Волнообразие стихий

Не жечь, а согревать

 
Мои стихи тире мальки
у берега реки,
играют бликами фольги
и шёпотом волны,
ещё крупны для них сачки
и пасти, и крючки.
 

 
Её ж стихи спасти полки,
как минимум, должны.
И призваны её слова
не жечь, а согревать.
А я малёк, с меня что взять,
малёк – подъязок – язь
меж верхне-нижних Язьв.
 

Листья осени

 
Листья осени —
крылья бабочек,
то ли брошенных,
то ли взбалмошных,
неприкаянных,
исстрадавшихся,
от отчаянья
взбунтовавшихся.
 

Сквозь инфракрасные непостоянства

 
Сквозь инфракрасные непостоянства
Ты пробираешься в свисте дробин —
Вынуть калужницу с артезианских
Тёмных, холодных, кристальных глубин.
 

 
И перед временем тоже бесправный.
В ржавой листве вот обабок раскис,
Вновь продираешься птицей двуглавой,
Чтобы придать хоть какой-нибудь смысл.
 

Снег – это сон, вероятно, медведем

 
Снег – это сон, вероятно, медведем
Он в прошлой жизни себя находил.
Солнечный мёд принят, впитан и съеден,
В зиму насушены стены пастил.
 

 
Время впадать в одинокую спячку,
Чтоб аватаром вернуться к тебе.
…Если б не роев осиных накачка.
Миша, держаться, не рáссвирепеть.
 

О цветах

 
Цвет зелёный стремительно жухнет,
Дождь смывает густой макияж.
И горят в терракотовом угле
Перевитые правда и фальшь,
 

 
Лёгкость робких влюблённых касаний,
Шелестящих на ушках берёз,
В шлейфе груши, лещины, платана
Шёпот ветра: с тобой всё всерьёз.
 

 
Сменит возраст осенняя мода,
Допылают пощёчины чувств.
До зелёного твёрдо полгода,
До весеннего целая грусть.
 

Приветланье

Посвящается покорившим

 
Во времена великих столкновений
Застыл на век носатый синий кит,
Уралу преданным могучим сердцем
С окаменевших век глядит Полюд.
 

 
В наскальных теремах ютятся боги
И духи наших предков – их Олимп.
Цепей не разорвать и тропы тоже,
Где древний человек оставил след.
 

 
Приветствую, родное Приветланье,
Еловое безмерье тишины!
Полюдов форт, укромный, исполинский,
Вот ты какой, синоптик и маяк.
 

 
Округлую за вёрсты носопырку
Рука погладить так и норовит,
А здесь не обтекаемость, а скалы
Напарываются на облака.
 

 
Как первозданно здесь с вершины аур
Таёжного задумчивого сна
Сверкает Вишеры безгранная алмазность,
Крылит широкоплечием Ветлан.
 

 
Я буду вспоминать, Уральское Зарядье,
Твою наполненность и внутренний покой,
Щекотку треккинга дарю на память
В конце маршрута выходного дня.
 

Таких, как ты, на свете нет

 
Таких, как ты, на свете нет,
Столь вожделенного исчадья.
Но ты ко мне и через эру
Не вздумай постучать.
 

Стихи, как духи

 
Стихи, как духи,
возвышенные иль с матом;
ключи на ключицах твоих
к раскрытию ароматов.
 

застрявшая лю

 
застрявшая лю,
избитая боль,
нажмите кто-нибудь OFF,
сработай delite
к занозе заноз,
ну, вынь ты его из снов.
 

Я помню себя с «Рабыни Изауры»

 
Я помню себя с «Рабыни Изауры»,
все прилипали к экрану,
а я к общей тетради.
 

Октябрь для объятий, горячего чая

 
Октябрь для объятий, горячего чая,
Для слов «Приходи, посидим, я скучаю»,
Для долгих вязаний носков и мочалок,
Для пледа под вибро, поскольку с мурчаньем,
 

 
Для психоделических фильмов, включая
Романти_драмати_комеди_печальных,
Для мудрых творений бумажной печати,
Где кто-то кого-то однажды встречает.
 

