Хроники Арехина

5

Процесс был отработан до мелочей: в камеру размером со шляпную коробку помещается документ, в данном случае фрагмент карты, камера закрывается, открывается пластинка, и нажатием рычажка вызывается искра Румпфорда, которая и является источником очень яркого, но и очень непродолжительного света. Потом следует ждать пять минут, покуда «зольдатмотор» зарядит конденсаторы. Роль солдата играл маленький ветряк над башней, в штиль же приходилось крутить педали или подряжать на это дело казачка Никиту. Но сегодня ветер дул исправно, и дело спорилось. Пока на седьмом фрагменте принц не обнаружил, что контакт включателя барахлит, и потому искра получалась через раз. Оно, конечно, не беда, но разобрать теперь, какая пластинка экспонирована, а какая нет, не представлялось возможным.

Начинать сызнова принц не мог – нужно было проверить все контакты, дело это кропотливое, а он утомился. Лучше проявить пластинки и отпечатать получившиеся фрагменты карты.

Он взял все семь кассет и пошел в проявочную – небольшой закуток без окон и с плотно закрывающейся дверью. Зажёг лампу вишнёвого стекла, огляделся, поместил лампу в чёрный ящик, и стало совсем темно. То есть совершенно. Пластины к тёмно-вишнёвому свету были нечувствительны – эти пластины, но он работал и с другими, панхроматическими, и потому, чтобы не путаться, выработал привычку каждую пластину считать панхроматической. Принц ощупью достал пластины из кассет, поместил их в держатели проявочного сосуда и прикрыл светонепроницаемой крышкой. Теперь можно было возвращать фонарь из чёрного ящика.

Тёмно-вишнёвый свет после полной тьмы показался вполне приемлемым. В специальное отверстие он залил раствор, перевернул песочные часы. Ждать пришлось недолго, спустя десять минут он слил раствор в бутыль чёрного стекла, промыл пластины кипячёной, но, конечно, холодной водой, и залил фиксирующим раствором.

Песок струился медленно. Как время. Но, в отличие от времени, песок в часах конечен.

Принц слил раствор в фиксажную бутыль, трижды промыл пластины водой и, наконец, извлек их. Сушиться.

И, не дожидаясь результатов, пошёл спать.

Сны прилетали тревожные, один другого злее, и проснулся Пётр Александрович с неясными, но томительными предчувствиями чего-то тёмного и грозного, поджидающего на дороге.

С предчувствиями он боролся обыкновенным способом: холодными обливаниями и крепким горячим кофе. Обливал его казачок Никита, кофе принц варил себе сам. И предчувствия отступили. Как обычно.

Делать отпечатки с пластин он доверил Никите. Занятие хоть и непростое, но здесь ошибку возможно исправить. Хотя Никита ошибался редко.

Пока казачок прилежно колдовал в химическом закутке, он проверил копировальный аппарат. Так и есть – отошёл контакт в вилке. Работа минутная, когда знаешь причину. Но он не спешил, проверил и остальные контакты, и только потом заглянул узнать, как справляется с заданием Никита.

Уж он справился, так справился. Принц позвал его делать новые снимки. Срочно, аллюр «четыре креста». Но оно того стоило.

В полдень принц вновь собрал гостей – Арехина-старшего, Егорова и англичанина.

– Ваша карта удивительна, – обратился он к Арехину. – Возвращаю с благодарностью – и он передал владельцу все двадцать фрагментов карты. – Теперь светокопии – и он положил перед каждым стопку отпечатков, полностью повторяющих фрагменты карты. – А теперь самое интересное. Случайно вышло так, что часть копий я сделал без освещения карты. В полной темноте. Согласно теории светописи, пластинки должны были остаться неэкспонированными, сколь бы чувствительная эмульсия не была бы на них нанесена. Однако случилось иначе. Пластинки запечатлели карту. Но совсем не ту, что мы видим своими глазами как на оригинале, так и на светокопиях. Я с помощником повторили съёмку в темноте и с использованием искры Румпфорда в качестве источника света. Те копии, что у вас на руках, точно совпадают с оригиналом и получены как раз в результате освещения искрой Румпфорда. Они пронумерованы согласно оригиналу. А вот то, что получилось в результате фотосъемки в темноте, хотя фотосъемка в темноте, пожалуй, оксюморон, – и принц раздал новые комплекты копий карты. – Сравните.

