Брюсова жила

1

– Ну, знакомьтесь, – мать подтолкнула Саньку. Слегка, чуть-чуть, а все равно обидно. Будто несмышленыша ободряет.

– Александр, – буркнул он, протягивая руку.

– А меня Корнеем зовут – если чужие. А свои – Корнейкой, – и гость пожал руку, не сильно, но уважительно.

– Ну, привет, Корней… ка, – Санька хотел было померяться силенкой, кто кому пальцы переплющит, но передумал, а то и вправду мальцом считать будут. А он не малец, хоть и на голову ниже Корнея. Ещё подрастет. Они, Курачковы, долго растут. До двадцати лет. И даже больше. А ему всего-то тринадцать. Весною будет. Сейчас правда лето только начинается, за ним осень, зима, но ведь никуда весна не денется, придет на следующий год.

– Вы, ребята, пока поболтайте, а мы комнату приготовим, – сказала мать.

– Не девчонки – болтать попусту, – ответил Санька.

– А вы не попусту.

День только начинался. Во дворе куры, словно депутаты, искали поживу. То рыли землю в поисках червяка или ещё какой добычи, то вдруг кидались к бадейке, куда мать обыкновенно сыпала корм, проверить – не появился ль обед. Какой им обед, погодят.

– Ты, Корнейка, на поезде ехал? – задал Санька вопрос. Не то, что б не знал, или интересовался очень, а из вежливости. Гостей положено спрашивать о дороге, о здоровье, о ценах на то и се. Про цены ему совсем неинтересно, про здоровье тоже, и так видно, здоровый гость, остается – про дорогу.

– На поезде, – охотно откликнулся Корнейка.

– Не побоялась мать одного отпустить?

– Мать-то нет, а проводник упирался. Мол, не положено малолетним одним, без сопровождения ездить.

– Выдумывает, верно.

– Нет, не выдумывает. Есть такое правило.

– И как же ты доехал?

– Мать сказала, чтоб он и присматривал.

– И…

– И присматривал. Как мимо меня пойдет, так и смотрит, смотрит. Вокруг даже смеяться начали, уж не диверсанта ли приметил.

– А ты на какой полке спал, на верхней, или на нижней?

– Место нижнее было, да я его уступил.

– Правильно, я тоже люблю на верхней полке, – Санька, правда, ездил на поезде всего один раз в жизни, совсем малышом, ещё до школы, но верхняя полка ему понравилась навсегда. Высоко, никто не мешает, и в окошко смотреть интересно, лежишь и смотришь – поля, деревни, реки, леса… А на нижней полке если лежишь, то ничего не видишь, кроме облаков и попутчиков.

– Айда на улицу?

– Айда, – серьезно ответил Корнейка.

Улица, главная, она же единственная, тянулась из конца в конец деревни. Были правда ещё два-три переулочка, но так… неинтересные. А на улице – интересно. То трактор проедет, то мотоцикл, а по воскресеньям аж целый автобус из района.

– Пацаны у нас в Лисьей Норушке нормальные. Хорошие, можно сказать, пацаны, – рассказывал он Корнейке. – Есть два-три вредных, зато остальные дружные. Я тебя с ними познакомлю, с Ваняткой, с Равилем, ещё с Петькой Пирогом, да со всеми…

– Познакомь, – Корнейка шел спокойно, отдыхая, но Санька видел, как гость внимательно рассматривал и дома, и деревья, и даже кошек, что лениво лежали в предчувствии жары в тенёчке.

Навстречу, скучая, шел Петька Пирог.

– Физкульт-привет! – Петька недавно прочитал книжку про старую жизнь, и вторую неделю сыпал диковинными словечками: звено, пионер, драмкружок. Он и Саньке дал её почитать. Ничего книжка, про клад. Большой алмаз помещик спрятал, а ребята нашли. Не шаляй-валяй наугад, а подумали – и нашли. Дедуктивный метод.

– Привет-фикульт, однако, – ответил он. – Знакомься, это мой брат двоюродный, Корнейка. Сегодня утром приехал. С Урала. А это Петька-Пирог, мы его Пирогом зовем оттого, что он лодку строил, пирогу.

– Очень приятно, – дурашливо шаркнул ножкой Петька. – Как высокому гостю понравилось наша маленькая, скромная, но очень уютная деревенька?

