Взорванное небо. Серия книг «Неизведанная планета Человек»

© Владимир Симонов, 2023

ISBN 978-5-0059-4793-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

от автора, вместо Вступления

 
***
Бог – разве это не ты сам, когда ты Всё?
Бог – это разве не доверие голосам,
которые твой собственный Голос?
Бог – это разве не открытие известного?
Бог – это разве не проявление того, что ты знал всегда?
Бог – это разве не знакомство с самим Собой?
Бог – это разве не растворение на лугу?
Бог – это разве не Сила?
Бог – это разве не Пение?
А что такое Бог?
 
 
***
Пока ты человек – ты не можешь быть Буддой.
Пока ты не Будда – ты не Человек.
 

из книги «Письма о Красоте»

Часть I

Глава 1

Тяжёлые двери церкви со скрипом отворились, и в проёме неяркого утреннего света возникла фигура священника. Он перекрестился, склонив голову, потом с трудом прикрыл за собой дверь: «Не забыть бы смазать петли», – мысль была привычной. Однако как только отец Михаил, в миру Иван Денисов, переступал порог – сердце наполнялось благостью, и в следующее мгновение, направляясь к алтарю, он обычно не помнил ни о двери, ни о вчерашнем дне:

Отче Наш, который на небесах!

Мы дети Твои, и у Тебя наша отчизна.

Да святится Имя Твое.

Пусть пребудет в нас благословение к Твоей священной тайне.

Да придёт Царствие Твое, да будет Воля Твоя и на земле, как на небе.

Мы ждём, чтобы Ты воцарился во всём Своём Творении,

чтобы исполнился Твой замысел, и Ты один стал нашим Царём и Господом.

Хлеб наш насущный дай нам сегодня.

Поддержи нашу жизнь сейчас, ибо мы верим,

что о завтрашнем дне Ты позаботишься…

Слова молитвы магическим образом трансформировали окружающее, окрыляя священника. Иван Денисов испытывал подобное чувство каждое утро, не уставая вдохновляться собеседованием с Отцом Небесным.

В церкви царил полумрак: чуть слышно потрескивали свечи, где-то под полом шуршали мыши, но и тени, и звуки только дополняли тишину торжественностью реальности.

Уединение перед алтарём утверждало его сопричастность Вечности. И Иисус с распятия, и апостолы, и Мария смотрели на него с икон с надеждой и тревогой, вопрошая и требуя. Иван Денисов разговаривал с ними, получал ответы, но вопросы не касались житейских проблем – священник стеснялся спрашивать о личном. И как не хотелось сегодня поинтересоваться судьбой будущего первенца, которого они вместе с матушкой Прасковьей ждали совсем скоро, он не стал испытывать судьбу: «Бог Знает! И всё по Воле Его! Да святится Имя Твое».

Небольшая комнатка за алтарём служила отцу Михаилу одновременно и складом и конторой. Он достал книгу учёта и записал ровным красивым почерком: «Василий Требух: пять яиц, горшок молока, полпуда гречки». Чуть помедлив, любуясь работой, он поставил число, месяц и расписался. Зафиксировав вечерний взнос односельчанина, Иван Денисов вытер рукавом пыль со стола, закрыл конторку и по-хозяйски осмотрел помещение церкви. В левом от алтаря углу на потолке явно расширялось пятно, и было понятно, что ремонта не избежать. Он не стал раздумывать над тем, где брать строительные материалы, решив заняться этим позже, тем более у него была предварительная договорённость с несколькими прихожанами, которые вызвались помочь и обещали привезти и известь, и кирпичи, и толь.

Мысль о неотвратимости хлопот по ремонту Храма Господнего не перекрыла торжественного и благостного настроения отца Михаила. Он зафиксировал входную дверь мощным засовом, на который повесил замок. Можно было начинать день – благословение Господа состоялось.

Семья священника из двух человек жила тут же при церкви, в небольшом домике, окружённом кустами цветов. Рядом с домом росли три высоких тополя, причудливым образом возвышаясь над всей округой. По их силуэтам и ориентировались люди, без труда различая в любое время суток на фоне бездонного неба неизвестно кем и когда посаженные высоченные деревья. Колокольня была на уровне верхушек их ветвей. Издалека казалось, что крестом была увенчана именно троица тополей, и для того, чтобы перекреститься, искали в первую очередь знакомые деревья, зная, что церковь там же.