Сравнивали недолго. Что сравнивать, если видно сразу: есть совпадения, есть. Часть элементов «чёрных» копий накладывались на элементы копий обыкновенных. Но только малая часть.

– Да…– протянул Егоров. – Тайна на тайне бежит и тайной погоняет.

– Любопытно, как получились изображения в полной темноте? – спросил Конан-Дойль.

– Этому-то у меня объяснение есть, – ответил принц. – Симпатические чернила.

– Вы полагаете? – англичанин не скрывал скепсиса.

– Да. Только не обычные, вроде молока или лукового сока. Эти чернила испускают икс-лучи, которые глазу не видны, но фотопластинка их фиксирует.

– И, по-вашему, этим чернилам сто лет, или даже несколько столетий?

– А вот это и есть загадка. Столетий, даже тысячелетий… Не знаю. Просто отмечаю факт: были использованы икс-симпатические чернила.

– Но почему тогда их не видно на обыкновенных копиях? Фотопластинка должна была зафиксировать как обычный рисунок, так и рисунок с икс-чернилами. Хотя… Да, понимаю, обычный рисунок маскирует рисунок скрытый. Дополнительные детали маскируют детали истинные, – заключил англичанин.

– Вполне возможно. И теперь есть смысл снова разложить карту нашего уезда, даже всей губернии, и посмотреть. Но это может подождать. Сейчас есть более срочное дело, дело, ради которого я вас и позвал приехать в Рамонь.

– Возвращение девяносто пятого года, – не вопрошающе, а утвердительно сказал Арехин-старший.

– Надеюсь, что нет, – ответил принц. – Но должен убедиться.

– Имеются признаки присутствия… – Арехин-старший запнулся, подбирая слово.

– Метаморфов? – подсказал принц. – Очевидных – никаких. Смерть Пахомова, нашего сторожа, на счёт метаморфов не отнесёшь – уж они не оставили бы тело нетронутым. Скотина? Да, пропадают овцы, козы, изредка коровы, но они всегда пропадают. И если медведи в наших краях повывелись, то волки встречаются, а двуногих воров год от года всё больше. Но эти двуногие – обыкновенные люди. Оснований для тревог нет. Но последние недели люди видят по уезду странное. Рыщет кто-то. Не волк, не человек, а что-то вроде бабуина.

– Ваши жители… Они прежде бабуинов видели? – спросил Конан-Дойль.

– Нет. Жители говорят «собачий чёрт». По описанию – похож на бабуина. Нужно признать, описания не точные. Ночь, темно, страшно. То он размером с взрослого человека, то с ребёнка, а иногда их двое, трое, не поймёшь сколько.

– Не стоит забывать, что народ у нас такой… Веселие на Руси – чертей разглядывать.

– Я разговариваю с людьми трезвого поведения, – сухо сказал принц.

– Не сомневаюсь, но эти люди передавали чужие слова, или видели собственными глазами?

– Видели двое. Собственными глазами. Один в деревне Грязное, другой – житель хутора Сорокино. И еще семеро передают с чужих слов, слов своих жен и детей, которым они доверяют.

– И много бед натворили эти бабуины?

– Забирались в курятники и пожирали кур. Одну-две съедят, остальных загубят.

– Этим обычно лисы грешат. Однако лису принять за бабуина трудно, – признал Егоров.

– Вот и я так думаю, – сказал принц.

– Но… Грязное, Сорокино, овраги… Тут большую облаву нужно.

– С лисами и волками селяне справятся и без нас. А метаморф привязан к месту. И если он – или они – остатки гнезда девяносто пятого года, то где их искать, известно – на кордоне Зверинец. И время, когда искать, известно – в полнолуние.

– А когда ожидается ближайшее полнолуние? – спросил Конан-Дойль.

– Сегодня в два часа пополуночи.

– Что ж, я не прочь встретить полнолуние в лесу и в хорошей компании, – сказал Арехин-старший.

– Я на это надеялся, – присоединился к товарищу Конан-Дойль.

– И я надеялся. С тех пор, как узнал о событиях девяносто пятого года. Потому располагайте мной, – заключил Егоров.