– Ты, Петька, добра молодца накорми, напои, спать уложи, а уж потом спрашивай, как понравилось, – Санька немного волновался. А ну, как Корней не поймет шутки, обидится?

– Деревенька хорошая. Простору много, – начал обстоятельно отвечать Корней. – Особенно впечатляет высокий уровень содержания кислорода в атмосфере и отсутствие хлора, бензола а также окиси углерода в почвенных водах. Рогатость коров позволяет надеяться на бурный рост производства товаров народного потребления, а качество гумуса обеспечит высокую наполняемость закромов родины. По самую маковку.

– Съел? – Санька толкнул Пирога в бок. – На Урале шутить тоже могут.

– Вижу, – согласился Петька. – А откуда – с Урала?

– Каменка. Деревня вроде этой. Только гор побольше.

– Ну, побольше – это не фокус. У нас и одной нет. Равнина.

– Ладно, равнинники, – перебил Петьку Санька, – ты лучше скажи, куда идешь.

– К Равилю. Обещал помочь, ему клуб убирать нужно. Мать-то в больнице.

– Давай и мы… Корнейка, пойдем, поможем? – вот тебе, братец двоюродный, и проверочка, Корней ты или Корнейка.

– Отчего же не помочь, – согласился Корней.

– Да ты с дороги…

– Не пешком же шёл. Ехал.

– В запломбированном вагоне? – не удержался Петька.

– В плацкартном.

– Это другое дело. Тогда айда…

Лай, низкий, басовитый, они услышали издали. Даже не лай, а рев. И крик:

– Место, дурья башка, место! Кому говорю!

– Опять Урюк с цепи сорвался, – зябко передернул плечами Петька.

– Сосед Равиля, Малков, собаку завел. Да не щенка, а большую, из города привез. Азиатскую овчарку. Завел, а сладить не может. Не слушает Урюк его, – торопливо объяснял Санька. – Загонит на крышу и до ночи там и держит. И – не подойди, разорвет!

В подтверждение сказанному сверху прокричали:

– Эй, ребята! Вы того… калитку прикройте! А то убежит зверюга, бед наделает!

– Не слушайте его, – крикнула женщина из соседнего дома. – Сам пусть закрывает. Завел людоеда, вот и справляйся! Всех перекусают, что пес, что хозяин!

Санька глянул через забор. Точно – хозяин забрался на крышу, а псина скалит зубы у приставной лестницы.

– Может, сбесилась она, – надрывалась женщина. – Ребенка на улицу не пустишь. Какое там у него добро, что чудище завел сторожить? Кощей просто!

Хочешь, не хочешь, а к Равилю нужно было идти мимо калитки. Она, калитка, была распахнута, видно Малков собирался выйти, когда пес оборвал цепь.

– Нормальные герои могут и в обход пойти, – предложил Петька.

– То нормальные, – Славка возразил больше для куража. Обход, что обход… Умный в зубы не пойдет, умный зубы…

– Наташка! Наташка, поворачивай! Урюк сорвался! – закричал вдруг Петька. А чего кричать? У Наташки музыка в ушах, плеер, она себя не слышит, не то – Петьку.

Если плохое может случиться – оно случается. Что стоило Наташке проехать часом раньше или часом позже, а лучше бы и совсем остаться дома. Или хотя бы ехать без трещотки. А нет, едет и трещит на всю Норушку – смотрите, это я, Наташа Лунаева, еду. Как назло, трещотку он сам сделал для неё, из гусиного горла. Хорошая получилась, громкая. Всем слышно.

Урюк ее тоже услышал. Повернул башку, а затем развернулся и сам, развернулся и потрусил к калитке.

Где-то под ложечкой засосало и сердце остановилось. А делать нечего. Назвался груздем, полезай в пузо.

Он шагнул к калитке, шажком маленьким, робким. Второй вышел побольше, а третий – совсем хорошим.

– Куда? – крикнул Петька, но отвечать некогда. Куда, куда, в магазин по дрова! Калитку прихлопнуть, а то ведь порвет Урюк Наташку.

Секунды тянулись, как сосновая смолка, терпкие, вяжущие. А ведь могу и не успеть. Санька побежал действительно быстро – но у самой калитки наткнулся на спину.

– Пусти, – пробормотал он.

– Гостю первое место, – ответил Корнейка и шагнул во двор.

