Норма

Сорокин, как говорится, на своей волне: довольно лихо и остроумно издевается над советским строем и социалистическим реализмом – да и не только над ними. Каждая из частей «Нормы» очень хороша. Истории людей, которые обязаны ежедневно съедать «норму» – не делают этого только отпетые преступники да диссиденты (часть 1). «Жизнеописание» «нормального человека» (часть 2). Стихи, обыгрывающие разные поэтические жанры (часть 4). Письма дачника, постепенно сходящего с ума на почве классовой ненависти (часть 5). А вот содержимое частей 3, 7 и 8 заимствовано из сорокинского сборника рассказов «Заплыв».

Но… «Норма» – это не роман. Это сборник текстов, не связанных между собой сюжетно (разве что концептуально). Вот если бы первая часть получила развитие, законченный сюжет и форму завершенного произведения – действительно получился бы роман, и был бы он написан здорово: Сорокин вполне это умеет. А так… Несмотря на то, что книга классная, ожидания всё-таки обмануты. Рекомендую к прочтению только тем, кто уже неплохо знаком с творчеством писателя.

ненормальная норма

Норма, как и все книги Сорокина, – роман неоднозначный, глубокомысленный, но слегка граничащий с бредом. После прочтения остается один вопрос: что же такое норма для тебя? а вот то, что государство и власть имущие люди кормят ежедневными порциями «нормы» уже сомнений не вызывает. Есть один минус у этой книги: не все её части равнозначны. Если первая часть интересна, провокационна и позволяет хотя бы в одном из героев узнать себя, то некоторые последующие вызывают легкое недоумение.

Выдающееся произведение, здесь столько юмора!, читать легко и интересно. Сорокин виртуозно обращается и со словом и с читателем, провоцируя, уводя в сторону от главного, а потом резко обрывает иллюзии. Как только «попадаешь» в замысел, становится все более увлекательно, некая предсказуемость дальнейшего развития вызывает прилив самоуважения и обостряет восприятие. Да, это не беллетристика в обычном понимании этого слова, хотя нарратив великолепен. Все эти не связанные, как-будто, рассказики самодостаточны и великолепны. Если же брать за главное действующее лицо некий собирательный образ человека советского разлива, все советское поколение в целом, то все встаёт на свои места, повествование приобретает стройную логику. Непринятие многими читателями Сорокина в целом и этого романа в частности понимаю, к нему надо подготовиться. Я далеко не сразу поняла его (Сорокина) и приняла. Просто нужно время и для каждого- своё. Возможно, поколению, которое родилось в конце 80-х- начале 90-х сама концепция окажется чужда. По рассказам время не прочувствуешь. Конечно, Норма оказалась актуальна и применима к сегодняшнему дню, но без оглядки на прошлое принять это сложно. Во время чтения ощущала себя как в театре, часто хотелось захлопать и призвать кого- то к сопереживанию восторга.

Я люблю все, что меня шокирует. Для меня Норма стала как раз такой книгой. Гениальная книга, автор которой играет с эмоциями читателей настолько филигранно, насколько возможно.

Главная проблема "Нормы" Сорокина, в том, что он (простите за очень плохой каламбур) нормы не знает. Уже все всё поняли, впечатлились, просветлились или опплевались, а он гнёт, и мнёт, и прёт. Читателю остаётся только давиться и глотать. Намеренно ли он так всё затянул? Да чёрт его знает. Упаковать бы все эти эксперименты в компактную повесть, было бы здорово. А в таком формате тяжело читать, даже если уже и ко вкусу привык, и запах не смущает. Велика норма.

Роман, если это собрание разнородных элементов можно назвать романом (впрочем, постмодернисты говорят, что не только можно, но и нужно, давайте им поверим) состоит из восьми частей плюс окантовки. Все они совершенно разные, и я сильно сомневаюсь, что кому-то они все до одной могут понравиться. Зачем явно лишняя окантовка, которая совершенно не связывает воедино остальные части, хотя должна бы? Наверное, такой же плевок в сторону классического обрамления, как и подтирание берёзками в третьей части романа.

