Ява

46

 Целый день Яванский с Птичкиным колесили по складам, каким-то конторам, и обязательно с заездами к подружкам офицера. С поставленной задачей боец справился великолепно. Уже будучи в части, при выгрузке коробок и мешков из фургона, он стёр руками грим, протёр лицо снегом, посмотрел отражение в стекле дверцы и предстал перед старшим лейтенантом во всей красе.

– Это что?

– Где?

– На лице…

– Грязное, что ли? – Валерка запрыгнул на подножку и глянулся в боковое зеркало заднего вида. – Вот чёрт, синяк. Да вы не переживайте, у них синяки больше.

– У кого? – офицер раздражался с каждой секундой, руки его затряслись.

– У складских. Решили меня уму-разуму учить, а заодно заставить загружать машину в одного. Втроём на меня налетели, но я за себя постоял, уж будьте уверены, – не моргнув, начал врать водитель.

– Ты знаешь, что сейчас будет? Мне же выговор, в лучшем случае, влепят.

– А вы тут причём?

– Как? Я же за тебя во время рейса отвечаю. Ой, что же будет?

– Ничего. Тихо доложите моему командиру, и всё. Я думаю, он выше не побежит распространяться. Мы всё равно с вами каждый день в Хабаровске. Приезжаем поздно. Синяк пройдёт, и всё забудется…

– Ты только ничего лишнего не сболтни. Будь здесь, я сейчас… в казарму сбегаю. Только сядь в кабинку и не выпячивайся.

Птичкин убежал. Вернулся он быстро и явно довольный.

– Всё в порядке. Ваш ротный мировой мужик. Обещал уладить недоразумение.

– Вот видите… а вы переживали…

 С души свалился тяжкий ком. Всё шло по плану. Поставив грузовик в бокс и слив воду из системы, шофёр направился в расположение роты МТО. Скоро вечерняя поверка и отбой.

– Привет! – переступая порог, сказал он дневальному.

– Тебя Маховой ждёт, – процедил шёпотом рядовой.

«Ещё бы. У подчиненного синяк. ЧП. Что он, спать должен? Интересно, что ему Птичкин наплёл?», – раздеваясь, думал солдат.

 Личный состав был в казарме, кроме нарядов и смен. Вчерашние герои поглядывали в его сторону. «Боятся, что я их выдам. Сами суки, и людей по-сучьи меряют. Спасибо, не убили. Чтобы вы тогда кумекали?», – Валерий прошёл к своей кровати. Открыл тумбочку. Достал умывальные принадлежности.

– Дежурный!

– Я!

– Яванский прибыл?

– Так точно!

– Ко мне его.

– Рядовой Яванский, к командиру роты! – дневальный посмотрел как бы виновато и пожал плечами.

– Товарищ старший лейтенант, рядовой…, – отчеканил, переступив порог канцелярии Валерий.

– Ну-ну! – Маховой смотрел на лицо подчинённого. – Где такие подарки раздают?

– Не поверите, но всё было так…, – и водитель принялся пересказывать придуманную «сказку».

Ротный слушал молча. Иногда вздыхал. Уточнял. Качал головой. Когда Ява закончил, он посмотрел в глаза бойца.

– А вот у меня другие данные по факту твоих украшений. Ладно. Иди, отдыхай. Там видно будет.

Солдат развернулся и вышел. Всё время, пока он был у командира, дверь канцелярии не закрывалась и все, находящиеся в казарме, всё слышали. Участники вчерашнего инцидента смотрели на него, кто вопросительно, кто с уважением и благодарностью. По их лицам прокатилась волна облегчения.

 Прошла вечерняя поверка. Прозвучала команда «Отбой!», но старший лейтенант не покидал расположения. К нему то и дело входили, вызываемые сержанты и рядовые роты. Дверь кабинета не закрывалась. Многие в ту ночь не спали, внимательно вслушиваясь в вопросы и ответы. Валерка и не пытался вникать. Он повернулся на бок, накрылся с головой одеялом и заснул.

– Ява… Ява, – кто-то шёпотом говорил в ухо.

– Чего? – солдат приподнял одеяло.

– Ты про вчерашнее ничего никому не говорил?

– Нет!

– А как из части выехал, что никто не видел синяка?

– А его и не было, когда я выезжал через КПП.

– Как это?