Ну, всё. Не было даже сил закрыть глаза. Урюк огромными прыжками приближался к калитке. Три прыжка. Два. Один…

– Привет, привет, друг человека, – голос Корнейки, спокойный, укоризненный, для Урюка оказался крепче цепи. Пес остановился в пяди от Корнейки. За забором ахнула и замолчала крикливая соседка. Петька-Пирог, что вдруг оказался рядом, схватил за руку.

– Шалишь, брат? Скучно? Ты большой, взрослый, делом займись.

Пес понуро опустил голову, кончик хвоста едва вилял.

– Цепь, конечно, нехороша. Так ведь вон ты какой! Боязно.

Урюк тявкнул. Не громко, не басовито, как прежде, а робко, даже заискивающе.

– Ты, конечно, отчасти и прав. В самом деле, где это видано – метлой.

– Эй, паренек! Ты его того… подержи, а? Или вот веревка под лестницей, ты его веревкой за ошейник, и к дереву, – Малков пытался говорить уверенно, но чувствовалось – он растерян и даже напуган.

– Зачем же – веревкой? Он этого не любит.

– Да кто его спрашивает! Перебаловал я его, вот и дурит. Ничего, шелковым станешь, и не таких обламывали! – хозяин слез с крыши, но к собаке идти не торопился. – Я его, понимаешь, в питомнике брал, денег отвалил немеряно, а он…

– Он на взводе.

– Чего?

– На взводе. В другой раз не лаять будет, а сразу рвать начнет.

– Это меня? Хозяина?

– А он не знает, что вы хозяин. Думает, чужой.

– Не видел он чужих, дурья башка! Кормлю, пою…

– Одеваю, – тихонько добавил Петька-Пирог, но Малков не расслышал. Или сделал вид, что не расслышал.

– Ему этого мало.

– Что ж, песни петь прикажешь? Лезгинку танцевать? Сказки на ночь рассказывать?

– Сказки бы неплохо, – Корнейка опустил руку на голову Урюку. Тот прижмурил глаза и заворчал, но не зло, как прежде, а мирно, умильно.

– Кто бы мне сказку рассказал, – вздохнул Малков. – А ты, я вижу, по собакам спец. Сечёшь.

Корнейка промолчал.

– У тебя что, много собак было? Или отец… как это называют – дрессировщик, проводник? Во, кинолог?

– Что-то вроде.

– У меня, понимаешь, это первая собака. С детства мечтал, ещё моложе тебя был. То одно мешало, то другое. А тут предлагают, возьми мол кобеля, задешево отдам (Малков либо позабыл, что отвалил кучу денег, либо сделал поправку на инфляцию). Я и взял. Да как-то не ладится у нас. Я книгу купил, но там всё больше про щенков, и вообще, книжная мудрость дешевая… Ты бы его того… не поучил? «Сидеть», «место», «охраняй», и всё такое. Не думай, я не даром, заплачу… Если сможешь, конечно.

– Смогу, – согласился Корнейка.

– Вот и ладно. Пусть слушается, а я свою собаку не обижу. Всегда и косточку дам, и будку теплую на зиму обеспечу, и всё, что положено, не сомневайся.

– Я и не сомневаюсь, – вежливо ответил Корнейка. – Только этого мало.

– А… А что ещё?

– Ее любить нужно, собаку. И кошку.

– У меня нет кошки.

– Так заведите. И корову любить нужно, у вас их четыре.

– Пять, – поправил Малков, – одну я племяннице отдал, у неё скоро сын будет, или дочь, пусть молока попьет,

– Ей, поди, скучно без вас.

– Племяннице? Это вряд ли.

– Корове.

– Ну, не знаю…

– Она ведь живая, не вещь.

– Так и молоко Людке, племяннице, не помешает.

– Телку подарите. Или деньгами.

– Деньгами… Ты, паренек, того… Не путай. Деньги одно, родственники другое. Деньгами не откупишься. Ну, берёшься Урюка натаскать?

– Берусь. Но только…

– Что?

– Зовите его Джой.

– Эх… – Малков закрыл калитку и пошел в дом.

– Ой, мальчики, мальчики, чего это вы? – Наташка притормозила рядом. Вытащила из ушей затычки и с любопытством смотрела на Корнейку. – Как это он не боится?

– Брат мой. Двоюродный, – пояснил Санька. – Он Урюка… То есть Джоя взялся перевоспитывать.

– Как интересно… Я тоже хотела, да только побоялась.

– Урюка? – Петька нахально встрял в разговор. Где он прежде-то был?