Матушка Прасковья проснулась как обычно рано, и к возвращению отца Михаила из церкви завтрак был готов. Иван Денисов закрыл глаза и прочёл молитву. Борода скрывала молодость священника, и ему приходилось приучать себя к степенности, чтобы не давать людям повода к снисходительности. Но дома, рядом с любимой, можно было быть самим собой, поэтому помолившись, он неожиданно рассмеялся и наклонился, целуя жену.

– Откликается? – спросил он, прикладывая ухо к животу беременной женщины. – Тихо… тихо… Благословение-то какое! Смотри, смотри, Прасковушка… Наш богатырь… Силён парень!

Толчки ребёночка, реально ощущаемые и приводящие в восторг будущего отца – не по службе, а по естеству – являли то чудо, в которое Иван Денисов верил свято и неистово. Чудо Господа! Чудо Жизни!

– Родной… А если девочка? Ну что, разве не полюбишь? – чуть слышно спросила матушка, молодая красивая женщина, возвеличенная самой природой до сана святого прозренческого материнства.

– Ну, что ты… Что ты! – успокоил её счастливый отец. – Бог знает, кого нам подарить! Как можно не принять Его Волю, родная моя?

Отец Михаил обнял и нежно поцеловал жену, после чего сел на своё место за столом. Некоторое время в чистой небольшой комнатке было тихо, и слышался только стук ложки Ивана Денисова, которой он касался тарелки, весело расправляясь с молочной гречневой кашей.

– А почему ты ничего не ешь? – вдруг с тревогой спросил он жену, увидев, что Прасковья, не отрываясь, смотрит на него без улыбки.

– Мне такой плохой сон приснился… такой плохой… И сейчас ещё не могу отойти, – печально проговорила она в ответ.

– Да глупость всё это, родная! Разве может сон рассказывать о реальности? Вот, Господи… Что за напасть? – он быстро перекрестился на икону с лампадой в углу. – Тебе нельзя думать ни о чём, что расстраивает – это плохо для ребёночка. Я рядом, Господь с нами. Что же может случиться?! Расскажи сон…

– Снится мне, как будто я большая птица… И лечу, лечу… прямо на солнце. И мне кто-то кричит, мол, тебе нельзя к солнцу, спалишь и себя и ребёночка. А я, радостная, не слушаю и всё лечу, лечу… Вдруг прямо в сердце мне вонзился солнечный луч, и я увидела, как осыпаются пёрышки с моих крыльев… И начинаю падать… Страшно, но ничего поделать не могу… Кричу, зову на помощь… Но только открываю рот, а произнести что-либо не получается. И знаю во сне, что мне надо докричаться до тебя, дать знак, чтобы услышал, потому что если услышишь, то и спасена буду… И вдруг вижу, как ты или не ты – как будто чужой, незнакомый… рубишь дерево… Молча, угрюмо… И чувствую, что если дерево упадёт, то тебя раздавит… Я ещё сильнее пытаюсь закричать… Но ни звука. Дерево медленно наклоняется и падает… Больше я ничего не увидела, потому что проснулась в ужасе. До сих пор чувствую этот страх.

– Глупенькая, хороший сон! Венчающий нас с Вечностью. Ещё бы, такое чудо ждём – рождение человечка. И всё новое, необыкновенное! Поэтому и приходит страхом. Однако человеку нечего бояться, потому что мы дети Божьи и любимы Отцом нашим Небесным безмерно. Отсюда и благословение, и радость жизни. Ничего не бойся, родная Прасковушка, ничего. Бог спасёт нас, потому что знает, как я люблю Его, как преданно служу Ему, как жизни своей не пожалею ради Него, Господа Моего! – отец Михаил, устремляясь в молитве к лику Богоматери на иконе, склонился в низком поклоне.

Ивану Денисову было всего тридцать семь лет. Он искренне верил, что все беды обойдут его дом, и прогонял неприятные мысли, находя утешение рядом с любимой.

