Ледовые приключения Плавали-Знаем

© Коржиков В. Т., наследники, 1981

© Оформление. АО «Издательство «Детская литература», 2021

Неожиданное открытие корреспондента Репортажика

Корреспондент Североокеанского радио Репортажик летел по срочному вызову с Камчатки в Океанск на совещание весёлых корреспондентов. Пристегнувшись к креслу крепкими ремнями, он осматривался вокруг – не подвернётся ли и здесь, на высоте 10 000 метров, что-нибудь весёленькое – и думал, чем бы удивительным потешить своих коллег. Мысли всплёскивали одна за другой, глазки Репортажика вспыхивали, как огоньки в табачной трубке, но тут же гасли.

Рассказать, как при извержении вулкана в воздух взлетела целая гора консервных банок? Уже рассказывали! Или про то, как юнга Рыбкин поймал на удочку кита? Так об этом трубили во всех столичных газетах!

Круглое лицо Репортажика растянулось в зевоте: вздремнуть бы. Он потянулся, взглянул в иллюминатор и приоткрыл в удивлении рот.

Внизу, у острова Камбала, среди растущего на глазах ледяного поля семечком торчало маленькое судёнышко, вокруг которого расторопными мурашами бегали несколько фигурок и толкали судно то спереди, то сзади. Кто-то пробовал ворошить лёд багром. Кто-то разогнался и с таким звуком врезался в борт лбом, что Репортажику показалось, будто по самолёту шлёпнули из зенитки. Но ледяное поле не дрогнуло.

– Всё! Сели! Зимуют! – крикнул Репортажик и потёр руки. – Вот это репортаж!

– Вот это репортаж! – повторил он и вытащил из-под кресла пишущую машинку.

Перед глазами, как на табло, мгновенно возникло название «Необыкновенная зимовка». Но тут же мысленно зачеркнув его, Репортажик заложил в машинку лист бумаги и стал энергично выстукивать указательными пальцами: «Ледовая эпопея у острова Камбала».

«Самолёт летел на высоте 10 000 метров. В салоне было тепло. Но за бортом стоял такой мороз, что хрустели отмороженные носы и уши…»

Тут Репортажик остановился. О себе в этом репортаже тоже не надо забывать. Стоило отметить, что хотя он и не участвовал в этой эпопее, но всё-таки присутствовал! Ему тоже хотелось броситься вниз с парашютом, толкать в борт судно, катать по льду бочки, и он начал так:

«Я летел на высоте 10 000 метров. Впереди змейкой колебалась стюардесса, разносившая обед. Из чашек с бульоном струился пар, а за иллюминатором выл ветер. И внизу, среди льдов, окруживших пароход „Светлячок“, разворачивалась настоящая эпопея».

Дальше снова затрещал мороз, захрустели уши и носы и началась героическая зимовка.

Репортажик перечитал корреспонденцию, и едва к приземлившемуся самолёту подали трап, мимо работников аэропорта пронёсся энергичный румяный колобок с пишущей машинкой под мышкой и, сев в такси, помчался в сторону Океанского радиоцентра.

Спасительное сообщение

Пока предприимчивый Репортажик мчался в сторону радиоцентра в Океанске, у маленького острова Камбала неожиданно нахлынувший мороз действительно вытворял чудеса. Волны застывали мгновенно, как холодец на блюде, вмораживая в лёд беззаботный пароходец, по мостику которого бегал капитан и, свешиваясь через борт, кричал на корму: «Дружно!», а глядя на нос: «Взяли!»

Полкоманды с разбегу бросалось на борт сзади, половина ухала спереди. Но морозец покрякивал, лёд поскрипывал, а поддаваться не поддавался: его становилось только больше – с мокрых матросских подбородков срывались капли и застывали у ног остренькими бугорками.

– Ну всё, – вздохнул капитан и махнул рукой. – Всё!

Он мрачно осмотрел горизонт. Льдина, разрастаясь, кружилась вместе с пароходом, будто готовилась к конкурсу бальных танцев, потом ткнулась краем в берег и примёрзла.