Дальше много и нудно.

Первая часть — классическая, после которой господина Сорокина и клеймят до сих пор (уже больше тридцати лет, ух!) калоедом. Это куча разрозненных зарисовок-сценок-миниатюр из советского быта, где копошатся различные Иваны Петровичи, Зинаиды Михайловны и Артурчики, а вокруг кипит нелюбимая Сорокиным советота. Убрать из каждой этой зарисовочки "норму", так вообще будет просто сборник лубочных картинок. Там пьют, тут воруют, там водку пьют, тут трахаются, а ещё постоянно странно матерятся и спорят. Очень похоже на написанную примерно в эти же годы повесть "Очередь". Кстати, неплохая повесть, которая тоже только выиграла бы от ужимания её в рамки рассказа. Ну да ладно. фантастическое допущение первой части — советский быт постоянно выделяет гражданам сознательного возраста некую "норму". Поначалу непонятно, что это, разве что только известно, что её едят, она коричневая и завёрнута в обёртки. Шоколад? Ага. Специальный шоколад. Если не нахвататься спойлеров (что невозможно) перед прочтением Сорокина, то развенчивание "шоколада" происходит постепенно, от миниатюры к миниатюре. Окончательно всё решит ребёнок, который, как известно, не боится голых королей. Зачем ты, мама, какашки ешь, спросит он. А действительно, мы так и не узнаем, зачем. Из текста непонятно, какая кара грозит тем, кто не съел норму. Известно только, что все этой кары страшно боятся. Убивать других людей можно, воровать можно, а не съесть норму нельзя.

Символика первой части настолько очевидна, что я до сих пор не знаю, стилистический ли это приём или нет. С одной стороны, прямой удар в лоб почти однозначной метафорой пропаганды и прочего советского bullshit действительно уж слишком очевиден. Наверное, так и задумано. С другой стороны, а вдруг тонкий Сорокин (а он, как ни крути, мужик весьма и весьма умный) действительно может полагать, что загадочную русскую душу иначе как ударом топора не проймёшь.

Вторая часть, честно говоря, разочаровывает. И если первая часть показалась затянутой, и после миллионной миниатюры про гастрономические ухищрения нормоедов начинаешь стонать и молить дядю Сорокина: "Я всё понял, понял, пожалуйста, давайте дальше!", а он талдычит и талдычит... То тут ещё хуже. Сорокин пишет историю жизни человека от рождения до смерти, используя только существительные, приваривая к ним сбоку определение "нормальный". Не знаю, может быть, в начале восьмидесятых это был офигеть какой крутой приём, я туда на машине времени вернуться не смогу. Но по факту это смотрится очень дёшево, на уровне смеПОНёвочных постов в ЖЖ, которые предназначены для бесконечных копипаст. Единственное забавное наблюдение в этой части (хотя её, опять же, не так просто дочитать из-за затянутости), что в один прекрасный момент стройное повествование прерывается и превращается в хаос. Сначала мы можем по этим существительных следить, что происходит с чуваком. Родился, подрос, пошёл в школу, пошёл в армию. А в тот момент, когда он становится взрослым, вместо логичных и связанных друг с другом существительных начинается просто вброс и месиво всего подряд. и так до самой старости и логичной смерти.

Третья часть по традиции тоже затянута, но мне понравилась. В ней лубочные берёзки, из которых того и гляди выглянет Безруков в расстёгнутой крестьянской рубахе, звонкие описания природы и всё вот это тягучее, слитое с многочисленными описаниями, многословное россия-матушка. Выписано весьма умело, так что не каждый даже, наверное, может заподозрить подвох до тех пор, пока главный герой водочки-медведиков-балалаюшек не напорется на тютчевщину. Там немного перехлёст русской духовности, но специальный, потому что Сорокин тут же откатывает текст назад и загадочными устами демиургов переделывает всё к чертям. Тютчевщинку он заменяет добротным суровым и даже жестоким "колхозным" рассказом, который ближе к финалу превращается в такую же добротную и ладно скроенную фантастику. Вот честно — понравилось, хотя тоже пародия.