– Благодарю, господа. У вас, Николай Иванович, ружьё всегда с собой, я знаю. А вам, – принц обратился к Арехину-старшему и Конан-Дойлю, – нужно подобрать хорошее оружие.

– У нас тоже есть, – ответил Арехин-старший.

– Есть? – удивился принц. – Я не знал.

– В чемодане лежат. Пистолеты.

– Пистолеты? На метаморфа?

– Немецкие пистолеты, маузеры, и у меня, и у Конан-Дойля. Мощная артиллерия, стоит винтовки, и, главное, десятизарядная.

– А, маузер… Слышал. Хорошо, если для вас привычен маузер, что ж…

– Привычен, – заверил Арехин-старший. – С десяти шагов в туза попадаю, а господин Конан-Дойль так и с пятнадцати.

– Стрелять нам не в тузов…

– Мы и не в тузов стреляли, поверьте.

– Тогда готовьте ваши маузеры, – но чувствовалось, что Петр Александрович не убеждён в пользе пистолетов. – Пункт встречи – здесь же, за час до полуночи.

– В двадцать три ноль-ноль, говоря языком железнодорожников, – уточнил Егоров.

– Точно так, – подтвердил принц. – Не знаю ваших привычек, но сам я после обеда думаю соснуть часок-другой. Если получится. А пока прошу извинить, мне нужно подготовить нашу вылазку.

Присутствующие откланялись. До назначенного часа времени оставалось предостаточно. И солнце, и башенные часы это подтверждали.

– Пойду, почищу ружьё, – сказал Егоров. – У меня есть и запасное, двустволка от Зауэра, так что если кто-то захочет…

– Нет, благодарю, – ответил Арехин-старший.

– К своему пистолету я привык, – объяснил свой отказ англичанин.

– Вы меня заинтриговали, – сказал Егоров, но развивать мысль не стал, а пошёл в свитские номера. Арехин-старший и англичанин сели на скамейку в тени липы.

– Я уже не в первый раз слышу о событиях девяносто пятого года, но не знаю подробностей, – сказал Конан-Дойль.

– Я тоже. Принц не любит распространяться на эту тему. Вам лучше поговорить об этом с Павлом Павловичем Хижниным. Умнейший человек, ваш коллега, а, главное, непосредственный участник событий.

– Где я могу его найти?

– В больнице, вероятно. Работы у него много: люди любят лечиться, особенно даром.

– Даром? – удивился Конан-Дойль.

– Издержки по лечению частью берёт на себя земство, частью семья Ольденбургских.

– А, тогда понятно, – успокоился англичанин.

Арехин-старший не стал разубеждать собеседника. Пусть считает, что понял. Да и стыдно перед иностранцами-то.

6

В комнате было прохладнее, чем под открытым небом, и Арехины отдыхали от послеполуденной жары.

– Не скучаешь? – спросил Арехин-старший для порядка.

– Нет, не скучаю, – ответил Арехин-младший. – Здесь интересно. Мы с бароном на речку ходили. Ты ведь разрешил.

– Я разрешил, – согласился Арехин-старший. – Если Карл Иванович вам провожатого даст.

– Дали нам провожатого, деда Макария. Для присмотра.

– И как? – поинтересовался Арехин-старший.

– Присмотрели, что не присмотреть. Да ему присмотр и не нужен. Дед Макарий бодрый, ходит быстро, видит далеко, слышит хорошо. Он нас учил рыбу ловить, места показывал.

– Много наловили?

– Не очень. Дед Макарий говорит – пришел июнь, на рыбу плюнь. Разве на зорьке, когда прохладно, рыба просыпается и хочет есть. Вот тогда клёв. Мы с бароном думаем, а не пойти ли на зорьке.

– В любом случае, не завтра. Мы собираемся на ночную охоту.

– Мы?

– Нет, не я и ты, а я, принц, господин Конан-Дойль, еще несколько человек.

– Ладно. Мне больше рыбу ловить нравится. А охотится по-настоящему я никогда и не охотился. С луком разве, так и лук не настоящий.

– Подрастешь, будет тебе настоящий.

– Подрасту, – согласился Арехин-младший. Настоящий лук его не очень интересовал, но подрасти бы не помешало.

– Посмотри-ка, – Арехин-старший разложил на столе фотографии, полученные от принца. – Ничего не напоминает?