– Очень просто… я спать хочу…

– Днём всю роту через замполита части протащили. Там ещё офицер из особого отдела был. Кто-то всё «растрезвонил». Особист пообещал, что по результатам сделает соответствующие выводы, и виновных отправят в дисбат.

– А я тут причём? – изобразив непонимание, спросил Валерий.

– Если ты промолчишь, пацанов не посадят…

– Каких… тех подонков, которые сейчас дрожат? Ого, или кто-то стал задумываться? А что, вчера мозги неисправные были?

– Не умничай. Что решил?

– То, что слышали… Иного я не скажу. Живите спокойно, ублюдки.., – не желая продолжать бессмысленный разговор, он накрылся одеялом и закрыл глаза.

– Ява! Ява! – кто-то тряс за плечо, пытаясь его разбудить.

– Чего?

– Тебя ротный вызывает, – перед кроватью присел дневальный. – Накинь форму.

Валерий встал, надел брюки, вогнал ноги в тапочки и прошёл в канцелярию. На командирском столе горела настольная лампа. Кроме Махового в кабинете присутствовал сотрудник из особого отдела штаба округа.

– Завидую тебе, рядовой. Спишь крепко и спокойно, значит, совесть чиста, – начал разговор особист.

– У военного совесть чиста настолько, что её не видно, – съязвил старлей. – А вот у Яванского совести, похоже, совсем нет. Так, боец?

– Никак нет!

– Да! Мы тут целый день ведём дознание по факту нанесения ему побоев, а он нам сказки на уши вешает. Ещё и Птичкина чуть не довёл до белого каления. Ну, что у тебя есть нам поведать? Только правду, – офицер испытующе посмотрел на пострадавшего. – Я жду от тебя только правды.

– Я всё рассказал командиру перед отбоем, – вытянулся рядовой.

– Вот, смотри, – старлей поднял со стола лист бумаги, пробежался по нему глазами и повернул к бойцу текстом, – читай. Узнаешь фамилии?

– Фамилии личного состава нашей роты, – Валерий с ужасом всматривался в написанное, где были перечислены все участники кулачной расправы над ним.

– Правильно! Но какие? Все, кто тебя избивал в умывальнике? Правда?

– Никак нет! Я подрался на складе продовольственного обеспечения в городе Хабаровске.

– Прекрати из себя целку строить! – закричал Маховой. – Они тебя чуть не убили и должны понести заслуженное наказание. Ты хорошо подумал?

– Я всё сказал.

– Сними нательную рубашку, – попросил особист.

– Зачем?

– На побои посмотреть.

– А что, я обращался с какими-то жалобами, чтобы меня рассматривали, как статую?

– Ого, он ещё и дерзить умеет… порядочки у вас в роте.

– Значит, говоришь, хорошо подумал?

– Так, точно.

– Тогда на… читай. Это показания твоих земляков. Двух! – офицер повысил голос, явно чтобы слышали в казарме. Он взял исписанные листы бумаги и протянул солдату. – Читай!

Спросонок, да ещё одним глазом трудно разбирались каракули авторов. Буквы сливались и прыгали. Смысл изложенного в объяснительных Панова и Тершина не сразу доходил до сознания. В какой-то момент Яванский что-то уловил и принялся снова внимательно перечитывать исписанные листы бумаги.

«Ого! Ничего себе? Вот это да?! Оказывается я фарцовщик… Какие часы продаю офицерам и прапорщикам? Ни хрена себе – японские. Интересно, где их беру? Вот. Оказывается, мне их присылают бывшие однокашники по техникуму… на реализацию. Умно придумали… О! А это вообще шедевр. Оказывается, я тиран роты. Всех бью. Издеваюсь. Ничего себе, меня в крысятничестве обвинили, у товарищей вещи ворую. Нормально… Так, дальше. Ага, я в сговоре с начпродом. Мы бензин продаём. Птичкин… бедный старлей, он талоны получает у начальника ГСМ, а через меня их реализует. Вот это оборот. Да здесь целая шайка преступная. Кто же вас так напугал и науськал писать такое?», – отмечал проснувшийся мозг. Земляки, спасая свои шкуры, решили очернить своего товарища, не выбирая выражений.

– Прочитал? И как?

Ява спокойно передал «труды» уже бывших друзей. Посмотрел в глаза сотрудника из особого отдела.

– Понял подставу?