Четвёртую часть я ждала. В такой пёстрой мешанине не могли не появиться стихи. Они назваются "времена года", хотя описывают не времена года, а месяцы. Каждому месяцу - свой стишок в своём пародийном стиле. Кому-то достались васильки и капельки росы, кому-то РАДУГИ и паровозы. В принципе, из всех 12 месяцев можно собрать довольно стереотипную лубочную картинку "русского духа". Нормального такого русского духа, в котором соседствуют противоположности. А последнюю строчку июня можно взять за эпиграф к "Норме": "Говно всем класть за отворот!"

Пятая часть — ещё одна моя любимица. Но тут уже примесь личного восхищения. Это эпистолярный жанр. Письма, которые некий дачник-любитель пишет городскому прахвессору, на земле которого он живёт и вкладывается в свои помидоры. Я долгое время работала с садово-огородными журналами, агрономами, всеми любителями поковыряться в земле (особенно старшего возраста), поэтому за стилизацию под заботы, речь и ненависть огородника я могу только аплодировать стоя. Этот замшелый огородник, который вечно ноет, лебезит перед вышестоящими, а потом вдруг впадает в "дачный раж" и принимается поливать всех, кто на земле не работает, говном — даже не утрирование. Есть такие. Утрирование проявится в письмах, и — блин блинский — это тоже будет слишком затянуто. С каждым письмом скучное бормотание про томаты и торф всё больше переплетается с гневом, и речь становится всё более невнятной, пока вместо текста не останется набор слогов, потом звуков, потом отдельных букв и, наконец, тупо буквы ааааа. Праведный классовый гнев в одной букве. Но это всё снова очевидно, и снова хочется где-то на середине сказать: "Да всё мы уже поняли", а текст идёт и идёт, идёт и идёт.

Шестая часть, слава б-гу, коротенькая. В ней собраны советские лозунги, с вплетённым в них словом "норма".

Седьмая часть — необычный эксперимент. Там опять рассказ в рассказе, якобы некий интеллигент пишет особого рода прозу плюс примеры этой прозы. Примеров очень много, и я даже не буду уже повторять, что это слишком затянуто, иначе сама превращусь в Сорокина, который тычет этим в каждой части. Миниатюры из этой части — это стихотворения или песни, по лирической части которых написали сюжетец, иногда очень абсурдный, а стихотворные слова вплели в текст повествования. Некоторые произведения узнаваемые. Остальные, возможно, Сорокин придумал сам. Я, если честно, не особенно этим заинтересовалась, чтобы искать подтверждения.

Ну и последняя часть восьмёрки — самая тяжёлая. Рассказ о некоей журналистской летучке, где все разговаривают при помощи выдуманных слов. Причём не таких, как в "варкалось, хливкие шорьки", у Щербы или Петрушевской, нет. Больше всего это похоже на пресловутых обезьян с пишущими машинками, как будто кто-то молотит по клавишам кулаками, попадая почти всегда в одно и то же место. Советчик "Нормы" говорит мне искать тут Делёза и Барта. Но я уже не могу. Это превращается не в роман, а просто в текст, в вызов читателю. Дескать я тебе загадку загадаю, а ты отгадывай.

А в целом... Мне понравилось. Читать было трудно, но, в основном, именно из-за этой упёртой затянутости. Диалог с читателем настроен хорошо. К тому же, мне вот кажется, что у него всё в лоб и однозначно, а вдруг с кем-то другим этот диалог пойдёт совершенно по иному пути? Другое дело, что влиться в этот диалог довольно сложно, потому что за всеми этими масками и долбёжками всплывает постоянно ощущение, что автор каждого читателя своего произведения автоматически считает мудаком и говноедом. И даже если он согласится играть по правилам Сорокина и угадывать его отсылки, анализировать синие занавески и упорно читать вслух несколько страниц "ааааааааааа" (кстати, а есть ли аудиокнига?), то всё равно Сорокин будет на него смотреть, как на норму, дескать ну вот, я тобой манипулирую, братец-ничтожество, а ты и рад.

Хорошо бы это было сжать в рассказ, ох, хорошо.