– Сели! – сказал капитан. – Плавали, знаем! – И загрохотал по трапу сапогами – теми самыми сапогами, в которых несколько месяцев назад с попугаем на плече топал по палубе знаменитого парохода «Даёшь!».

«Даёшь!», как известно, качался с Солнышкиным и Перчиковым у берегов Антарктиды, а Плавали-Знаем, подсчитывая выговоры, прогуливался по набережным Океанска. Правда, на какое-то время он забыл свою поговорку и даже согласился с тем, что кое-куда он не плавал, а кое-чего не знал, и купил себе стопку учебников…

Но в это время в пароходстве возникла суматоха. На остров Камбала срочно требовалось доставить партию свежего кефира. А в Океанске не было ни одного свободного капитана: тот – у берегов Африки, другой – в Арктике, третий – в Антарктиде. И ни единого матроса на горизонте!

И вдруг несколько инспекторов сразу увидели с балкона глядевшего в морскую даль бравого капитана! А в коридоре пароходства сошлись курсанты мореходного училища Барьерчик и Уточка.

– Ныряешь? – спросил Барьерчик. Он мечтал поскорей отправиться в кругосветное плавание, сдал досрочно экзамены, и его крепкий лоб и подбородок так и тянулись навстречу будущим штормам.

– Курсирую! – уточнил румяный Уточка, раскланиваясь налево и направо.

– Ну-ну! – усмехаясь, кивнул Барьерчик.

– Ну-ну! – с пренебрежением сказал Уточка и вскинул утиный носишко: в коридор влетел курсант Упорный, а из отдела кадров выбежал взъерошенный инспектор и, обхватив за плечи всех троих, закричал:

– Выручайте, ребята!

Через полчаса, простучав чёрными ботинками по трапу «Светлячка», курсанты в чёрных бушлатах вытянулись перед неожиданно вышедшим навстречу начальником их училища.

– Товарищ начальник! – крикнул было Уточка, но начальник отмахнулся: «Начальник на судне один – капитан!»

В городе он был известен и как композитор, песни которого распевали все курсанты, под чьи марши выходил на праздники весь Океанск. И сейчас композитор выбрался в отпуск, чтобы на простом рабочем пароходике окунуться в шум ветров, грохот волн и весёлую музыку команд. Звуки вокруг так и просились в его будущие песни!

И через несколько часов, позвякивая бутылками, «Светлячок» торопился по океану. Сверкали спасательные круги, от борта к борту носились курсанты, а с мостика над морскими барашками весело раздавалось необыкновенно звонкое: «Плавали, знаем!» Рядом с капитаном, закатав рукава, поводил длинным носом бон, – ман, на левой руке которого синело: «Дружба – закон моря», а на правой лучиком сияло: «Вася». Оба смотрели то на карту, то на горизонт и иногда перебрасывались короткими фразами:

– Выгрузимся?

– В срок. И не только выгрузимся! Загрузимся!

– Чем?

– Пустыми бутылками! Заберём до единой! – сказал капитан и усмехнулся: – И мы ещё докажем кое-что этим Солнышкиным, Перчиковым и Моряковым!

Но последней бутылки пришлось ждать очень долго. Пока камбальчане попивали кефир, полетел первый снег, пока собирали бутылки, скрипнул первый мороз, а когда поднажал второй, оказалось, что одной бутылки не хватало. Детсадовец Соскин смотрел в неё, будто в подзорную трубу, как вокруг «Светлячка» нарастал сахарный лёд.

И когда последний ящик с бутылками звякнул в трюме, вокруг парохода приплясывало такое ледовое поле, что к нему примерзали подмётки.

Теперь Плавали-Знаем, спускаясь в кубрик, так грохотал сапогами, что бутылки в ящиках жалобно дребезжали. «Всё! Всё!» – качал головой капитан.

И вдруг он остановился.

Из маленького динамика на стене доносился бойкий знакомый голос:

«Внизу было так холодно! Но экипаж маленького „Светлячка“ вёл борьбу за жизнь судна. Он не сдавался! Я видел, как он готовится к небывалой зимовке, и надеюсь ещё когда-нибудь рассказать о его настоящей эпопее!»

