Я недаром вздрогнул.
                                            Не загробный вздор.
В порт,
               горящий,
                                  как расплавленное лето,
разворачивался
                                и входил
                                                  товарищ «Теодор
Нетте».
Это – он.
                    Я узнаю́ его.
В блюдечках-очках спасательных кругов.
– Здравствуй, Нетте!
                                       Как я рад, что ты живой
дымной жизнью труб,
                                            канатов
                                                           и крюков.
Подойди сюда!
                              Тебе не мелко?
От Батума,
                      чай, котлами покипел…
Помнишь, Нетте, —
                                  в бытность человеком
ты пивал чаи
                           со мною в дипкупе?
Медлил ты.
                       Захрапывали сони.
Глаз
        кося
                 в печати сургуча,
напролет
                  болтал о Ромке Якобсоне
и смешно потел,
                                стихи уча.
Засыпал к утру.
                                Курок
                                             аж палец свел…
Суньтеся —
                       кому охота!
Думал ли,
                    что через год всего
встречусь я
                       с тобою —
                                     с пароходом.
За кормой лунища.
                                       Ну и здо́рово!
Залегла,
                 просторы на́двое порвав.
Будто на́век
                           за собой
                                            из битвы коридоровой
тянешь след героя,
                                       светел и кровав.
В коммунизм из книжки
                                                  верят средне.
«Мало ли,
                    что можно
                                        в книжке намолоть!»
А такое —
                    оживит внезапно «бредни»
и покажет
                    коммунизма
                                             естество и плоть.
Мы живем,
                      зажатые
                                       железной клятвой.
За нее —
                  на крест,
                                     и пулею чешите:
это —
            чтобы в мире
                                       без Россий,
                                                              без Латвий,
жить единым
                           человечьим общежитьем.
В наших жилах —
                                     кровь, а не водица.
Мы идем
                  сквозь револьверный лай,
чтобы,
             умирая,
                             воплотиться
в пароходы,
                       в строчки
                                        и в другие долгие дела.
Мне бы жить и жить,
                                            сквозь годы мчась.
Но в конце хочу —
                                  других желаний нету —
встретить я хочу
                                  мой смертный час
так,
        как встретил смерть
                                                 товарищ Нетте.

15 июля 1926 г., Ялта

Стихи о советском паспорте

Я волком бы
                           выгрыз
                                          бюрократизм.
К мандатам
                       почтения нету.
К любым
                  чертям с матерями
                                                         катись
любая бумажка.
                                Но эту…
По длинному фронту
                                          купе
                                                  и кают
чиновник
                    учтивый
                                       движется.
Сдают паспорта,
                                и я
                                       Сдаю
мою
        пурпурную книжицу.
К одним паспортам —
                                             улыбка у рта.
К другим —
                         отношение плевое.
С почтеньем
                         берут, например,
                                                           паспорта
с двухспальным
                                английским левою.
Глазами
                 доброго дядю выев,
не переставая
                           кланяться,
берут,
            как будто берут чаевые,
Паспорт
                 американца.
На польский —
                                глядят,
                                               как в афишу коза.
На польский —
                                выпяливают глаза
в тугой
               полицейской слоновости —
откуда, мол,
                         и что это за
географические новости?
И не повернув
                             головы кочан
и чувств
                 никаких
                                  не изведав,
берут,
            не моргнув,
                                     паспорта датчан
и разных
                    прочих
                                   шведов.
И вдруг,
                 как будто
                                     ожогам,
                                                      рот
скривило
                  господину.
Это
       господин чиновник
                                             берет
мою
        краснокожую паспортину.
Берет —
                 как бомбу,
                                     берет —
                                                      как ежа,
как бритву
                      обоюдоострую,
берет,
            как гремучую
                                       в 20 жал
змею
          двухметроворостую.
Моргнул
                 многозначаще глаз носильщика, хоть вещи
                    снесет задаром вам.
Жандарм
                  вопросительно смотрит на сыщика,
сыщик
             на жандарма.
С каким наслажденьем жандармской кастой
я был бы
                  исхлестан и распят
за то,
            что в руках у меня
                                                  молоткастый,
серпастый
                    советский паспорт.

Я волком бы
                         выгрыз
                                        бюрократизм.
К мандатам
                       почтения нету.
К любым
                       чертям с матерями
                                                              катись
любая бумажка.
                                Но эту…
Я
     достаю
                    из широких штанин
дубликатом
                       бесценного груза.
Читайте,
                  завидуйте,
                                          я —
                                                    гражданин
Советского Союза.