– Хочешь, покажу тебе, что я вышила? – Прасковья взволнованно открыла крышку комода, который, словно часовой стабильности и вечности, надёжно стоял в углу комнаты. Она достала небольшое покрывало с одеяльцем, какие-то малюсенькие одёжки, и разложила перед Иваном Денисовым.

Он смущённо разглядывал нехитрое богатство, подготовленное для будущего ребёнка золотыми руками любимой. Немыслимо крохотный размер чудесных рукоделий привёл его в умилённое состояние:

– Боже, матушка, какое же чудо нас ждёт! Ребёночек принесёт нам счастье и радость! Родится мальчик – подготовлю его в духовную семинарию, если девочка – будет такая же красивая и смышлёная, как ты! – со слезами на глазах обратился он к любимой женщине.

Отец Михаил трепетно поцеловал её в обе щеки, и Прасковья смутилась, как девчонка. Они долго стояли, прижавшись друг к другу.

Этот момент Иван Денисов запомнил навсегда. И позже, когда вспоминал бессонными ночами жизнь свою, именно минута их объятий являла ему реальность неповторимого счастья. И самым большим потрясением было дальнейшее осознание короткого шага, разделяющего вдохновительное единство с миром и бездонную пропасть одиночества… Но тем утром они с женой безмолвно наслаждались близостью, и сердца их переполнялись радостью. Рождение малыша воспринималось как благословение Господа, как ценный подарок Его.

Глава 2

Татурсин проснулся рано. Некоторое время он лежал, не открывая глаз, пытаясь продолжить блаженство ночи, понимая, однако, что подъём – такая же неотвратимость, как восход солнца… Вспомнив о светиле, молодой монах резко открыл глаза, моментально наполнившись предчувствием чуда – ему предстояло долгожданное посвящение, которое он должен был пройти под покровительством Учителя Ласарэна. Рядом на ковре, возле спального ложа, были разложены атрибуты, необходимые для светлого собеседования. Татурсин умылся водой из кувшина и приступил к облачению в специальные одежды.

Монгольский буддийский монастырь располагался на склоне горы. Маленькие домики-обители монахов, точно лучи солнца, расходились от центральных строений, где хранились сутры, молились и проводили различные обряды. Окружённый соснами и елями, весь монастырский комплекс был естественным продолжением природы – неба, небольшого озера с питьевой водой, гор и деревьев на склонах. Монахами из поколения в поколение поддерживалось таинство связи всего живого, и глубина прозрения утверждалась качеством растворения в единстве мира.

Откликаясь на приветствие Татурсина и принимая кнадак, Учитель Ласарэн – настоятель монастыря – пригласил молодого монаха присесть рядом с собой.

– Как ты спал? – приветливо поинтересовался он.

– Как младенец, без сновидений, – почтительно склонив голову, ответил Татурсин.

– Прекрасно! Значит, ты пуст и готов принять обет служения Будде. Не так ли, дорогой?

– Учитель, с радостью приму ваше благословение! – торжественно ответил монах.

– Знаю, что Сила проснулась в тебе, – продолжал Ласарэн. – И важно показать направление на Путь служения Будде. Есть ли у тебя вопрос, ответ на который облегчил бы восхождение?

– Да, Учитель. Я не понимаю необходимости сосуществования на земле Светлого Будды и грязных убийц. Зачем, Любимый Учитель, человечество мучительно ищет Свет, когда Будда много лет назад обрёл его и рассказал всем о путях просветления?

Учитель Ласарэн внимательно рассматривал молодого монаха, перебирая чётки. Затем он закрыл глаза, раскачиваясь из стороны в сторону. Татурсин преполнялся благостью принятия истины. Собеседование с Учителем всегда приносило глоток запредельной чистоты тона, и он не знал большего блаженства, чем внимать тихим, но полным глубочайшего смысла словам Мастера.

– Ты принимаешь обет безбрачия, не так ли? – неожиданно спросил Ласарэн.

– Да, Учитель, – смиренно ответил монах.

– Ты полностью осознаёшь ответственность решения?

– Да, Учитель! Я принадлежу Просветлённому Будде, и мне больше никто не нужен!