Плавали-Знаем протёр ухо, глаза его сверкнули, как два восклицательных знака, и, щёлкнув пальцами, он рассмеялся:

– Ах, Репортажик! Вот это Репортажик! Ну молодец! «Небывалая зимовка»!

Это было спасение. И какое! В голове Плавали-Знаем пронёсся целый вихрь событий: зимовка на льдине! Самолёты! Встреча героев! Слава! «Челюскин», «Георгий Седов»!.. И «Светлячок»! Вместо выговора – настоящая слава!

И капитан тут же выбил на машинке приказ: «В связи с невозможностью вырваться из ледового плена, объявляю открытой зимовку».

Удивительное предложение Плавали-Знаем

«Светлячок» ещё вздрагивал от курсантских ударов, заиндевелые якорьки подпрыгивали в клюзах, а в кубрик к капитану бежали боцман и начальник училища. От обоих пахло морской травой, ветром, бодрым морозцем, но лица их были как две перепуганные тучки: сели!

И вдруг, споткнувшись о порог, они изумлённо посмотрели на капитана: лицо его сияло, он был полон загадочного величия.

– Ну, что? – спросил он ещё загадочнее.

– Вмёрзли! – выпалил Васька.

– Крепко? – спросил Плавали-Знаем.

– Ещё не совсем, – сказал начальник училища. Румянец на его щёчках засиял ярче. – Ещё не совсем, – повторил он. – И есть маленькая идея…

Плавали-Знаем перебил его:

– Идея есть у меня!

– Какая? – Васька пошмыгал носом в сторону камбуза.

Плавали-Знаем вскинул вверх указательный палец:

– Вмёрзнуть ещё крепче!

Васька и начальник ошалело переглянулись и снова посмотрели на сияющего капитана: странные шутки!

Плавали-Знаем с улыбкой наклонился к ним:

– Славы хотите?

– А кто не хочет! – Васька пожал плечами, хотя определённая слава о нём шла давно.

– Смотря какой, – осторожно сказал начальник училища. От славы воспитателя он бы не отказался, от славы композитора – тем более!

– Ну хотя бы славы зимовщиков! – сказал капитан.

У Васьки брови полезли вверх. А начальник училища усмехнулся: «Мужественный товарищ! Хорошо шутит!»

Но Плавали-Знаем многозначительно кивнул: «То-то…» – и вскинул голову:

– Зимовка! Нужна необыкновенная зимовка! Такая, о которой сообщило радио!

– А что! – согласился Васька. – Был бы компот!

Начальник училища озадаченно почесал в затылке. Он собирался что-то сказать, но капитан опередил его:

– Ваше дело – песни, моё – зимовка!

«И в самом деле, – подумал начальник, – конечно, моё дело – песни». Здесь он только гость, и вмешиваться в капитанские дела с его стороны было бы бестактно.

– Это может быть удивительная эпопея, – сказал Плавали-Знаем и подмигнул будущим зимовщикам: – Плавали, знаем! Может!

С льдины снова донеслось: «Раз-два! Взяли!»

Кто-то вскрикнул, врезавшись в борт лбом, – за иллюминатором вспыхнуло. И Плавали-Знаем рассмеялся:

– С такими ребятами всё может быть! Свистать всех наверх!

Надо браться за дело

Но свистать кого-либо не было необходимости. Уточка и Барьерчик выбивали ботинками по трапу известную курсантскую мелодию: «Семь часов – пора на ужин!», и с чёрных бушлатов во все стороны сыпался иней. Лобастый Барьерчик прикрывал ладонью фосфоресцирующую в темноте шишку, но бросал взгляд на дверь камбуза, откуда в морозную ночь уплывали дурманящие запахи щей, сваренных коком парохода «Светлячок» Супчиком.

Курсанты ввалились в столовую и, увидев в руках тоненького седого кока дымящуюся супницу, хотели броситься к столу, но услышали бодрый голос капитана:

– Ну как? Вмерзаем?

– Вмерзаем! – в один голос ответили курсанты.

Плавали-Знаем прошёлся по столовой и сказал:

– Отлично!

– Что отлично? – спросил суровый Барьерчик.

