Русь Святая, где же ты?

Часть I
Концепция исторического тела цивиты
(О сущности истории^[1])

На пороге

История часто воспринимается нами как что-то отдалённое и отчуждённое, лично нас не касающееся… В то время как в действительности мы полностью погружены в её поток, в её силовое напряжённое поле. Но пробьёт оный час – и от её грозной и неотвратимой поступи содрогается что-то в нашем существе, переворачивается вся устоявшаяся жизнь. Это она, история, как некий рок, взвихривается, надвигается на нас – и никуда от неё не уйти. В подобные моменты мы «эмпирически», всей кожей, вдруг ощущаем её могучую стихийную силу, неподвластную человеку. Но вот минует гроза, жизнь возвращается в «свои» берега (правда, уже в другом, новом русле), продолжается её безмятежное течение – и мы снова, пребывая в обывательском прозябании, не сознаём, что же это было?

Для историков история тоже крепкий орешек. Феномен истории как научной дисциплины – необычен. С одной стороны, она объект для наблюдений и исследования. С другой стороны, сам исследователь – объект истории, и должен «наблюдать» самого себя в её контексте как нечто отстранённое. В одном соединяются объективное и субъективное: «познай себя» встречается с «познай другого». Эта антиномия не может быть решена без того, чтобы не подчиниться доминанте (по A. A. Ухтомскому): «познавая себя, полюби другого», осознавая его собою же, другим Я, чтобы не перейти в субъект-субъектные отношения.

Трудная задача для историка, патриота своей страны, увидеть её – какая она есть – с предельной честностью перед самим собой, перед своей совестью и любовью. Будучи профессионалом, добросовестным учёным, историк вынужден смотреть на родину как бы со стороны; и в то же время, в силу любви к ней, изнутри неё, из своего национального самосознания.

И вот парадокс, чем сильнее и глубже историк любит свой народ, свою культуру и историю, тем больше он способен подняться до понимания культуры и истории другого народа, тем скорее протянет ему дружескую руку. И тогда чужеземец поведает ему о нём самом и о его стране то, чего сам историк не может видеть, так как смотрит изнутри. Да, посмотреть на себя как бы «первым взглядом» дорогого стоит. Дать читателю этот «первый взгляд» – важнейшая задача историографа.

Чем же история притягивает, чем завораживает? История – это прежде всего люди, их жизнь, их дела, тревоги, доблести и победы. Но вместе с тем за «спиной» истории угадывается и ещё что-то – какая-то властная сила, неведомая, могучая, неизбежная, провиденческая. Власть судьбоносная, власть ведунья, власть духа времени. Её как бы нет – и она есть, ощутима на каждом шагу, на каждом историческом этапе. Она далеко смотрит и, не отвлекаясь, ведёт к предназначенному. И мы, оглядываясь, затем удивляемся: «А как же иначе? Случилось то, что должно было случиться!» «Победили гитлеризм… Иначе и не могло быть!» «Обрушилась на Россию катастройка, лукаво названная «перестройкой»… Так это должно было быть!» – твердит бездуховный мир.

Большая история – не сумма многих индивидуальных историй, она – нечто иное, качественно отличное. Да, её делают люди, но она всё же не люди, а нечто особое, некая квази-личность. Иногда кажется, что ею верховодят личности особого рода, и всё же – она идёт своим путём. У неё своя логика, свой характер, свои цели, даже свои «капризы»… Но самое характерное – она по-своему последовательна: сказав А, она непременно затем произносит и Б, и следует далее…

Её коронный ход – произвести на свет некое ключевое событие, сдвигающее отсчёт времени, изменяющее мирочувствие людей: после чего идёт уже иной отсчёт, иные координаты («до» и «после»). Генеральное историческое сознание («национальное самосознание») после свершившегося события становится иным. Кроме того, ключевое событие – это особый исторический текст, некая памятная матрица, символическое «сообщение» моментально воспринимаемое народным сознанием.

Как негодующе писал H. A. Бердяев: «история держит человека в плену». Однако этот «плен» можно понимать как некий инкубатор, «высиживающий» грядущих своих творцов. Отец Сергий Булгаков по этому поводу писал: «История совершается в пределах творения (Божьего – автор)… В этом смысле история есть известное состояние становящегося бытия, в него определённо включённое, как бы дополнительное творение мира в нём самом»^[2]. И далее заключил: «Мир проходит путь своего бытия вместе с человеком, который творчески себя самого в этом осуществляет»^[3]. Таким образом: «История является в этом смысле самотворчеством человека в мире»^[4].