– Да! – Валерий стянул нательную рубаху, – только всё мной сказанное остаётся в прежнем виде. Извините, товарищ старший лейтенант, но…

– Охренеть! А ноги такие же сине-фиолетовые? Да тебя в медсанчасть надо! И чего героя из себя корчишь? Играй дальше… Иди спать.

– Яванский! Спасибо, – проговорил ротный.

 И какой после всего этого может быть сон? И какая после этого может быть дальнейшая служба? Вполне нормальная, только напряжённая до предела. Ещё недели две Валеру таскали по кабинетам: то замполиты всех мастей, то начальники штабов, то куратор из особого отдела, то сам командир части. И снова всё и все по кругу.

 На третьей неделе его сняли с машины, а на четвёртой с формулировкой по обвинению в неуставных взаимоотношениях перевели в первую роту радиотехнического батальона. Так закончился один из многочисленных этапов борьбы с проявлениями «дедовщины» в отдельно взятой части Советской Армии и Военно-морского флота. Преступники оказались потерпевшими, а пострадавшие от их беспредела – виновными и понесли наказания. Земляк, который сообщил о драке, минуя командира роты МТО, был переведён на удалённую точку.

 Во всей этой истории для Яванского самым страшным было потерять возможность управлять автомобилем. Это словно лишить птицу крыльев. Настолько сильно он переживал перевод в роту, где водители лицезрели свою технику только при выезде на учебное развертывание на сборах или по тревоге, раз в полгода… или во время парко-хозяйственного дня, смахивая ветошью пыль снаружи кабины и протирая панель внутри неё…

47

Валеркино прибытие в первую роту радиотехнического батальона для дальнейшего прохождения службы совпало с досрочным увольнением в запас ребят, которые не закончили обучение в высших учебных заведениях. Нет, конечно, для «студентов» это было, пожалуй, самое радостное событие в их жизни.

Но для оставшихся солдат в боевых подразделениях: батальонах, частях, полках, соединениях и других воинских формированиях всего Советского Союза это было не что иное, как трагедия. Судите сами, из ста процентов срочников одномоментно было уволено сорок процентов личного состава, а скоро наступала пора весеннего призыва и, соответственно, увольнения в запас военнослужащих, выслуживших установленный срок.

Итак, Яванский попал из огня да в полымя. Нагрузка легла на плечи тех, кто продолжал отдавать почётный долг своей Родине. Наверное, самые высокие чиновники решили, что так будет лучше, только кому и за счёт кого, они не подумали. На боевых постах радиотехнического батальона специалисты несли практически бессменное дежурство вплоть до вливания нового пополнения из учебки.

 Все валились с ног. Некоторые отказывались идти в столовую, оставляя себе чуть больше времени на сон. Курсантов готовили, максимально сокращая процесс обучения. Подающих надежды из учебной роты, вопреки всем запретам, ставили на боевое дежурство дневных смен.

 Кроме этого, не хватало военнослужащих для несения нарядов. Количество заступающих было максимально сокращено. Они сменяли друг друга. Валерий, в наказание за проявление «дедовщины», два месяца нёс службу дневальным в графике сутки через сутки.

Время с утра до обеда перед «тумбочкой» всегда было заполнено хозяйственными работами. Два часа на отдых, и снова дежурство. В сложившейся ситуации офицеры и прапорщики с пониманием и заботой относились к подчинённым. Но служба есть служба.

 Нельзя обойти вниманием командный состав первой роты. Казалось бы, он ничем не отличался от прежней в МТО, но всё же… различия были. Во-первых, выправка и аккуратность во всём. Во-вторых, общение с подчинёнными всегда на «вы» и в уважительной форме. В-третьих, прежде чем отдать приказ, создавались все условия или предусматривались таковые для их исполнения. Команды отдавались чёткие… в них не было двусмысленности. Панибратства в отношениях между офицерами и бойцами не наблюдалось, но отношения были более человечными, несмотря на всю армейскую строгость.

 Командиром роты был капитан Горбунков. Человек лет тридцати, среднего роста, с великолепной выправкой и так необходимым чувством юмора. Он всегда ходил с гордо поднятой головой. Ни разу за время службы Ява не видел, чтобы он перед кем-либо лебезил или пресмыкался. Его лицо было тщательно выбрито, свисающие, как у запорожских казаков усы, были аккуратно подстрижены и причёсаны. Жгуче чёрные волосы и острый, проницательный взгляд придавали ему строгость и волю. Пожалуй, так оно и было, но в душе он был совсем другим.