– Вмерзаем! – весело сказал капитан.

Курсанты посмотрели друг на друга, на энергично мазавшего горчицей хлеб Ваську, на озадаченного начальника, но прочитать на их лицах что-либо определённое было трудно. Васька ахал от горчичного огонька, начальник что-то прикидывал в уме, а Супчик сам застыл от неожиданности с дымящейся супницей. Слова капитана были куда удивительней, чем его, Супчика, щи.

– Всё отлично, – повторил капитан, принимая супницу из рук изумлённого кока. – Значит, зимуем!

Оба курсанта и Супчик разом спросили:

– Как?

– Необыкновенно! – сказал Плавали-Знаем. – Главное – необыкновенно. А остальное уже зависит от нас с вами. Надо вспомнить, как зимовали другие. Кого вы помните из зимовщиков?

Чёрненький кудрявый Уточка хотел было сказать, что зимовка ему не нужна: ему светит место штурмана в рыбкиной конторе – у рыбачков на юге; но из желания блеснуть перед начальством выложил:

– Ну, Амундсен.

Начальник – хоть и был в отпуске – одобрительно кивнул.

– Мало ли кого помним – Скотта, Седова, Нансена, – сказал Барьерчик.

– Какие имена! А?! – Плавали-Знаем поднял вверх палец. – Какие люди!

Не согласиться с этим было трудно. Это звучало!

– А без зимовки кем бы они были?

Уточка, присаживаясь к столу, мигнул: намёки капитана обещали кое-что поважнее штурманского места в рыбкиной конторе.

Барьерчик хмуро опустился рядом, и курсанты заработали ложками. А Плавали-Знаем, что-то замурлыкав, мечтательно посмотрел сквозь переборку, услышал, как похрустывает у курсантов за ушами, и захохотал:

– Хрустели от мороза! Да с такими носами и ушами мы выдержим любую зимовку! Выдержим! Плавали, знаем! – Он хотел было подцепить вилкой кусок мяса, но отодвинул тарелку и вслух подумал: – Надо браться за дело!

Необыкновенные планы

Обычно Супчик, сложив руки на фартуке, с удовольствием слушал весёлый хруст горбушек, посвистывание обсасываемых косточек, плюханье ложек, и не было для него в жизни музыки прекрасней, чем эта аппетитная симфония. Не было ничего дороже морской тельняшки и чести морского повара. Свои обеды он оценивал по особой штормовой шкале: аппетит 6 баллов, аппетит 8 баллов, аппетит 10 баллов! Нет, не было большего счастья, чем наблюдать, как вся команда дружно налегает на ложки-вёсла, как всё похрустывает в крепких молодых зубах, как поднимается настоящий флотский, штормовой аппетит.

Но сейчас кок только озадаченно мигал. Надвигался шторм совсем иного рода! Над Супчиком, над всей командой прогремели слова: «Надо браться за дело!»

– А мы чем заняты? – спросил Васька, посасывая кость.

Плавали-Знаем посмотрел на него с негодованием и, помолчав, повернулся к экипажу:

– Итак, что прежде всего нужно для настоящей зимовки?

На минуту в столовой воцарилась такая тишина, что стало слышно, как за иллюминатором думают звёзды, а с острова донёсся собачий лай.

Васька закричал:

– Собаки! Нужны собаки! Какая без собак зимовка?!

Супчик хихикнул, но Плавали-Знаем, торжественно загнув мизинец, сказал:

– Правильно, у всех зимовщиков были собаки!

– А что с ними делать? – спросил Барьерчик.

– Что делать? – с усмешкой спросил Плавали-Знаем. Он уже почти летел на собачьей упряжке в нерпичьей шубе – как Амундсен!

А начальник училища, тоже воскликнувший: «Что делать?!», услышал мелодию – звон упряжки, песню ветра и – шутить так шутить! – сказал:

– Меха нужны, полярные меха! Шубы, шапки, унты!

– Шубы, шапки, унты! – повторил Плавали-Знаем и загнул второй палец.

– Лёд! – подавшись вперёд, крикнул Уточка.