Великие слова! Но как это происходит? Как разобраться в историческом тайнодействии? Что чем движет, и кто правит бал?

Историческое тело цивиты

Итак, история имеет свой характер, свою последовательность в движении к некоей загадочной цели, свой норов и т. д. – живёт и действует, как если бы была существом (разумным ли? – об этом в дальнейшем изложении), квази-личностью. Она неизменно проявляет черты чего-то (или кого-то?) целостного и целеустремлённого. Разве можно это относить ко всей диссипативной истории рассеянного по всей планете человечества? И вообще, как это понимать?

К счастью, историки (и в первую очередь «цивилизационники»: Н. Я. Данилевский, К. Леонтьев, Шпенглер, Тойнби…) давно осознали, что нет единой мировой истории; что история – не сплошной поток событий и деяний планетарного человечества. Отнюдь! Поток разбивается на ручейки и реки, а реки эти суть тела особого рода – исторические тела! История телесна – она совершается в телах и посредством тел, которые я далее называю историческими телами или цивитами^[5]. Этот удачный термин («историческое тело») я взял у H. A. Бердяева^[6]. Однако честь первооткрывателя самого феномена исторического тела бесспорно принадлежит нашему соотечественнику Николаю Яковлевичу Данилевскому (1822–1885). В своей фундаментальной книге «Россия и Европа», впервые вышедшей в 1869 году, он назвал его «культурно-историческим типом». Он же постулировал основополагающее значение языка для существования этих тел^[7].

Дело в том, что история тяготеет к образованию целостностей в виде цивит. Она – не хаос, не «калейдоскоп» событий и фактов; она вообще невозможна вне организованных исторических тел. Чтобы уразуметь это, достаточно вспомнить папуасов Австралии или индейцев Северной Америки, не дотянувших до образования исторических тел…

Исключительное значение исторического тела прекрасно усвоили уже в древнем Китае. Феномен исторического тела они назвали «цзи ти» («продлить тело»). Как они его понимали? В энциклопедии «Духовность Китая» синолог Ю. Л. Кроль объясняет его смысл: ««одно тело» – это не только единство государя с государством (единство в пространстве – автор), но и единство его с его династией (единство во времени – автор), династия в целом казалась состоящей из основателя (имеющего по знамению «мандат Неба» – автор) и «продолживших тело». Считалось, что «…государство и государь суть одно тело; позор прежнего государя – всё равно, что позор нынешнего государя…»^[8].

Так было в древнем Китае. А что скажем мы в наше время об историческом теле? Как нам представляется, историческое тело, или цивита (мы будем использовать оба термина) должно быть центральным пунктом всякого исторического исследования.

До сих пор историки (марксисты и немарксисты, последователи «Анналов» и Колингвуда и т. д.) в центре своих штудий имеют «человеческое общество», в основном лишь – социум… После Данилевского, Тойнби, Фергюсона – это уже анахронизм. Чем отличается как предмет исследования концепция исторического тела от взгляда на историю как историю социума, т. е. общества, разделённого на классы, сословия, партии, институты – вообще на социальные группы? Кардинальное отличие в том, что «телесный» подход концентрирует внимание не на взаимодействии социальных групп, а на той повелительной силе, которая угадывается за всеми историческими движениями, но которая стоит не над ними, а внутри них, проницает их.

Историческое тело – это культурно-духовная целостность, воплощённая в материальных атрибутах-носителях, возникающая в ходе исторического процесса, в «рамках» которой история и совершается. Основные признаки этого тела таковы:

1. Вещественность, связанная с творческой деятельностью человека;

2. Структурированность (духовная, социальная и физическая);

3. Наличие культурно-духовного ядра, включающего в себя самосознание;

4. Вословленность; Базирование на символистко-языковой стратегии.

5. Наличие активной исторической памяти;

6. Доминирование духовного начала (квази-личностного);

7. Целеустремлённость;

8. Вовлечение в себя пространства-времени и сопряжение с ним;

9. Форма-образующая тенденция;

10. Предводимость Провидением.

По своему составу, по структуре и функциям историческое тело многосложно и многослойно. Оно – это прежде всего народ; затем, территория и эпохи. В его состав входят города, дороги, биосферно-экологические системы, верхние планетные оболочки (от земной коры до ионосферы)… История в своём движенье объемлет все явления природы и все дела людей – силой своего культурно-духовного поля она втягивает их в свою «орбиту», самой активной силой этого тела является человек (к сожалению, не всегда созидательной и ответственной). Само историческое тело – это прежде всего, сила, сила преобразующая и творческая, а уже затем территория, вещественность и предметность.