 За его заботу и чуткость каждый военнослужащий подразделения готов был порвать глотку любому, кто осмелится сказать плохо в адрес ротного. Никогда в присутствии своего командира ни солдаты, ни сержанты не выполняли указаний других старших по званию без одобрения Горбункова. И никто не обижался на него за порой неординарное наказания виновных в совершённых проступках. Под стать ему, были подобраны и остальные офицеры. С поправкой на замполита – молодого «Пинкертона», который вечно совал нос, куда не следовало, из-за чего порой получал нагоняй от капитана. Но… как говорят в народе: «Горбатого могила исправит». Это в точности про лейтенанта Марчука.

 Самым ярким дополнением командиру роты был старшина – старший прапорщик Алексеев Алексей. Высокий, до двух метров, стройный молодой человек. Его речь была всегда мягкой, но достаточно требовательной. Он никогда не срывался на крик и был образцом опрятности для всех и того же требовал от личного состава, который можно было в любое время дня и ночи выставлять в качестве эталона образцового Советского защитника.

Без слов понятно, что у такого старшины порядок в казарме и на прилегающей территории всегда был на самом высоком уровне: будь то зимняя стужа, летний зной, осенняя или весенняя распутица. Причём в любую минуту Алексеев появлялся в казарме в самый нужный момент. Создавалось впечатление, что он всегда пребывает в состоянии ожидания.

 Два долгих месяца рядовые и сержанты первой роты, как и другие военнослужащие всей части, выполняли свои обязанности на износ. Тяжело пришлось и «дембелям»: их увольняли с конца июня, а последние убыли домой только в августе. Но это всё будет потом, а сейчас…

– Дежурный по…, на вы… Ой! Смирн… Ой! Товарищ капитан, за время несе… Ой! – в голове всё путалось. Мысли мешались.

Ротный, вошедший в казарму, стоял, приложив правую руку к козырьку фуражки, скрипя желваками и молча, смотрел на Валеру. Дождавшись, когда прибежавший сержант отрапортует о состоянии дел, он снял фуражку, вытер со лба пот:

– Старание, терпение и чёткое исполнение Устава – вот, что от вас требуется сегодня. Не спать на тумбочке, а качественно исполнять обязанности. Это что за каламбур. Поменяйте местами дневальных. Яванский, на уборку, – слегка раздражённо отчеканил Горбунков. И уже более спокойно, добавил, – Потерпите немного… Ещё самую малость…

Капитан прошёл в канцелярию.

– Алексеев! Леша! – раздалось из кабинета.

– Старшине роты, зайти к командиру! – продублировал дневальный.

– Ява! Мы все устали. Не зли ротного, – сказал дежурный.

– Отстань. Я и так стараюсь. Ноги уже не носят. Наводить порядок так… Не мешайся.

– Ты что, рядовой, совсем потерялся?

– Мне глубоко с высокой колокольни на твои выводы. Уж хуже, чем есть, не будет. Беги, жалуйся. Только отвали в сторонку, пожалуйста, – Валера принялся энергично натирать полы мыльной щёткой.

– Поумерь «борзометр», а то до греха недолго.

– Пугалка ещё не выросла.

– Ра-бо-тай пока!

Ява на новом месте по-прежнему быстро и чётко исполнял все поручения, но наряду с этим оставался независимым и держался обособленно, присматриваясь к сослуживцам. Постепенно, несмотря на затаенные злость, и, как ни странно, страх, ему всё больше нравилось в этом подразделении.

 Поначалу он нашёл общий язык с одногодками, с кем прошёл учебку. Парни быстро приняли его в свою среду. Появились общие интересы. Иногда исподволь, а порою прямо Валерка помогал своему призыву уклоняться от «фазанов» и «дедушек». Его расторопность, помноженная на связи с прапорщиками части, ответственными за продовольствие и вещевое имущество, помогли войти в доверие к старослужащим, которым понравилось то, что у «новенького» всегда были припрятаны консервы. В любое время дня и ночи Валерий мог выкатить на общий стол каши, сливочное масло, сгущённое молоко, тушёнку, не забыв про батоны из НЗ. Вечерами из столовой, не часто, но и не редко, стекались «термоса» из хлебных буханок, наполненные жареным картофелем и тушёными кусками мяса. Также в роте всегда про запас были белоснежные простыни, идущие на подворотнички всему личному составу.