Арехин-младший внимательно осмотрел все двадцать карточек.

– Напоминает, – наконец ответил он. – Вот эта. Я её видел.

– Где? Когда?

– Мне мама книжку подарила. «Черная Курица» господина Погорельского. В ней есть карта подземной страны. Это – часть карты. Примерно четверть.

Арехин-старший не стал переспрашивать, точно ли такая карта и точно ли та книга. Знал – сын не ошибается. Спросил он другое:

– Как думаешь, где бы эту книгу посмотреть.

– Домой вернёмся, я тебе её дам.

– Хотелось бы раньше. Показать принцу. Послать, что ли, за ней.

– Дед Макарий рассказывал, что здесь школу открыли. Сейчас, летом, занятий нет, но учительница собирает детей и читает им книги. Вдруг у этой учительницы есть «Черная Курица», или она знает, у кого в Рамони она есть.

– Школа? Времени у нас довольно. Не сходить ли в школу – если ты не устал? Заодно и посмотрим, какова она, а то слух по всей губернии.

– Я не устал, – сказал Арехин-младший и посмотрел в окно. Фонтан едва журчал, но подоконник был высок, не очень-то посмотришь. А на стул влезать нехорошо.

– Отлично. Тогда идём.

Они вышли в коридор. Навстречу попался Георгий.

– Барон, мы тут в школу собрались, не хочешь с нами?

– Только дяде скажу, – ответил Георг.

– Мы внизу подождём, на скамейке, – сказал Арехин-младший.

Фонтан и в самом деле выглядел больным: струи, что давеча взлетали к небу, сейчас прижимались к земле. Напор не тот.

– Ты подружился с Георгом? – спросил Арехин-старший.

– Нас тут двое, он да я. У вас, взрослых, свои дела, – сказал Арехин-младший.

– Понятно, – протянул Арехин-старший.

Барон выбежал наружу, бодрый и радостный. Не один, вместе с мистером Конан-Дойлем.

– Я готов! И господин англичанин тоже, как знал, что мы идём в школу, захотел пройтись.

– Славно. Что дядя?

– Ружья чистит. Он их господину Конан-Дойлю показывал. Я хотел помочь, но дядя говорит, что сегодня они и так хороши, он только поверяет. А вот если доведётся стрелять, то и мне работа найдётся.

– А пока мы займемся мирными делами. Посмотрим здешнюю школу, – Арехин-старший поднялся со скамейки.

Вчетвером они дошли до ворот. Стражник сидел на табурете, прислонив бердыш к стенке будки.

– Как служба, Петрович? – спросил Арехин-старший.

Стражник смутился, вскочил, схватил оружие и только потом сказал:

– Стараемся, ваше высокоблагородие.

– Вижу, вижу. Измена не пройдёт. В какой стороне школа, открой секрет.

– Это ни разу не секрет, ваше высоко…

– Без чинов, пожалуйста.

– Не секрет, Александр Александрович. Вам по этой вот дорожке идти, идти, никуда не сворачивая. С полверсты, чуть меньше. И придёте. Белая такая, школа наша. Ни с чем не спутаешь.

Они пошли по дорожке, поначалу мощёной булыжником, но шагов через двести – просто утоптанной. Сиятельные владения кончились, а у земства до мощёных дорожек пока руки не дошли. Дойдут в следующем веке.

Лето дождями не баловало, и потому ветерок поднимал пыль, которая кружилась серыми смерчиками. Мелкие бесы.

Школу они увидели в положенное время. Действительно, белая. Здание по губернским меркам невелико, но для села приемлемо. В тени школы прямо на траве сидели дети, некоторые чуть старше барона и младшего Арехина, а некоторые и ровесники. Общим числом дюжина. Рядом, уже на стуле, сидела учительница и что-то читала вслух. Идиллическая картина. Дети смотрели на учительницу заворожено, никто не резвился, не шалил, казалось, даже не дышал.

– Здесь все ёще про Балду любят, – сказал Георг.

– Про какого Балду? – спросил Арехин-старший.

– Сказка Пушкина, про купца Остолопа и Балду. Учительница читает, а они – сами видите – ответил барон. – Интересно им.

– Ну и слух же у тебя, – сказал Арехин-старший.