* * *

Духовные реалии, проносясь сквозь тело, «должны» всенепременно сделать в его предметах свой отпечаток (tip – по гречески), оставить о себе «вещественную память». В этом ощущается настоятельная необходимость быть «воплощённым» (термин в духе понятий Флоренского), реализоваться для всех и на «все времена». И таким образом «закрепиться» в историческом теле. Незакреплённый же в веществе тела цивиты, творческий дух остаётся эфемерным, – не «откладываясь» в материи, он не накапливается в памяти цивиты и утрачивается для неё.

Фиксация проявлений творческого духа – не умертвляет его, а напротив, усиливает, реализует его как историческую силу. Ибо прочная память – это не только хранитель, но и усилитель, и накопитель духовной энергии^[9].

Итак, в цивите духовные реалии тесно переплетаются с предметно-вещественным миром. Оттого мы скорбим и негодуем наблюдая проявления вандализма по отношению к культурным памятникам – по сути, это разрушение исторического тела: «Всякое разрушение культуры, – без обиняков, сурово предупреждает Флоренский, – есть эсхатология, смерть зона, конец века»^[10].

* * *

Важный аспект существования исторического тела— его отношение к государственности. Подчас люди тешат себя близоруким самообманом, что, дескать, государство – это и есть настоящее историческое тело. Да, порой так кажется, но это весьма поверхностный взгляд. Так же ошибочно идентифицируют понятия страна и государство – нет, это разные понятия.

Государство без страны – это даже звучит странно! Страна же без государства, без его властной системы – это случалось. Но поскольку страна нуждается в защите, в распорядительных органах власти, она ими обзаводится. В зрелой стране государственные органы в значительной степени проникаются её духовностью, её самосознанием и характером… В зависимости от их силы и качества государственные органы в той или иной степени координируются с культурно-духовным организмом страны и способствуют её жизнеспособности и целостности.

Таким образом, очевидно, что всякая страна (цивита) имеет две важные и в то же время «конкурирующие» составляющие: государственную и культурно-духовную. Каждая из них имеет свою сферу действия. Они могут быть либо в согласии, либо в диссонансе. Государственную составляющую (гос-аппарат) в своё время К. Маркс не зря называл государственной машиной, существующей для подавления угнетённых классов (в интересах правящего класса). И в этом есть своя правда: действительно, в функционировании правительственной бюрократии, пеницитарной и судебной системах, полиции, и даже армии (как это ни грустно!) есть что-то механическое, кибернетизированное, бездушное…

Совсем другое дело – «гуманитарная» составляющая (культурно-духовная)! В идеальном состоянии она органична и духоносна, чуткая к голосу совести и чаяниям народа, отзывчива на его глубокие духовные запросы. (При условии её праведности.)

Государство (гос-аппарат), есть необходимый инструмент для практической реализации тех целей, которые ставит и подсказывает историческое тело. При таком условии можно сказать, что «государственник» – апологет не государства только, а вообще – цивиты в целом.

Итак, в цивите следует различать первичный фактор целостности и вторичный. Первичный – это культурно-духовная составляющая. Целостность от государства – фактор вторичный, внешний, формализующий (но не формальный!), силовой, механистический. Он – производное от первичного. Но он необходим цивите подобно тому, как яйцу необходима скорлупа.

* * *

Концепция исторического тела имеет определённое преимущество по сравнению со множеством других историософских концепций, где тело вообще не принимается во внимание. «Телесная» концепция сосредотачивает внимание прежде всего на категории «целостности», которая неразрывно связана с понятиями органичности и структурированности исторического процесса. За категорией целостности мы выявляем другую кардинальную категорию – самосознание цивиты; за самосознанием – понятие исторической памяти, а следом за ней с необходимостью обнаруживаем понятие вословления истории и т. д. «Мировая история», как, впрочем, и истории отдельных стран странным образом почему-то обходятся без этих важнейших понятий.

Помимо сказанного следует назвать преимущества конкретно-предметного плана. Во-первых, понятие исторического тела (цивиты) – эмпирическое обобщение, адекватно отображающее реальность. Во-вторых, оно является узлом фундаментальных смыслов истории. В-третьих, естественным образом соотносится с природой биологических тел, так как они являются производным выражением одной и той же символистской стратегии. В-четвёртых, концепция цивиты обуславливает возможность трактовать историю в свете символистко-языкового подхода как определяющего. В-пятых, способствует созданию стройной концепции истории.