– Нет. Малкова. У него глаза странные. То карие, то голубые.

– Такого не бывает, – авторитетно ответил Пирог. – Глаза – это тебе не платья-юбочки. Один раз надел – и всё, носи, пока не сносятся.

– А у Малкова бывает. Да ты не поймешь, – протянула Наташка. – А вот Санька…

– Я понимаю, – торопливо сказал Санька. – Состояние души…

– Рядом, Джой, – скомандовал Корнейка, и пес послушно встал у левой ноги.

– Он теперь что, с нами? – обиженный Петька сделал вид, что Наташки и вовсе нет рядом.

– С нами. А что?

– Нет, ничего. Хороший Урю… нет, Джой. Хорошая собака.

Пес вопросительно посмотрел на Корнейку. Тот подсказывать не стал, думай, друг, сам.

Джой вильнул хвостом – чуть-чуть.

– А Равиль вас ждет, – Наташка слезла с велосипеда. Давно пора.

– Чего нас ждать. Вот мы все, как на ладони, – Санька пытался успокоиться. Действительно, чего волновался? А сердце продолжало колотиться, глупое.

Равиль и слыхом не слыхивал о Санькином Несостоявшемся Подвиге. Причина простая – он чистил погреб. Старая, прошлогодняя картошка, ее ровесница капуста, свекла – всё жухлое, мягкое, проросшее. Нужно будет и наш почистить. Отцу-то некогда, на стройке от зари до зари. Летние зори дорогого стоят, когда есть работа. Всю зиму отец просидел дома. То есть это так говорится – дома, на самом деле мотался и по деревне, и по округе, не будет ли какого дела. За что только не брался, да ведь деревенские и сами всё умеют. Жили на то, что матери в школе давали, но какие учителю деньги платят…

Санька тряхнул головой. Чего это он о грустном, когда лето впереди?

– Ты думал, я один приду, а я целое войско привел, – Петька-Пирог рукою показал на войско. – Корнейка с Урала, да Джой – он теперь Джой – с Арала. А Санька ты уже три года знаешь. С таким войском любой клуб в два счёта до блеска разнесем!

Веселился Петька нарочно, чтобы Равилю легче было принять помощь.

– Но… – и точно, колебался Равиль. Самолюбив и щепетилен, как говорила о нем Петькина мать.

– Никаких «но», мы пехота, а не кавалерия. Вперёд!

Насчет «в два счёта» Пирог загнул, разве счет у него на часы. Но все-таки они справились. Страшно подумать, сколько бы пришлось Равилю с Наташкой вдвоём стараться.

– И, словно по волшебству, с двенадцатым ударом часов старенький деревенский клуб превратился в сияющие чертоги!

– Мой учитель говорит, что пара рук, веник и швабра порой стоят волшебства, – Корнейка (конечно, Корнейка, как он мог сомневаться!) вытер руки о тряпку, подозвал Джоя и дал ему сухарик. – Заслужил.

Наташка протёрла последнее окно.

– Я бы выбрала волшебство – Наташка устала больше всех: мыла окна, а окон в клубе немало. – Взмахнешь волшебной палочкой, раз-два, и чистота вокруг, ни пылинки.

– Да, но ведь пока волшебную палочку зарядишь, тоже семь потов сойдет… – Корнейка чесал Джоя за ухом, и тот блаженно урчал, но так, что пол дрожал.

– Как это – зарядишь?

– Обыкновенно… Пустая палочка – как севший аккумулятор в твоем плеере, маши, не маши, одно.

Наташка с огорчением посмотрела на плеер. Аккумуляторы старенькие, садятся быстро.

– Думаешь, и у волшебников всё не просто?

– Закон сохранения энергии, он и в магии закон. Из ничего и выйдет ничего.

– Ты говоришь, будто с Гарри Поттером в одном классе учишься.

– Нет. У нас волшебных школ на Урале нет.

– А у нас и простую закрыли, в Чирки ходим, – перевёл разговор Санька.

– Давно что-то чирковских ребят не видно, – Равиль включил телевизор, что стоял в углу на столе, большой древний «Горизонт».

– А… Валька из города приехал, они теперь вокруг него копошатся, – Пирог отдыхал: закрыл глаза и развалился на стуле. – Он компьютер привез, Валька. Диковинка. Ничего, скоро и у нас их будет – как сору.

– Это почему?

– Ты не знаешь? – сделал большие глаза Пирог. – Великое Счастье свалилось на нашу деревню, а некоторые и ухом не ведут.