 Первыми кто заприметил и подтянул к себе Яванского, были водители. Им льстило, что этот парень назубок знал материально-техническую часть любого автомобиля, будь то машина с карбюраторным двигателем или дизелем. Ява легко определял неисправности. Прозванивал, простукивал, прослушивал технику, словно больного, прислушиваясь к ритму «сердцебиения».

 Со стороны, бешеный режим не отражался на Валерке никаким образом. Хотя внутри он чувствовал сильную усталость, которая была не только физическая, от старания везде всё успеть, но и умственная. Его мозг переваривал массу информации, анализировал, сопоставлял, делал выводы и принимал решения.

Через два месяца наступила небольшая передышка. Подразделения части пополнялись бывшими курсантами из учебки. Число нарядов заметно поубавилось. Ребята с боевых постов слегка расслабились и получили значительную порцию долгожданного отдыха.

– Ну что, Яванский? Как жизнь в батальоне? – рядовой вытянулся во фронт, подскочив со стула. Он строчил письмо в ленинской комнате. Увлёкшись, не заметил, как вошёл замполит. – Да ты не суетись. Присаживайся. Просто поговорим.

– Вообще-то мне не о чем с вами разговаривать, – насторожился боец.

Мозговой процесс начинал работать быстрее, определяя заинтересованность его персоной Марчуком.

– А мне есть. Ты в нашем подразделении уже почти три месяца, а всё одно человек малоизученный. Новый глаз всё видит и отмечает недостатки. Репутация у тебя ни шаткая, ни валкая, а о твоей способности предвидеть, замечать неприметное уже байки складывают. Я во всё это не верю. Хочу сам убедиться. Определить, где, правда, а где ложь. Согласен?

– А у меня есть выбор?

– Правильно, у тебя его нет. Итак, где тебе больше нравится, в МТО или здесь?

– Честно?

– Конечно!

– Везде служить надо.

– Ну, да. А всё-таки? – допытывался лейтенант.

– Вы понимаете. В батальоне как-то груз ответственности больше, – Валерий начал юлить, говоря аккуратно, всматриваясь в лицо офицера. – Если в МТО у меня бы сломалась машина, то на линию вышла другая. Есть вариант замены. Здесь такого нет. И, если по тем или иным причинам по тревоге у меня вверенная техника выйдет из строя, я подведу всех. Полагаю, так думают все водители первой роты. Но на сегодняшний день, от меня мало что зависит.

– Почему? – уже заинтересованно и без пафоса спросил замполит.

– За мной не закреплена машина. Это, во-первых. А во-вторых, я не закреплён ни за одним из взводов. Так, болтаюсь в подвешенном состоянии. Куда качнут, туда и падаю.

48

– Об этом разговор уже состоялся. Каждый взводный мечтает видеть тебя у себя. Но я буду рекомендовать в третий радиопеленгаторный, – с важностью заявил лейтенант, хотя от него в этом вопросе ничего не зависело. Всё было ранее решено на уровне командира части, при самом активном участии зампотеха.

– Спасибо, – улыбаясь внутри себя и серьёзно смотря в глаза замполита, поблагодарил Валерий.

– Не забывай мою заботу, – уже выходя, сказал офицер.

«Еще бы. Все вы одним миром мазаны. Только стукача из меня не сделаешь. Видели мы таких ухарей. За год службы я с вашим братом наговорился. Мягко стелете, товарищи замполиты. Так на чём я закончил?», – водитель углубился в письмо.

В начале июня, спустя год службы, Яванского причислили к третьему взводу первой роты и закрепили за ним УрАЛ. Грузовик – зверь, но огромный.

В первую же неделю выехали на развёртывание. Учились, разбившись по номерам, устанавливать антенны, расставляя их в строгом порядке на равном расстоянии от постов, находящихся в тринадцатитонном прицепе. Водитель, кроме того, что работал со всеми, ещё был ответственным за дизель генератор. Учился его запускать и подавать напряжение в ручном и автоматическом режимах.

 Внутривзводное учение показало низкую подготовку личного состава. Поэтому все, освобождённые от несения службы на постах и в нарядах, навёрстывали упущенное. За неделю достигли желаемых результатов и уложились в отведённые нормативы. Каждый в отдельности и все вместе работали слаженно, как единый механизм.

