Задув румянец, ты уйдёшь,
Оставив в холоде древесном
Необитаемо на кресле
Из бабочек застывших брошь.
Булавкой нудного дождя
Прихватит наспех ювелирку.
Так превращаются в синильгу
И забывают слово «ждать».
Солнце разлито по синему небу —
Это примета зеленого лета.
Выпито озеро красным закатом —
Лунка равно фиолетовый гратер.
Дождь, звездопад и соленые капли
Ночь напролет барабанят в кораблик.
Цветом гречишно-горчичного меда
Вдруг занимаются зарева своды.
Снова приходится смешивать краски
И рисовать в беспросветности сказку.
Такая легкая зима,
как ворожея,
как послевкусие письма,
мурашки шеи.
Сдувает с тополя пушок
бутон ладоней,
но в этой пыли хорошо,
внутри не стонет.
Деревенька свой век доживает,
Избы, будто скелеты китов,
Где ютятся минойцы и Майя.
Так и нас ждет похожий итог.
А юдоль двадцати поколений,
Лапоточный в зазубринах след,
И все смены, и стены, и сени
Канут в Лету, как молот и серп.
Беззастенчиво всё заметает
Мелколесье по кромке полей.
Я уже не носитель деталей,
Я постфактум, жалей-не жалей.
За звездный час не держится забвение,
И за изломом ты уже не та,
На место яви чудного мгновения
Веками оседает пустота.
Княгиня гор, ведя в средневековье,
Волнуешь потаённое в груди.
Собравшаяся капельно с верховьев,
Ты вихри времени способна раскрутить.
Фонтаны родников – чистейшая отрада —
Омыть, простить и одухотворить.
И большего, пожалуй, и не надо,
Лишь только чтоб делилось на двоих.