Безбожник

Эта история произошла в одном из сёл Центрально-Чернозёмного края, между лесом и степью. На речке, что течёт через село, полно отмелей, водоворотов и омутов. Берега плоские и песчаные, покрыты ковром из мать-и-мачехи, а супротивные – крутогорьями и осыпями. Выговор у селян тягучий, нежный, ласкающий слух; велосипед называют «лисопедом», а дорогу – «большаком». Церковь там закрыли в тридцатом, а открыли в девяносто первом. Спросите, как село называется? Да какая разница. Тысячи таких сёл по России, и историй таких тысячи. Только заканчивались они все по-разному.

***

– Парчу-то зачем жечь? Из неё скатерти можно пошить. В сельсовете столы вон, как жопы, голые, только что газетами прикрыты. – Макар тронул Тихона Ильича за руку, предлагая подумать, прежде чем отдать команду на всесожжение.

– А ты, Макар, решил срамоту новой власти парчой прикрыть, мол, красивей будет, – голос из толпы, вызвав смех, колыхнул скопище зевак.

Макар промолчал, зная, что они не повинны в своём жестокосердии. А вот председатель – тот самый, чью руку Макар придержал, остановив приказ залить керосином благодать Божию, – не совладал с собой.

– А ну молчать всем! – Смех людей, вызвавший злобу у председателя сельсовета Тихона Ильича Бирюкова, замер с первыми выстрелами.

Палил председатель из нагана в воздух, зыркая по сторонам. Он ненавидел их – этих сытых, довольных, красномордых от мороза односельчан-упырей. В своих глазах он был герой, не жалевший жизни на фронтах мировой и гражданской. А для них – босяк, нищеброд, калека (одноногий на костылях) фронтовик в дырявой от пуль шинели, в будёновке вместо шапки. И если бы не револьвер и не десяток вверенных ему вооружённых милиционеров, народ наверняка растерзал бы богохульника. Но толпа молчала, подавленная прошедшими в прошлом году арестами.

***

Тогда, выполняя спущенную сверху директиву, Бирюков с активистами из числа первых колхозников провёл на селе опись всего имущества, с тем чтобы хозяева не пожгли и не распродали своё же кровное, которое, по пролетарской логике, принадлежало уже не им, а только что созданному колхозу «Первая пятилетка».

Возмущённых хозяев пришлось арестовать и отправить в райцентр, как думали на селе – ненадолго. Разберутся, выпишут очередной налог и отпустят. Их ждали, но они не ехали. Кто-то из актива по пьяни проговорился, что всех задержанных лишили прав, а следовательно, и шансов на возвращение. А тут слух прошёл или видел кто, как лишенцев вместе с семьями погрузили в теплушки и отправили куда-то на север, в края нежилые, погибельные. Это известие напугало деревню, заставив недовольных или заткнуться, или притихнуть.

И вот новая директива, согласно которой сплошную коллективизацию увязали с ликвидацией церквей. Мол, пока стоят церкви, в стране всё будет плохо. И пошло-поехало, как снежный ком. Церкви закрывали, попов высылали, имущество или грабили (растаскивая по себе), или сжигали. Можно подумать, что Сам Господь запрещал сеять и пожинать плоды труда своего. «И сеял Исаак в земле той и получил в тот год ячменя во сто крат: так благословил его Господь»¹.

Но те, кто писал план новой пятилетки, «пятилетки безбожников», умышленно извращали суть спущенных с Небес заповедей, тем самым подыгрывая врагу рода человеческого.

Власть запретила богослужения, в то же время поощряя употребление колбасы и молока в пост. Возле сельпо и на рынке повесили плакаты, на которых бородатый старичок, очень похожий на отца Леонтия, обращаясь к народу, стихоплётствовал: «Верующий, если нету бога, то нет и поста, смело ИДИ ДО магазина, ждёт тебя там свинина», – и ниже стояла подпись в скобках: «Народная поговорка». Народ ухмылялся, мужики крутили усы, девки – локоны, и шли до сельмага.

Само по себе употребление мяса в пост – при том, что ты готов умереть за Христа прямо здесь и сейчас – не являлось грехом. Другое дело, когда количество употребляемого скоромного² становилось в обратную пропорцию к желанию умирать. Тем более за Бога, которого никто не видел. Об этом писали газеты и тараторили лекторы из агитбригад безбожников, колесивших по району всё лето. И, надо сказать, у сатаны получилось отвадить христиан от Христа: пост не держали, лоб не осеняли, на сон грядущим³ не читали – просто жили и умирали в пустоту.

А как за храмы взялись, так и защитники не нашлись.

***

Вот и сегодня, созерцая разруху – побитые окна, распахнутые настежь двери, пустую колокольню и купол с погнутым, обезображенным крестом (из-за того, что его не удалось сбить), – народ молчал, пожирая глазами то, что принадлежало Богу и должно было исчезнуть в горниле индустриализации.

Речь шла об имуществе сельского храма – вытащенном, сваленном и подлежащем уничтожению. Гора была приличной. Одних только тканевых предметов культа собрались вагон и маленькая тележка: одежды священнические, стихари пономарские, покрывала с престола, завесы, покровцы⁴, камилавки⁵, хоругви, плащаницы, отрезы материи, скатерти кружевные, полотенца расписные. Всё шёлковое да парчовое, шитое нитками золочёными, с крестами и вензелями кручёными. Всё это было представлено семикратно⁶ по цветам, по праздникам. Сверху набросали книг, навалили икон, предварительно сняв киоты. Из них, по задумке уполномоченного просветителя из района, надлежало изготовить стенды уведомительные, просветительные и порицательные – отражающие суть проходивших по всей стране изменений.

А изменения были налицо.

Несмотря на то, что «безбожная пятилетка» официально так и не была объявлена, Советская власть умудрилась только за один год⁷ ликвидировать семьдесят епархий, арестовать сорок епископов и митрополитов и закрыть девяносто пять процентов церквей, существовавших ещё в двадцатые годы.

***

– Ты посмотри, ткань какая, золотом шита… а ты сжечь. – Макар Кузьмич исподлобья смотрел на председателя.

– И что с того? – Тихон Ильич качнулся и переступив костылями, перенося тяжесть тела на здоровую ногу. – Наша власть – это власть трудового народа. И парча мне твоя и в хрен не впилась.

– А она не тебе нужна, а той самой власти, о которой ты тут трезвонишь. Нищая власть не внушает уважения. Власть должна быть солидной, с достоинством. Бабам отдадим – пошьют скатерти, да занавески, да на стулья поджопники. Красота будет… Всё лучше, чем сжигать. А кто придёт за справкой али ещё за чем, сразу поймёт: вот она власть какая. А тут шелков да парчи… если с умом раскроить, весь район украсить можно.