 По окончанию тренировок, неожиданного для Явы, старенький УрАЛ списали, а третий взвод получил новенький КАМАЗ 4310. Валерка был счастлив. Сразу же с командиром устроили обкатку техники, разместив «антенное поле» в кузове. Зацепили прицеп и выехали на сбор уже в составе батальона, который ярко выделялся новыми боевыми машинами. Пеленгатор был готов к работе раньше нормативного времени. Подразделение показало высокие результаты выучки.

 После учений дружным коллективом мыли, и чистили технику от грязи. Яванский провёл небольшое плановое обслуживание КАМАЗа. Также все вместе привели в порядок дизель генератор и многотонный прицеп с боевыми постами. Ява был по-своему счастлив. Жизнь наладилась, упала в привычный армейский уклад и пошла своим чередом. В ней появился смысл, а главное, была цель, достигнуть которой каждый из его новой роты стремился изо всех сил. Они желали быть лучшими в части!

– Как служба? – Николаенко «дежурил» по столовой. Его лицо озаряла дружеская улыбка, он сжимал Валеркину руку и смотрел ему в лицо.

– Благодарствуем, барин! – шутливо ответил рядовой и, перейдя на шёпот, добавил, – Боюсь сглазить… всё просто замечательно.

– Помнишь, на КТП я тебе говорил, что не за горами тот день, когда ты попадёшь в батальон? Знаю, что пришлось нелегко, но всё наладилось. На своих ребят зла не таи. Людям свойственно паскудничать, спасая свои шкуры. Ладно, лирикой потом займёмся. Кто у вас старший?

– Сержант Семёнов, – подскочил военный к дежурному.

– Приступайте к принятию наряда.

– Есть!

 Пошла череда слаженных действий. Потом доставка продуктов. Затем ужин, уборка и… собственно, приём пищи для наряда, находящегося на суточном дежурстве по столовой. Повар Яшка уже не казался таким огромным и сердитым. Он ходил, улыбаясь, при этом ещё больше суживая раскосые глазки. Поварята стали своими. В роте МТО Валерий видел их крайне редко, так как они рано покидали и поздно возвращались в казарму.

Когда все вместе отдыхали за одним столом: и наряд, и повара, к ним подсел старший прапорщик. За шутками-прибаутками перекусили. Усталости никто не ощущал. Кто-то решил поиграть в карты, кто-то в нарды, идти в расположение никто не хотел. Николаенко подошёл к Валерке:

– Ты у меня как-то просил посмотреть фотографии… из Афгана.

– Да.

– Иногда что-то находит, а поделиться не с кем. Пошли в поварскую, посидим, поболтаем.

– Конечно, пойдём.

В небольшой комнатке друг из-под кровати достал полиэтиленовый пакет, а из него извлёк фотоальбом, корочки которого были обшиты бархатной материей.

– Чего стоишь? Падай, где удобно.

 Ява присел на табурет. Прапорщик раскрыл альбом.

– Вот это мой взвод. Все. Это нас ребята сопровождения сфотографировали. Они в колонне с продуктами мимо нас проходили. Вот, к нам на точку заскочили.

С фотографии на Валерку смотрели улыбающиеся лица его ровесников. Молодые ребята. От него, нынешнего, они отличались наличием оружия в руках… а так, форма та же. Только вот сквозь улыбки просматривалась усталость.

– На этих снимках…, – товарищ описал пальцем границы. – Это наша высотка. Парни постарались снять её как можно лучше, чтобы всё было видно.

На фотографии были чем-то наполненные и выложенные по периметру небольшой площадки мешки.

– В них всё, что смогли накопать: пыль, земля с камнями, песок, глина.

В середине окружности располагалось укрытие. Его крышей служили бревна.

– Блиндаж сверху маленьким кажется, а внутри просторно. Кабинетик, койки, стол, лавочка и, конечно же, буржуйка. Всё это настолько абстрактно, – он засмеялся, – а для нас именно так.

– А трубы не видно…

– Её вывели в сторону, чтобы дым глаза не разъедал. Переворачивай дальше.

– А это что? – возле строения стояла станина со стволом. – Миномёт?

– Молодец. Он самый, а здесь станковый пулемёт. Ещё у нас был гранатомёт, две снайперские винтовки, куча гранат и всякая необходимая ерунда. Не забивай голову пустым. Мы смотрим фотографии.

На одной из них остановились. Друг показал пальцем на парнишку, который вытянул руку с автоматом, а другой смешно подбоченясь, стоял за мешками.