– Могу только приветствовать такую решимость. Жизнь без женщин полна испытания плотью, но я чувствую твою силу и верю в тебя!

Учитель помедлил и продолжил:

– Ты спрашиваешь о справедливости? Но человеческая справедливость и истина Будды не могут сосуществовать вместе. Или, или! Если справедливость – нет Будды. Когда Будда – невозможно говорить о справедливости. Сила трансформации посвящённого открывает доступ к неисчерпаемым источникам энергии, вполне достаточным, чтобы уничтожить Землю или осушить океан, вызвать землетрясения или призвать на помощь другие стихии… Почему же тогда ни одному посвящённому не приходит в голову искать справедливости? Да и величайший Учитель Учителей – Светлейший Будда – никогда не говорил об этом. Не знаешь, почему?

– Нет, не знаю, – тихо ответил Татурсин, жадно ловя каждое слово Ласарэна.

– Обретение Силы не связано с потребностью достижения справедливости. Каким бы просветлённым ни был человек, он не может соревноваться с Искренностью Первоистока Жизни, из которого все и всё, где и заложен ход времён, откуда управляются и звёзды, и светила… Человеческая жизнь – миг на весах космоса! И любые трагедии – всего лишь повод для достижения независимости от суеты, Любимый Татурсин. Те или иные мнимые невзгоды ведут в конечном итоге к Любви, позволяя осознанно принимать испытания, шлифуя тишину Сердца.

Сила Будды настолько глобальна, что посвящённому не составит особого труда остановить любую причину, предотвращая следствие. Ему подвластна власть над животными и камнями, над деревьями и облаками… Но однажды ты поймёшь, что не имеешь права ради пустой забавы использовать силу осознанного. А утверждение справедливости в рамках ограниченного человеческого кругозора и является одной из таких бессмыслиц.

Будда никогда не вмешивается в процессы, но наблюдает их. Растворение в энергиях Причин возносит в бессмертие. Будда не может умереть, если он Будда. И трансформация, определяемая людьми как смерть, лишь особый и совершенный способ передачи знания Ученикам о Любви, о Перспективе, о Жизни. Учитель, осознанно исполнивший на глазах Учеников обряд оставления тела, получает право завершить земные воплощения, поскольку он избежал искушения сопротивляться неизбежному, необходимому. Но знаешь, что требует ещё большего мужества?

Татурсин отрицательно покачал головой:

– Нет, Учитель, не знаю.

– Не потерять Любовь к тому, кто уничтожает тебя.

Учитель Ласарэн замолчал. Он вслушивался в одному ему ведомые звуки, пытаясь рассмотреть важные знаки Существования. Ему это удалось, но он не в праве был перегружать неясными предчувствиями своего любимого Ученика:

– Чувствую глобальные испытания, которые выпадают нашему монастырю, всем нам. И ты, знаю, выдержишь. Я верю в тебя, Татурсин. Но помни: самое важное – не потерять Любовь к тем, кто тебя унижает. Потому что истинная Любовь не имеет связи с логикой человеческого поведения, но только истинная Любовь ведёт в Шамбалу.

– В Шамбалу?! – восхищённо переспросил Ученик.

– Да, Любимый, в Шамбалу! И тот, кто открывает Любовь в Сердце, рано или поздно Приходит. Шамбала – это врата, связывающие Землю с Небесами. И те, кому доверяется счастливая Встреча, становятся Буддами, растворяясь в потоках энергии Шамбалы.

– Учитель! Неужели и я смогу когда-нибудь прикоснуться к священному порогу Шамбалы?

– Зависит только от тебя, дорогой Татурсин. Но ты монгол, лама – значит, избранный! Тогда кто, если не ты?

Ласарэн закрыл глаза. Ученик боялся шевельнуться, чтобы не вспугнуть тишину. Татурсину казалось, что прошла вечность, прежде чем Учитель вдруг закончил:

– Видел чёрное облако, которое окутывает наш дом. Слышал карканье ворон, жаждущих крови. И восхищённо замирало сердце, когда ты, мой Любимый Ученик, преодолев стену темноты, направился на сияние Шамбалы. И сопровождал тебя верный помощник – Светлый Ангел, на шее у которого успел рассмотреть золотой крест…

Глава 3

Первые лучи солнца позолотили верхушки тополей. Пустынные улицы были полны тайны. Город спал. Кому-то снились кошмары, кто-то задыхался от любви. Но и тем и другим очевидна была неизбежность неизведанного, связанная с реальностью предстоящего дня.