1929

Стихи для детей

Что такое хорошо и что такое плохо?

Крошка сын
                       к отцу пришёл,
и спросила кроха:
– Что такое
                         хорошо
и что такое
                      плохо? —
У меня
             секретов нет, —
слушайте, детишки, —
папы этого
                      ответ
помещаю
                  в книжке.
– Если ветер
                                   крыши рвет,
если
          град загрохал, —
каждый знает —
                                это вот
для прогулок
                           плохо.
Дождь покапал
                             и прошёл.
Солнце
             в целом свете.
Это —
очень хорошо
и большим
и детям.
Если
        сын
               чернее ночи,
грязь лежит
                         на рожице, —
ясно,
          это
               плохо очень
                                       для ребячьей
кожицы.
Если
          мальчик
                           любит мыло
и зубной порошок,
этот мальчик
                           очень милый,
поступает хорошо.
Если бьёт
                    дрянной драчун
слабого мальчишку,
я такого
                 не хочу
даже
          вставить в книжку.
Этот вот кричит:
                                  – Не трожь
тех,
       кто меньше ростом! —
Этот мальчик
                           так хорош,
загляденье просто!
Если ты
                 порвал подряд
книжицу
                 и мячик,
октябрята говорят:
плоховатый мальчик.

Если мальчик
                           любит труд,
тычет
            в книжку
                              пальчик,
про такого
                    пишут тут:
он
       хороший мальчик.

От вороны
                      карапуз
убежал, заохав.
Мальчик этот
                           просто трус.
Это
        очень плохо.

Этот,
             хоть и сам с вершок,
спорит
                 с грозной птицей.
Храбрый мальчик,
                                     хорошо,
в жизни
                 пригодится.

Этот
        в грязь полез
                                   и рад,
что грязна рубаха.
Про такого
                      говорят:
он плохой,
                      неряха.
Этот
        чистит валенки,
моет
          сам
                 галоши.
Он,
       хотя и маленький,
но вполне хороший.

Помни
             это
                       каждый сын.
Знай
          любой ребёнок:
вырастет
из сына
                 свин,
если сын —
                      свиненок.
Мальчик
                 радостный пошёл,
и решила кроха:
«Буду
            делать – хорошо,
и не буду —
                       плохо».

1925

Что ни страница – то слон, то львица

Льва показываю я,
посмотрите нате —
он теперь не царь зверья,
просто председатель.

Этот зверь зовётся лама.
Лама дочь
                    и лама мама.
Маленький пеликан
и пеликан-великан.
Как живые в нашей книжке
слон,
        слониха
                       и слонишки.
Двух- и трёхэтажный рост,
с блюдо уха оба,
впереди на морде хвост
под названьем «хобот».
Сколько им еды, питья,
сколько платья снашивать!
Даже ихнее дитя
ростом с папу с нашего.
Всех прошу посторониться,
разевай пошире рот, —
для таких мала страница,
дали целый разворот.

Крокодил. Гроза детей.
Лучше не гневите.
Только он сидит в воде
и пока не виден.

Вот верблюд, а на верблюде
возят кладь
                      и ездят люди.
Он живёт среди пустынь,
ест невкусные кусты,
он в работе круглый год —
он,
     верблюд,
                       рабочий скот.

Кенгуру.
Смешная очень.
Руки вдвое короче.
Но за это
у ней
          ноги вдвое длинней.

Жираф-длинношейка —
                                               ему
                                                       никак
для шеи не выбрать воротника.
Жирафке лучше:
                                  жирафу-мать
есть
        жирафёнку
                              за что обнимать.

Обезьян
               смешнее нет.
Что сидеть как статуя?!
Человеческий портрет,
даром что хвостатая.
Зверю холодно зимой.
Зверик из Америки.
Видел всех.
                      Пора домой.
До свиданья, зверики!

1926

Кем быть?

У меня растут года,
будет и семнадцать.
Где работать мне тогда,
чем заниматься?

Нужные работники —
столяры и плотники!
Сработать мебель мудрено:
сначала
               мы
                    берём бревно
и пилим доски
длинные и плоские.
Эти доски
                    вот так
зажимает
                    стол-верстак.
От работы
                    пила
раскалилась добела.
Из-под пилки
                           сыплются опилки.

Рубанок
                 в руки —
работа другая:
сучки, закорюки
рубанком стругаем.
Хороши стружки —
жёлтые игрушки.

А если
             нужен шар нам
круглый очень,
на станке токарном
круглое точим.
Готовим понемножку
то ящик,
                 то ножку.
Сделали вот столько
стульев и столиков!

