришь, грязно? Смотри, точно за котлами. Ай-ай-ай! Молодец, заметил, а до тебя никто не увидел… Интересно, кто будет убирать? Наверное, повар. Яша, иди сюда, – вышел солдат в белом халате и шапочке.
Наверное, это был штучный экземпляр малочисленных народов Севера. Детина ростом под два метра и необъятных размеров. Если с кем сравнивать, так только с борцами сумо, слегка недокормленными.
– Чего? – спросил он отрывисто утробным голосом. Вопрос чётко отражал и внутренний мир его владельца, и интеллект.
– Тут вот это «мясо» утверждает, что ты должен помыть за котлами. Намусорил повар, так пусть и шуршит. Представляешь… какая на-а-агло-о-ость?
– Чё?
– То! Что, не услышал?
– Я не понял, ты чего? Нюх потерял? Так это поправимо, – и он начал движение в сторону курсанта.
– Я… я…. Я-а-а, – сглотнул Райский и, не шелохнувшись, смотрел на надвигающуюся сопку.
Старослужащий отошёл в сторону. Подошедшая туша животом придавила Виталика к паровому котлу. Короткие ручонки Яши стали монотонно и размерено наносить удары. Задыхающийся «салага» даже не трепыхался. Зато подстрекатель, наблюдавший за картиной истязания, заливался смехом.
– Ладно, хватит с него. Отпусти. Кто должен наводить порядок за баками? Не знаешь? Да он издевается над нами. Можно, я его разочек, а? – повар кивнул, а «дедушка» впечатал кулак в грудную клетку солдата. – Тебе на пальцах объяснить? Тряпка и швабра во-о-о-он, в углу стоят. Ведро с водой принесёшь из мойки. Дерзай, баран.
27
Закончив приём наряда, в более спокойной обстановке, водители делились своими впечатлениями о заступлении на дежурство. В одном сошлись все, наверное, было бы лучше, если на груди каждому носить что-то вроде мишени, а то некоторые «дедушки» промазывали и попадали в солнечное сплетение. Больно.
Старший расставил всех по рабочим местам. Объяснил, кто, что должен делать. До ужина осталось совершить ещё одну процедуру – доставить продукты для приготовления завтрака, обеда и ужина на следующий день. Взяли мешки и огромных размеров глубокие носилки. Отправились на продовольственный склад и овощехранилище. Пищевые товары были разнообразные, но всё больше консервированные, маринованные, солёные. Батоны – и те были спиртовые. В большом погребе стояла невыносимая вонь от сгнивших корнеплодов урожая прошлого года. Кое-где просматривалась достаточно здоровая и чистая картошка, свёкла и морковь. Но это не про желудки рядового и сержантского состава, которые должны перерабатывать даже гвозди.
Прошли мимо «здоровой и вкусной пищи» вглубь подвала. Здесь справа и слева в отсеках было всё для солдатской кухни. Непередаваемое «удовольствие» испытывали присутствующие, вдыхая «аромат свежести» при отгрузке лопатой картофельной жижи в носилки. Туда же, сбрасывались размякшие и измучившиеся в ожидании свекольные «лепёшки», бережно складывались морковные «тянучки». Это великолепие было доставлено в разделочный цех. Расставлено и разложено по своим местам. Начиналось время ужина. На раздаче стояли повара и их помощники.
Четыре водителя застыли в помещении для мойки посуды. Здесь находились три большие чугунные ванны, как в сказке про «Конька-горбунка». В первой налита горячая вода, в которую высыпано несметное количество всяких моющих средств и порошков. Вторая тоже была без химии. Она предназначалась для ополаскивания вымытой посуды. Третья в своём чреве содержала тот же коктейль, что и первая, но предназначалась для мытья кастрюль, черпаков, сковородок, противней и другого кухонного многообразия.
Небольшая комната оборудована приёмным с широкой столешницей окошком, выходящим в обеденный зал. С обратной стороны над проёмом висел плакат с надписью: «Поел, убери за собой. Грязную посуду ставить здесь».
Тройка камчадалов приступила к обработке овощей. Со свеклой и морковкой справились быстро. Почистили, помыли, сложили в отведенную ёмкость и приступили к картошке. Жижу периодически вываливали небольшими партиями на кафельный пол. Перебирали руками. Нечто похожее на клубни откладывали в ведра, а гниль сваливали в баки для отходов. Из полных носилок, методом «плавающей сортировки», было набрано только два ведра мягкого и воздушного «продукта». Отобранная часть после чистки и мытья уменьшилась ровно на полведра. Этого количества явно не хватало на первое блюдо завтрашнего обеда, и тройка «весёлых» парней устремилась с огромными носилками в уже ставшее ненавистным овощехранилище. Глубокой ночью им пришлось бегать за овощами ещё раз, пока картофеля не стало достаточно для приготовления супа.
Тем временем приём пищи личным составом части был в самом разгаре. Отсутствие опыта и навыка у курсантов, а также всякие «приколы», учиняемые старослужащими, привели к огромному скоплению грязной посуды на приёмном окне. Так как у Мишина проблемы с ногами и ему нельзя их мочить, сержант поставил «страдальца» на сваливание пищевых отходов в баки. По натуре Слава был очень медлительный и нерасторопный. У него всё валилось из рук. Тарелки и вилки вместе с остатками пищи летели в большие выварки. Солдаты со стороны зала продвигали утварь по столешнице дальше. Приёмщик пытался её ловить, но не успевал. Возле его больных ног лежала небольшая куча осколков.