– Собрание сегодня в клубе, – пояснил Равиль. – Чирковские приедут, агитировать наших. Чтобы паи земельные заводу продали. Кто продаст, обещают на работу взять. Но только чтобы все продали, или хотя бы три четверти.

– Начнётся… – Санька слышал от родителей, что не всем завод по душе. Ладно в Чирках, всё-таки три километра, а если цеха построят здесь, в Норушке? Зато работа будет, спорил отец. Что толку в чистом воздухе, когда есть нечего? Один аппетит. Да ничего с воздухом и не станет, мировая технология. То-то они свои технологии к нам везут, возражала мать. Кто прав, кто не прав, Санька не знал. Но в Чирках завод, как дождевик, рос прямо на глазах. Санькин отец его строил. Не один, конечно, строил. Человек пять с Норушки устроились на стройке.

– Ничего не начнется. Ещё и в очереди толкаться будут, – уверенно ответил Пирог. – Премию объявят тому, кто до первого июля землю продаст. Я в магазине слышал. Мол, тогда и деньги будут, и магазин откроют, и школу отремонтируют и опять откроют…

– Волшебную, с палочками и бесплатными завтраками, – добавила Наташка. – Или кино будут показывать. Век кино не смотрела. Прежде, говорят, три раза в неделю в Норушке кино было. А теперь один телевизор, если электричество есть.

– В городе и по ящику фильмов завались. А у нас одна программа едва долетает.

– Разбогатеем, на каждый дом тарелку поставим, каша с неба так и посыплется, – размечтался Пирог. – Включишь телевизор, а там – по одному каналу «Гарри Поттер», по другому «День Триффидов», по третьему и вовсе «Мир Пауков». У каждого по три головы и вырастет. Лисью Норушку нашу переименуют в Логово Дракона. Что-то телевизор никак не прогреется.

– Сломался? Жаль, – вздохнула Наташка. – Аккумуляторы сели, телевизор сломался, волшебной палочки нет.

– Можно и без палочки, – Корнейка подошел к телевизору, покрутил ручку, другую.

«Горизонт» загудел, по экрану пробежала рябь, а затем…

Он летел над землею, поросшей красной травой. Трава была везде – в полях, на лужайках, меж кирпичных дорожек, она пробивалась из-под развалин домов и душила рощу, последние деревья которой, опутанные темно-розовыми лианами, вели безнадежную последнюю битву.

Под ним мелькнула школа, дом, улица, всё ветхое, с провалившимися крышами и темными провалами окон. Нигде не души, ясный, солнечный день не грел, не радовал. Запустение.

Трава становилась выше, словно южная кукуруза перекрасилась и заполонила собой Норушку.

Вдруг он заметил движение. На окраине села, там, где пять лет назад начали строить автостанцию, но бросили, не возведя и половины, стояли ангары, большие, просто огромные, в лишаях камуфляжа, из которых то и дело выбегали насекомые – если бывают насекомые величиной с корову. Больше всего они напоминали бескрылых мух – с фасетчатыми глазами, хоботком, хитиновой блестящей головогрудью и рыхлым жёлто-серым брюшком.

Невидимый, он совершил круг вокруг самого большого ангара. Залететь внутрь? Но отчего-то не хотелось, не хотелось совершенно. Почему?

Он протянул руку, и… Нет, это была не рука – членистая черная лапа…

– Что это было? – голос у Пирога был совсем иным, чем прежде, никакой дурашливости, только испуг и тоска.

Санька оглянулся. Все они – и Пирог, и Равиль, и Наташка сидели, потрясенные увиденным. А из телевизора, лампового черно-белого ящика, несся хохот записных юмористов из «Смехопилорамы».

– Было? Нет, это будет – может быть, – ответил серьезно Корнейка. – Вы видели будущее. Возможное будущее.

– Но как это получилось – даже не кино, а явь… или сон? Будто все на самом деле.

– Наваждение. Чары. Волшебство.

– Волшебство? Откуда?

– Дело в том, что я – маг.

2

– Ну, брат, ты и удивил. Я-то думал, магов не бывает. Враки, – после долгой, неловкой паузы сказал Петька-Пирог.

– Ага. Очень удобно – что не понимаю, значит, враки, – задумчиво ответила Наташа.

– Я не сказал – не понимаю. Понять-то как раз можно. Всякие там лазерные проекторы, долби-стерео…

– В рукаве, да?