Иван Денисов заснул поздно, и сейчас, словно ребёнок, крепко спал в объятиях Прасковьи. Согласие и любовь были синхронны чудесному утру.

Вдруг умиротворённость рассветного часа нарушилась урчаньем автомобиля. Послышались мужские голоса. Через мгновенье властный стук в дверь уничтожил гармонию тишины, и каким-то необъяснимым женским предчувствием внезапно проснувшаяся Прасковья приняла сигнал тревоги.

Потягиваясь, полусонный отец Михаил направился к двери и доброжелательно спросил:

– Кто там? Что ни свет ни заря, родные? Неужто до утра невтерпёж?

Он ещё что-то бормотал, приветливо распахивая дверь. На ступенях стояло четверо мужчин в кожаных куртках:

– Гражданин Денисов – вы будете?

– Да, я, – продолжая непроизвольно улыбаться, ответил добродушно Иван Денисов.

– Именем данной нам власти вы арестованы!

Двое молодых парней ловко заломили ему руки, а третий проворно обыскал, похлопывая по бокам.

– Чисто! – звонким радостным голосом сообщил он четвёртому, по-видимому, главному, который не переступая порога курил папиросу.

– Ну и ладушки… Гражданин поп, время твоё кончилось. Быстро одевайся и открывай свою богадельню! Времени нет! И если ты, вражья башка, вздумаешь шалить – уложу на месте. У меня приказ: стрелять без предупреждения!

– Что случилось, Иван? – спросила испуганно Прасковья, когда отец Михаил появился в спальне в сопровождении двух дюжих охранников.

– Ты только не волнуйся, Прасковушка! Какое-то недоразумение. Думаю, всё образумится, вот только разберутся, что ошиблись. Господь с нами, родная. Ты не волнуйся, нет причин!

– Ты, поп, вообще с ума спятил на дармовых харчах, – со злорадной ухмылкой вдруг проговорил один из конвоиров. – Кровопийца проклятый на шее трудового народа! Как же, «разберутся»… Уже разобрались! Поэтому мы и здесь. Не видать тебе света белого на долгое время. И не пытайся передавать секреты через свою дуру-бабу. Молчать!

Не глядя на жену, Иван Денисов надел штаны, рубаху и сверху – рясу.

– Нет, попяра, это тебе ни к чему. Хватит людей пугать! – охранник с ненавистью схватил рясу и одним рывком разорвал её.

Прасковья от неожиданности вскрикнула, прижимая край одеяла к подбородку. Отец Михаил побледнел.

– Что вы там мешкаете? – донеслось из соседней комнаты.

– Да вот, гражданин поп никак не простится со своей бабой…

– Так чего ты смотришь? На танцы приехал, что ли?

– Сиди тихо! – скомандовал рослый охранник Прасковье. – Пошли, гражданин… Не забудь ключи от своего липового бога! У нас ещё есть к нему несколько вопросов…

Когда Прасковья, быстро одевшись, подбежала к распахнутым настежь дверям церкви, то увидела, что иконы алтаря сорваны и сброшены в кучу. Двое пришельцев пытались сломать распятие, но деревянный Христос каким-то чудом сопротивлялся. Однако и он в конце концов не выдержал, когда на подмогу пришёл сам начальник. Вместе с иконами распятие загорелось в середине зала. Помещение храма наполнилось дымом и копотью.

– Видишь, сколько черноты имеет твой бог?! – насмешливо обратился главный здоровяк к Ивану Денисову.

Прасковья с диким воем кинулась к мужу, который отрешённо сидел у стены. Лицо его было разбито, из носа хлестала кровь, сумасшедшие глаза полыхали диким огнём. Он молился, быстро проговаривая слова. Прасковья прижала его к себе, но сильные руки тотчас отшвырнули её.