Столяру хорошо,
а инженеру —
                             лучше,
я бы строить дом пошёл —
пусть меня научат.

Я
   сначала
                  начерчу
дом
       такой,
                  какой хочу.
Самое главное,
чтоб было нарисовано
здание
             славное,
живое словно.
Это будет
                  перёд,
называется фасад.
Это
       каждый разберёт —
это ванна,
это сад.
План готов,
                       и вокруг
сто работ
                  на тыщу рук.
Упираются леса
в самые небеса.
Где трудна работка,
там
       визжит лебёдка;
подымает балки,
будто палки.
Перетащит кирпичи,
закалённые в печи́.
По крыше выложили жесть.
И дом готов,
                         и крыша есть.
Хороший дом,
                             большущий дом
на все четыре стороны,
и заживут ребята в нём
удобно и просторно.

Инженеру хорошо,
а доктору —
                       лучше,
я б детей лечить пошёл —
пусть меня научат.
Я приеду к Пете,
я приеду к Поле.
– Здравствуйте, дети!
Кто у вас болен?
Как живёте,
как животик? —
Погляжу
                 из очков
кончики язычков.
– Поставьте этот градусник
под мышку, детишки! —
И ставят дети радостно
градусник под мышки.
– Вам бы
                    очень хорошо
проглотить порошок
и микстуру
                      ложечкой
пить понемножечку.
Вам
        в постельку лечь
                                          поспать бы,
вам —
            компрессик на живот,
и тогда
               у вас
                         до свадьбы
всё, конечно, заживёт.
Докторам хорошо,
а рабочим —
                         лучше,
я б в рабочие пошёл,
пусть меня научат.
Вставай!
                 Иди!
                         Гудок зовёт —
и мы приходим на завод.
Народа – уйма целая,
тысяча двести.
Чего один не сделает —
сделаем вместе.
Можем
             Железо
ножницами резать,
краном висящим
тяжести тащим;
молот паровой
гнёт и рельсы травой.
Олово плавим,
машинами правим.
Работа всякого
нужна одинаково.
Я гайки делаю,
                              а ты
для гайки
                    делаешь винты.
И идёт
             работа всех
прямо в сборочный цех.
Болты,
             лезьте
                         в дыры ровные,
части
          вместе сбей огромные.
Там —
            дым,
здесь —
               гром.
Громим весь дом.
И вот
            вылазит паровоз,

чтоб вас
               и нас
                         и нёс
                                     и вёз.
На заводе хорошо,
а в трамвае —
                              лучше,
я б кондуктором пошёл,
пусть меня научат.
Кондукторам
                           езда везде.
С большою сумкой кожаной
ему всегда,
                      ему весь день
в трамваях ездить можно.

– Большие и дети,
берите билетик,
билеты разные,
бери любые —
зелёные,
                 красные
и голубые. —
Ездим рельсами.

Окончилась рельса,
и слезли у леса мы —
садись
             и грейся.

Кондуктору хорошо,
а шофёру —
                       лучше,
я б в шофёры пошёл,
пусть меня научат.
Фырчит машина скорая,

летит скользя,
хороший шофёр я —
сдержать нельзя.

Только скажите,
вам куда надо —
без рельсы
                      жителей
доставлю на дом.
Е —
дем,
ду —
дим:
«С пу —
ти
уй —
ди!»

Быть шофёром хорошо,
а лётчиком —
                           лучше,
я бы в лётчики пошёл —
пусть меня научат.

Наливаю в бак бензин,
завожу пропеллер.
«В небеса, мотор, вези,
чтобы птицы пели».

Бояться не надо
ни дождя,
                  ни града.
Облетаю тучку,
тучку-летучку.
Белой чайкой паря,
полетел за моря.
Без разговору
облетаю гору.
«Вези, мотор,
                           чтоб нас довёз
до звезд
               и до луны,
хотя луна
                  и масса звёзд
от нас отдалены».

Лётчику хорошо,
а матросу —
                       лучше,
я б в матросы пошёл —

пусть меня научат.
У меня на шапке лента,
на матроске —
                           якоря.
Я проплавал это лето,
океаны покоря.

Напрасно, волны, скачете —
морской дорожкой,
на реях и по мачте
карабкаюсь кошкой.
Сдавайся, ветер вьюжный,
сдавайся, буря скверная, —
открою
               полюс
                           Южный,
а Северный —
                             наверное.

Книгу переворошив,
намотай себе на ус —
все работы хороши,
выбирай
                 на вкус!

1928