Все посмотрели на футболку Корнейки. И рукавов никаких нет.

– Бред, конечно, – согласился Пирог. – Но отчего-то всегда стараешься подобрать объяснение попроще.

– А ты не старайся. Простота, она…

– Простоту потом обсуждать будем, – перебил сестру Равиль. – Маг – это значит волшебник?

– Обученный волшебник, – ответил Корнейка. – До определенной степени, конечно.

– «Я ещё не волшебник, я только учусь» – процитировал кино Пирог.

– Ошибка Шварца. Нужно было «Я ещё не маг, а волшебник, я только учусь» – совершенно серьезно поправил Корнейка.

– Хорошо. Значит, ты – обученный волшебник, – Равиля не собьешь. Будет долбить в одну точку, пока не выдолбит нужного.

– До определенной степени. Скажем так – окончил начальную школу, сейчас учусь дальше.

– По классу скрипки, – вставил Пирог. Ему лишь бы болтать. Или это он берет дополнительную минуту на размышление.

– Очень уместная аналогия, – согласился Корнейка.

– Слушай, ты серьезно? – Санька посмотрел на Корнейку едва ли не с мольбой, скажи мол, что пошутил.

– Серьезней некуда.

– Нет, я вижу. Как ты с Джоем сладил, да ещё телевизор… Но зачем ты об этом рассказываешь?

– Не для хвальбы, уж поверь. Приходится. Вы видели не кино, не выдумку. Это была Лисья Норушка – через десять лет. Возможный вариант развития. То, что может быть.

– Что-то в этом духе я и почувствовал, – признался Равиль.

– И я, – согласилась Наташа.

– И я, – подтвердил Пирог.

– Если честно, то и мне показалось, что это наша деревня… – вздохнул Санька. Очень хотелось, чтобы всё оказалось фокусом, трюком, понарошкой. Вся честная компания бы посмеялась, да и делу конец.

– Но если может быть, то может и не быть, верно? – Равиль что-то про себя решил, и теперь уточнял детали.

– Верно, – Корнейка посмотрел на него с интересом.

– Быть или не быть, вот в чём…– начал было Пирог, но Наташа его перебила:

– Я, кажется, догадываюсь! Это от завода!

– Почему? – Санька в душе был с нею согласен, но разве это довод?

– Чтобы мир стал таким, нужно, чтобы что-то изменилось, верно? А у нас одна перемена грядёт – завод. Значит, в нём и причина.

– Логично, – пробормотал Пирог.

– А Кольке Верещагину велосипед горный отец пообещал купить, – сказал Санька.

– Причем тут велосипед?

– Прежде велосипеда у него не было, и мир не менялся. А из-за велосипеда всё и завертится. Логично? – и сам же себе ответил:

– Логично!

– Ты хочешь сказать, что завод здесь не при чём? – Наташа не обиделась. Другие девчонки, чуть поперек скажешь, дуются и видят в тебе врага смертного

– Я не знаю. Завод, он и есть завод. Заводов на земле построено – тьма. Ничего плохого. Я недавно видел – показывали в Голландии завод. Цветы, бассейн с рыбами золотыми, большущие… И, конечно, у всех зарплаты, дома, машины…

– Положим, мухи отдельно, а котлеты отдельно, – Равиль любил вставлять в слова газетные выражение. Привычка от отца, тот прежде работал пропагандистом, ещё в прежние времена. Порой Саньку казалось, что Равиль это делает нарочно, в пику тому самому взрыву, что отнял и отца, и дом – мать с детьми тогда гостила у сестры. – Заводов и у нас много и было, и есть, а достаток не каждому даётся.

– Какие заводы. Тот, что строится – по передовой технологии. Разница – как между этим ящиком и «Сони» – кивнул Санька на телевизор. Он и сам не знал, отчего вдруг стал защищать завод. Нет, знал – очень хочет, чтобы отец стал веселым. А без работы какое веселье, разве пьяное, как у дяди Михеича. Хорошо, отец держится. Обидно, что его, механизатора, в Чирках чернорабочим из милости устроили на стройке. Не на каждый день даже.

Подай-принеси-убери, шутит отец.