Плавали-Знаем с удивлением посмотрел на него. Но Уточка, задрав крепенький нос, объяснил:

– Настоящий лёд! Айсберги, глыбы, торосы!

И Плавали-Знаем, оценив всю важность предложения, загнул третий палец.

– Солонинка нужна! – язвительно подумал вслух Супчик. – Зимовщики ели солонинку. А я – на тебе! – он всплеснул руками, – как назло, перед рейсом получил свежую говяжью ногу. Может, обменяем?

Васька с тревогой посмотрел на него, и Супчик рассмеялся:

– Шучу, шучу!

– А при чём тут шутки? Обменять, и никаких разговоров! – приказал капитан.

Кок, всё ещё не принимая приказания всерьёз, вздохнул:

– Ружьецо бы для охоты…

– Все великие полярники вели дневники, – заметил угрюмый Барьерчик, которому эта зимовка была как снег на макушку. Мечтал о кругосветке, а застрял у Камбалы!

– Дневники, обязательно дневники! – Плавали-Знаем собрал все пальцы в кулак и, поднявшись над столом, подмигнул: – И вы увидите, наш «Светлячок» когда-нибудь поднимут на пьедестал!

Он собирался сказать ещё что-то, но в это время дверь с грохотом распахнулась, и весь в клубах пара, стряхивая иней, в столовую ввалился курсант Упорный, который выполнял обязанности радиста, а сейчас в одиночку подталкивал «Светлячок» с кормы.

– Кажется, есть возможность! – крикнул он.

Но Плавали-Знаем широко улыбнулся и остановил его движением руки:

– Есть, есть возможность! Как следует закусить и выспаться.

– Но… – покраснел Упорный.

– И никаких «но»! Ужинать и спать. Завтра начинается… – Он не договорил, что начинается, и открыл иллюминатор. Золотой ободок сверкнул, как рамка будущего портрета.

В ночной синеве колыхалось ледяное поле. Рядом, на острове Камбала, помигивали наивные огоньки. Как спортсмены, по небесным дорожкам бежали спутники. Под ними торопились за рыбкой сейнеры. А над «Светлячком» пели ветры, и, сияя адмиральскими звёздами, поднималась Большая Медведица.

Где-то на берегу лаяли камбальские собаки, не зная, какие необыкновенные события ждут их завтра.

А на борту вмёрзшего в лёд пароходика человек в капитанской фуражке сказал:

– Завтра начинаем с собак.

Он сказал «завтра», хотя для себя и на сегодня оставил кое-какие необыкновенные дела.

Вода, вода, вода…

Едва команда «Светлячка» улеглась спать и в кубрике забулькала сонная тишина, Плавали-Знаем подошёл к Ваське и, тряхнув его за плечо, сказал:

– Шланги – наверх, брандспойты, – наверх, сам – наверх!

И всю ночь всей команде слышался сквозь сон шум воды, виделись штормовые волны.

Барьерчику снилось, что зелёная волна перекатывает его через горизонт. Уточку крутило в зелёном водовороте, и он сам тащил себя вверх за кудри.

А начальнику виделся океан. Он плыл по нему на новеньком пианино, одной рукой держа лакированный штурвал, а другой – выстукивал по клавишам какую-то булькающую мелодию. Ему страшно хотелось записать её на бумаге, но отпустить штурвал было ещё страшней.

Но больше всех неприятностей эта вода доставила Супчику. Сначала ему снилось, что в котёл налилось очень много воды, суп получается жидким и Васька кричит: «Это же не супчик, это бульончик!» А потом раздался голос капитана: «Для славы надо работать!» А ему не нужна была слава. Был бы погуще суп, чтобы не сказали, что Супчик кормит хуже Борщика!

А вода всё лилась, плюхала. И наконец, открыв глаза, Супчик скатился с койки и заорал:

– Братцы, мы на дне!

По иллюминаторам в самом деле катились зелёные струи, сквозь которые едва пробивались солнечные лучи.

Команда бросилась в коридор, вышибла дверь и, вылетев на палубу, с криком пронеслась под уклон по сверкающему льду и вывалилась на поле. Моряки от удивления вытянули шеи: вместо вчерашнего уютного «Светлячка» перед ними задирало нос обросшее льдами судно. На вантах качался лёд, с мачт свисали сосульки, и влажный ледяной бугор, как осьминог, расползался с рубки по всей палубе.