– Васька. Василий. Василёк. Погоняло «Леший». Отец лесничий. Вот он с ним по тайге сызмальства. Как начнёт рассказывать… заслушивались.

– Ты чего?

– Это первый из двух, которых я потерял в Афгане. Начальство отправило меня хоронить его. Пока ехали, вроде нормально. Хотя чего нормального?! Дома тоже вроде спокойно, но как-то натянуто. Пока до кладбища не добрались. Метелили нас с военкоматовскими родственники и близкие Василька… И женщины, и мужики. Представляешь, я настолько себя считал виновным в его смерти, что даже не сопротивлялся. Да и сейчас с себя того не снимаю… Просто принимал «расплату» как должное. Били, пока один из офицеров не закричал: «Он тоже оттуда. Он с вашим сыном вместе воевал. Что вы делаете? Отпустите прапорщика». Только тогда и перестали охаживать. Наверно, буду помнить всю оставшуюся жизнь… Всё, переворачивай, а то опять хандра наступит.

 Досматривали альбом в полной тишине. На Валерку увиденные карточки и, особенно рассказ Николаенко, произвели огромное впечатление. Странно, но его воображение рисовало ясную картину происходящего там, в Афганистане, с теми бойцами, которых он видел на фото. В этот год советские войска покинули территорию дружественной республики, но ещё на десятки лет застыла в человеческих сердцах боль, вызванная смертью родных, близких и товарищей по оружию.

 До вечера следующего дня Яванский находился под впечатлением увиденного и услышанного. Распрощавшись с прапорщиком, он в составе наряда вернулся в казарму. В такие минуты в голове крутилась строка: «Солдат должен соблюдать личную и общественную гигиену». Зная положения Устава, можно грамотно мотивировать цель, достигая желаемого результата. Валерий легко уговорил знакомого прапорщика, ответственного за баню, в необходимости помывки всего тела, от которого несло запахами столовой, помноженными на пот.

 Собрав всех, кто нёс дежурство в большом наряде, Валерий построил их в колонну по три и, перемещаясь тихо и, по возможности, незаметно, привёл в баню. Блаженство. Кто не испытывал такого, тот не поймёт всей прелести этого слова. После помывки военнослужащие облачились в свежевыстиранное нижнее белье. Надели свою повседневную форму и, наведя порядок, убыли в роту.

Год службы говорил сам за себя. Яванский быстро приготовился к завтрашнему утреннему осмотру и отдыхал в ленинской комнате, читая подшивку журналов «Советский воин».

– Ява. Иди сюда, – от чтения его оторвал товарищ со второго взвода.

– Отстань.

– Да иди скорее. Тебя зовут…

– Сейчас дочитаю. Тут немножко осталось. Про выживание коммандос…

– И… всё на свете профукаешь. Ну, давай быстрее. Ждать не будут.

– Кто?

– Да Слон.

«Слон» – это кличка «дембеля», водителя первого взвода. Можно было пренебречь, но что-то остановило. Солдат встал, заложил фантиком от ириски нужную страничку и вышел в казарменный проход.

– Ну, и где он меня ждёт? Чего суету наводишь?

– В каптерке они…

«Они», интересно. Нет, действительно. Интрига. Рядовой открыл дверь и заглянул в помещение.

– О! Ну, сколько можно ждать. Заходи, – внутри было четверо «дембелей». Они смотрели на сослуживца, как-то странно улыбаясь, в предвкушении чего-то. А чего?

– Закрой воротину на ключ и проходи к нам, – это уже дружески попросил Слон.

– Ява, сколько служишь? Как? Есть ли жалобы? Недуги? Может, есть к кому потуги? Или други? Аль подруги? – начал нести околесицу Бодя, когда Валерий приблизился к центру. – Во-о-о-от, вопросов накопилось. Они есть, ответов нет.

 И в этот момент грудная клетка солдата поймала первый удар кулаком. С лица слетела улыбка. Удары сыпались, как из рога изобилия. Рядовой уворачивался, как только мог в узком пространстве. В голове крутилось только: «За что? Да когда же это закончится? А? Я им. Вот уро-о-о-о-оды-ы-ы-ы».

– А-а-а-а!!! – Валера начал отчаянно махать руками и ногами.

– У, бля… Больно!

– Ява, ты что, ошалел?

– Всё, хана. У меня в штанах яичница. Прекращай заготовками размахивать.

– Тебя что, не предупредили?

– О чём? – парень застыл, тяжело дыша.