Действительно, до читающей компании оставалось шагов сто, не меньше. Ветерок шевелил листья, порождая тихий, но вездесущий шепот, и потому расслышать голос учительницы казалось Арехину-старшему невозможным. Ну, почти невозможным. У детей слух острый, а он, увы, не ребёнок. Сорок три – возраст последней молодости. И первой старости.

– Я так, наугад, – ответил Тольц. – Что в Рамони читать могут, кроме Пушкина?

Они приближались неторопливо, стараясь не мешать, но сначала самые маленькие, потом те, кто постарше, и уже последней учительница нет нет, а и стали посматривать в их сторону: кто, мол, такие, откуда взялись.

Они остановились шагах в двадцати. Барон угадал – это и в самом деле была сказка о купце и Балде, и когда она подошла к закономерному финалу, дети засмеялись, но вразнобой. Постарше хохотали вовсю, а младшие неуверенно хихикали, не сколько от смеха, сколько подражая старшим.

– А ты, Филя, чего ж не смеешься, – спросила учительница самого маленького слушателя.

– Мне купца жалко, – честно ответил Филя. – Куда он теперь, без ума, без языка? Кому он нужен?

– Да никому, – сказал мальчик постарше. – Пожил всласть, дай пожить другим.

– Точно, – поддержал второй. – Балда, он ложку мимо рта не пронесёт.

– Тише, ребята, тише, – уняла разгоревшееся было пламя спора учительница. – Вы подумайте, а завтра мы поговорим, прав ли Балда, наказавший купца, поступил ли он по-христиански, или нет. С родителями поговорите, посоветуйтесь. А пока бегайте, играйте.

Упрашивать ребят не пришлось. Только что сидели смирно – и словно вихрь пролетел над одуванчиком.

– Слушаю вас, господа – обратилась учительница к пришедшим.

– Я и мой британский друг, писатель Артур Конан-Дойль, сейчас гостим у Петра Александровича Ольденбургского. И нам посоветовали познакомиться с вашей школой.

– У господина Ланского слово не расходится с делом, очень приятно.

Арехин-старший не понял, причем здесь Ланской, но продолжил:

– И вот мы здесь.

– Что ж, школа перед вами – учительница описала правой рукой полукруг, показывая и здание, и площадку, и детей, бегающих на первый взгляд беспорядочно, а на второй – каждый по своей орбите.

– Много учеников?

– Много, особенно зимой. Летом только те, от кого в хозяйстве пользы мало.

– Можно посмотреть классы?

– Конечно, – учительница легко поднялась. – Дети, вы особенно не шалите, я всё вижу, а уж слышу и того больше. Вы своих детей на воздухе оставите, или…

– Мы здесь побудем, – быстро ответил Арёхин-младший.

– Ну, побудьте, побудьте, – согласилась учительница. – С ребятишками познакомьтесь, они не страшные.

– И мы не страшные, – сказал барон, и первым ринулся в деревенский Мальмстрем. За ним и Арехин-младший.

– Новенькие, новенькие! Вам водить!

Игра была простая – салочки. И играли деревенские просто: есть они, а есть городские барчуки. Барчуков обижать, конечно, нельзя, учительница заругает, но немножко – можно. И потому салили постоянно барчуков, чтобы водить им – не переводить. Пусть побегают, им полезно.

Они и бегали. Арехин-младший бегунком был неважным, с непривычки даже упал раза три-четыре, спотыкаясь о подставленные ноги, и сумел засалить одного лишь барона, который замешкался, глядя в глубину неба. Барон тут же очнулся и бросился в погоню за самыми шустрыми деревенскими. Догонял легко, но не торопился салить. Догонит – отпустит, потом опять догонит, давая понять преследуемому, что тот в полной его власти. Подставлять ноги ему перестали сразу после того, как он наступил на пару-тройку таких ног, и наступил крепко. А случалось столкнуться, то он всегда оставался на ногах, в отличие от вставшего на пути. Сокол среди цыплят. Наконец, он сжалился, засалил измотанную жертву, и вернулся к Арехину-младшему.

– Народ уважает превосходство, – сказал Тольц.

– Это я заметил, – Арехин-младший отряхнул одежду от пыли, листьев и травы. – Таблицей умножения их не проймёшь.

– Ты здорово бегаешь, – признал, отдышавшись, засаленый пацаненок барону. – Лучше меня. Мы-то думали, что все городские вроде него, – и он кивнул на Арехина-младшего.