– Да что спорить-то, простота деревенская. Давайте спросим у Корнейки, он-то, наверное, знает, раз нам всё это показал, – думал-думал Пирог, и надумал

– Во-первых, я ничего не показывал. Это вы, вы сами увидели. Ваши мозги обработали информацию и выдали результат. Я, скажем так, сыграл роль проявителя, а не фотографа. Во-вторых, я здесь без году неделя, и что-либо узнать или почувствовать толком не смог.

– Послушай, тебя сюда специально послали, да? – нашло озарение на Пирога.

– Да. У меня здесь родные, и потому я должен острее видеть происходящее – так считает Наставник.

– Значит ли это, что угроза невелика, раз посылают, по твоему же выражению, мага – выпускника начальной школы? – поинтересовался Равиль.

– Тут одно добавление важно: «по классу скрипки». Нужен именно скрипач, а скрипачей мало, – без лишней скромности сказал Корнейка.

– И потом, бывают скрипачи в десять лет уже мировые знаменитости, да? – Наташа не сводила с Корнейки глаз. Конечно, высокий, да ещё маг… А он, Санька, самый обыкновенный. Карточный фокусы разве разучить? Нашёл он на чердаке книжку, старинную. С ятями, там и про фокусы карточные, и вообще много чего… Да нет, кому они нужны, эти фокусы…

– Всякие скрипачи бывают, – уклончиво ответил Корнейка, но восхищение в Наташиных глазах не угасло, отнюдь, она расценила ответ, как скромность лауреата.

– Послушай, а что ты вообще можешь – ну, кроме кино? – спросил Пирог. – Огненными шарами бросаться, например?

– От этого у нас дошколят отучают. Всё равно, что спичками баловаться.

– У вас – это где? – задал вопрос Равиль, и, как это часто бывает у Равиля, вопрос был – главным.

– Да в школе.

– Что-то вроде Академгородка? Академдеревни?

– Что-то.

– А попасть к вам можно? Или уже поздно – в двенадцать лет?

– Иные, как Ломоносов, и в семнадцать приходят. Только… Только кто из вас в музыкальную школу ходит?

– Никто. А, понял, способности нужны.

– Я ходил, – буркнул Пирог. – Два года, а потом бросил. Надоело. И пианино своего не было, а к соседям проситься… Мать договаривалась. Они ничего, соседи, хорошие, но кому ж это понравится – ходит каждый день чужой пацан и трям-трям по нервам.

– Способности, желание и возможность, – уточнил Равиль.

– Примерно так.

– Очень у вас секретно? Ну, тайно? Ведь в газетах о вас не пишут, по ящику не показывают.

– А Лисью Норушку часто по ящику показывают?

– Нет, – сознался Пирог. – Но всё же…

– Есть, конечно, секретность, как без неё. Больше по традиции. Кому нужно знать, о нас знают.

– А народу, стало быть, не нужно?

– Народ, друг Петька, он разный. Кто-то и знает. Вот ты сейчас узнал. Но для большинства магия – слишком странное явление. От неё будут требовать и высоких надоев, и повышений зарплат, и спасения от болезней…

– А вы не можете, да?

– Повысить зарплату?

– Нет, спасать от болезней? От рака, например?

– Некоторые маги могут.

– А ты?

– Я…

– Я понимаю, ты ещё только начальный курс прошел, но хоть зуб вылечить сумеешь?

– А к зубному нашему Пирожку сходить некогда. Ждет, когда специально для него пришлют мага, – съехидничала Наташа.

– Я ходил, – невозмутимо ответил Пирог. – В нашу районную поликлинику. Как добирался до неё – разговор отдельный.

Все понимающе кивнули. Уже год, как отменили регулярный автобус, и попасть в район, если в семье не было автомобиля – а таких семей в Норушке четыре из пяти, – выливалось в целое приключение. Для здорового. А больному – мука.

– Так вот, добрался. Отстоял час в очереди на запись. А мне и говорят – нету зубного врача. Старый на пенсию ушел, а нового взять неоткуда. Езжай-ка ты, говорят, в областную стоматологическую поликлинику. А до города от района ровно двести семьдесят километров, семь часов езды. И билет в оба конца, если с матерью ехать, стоит… И остановиться нам там, прямо скажем, не у кого. А место в гостинице, опять же, стоит – помереть дешевле. А у меня всего зуб…

– Понимаешь, – Корнейка смотрел на Пирога с сожалением, – есть великий закон: ежели в одном месте что-то прибавится, в другом непременно убавится. Великий маг вылечит тебе зуб в одну секунду – и в ту же секунду дырявый зуб окажется у самого мага. Он-то себе его, пожалуй, тоже вылечит, но уже не за секунду, а за час. Конечно, можно свой дырявый зуб за чужой счет починить в момент, но так Великие Маги не поступают. Вот и с раком. Великий Маг может вылечить больного раком, но сам возьмет болезнь на себя. От рака он будет исцеляться – ну, скажем, неделю. Во второй раз – месяц. В третий – год. А потом – всё. Или баш на баш. В смысле – жизнь на жизнь. Но это редко бывает… Маги – не ангелы.