– Не шали, баба! – Начальник достал пистолет и пригрозил женщине. – Гражданин поп арестован, и разговаривать с ним не положено. Не то…

Но Прасковья не слышала угроз. Единственное управляло ею – Ивану Денисову плохо и ему нужна помощь. Она поднялась с колен, выпрямилась и внезапно оказалась возле любимого, заключив его в объятия. Стремительность женщины смутила охрану, но лишь на мгновение. В следующую минуту трое здоровых мужиков снова отбросили её. Прасковья опять резко направилась к отцу Михаилу. Прогремел выстрел…

Женщина удивлённо посмотрела на кровавое пятно в районе сердца, протянула руки навстречу мужу и упала замертво.

Дикий крик потряс своды церкви. Иван Денисов ударил охранника, и от неожиданности тот выпустил его. Отец Михаил наклонился над телом жены и закричал второй раз.

Его ударили кулаком по голове и, потерявшего сознание, бросили в кузов грузовой машины.

Глава 4

По пустынной монгольской дороге, соединяющей монотонные холмы, двигалось несколько грузовых машин с военными монголами. В кабине одной из них весёлый лейтенант рассказывал молодому водителю анекдот и, не ожидая реакции, первым и хохотал. В кузовах грузовиков лениво дремали вооружённые солдаты.

Вдруг движение автомобилям перегородил небольшой караван. Важно ступая, верблюды пренебрежительно, не обращая внимания на окружающий мир, шествовали друг за другом. Лейтенант, не выдержав, поторопил погонщиков. Серые от пыли и зноя монголы, сопровождающие верблюдов, приветливо помахали солдатам, не предпринимая ни малейших усилий, чтобы освободить путь машинам. Офицер выскочил из кабины, на ходу расстёгивая кобуру:

– Шлёпну сейчас как врагов народа, тогда поулыбаетесь!

– Начальник, почему нервничаешь? – не теряя самообладания, спросил у лейтенанта один из седоков.

– Ты издеваешься, скотина? У меня задание государственной важности, а ты препятствовать? Имею приказ стрелять в случае неповиновения! – Резкий звук выстрела взорвал тишину.

Первыми испугались животные, затем и погонщики стали хлестать верблюдов, чтобы убрать с дороги караван.

– То-то же! Совсем распустились! – ворчливо заключил довольный военный и, улюлюкая, выстрелил ещё несколько раз в воздух.

Животные рысью устремились прочь от опасности. Очнувшиеся от дрёмы, солдаты засмеялись, показывая пальцами на бегущих верблюдов.

– А не продегустировать ли нам местный кумыс, как думаете? – обращаясь к подчинённым, риторически спросил лейтенант, озвучивая собственное желание, заметив невдалеке несколько белоснежных юрт.

Группа монголов доброжелательно приветствовала военные машины, свернувшие с дороги и направляющиеся в сторону их стойбища. Склонив голову в знак уважения, офицер почтительно поздоровался с хозяином, который пригласил его зайти в юрту.

Женщины вынесли ведро кумыса солдатам, которые по очереди утолили жажду. Девушка с улыбкой разглядывала молодых ребят в военной форме.

– Как тебя зовут? – вдруг спросил один из них.

– Танга. А зачем тебе имя?

– Через три дня увольняюсь в запас. Закончу службу и вернусь за тобой. Будешь мне женой?

Все вокруг засмеялись. Не сдержалась и девушка, только парень оставался серьёзным:

– Так что, согласна?

– Ты дослужи сначала. Когда вернёшься, тогда и поговорим! – продолжая улыбаться, ответила Танга.

Лейтенант и глава семейства степенно беседовали в юрте:

– Как думаешь, зима суровой будет?

– Думаю, да… Солнце резко садится, и закаты огненные. Недавно здесь проходили монахи из монастыря, так они передавали слова настоятеля о бедах, которые надвигаются.

Офицер насторожился. Потом решительно отодвинул чашку и поклонился:

– Спасибо за кумыс, пусть тебе сопутствует удача. Впрочем, как и мне.

Выйдя из юрты, он резко закричал:

– По машинам!

Солдаты заняли свои места. Один из них помахал Танге:

– Я скоро вернусь! Жди! Меня зовут Идэ! Запомни: Идэ!