– У меня своё умение, – сказал Арехин.

– Какое же? Читать, писать, спасибу-пожалста говорить?

– Я могу слышать тех, кто там, – Арехин показал на землю.

– Червяков, что ли? – усмешливо спросил пацан.

– Тебе ещё рано знать. А то приходи на кладбище этой ночью, может и ты услышишь.

– Не пугай, не пугай, не боимся.

– А зря, – сказал Арехин-младший. – Там тебя девочка ждёт. Приходи, говорит, Миша, мне скучно. Вместе веселей. А то я сама к тебе приду. Постучу в окошко, ты пусти только.

Пацан побледнел.

– Ты… Ты чего… Ты ей скажи, пусть успокоится. Скажешь? – он заглядывал в лицо Арехину, сразу став на вершок ниже ростом.

Арехин молчал и смотрел не на пацана, а сквозь него.

– Хочешь, на колени стану?

– Я ничего не хочу. А она… Приходи не ночью, а днем, в воскресенье. Вдруг и успокоится.

– Я приду! Я точно приду, так и передай!

Веселье разладилось. Деревенские сторонились и Арехина и барона.

– Однако вы, Арехин, нагнали страху на туземцев. Как вам удалось?

– Дело нехитрое. У каждого сельского мальчика или девочки найдутся умершие братик или сестра. Не родные, так двоюродные. И стуки ночные в избе всегда есть, то кошка, то крыса, то дом рассыхается.

– А имя? Миша?

– Это ещё проще, ему кричали – «наддай, Мишка, наддай!».

– Действительно, просто. А вот если бы он спросил, как имя той девочки…

Арехин посмотрел на Тольца.

– Не спросил бы. Никто не хочет этого знать. Взрослые – другое дело, но мы-то не взрослые.

Деревенские тем временем оттаяли. Врожденная живость характера взяла верх, да и вообще – всё ведь кончилось хорошо, разве нет? Они сели в кружок, и другой мальчик, не Миша (Миша по-прежнему дрожал), стал рассказывать истории про Лысый кордон: о говорящем медведе, что из кустов плачем и причитаниями заманивал сердобольных путников, а потом разрывал их на части и выедал сердце, печень и мозги. Рамонцы-то про медведя знали и в кусты не шли, хоть обрыдайся, а париновцы и берёзовцы, бывало, плошали.

Или дядя Матвей, что на хуторе – рыл погреб, и вдруг слышит стук, да громкий такой, словно в бочку пустую колотят, бух, бух! А хутор, понятно, наособицу стоит, рядом никого. Он быстро землю в яму назад побросал, а теперь вот никак покупателя на хозяйство не найдёт. Кто ж купит, когда соседство такое!

Или Ванька Кретинин, тот, что позапрошлой зимой ни с того, ни с сего повесился в сарае. Ну, повесился и повесился, на кладбище его хоронить нельзя, а за кладбищем отец не захотел, и похоронил в лесу, как раз на границе двух кордонов, Зверинца и Лысого. Через неделю пришли, а могила разрыта. Домовина разбита. Подумали – собаки одичавшие. Или волки. Или медведь-шатун, дело-то в феврале было. Только с той поры и отец его умер, и мать умерла, и брат Семен умер. Осталась одна сестра, Мария, она подхватилась, всё продала и уехала в город. Говорят, лавку держит, плохонькую, но зато живая.

Или…

Но тут из школы вышли учительница, Арехин-старший и англичанин. Арехин-старший держал в руках книгу, обернутую газетой.

– Дети, дети, попрощаемся с нашими гостями! – сказала учительница.

Дети дружно, как один, сказали: «До свидания!», и на этом встреча завершилась. Арехин-старший и англичанин шли впереди, Арехин-младший и барон – шагах в десяти за ними. Взрослые спешили, неосознанно, чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы разрыв отцов и детей увеличивался. Да дети и не торопились. Солнце миновало зенит, повеяло свежестью, и торопиться в свитские номера не хотелось. У барона дядя хотя бы ружья чистит, а Арехина после обеда ждал сон. Положим, спать он не спал, но полежать на диване с часок было необходимо: отец считал, что дневной отдых наполняет энергией на весь остаток дня.