А на баке, рядом с мокрым Васькой, с брандспойтом в руках, стоял Плавали-Знаем и поливал судно водой.

– Ну как? – спросил он ошарашенный экипаж.

– Вот это да, вот это лёд! – воскликнул Уточка и пробежался вдоль «Светлячка».

– Грандиозно… – сказал начальник. Хорошо или плохо – он промолчал, но всё равно это было грандиозно. Это, что ни говори, пахло настоящей зимовкой!

Сбоку на льдине лежало стадо нерп и, задрав носы, таращило пуговичные глазки на небывалое зрелище. А вдали, на берегу, вокруг человека в милицейской форме толпился народ, смотрел на заледенелый фрегат, на пляшущую среди льда команду и качал головами.

Плавали-Знаем усмехнулся. Слава уже летала над палубой «Светлячка». Нужно было стараться дальше.

И через некоторое время толпившиеся на берегу жители Камбалы увидели процессию, которая направлялась от фантастического судна к острову.

Экипаж «Светлячка» приступал к операции «Собака».

Первые шаги мужественной экспедиции

Впереди экспедиции со свёртком костей торопился Васька. За ним деловито шагал Уточка. В бушлате, с маленьким рёбрышком в кулаке топал Барьерчик. А замыкал шествие Супчик, в белом халате и колпаке, с завёрнутой в простыню громадной, как дубина, говяжьей ногой на плече.

Снег хрустел под крепкими флотскими ботинками, а ветер перебрасывал на морозце крепкие морские слова.

– Живём! – подлетал Васькин голос. – С каждого двора по собаке – и «Светлячку» упряжка!

– А если на острове нет собак? – усомнился Барьерчик, которому эта затея не нравилась.

– Тогда кто ночью лаял? Я? – отозвался Уточка. – Собаки есть. На каждом порядочном острове свои собаки! – заверил он.

Не доходя до мыса Перчиков а, искатели удачи, махнув друг другу на прощанье, рассыпались вдоль побережья и скрылись в ближайших проулках.

Васька взбежал на курносый пригорок и осмотрелся. Восточный ветер развевал его сингапурские в клеточку брюки, прокуренные гаванской сигарой, и доносил носораздирающие запахи жареной рыбы. Аппетит разыгрывался на все десять баллов. Но необходимость подсказывала совсем другое направление – туда, где запахов было поменьше и любой порядочный Бобик, увидев щедрую кость, мог бы дружески повилять хвостом.

Васька посмотрел налево, направо: посёлок состоял из одной длинной улицы с проулками, отгороженной сетями, на которых ещё болтались заскучавшие морские звёзды и старые рыбьи хвостики. Вдоль сетей двигались Барьерчик и Уточка. Нужно было торопиться: всем собак могло и не хватить.

Васька увидел каменный дом, с порога которого смотрел большой серый мопс.

– Настоящий вожак! – обрадовался Васька и уже зашуршал газетой, но пёс предупреждающе зарычал, и Васька махнул рукой: «Дурак, от собственного счастья отказывается!» И тут он заметил деревянный домик с собачьей будкой и, прохрустев по снежку, стал вытаскивать из свёртка приманку. – Ну и кость! – сказал он, привлекая к себе внимание. – Вот это кость!

Он перенёс через забор ногу и вдруг, дёрнувшись изо всех сил, заорал во всю боцманскую глотку: «Кость! Коо-ость!», потому что ему в голень вцепился гревшийся под забором пёс, которому Васька наступил на хвост.

– У, развели собак! – взвыл Васька и, услышав лязг зубов, бросился бежать. Вылетая из дворов, за ним катилась лохматая собачья свора. Васька пригнулся. На бегу, на минуту замешкавшись, он заметил застрявших в сетях Барьерчика и Уточку, услышал крик: «Помогите!», подумал: «Ну нет, каждый спасается как может». И, представив себе, что сейчас здесь будет твориться, припустил ещё сильней.