Чем определяется прочность исторического тела? Прочность, устойчивость исторического тела (цивиты) в решающей мере определяется её целостностью. Степень целостности определяется его бытийственной плотностью, которая в свою очередь зависит от концентрации и активности духа исторического тела. Чем насыщеннее и интенсивнее в нём жизнь духа (сопряжённая со словесной стратегией), тем выше, устойчивее, непоколебимее его существование.

* * *

Но есть и другая сторона устойчивости исторического тела – материальная. Исторические тела, как и вообще все живые тела, подвержены потоку «обмена веществ». Что это значит? Историческое тело, чтобы постоянно развиваться, вынуждено пропускать через себя потоки вещества. Вобранная им материя однако не просто проносится через тело подобно сквозняку; нет, она задерживает свой «бег», трансформируясь в предметы жизнедеятельности человека (города, мосты, корабли и т. д.), делается «второй природой» (человеко-исторической), делается «домом» человека-домостроителя. Эта материя даёт возможность человеку (и, конечно, историческому телу) реализовывать домостроительную функцию, быть преобразователем природы. В процессе домостроительства человек в рамках «ипостаси» исторического тела накладывает свою печать на окружающую его природу и тем самым «сообщает» ей свой код, вносит свой смысл в смысл природы. Происходит как бы удвоение творения – о чём писал отец Сергий Булгаков!

Итак, это не просто всё возрастающий поток вещества через историческое тело – это структурирование мира сызнова, на иной, человеческий лад; это вовлечение всей окружающей природы в исторический процесс, в свой смысл – одухотворяющий. Это процесс, в котором материальные предметы благодаря активности исторического тела обретают символические смыслы – сиречь, вословляются. У человечества вырастают материально-духовные крылья для дальних и высоких полётов.

Вот на что способен человек, когда он, будучи разумным телом, включён в другое тело, историческое, тоже – одухотворённое. (Сдвоение тел – одна из удивительных стратегий Всевышнего!)

Не могу не привести образное определение одной из высших разновидностей исторических тел – цивилиты (цивилизации), предложенное современным философом Л. В. Скворцовым: «…образ цивилизации можно определить как гениальный «дизайн», найденная форма гармонии целого, придающего высокий смысл жизни и деятельности всех его составных элементов, в том числе и каждого отдельного индивида. …Цивилизационные метафоры и символы – это реальность духовной общности определённого этноса, имеющая сакральный смысл. Цивилизация как духовная общность – особый феномен, который окрашивает в специфический цвет все основные стороны общественной жизни – семьи, государства, гражданского общества…Вместе с тем цивилизационное самосознание в философии обретает форму Логоса цивилизации…»^[11].

* * *

В известном нам мире правят бал тела: физические, астрономические, биологические, исторические. Распад или гибель тела – это катастрофа, личная и общая. Надо всячески избегать разрушения исторических тел-целостностей, и особенно – цивилит, высших из них. Ведь они – магистральный путь и способ человеческого бытия.

Пожиратели тел (кем бы они ни были), и в первую очередь, исторических тел, – наихудшие из пожирателей. Уничтожая историческую целостность (цивилиту или цивиту), они тем самым губят сонмы людей, культурные ценности, безответных и беззащитных природных тварей. Это бедствие, ужаснее которого трудно себе что-то представить. Эти хищники уничтожают не просто страны, империи, цивилизации – они сокрушают всё вокруг.

В планетно-земной перспективе история наша есть всевременное, неустанное возведение для человеков и для всей твари земного «дома». Вместе с тем это призвание к всепланетному домостроительству, т. е. – к планетному телообразованию. История человечества суть продолжение истории планеты, в ходе которой планетное тело Земли всё больше вовлекается в историческое тело человечества, неуклонно преобразующееся в созвездие цивилит (соединение крупнейших планетных цивилизаций)^[12]. Возникающее человеко-планетное тело призвано продолжить не только человеческое домостроительство, а и – всебиотическое.

Историческое домостроительство реализуется как паритетное домостроительству словесному. В итоге – верим: их сопряжение приведёт к вословлению всесловесной планеты^[13]. Главное же, ни при каких обстоятельствах ни на миг не забывать, что впереди нас «ждёт» Великая Встреча; и что, если мы не подготовимся к ней, и не сделаем её своей встречей, то всё намеченное окажется под вопросом. Но об этом в другом разделе.