– Получается, проку в твоей магии чуть, – огорченно ответил Пирог.

– И не стыдно? – возмутилась Наташа. – Спасти хотя бы одного человека от неминуемой смерти, по-твоему, пустяк? Или ради твоего зуба Корнейка должен лишиться своего, да?

– Ну нет, конечно, – смутился Пирог.

– Есть ведь и третий путь. Свой зуб можешь вылечить ты сам. Я только помогу. Травка нужна, мы ее в лесу найдем. И диета. Творожок, сыр, холодец. Через месяца два дупло и затянется.

– Это замечательно, – повеселел Пирог. – Холодец я люблю.

– А как насчет рака? – неуверенно спросил Равиль. – Его человек может – сам?

Корней молчал долго, казалось, невыносимо долго. По часам – минуты две.

– Знаешь, рак, он болезнь особая. Это как джинн в бутылке. Сидит и сидит, пока сам человек бутылку не раскупорит.

– А как же дети? В пять лет, в два, в шесть месяцев? У них-то откуда?

– То у родителей спрашивать нужно. Наследственность. Джинна выпустили они, но набрасывается тот на детей.

– И ничего… Ничего нельзя сделать?

– Отчего ж. Главное, чтобы человек понял, что его жизнь нужна другим. Тогда можно помочь.

– Сто пудов? – любил Пирог поговорки государственных людей.

– Для великого мага – девяносто девять.

– А для тебя?

– Не знаю. Ведь это – испытание. Смог помочь – великий маг. Не смог – так, фокусник, трюкач.

– Ладно, что мы все о болячках, да о болячках. Давайте лучше…

Джой поднял голову, оскалился, но не зарычал.

– Идёт кто-то.

Пришел не кто-то а сам Олег Степанович Гурьев, председатель колхоза «Великий Путь». Колхоза давно не было, вместо него организовали было акционерное общество, но с ним тоже не заладилось. А председатель остался.

– Справились? Вижу. Орлы. Знаю, что за тобой, Равиль, и проверять не нужно, весь в мать. Что ж, к собранию всё готово, не стыдно принимать людей. Вы гуляйте, гуляйте, а нам тут кое-что подправить нужно. Клуб я закрою сам, – и он пошел на сцену. Следом потянулись и другие конторские.

– Пойдем и в самом деле, что нам, – сказал Равиль, поглядывая на Джоя. Тот по-прежнему молчал, но клык из-под верхней губы был красноречивее всякого рычания.

Они вышли на улицу.

Зной спал, осенью можно было бы сказать «вечерело», но сейчас скорее подходило школьное «продлённый день».

– Ну, мы, пожалуй, пойдем, – Санька вспомнил о долге гостеприимства. Не сам вспомнил, живот подсказал. Дома, поди, и обед простыл, и вообще… Заработались.

– Куда? – Пирогу не хотелось расставаться. Вдруг Корнейка ещё что покажет. Или расскажет. Например, как собственными усилиями избавиться от дырки в зубе.

– Кушать, что подано, – вежливо объяснил Санька.

– Вот так и рушатся все начинания, – с сожалением проговорил Пирог. – Только-только подберешься к Великой Тайне, как приходит Время Обеда.

– Ничего, – Наташа взяла брата за руку, – есть ещё и Время После Обеда. Нам огород полоть, три грядки. А к вечеру…

– К вечеру и соберемся. У горелой ветлы, – у Пирога тоже были кое-какие огородные дела. Как и у Санька, да и у всех деревенских. Один колорадский жук чего стоит. Прежде, говорят, не знала наша земля такой напасти. Когда родители были, как он сейчас, жук и появился. Из Америки завезли. Когда он узнал, как он клял эту самую Америку! Но мать остудила гнев, напомнив, что и картошка тоже оттуда, из-за океана. Не было бы Америки – не было бы и картошки, помидоров, да много чего не было бы…