– Мишин, если ещё хоть одна тарелка разобьётся, я тебя самого разобью. Понял? – кричал сержант.
Славик, изловчившись, стал освобождать проём, перекидывая посуду вместе с отходами в первую ванну, быстро заполняя её.
– Урод, стой. Хватит. Мужики, помогайте, – отчаянно закричал Ромка, – он меня заваливает.
С третьей ванны подскочил Валера и стал помогать товарищу, мыть тарелки, перекладывая их во вторую ёмкость.
– А-а-а! – закричал Худый, работающий на ополаскивании и раскладывании вымытого инвентаря.
– Вы чего? Я не успеваю.
Ява перескочил ему в помощь. Потом он, чтобы разгрузить Баринова, стал переносить грязную утварь из первой в третью ванну. Работа кипела. Из зала в окошко летели грязные: ложки, кружки, вилки, миски, разносы. Ребята уворачивались, не переставая работать. Попадающие в голову предметы причиняли нестерпимую боль на потеху «метким лучникам». Ещё в течение часа после ужина земляки отмывали и расставляли столовые предметы по местам. Вода в ваннах остыла. Жир плавал кусками по поверхности, висел на мокрых ХБ и руках курсантов.
Из всех кранов текла только холодная вода. Горячей не было, так как она подавалась из котельной строго по графику. Пришлось её таскать ведрами из кочегарки чтобы приступить к мытью котлов, столов, раздаточных мест и полов. Хотя можно было просто повернуть вентиль. Но…
Глубокой ночью, когда человеческий глаз мог рассмотреть первые признаки начинающегося рассвета, наряд закончил наведение порядка и получил разрешение дежурного убыть в казарму. До подъёма оставалось около трёх часов. Водители вышли на улицу и решили спокойно перекурить.
– У меня всё курево и спички промокли, – посетовал Роман.
– Такая же беда, – показал мокрую, как тряпка, пачку Олег.
– Мужики, угощаю, – протянул ребятам «Космос» Серега Тершин.
– Ух, ты – с белым фильтром… Где взял? – удивившись, спросили сослуживцы.
– Мама посылку прислала. Вот только одну пачку положила.
– Я такие уже пробовал. Классные, мягкие, – вставил своё слово в разговор Слава.
Угостившись, шестеро ребят глубоко затянулись и, задержав дым в легких, выдохнули.
– Кла-а-а-ас. Правда?
– Ага. Здо-о-о-оро-о-о-ово.
– Вку-у-у-усные-е-е-е.
– Мужики, дайте мне…, – раздался голос Валерки.
– Ты же не куришь? – удивился Виталий.
– Да уж больно сладко у вас получается.
– Ява, не надо. Устали сильно. Сейчас втянешь и свалишься с ног, – предостерёг его Баринов. – Потом тащи тебя в казарму.
– Да, ладно. Я ж только одну затяжку.
– На целую. Курить так, курить. Чего размениваться на глоточки, – Тершин протянул земляку пачку.
Валерий аккуратно зажал сигаретку между двумя пальцами, как это обычно делают курящие, и поместил фильтр между губами, слегка сдавив его зубами. Панин чиркнул зажигалкой. Парень наклонился, поднеся противоположный кончик к пламени. Два раза втянул в себя воздух. Почувствовал сладковатый привкус и выпустил его изо рта.
– Я думал, он курить будет, а он балуется. Только зря целую, испортит, – разволновался Слава.
– Не в рот дым набирай, а втягивай его в легкие, как дышишь, – посоветовал Худый.
– Вот. Вот так. Только аккуратней.
На сей раз, Ява затянулся глубоко, полной грудью. Выпуская воздух, почувствовал легкое головокружение. Тело потеряло усталость и приобрело необыкновенную лёгкость. Несколько секунд он молчал, опустив руки, прикрыв глаза. Уши гудели и ничего не слышали. Было ощущение какой-то свободы, полёта. Потом он ещё и ещё втягивал в себя дым, и наслаждался.
– Эй, бросай бычок. Айда спать. А то опять на неприятности нарвёмся, – голос Романа вернул в реальный мир. В правой руке дотлевал окурок.
«И когда только успел?» – подумал про себя солдат.
В казарме их встретили дневальные, которые ещё и не ложились отдыхать. Они только заканчивали с наведением порядка. Поприветствовав Бадикова Сашку и Рулова Игоря, земляки прошли в спальное помещение. По привычке, несмотря на усталость, сняли обмундирование. Сложили его аккуратненько на табуреты и юркнули под одеяла, натянув их до подбородков.
С подъёма и до вечера их в учебке больше не видели. Они продолжали нести службу в столовой. После обеда составили отходы на телегу, в которую была запряжена лошадь, спокойно вышагивающая на свинарник части. Перекурили и приступили к пересчету имущества. Из оставшейся утвари, что-то было разбито, чего-то просто не хватало. Шли на склад и получали новое.
Затем мыли, чистили, драили, «вылизывали» всё, что только было можно. Золой из кочегарки и песком с улицы натирали казаны, сковородки, противни и начищали их до блеска. Шлифовали полы, кафель и большие ёмкости с ваннами. Наученные нарядами по роте, выискивали всевозможные места, где может оседать мусор и грязь. Несмотря на все старания, сдавали дежурство до двадцати часов. И снова всё происходило ровно так же, как и накануне, во время заступления. Одна из поговорок гласит: «Солдат – это человек, который видел всё, кроме покоя!».