 
Октябрь для классически тихого счастья,
Что подано к чашке горячего чая.
 

запотевших окон пневмостиль

 
запотевших окон пневмостиль,
псевдодуш земных сплошные точки
лабиринт подушечек заблочат,
но живая совесть не скостит.
 

 
заросли булавок обруснув
и сквозь пальцы выпустив на волю,
не поймешь, распят или намолен
этот мир, вновь канувший в войну.
 

Полуночье и месть

 
Ноет в области предавших
на полную луну.
Ночь, в морях не искупавшись,
укутывает в снуд.
 

 
Душит смогом неизбежность,
безгнездие промзон.
Лютость, фриковость, прилежность
сочатся в унисон.
 

 
Расчехленные рапиры
настраивают пасть.
Абстинентные вампиры
причмокивают сласть.
 

 
Пытку схлопывает блистер —
постлобовое С,
тьму раскалывает выстрел.
Лишь тут немеет бес,
 

 
под затвор в драконьи норы
приходится засесть.
Истончает путы хоррор,
полуночье и месть.
 

Бывают мысли так легки

 
Бывают мысли так легки,
Что всё прошедшее вчера
Преображается в стихи.
И это дивная пора!
 

музыка без слов

 
музыка без слов,
небо без шаров,
птицы из печной
сажи.
 

 
колется озноб
иглами основ,
в омуте с луной
пляшет.
 

 
губы на псалмы
разверзает мыс,
крышу у иных
сносит.
 

 
яростно в эфир
кашель-эндорфин —
смех философинь
в осень.
 

По позвонкам многоэтажек

 
По позвонкам многоэтажек,
По вспененной бетонной взвеси
Иду с ростком растущей жажды,
Помноженной на редколесье.
 

 
Многоголосье городское
Прилипло латексною кожей,
Но душ опять не успокоит,
Не смоет пыль с души дорожной.
 

 
Мной горячо любимый желтый
С лицом играется в веснушки,
Но все ж не так, как с галькой волны
На перекате-погремушке.
 

Я верю твоим стихам

 
Я верю твоим стихам,
Речам не верю.
Поэзия есть храм,
Игнота терра.
 

О временах года

 
Заплетало лето
луковые косы.
На пластинке ретро
всё кружилась осень.
 

 
И порхали в танце
бабочки с каймою.
Растворялся панцирь
блинчиками в море.
 

Ударение в центре вселенной

 
Ударение в центре вселенной
на возвышенном фениксе Ра,
на забытой полуночной тени,
промелькнувшей на лоне утра.
 

 
Восклицательным ласковым саном
удостоена роза ветров,
многоточием стянутым, рваным
кружит в душу запущенный дрон.
 

 
Запятые родными сплошными
с благозвучием сцеплены в ряд,
ути-пути, аум, ми-ми-ми-ми,
как птенцы не по нотам галдят.
 

 
Устаканится всё в полвторого,
вино-винный задремлет экстаз,
обрамляя укрытое слово,
кровохлебкой всю силу отдаст.
 

Мой тетраптих тих

 
Ты распутай вихрь,
Рая грешник.
Мой тетраптих тих,
Как подснежник.
 

 
Ночь оденет мир
Во Swarovski,
И приснится Кир
Запорожский
 

 
В роли бравого
Гармониста,
Но лукавого
Не случится.
 

 
Закружится снег
Под валторну,
Выстрелит рассвет
Красным сторно.
 

Снежинки летят в столбик

 
Снежинки летят в столбик
Туда, куда дунешь, летят.
Небесных семян толпы
Засеивают города.
 

 
Коснувшись стекла скользом,
Фонарь ностальгии включив,
Мурлычущий код Морзе
Свои расставляет ключи.
 

 
Из львиных утроб память,
Вибрируя вместо усов,
Забрызжет тебя магмой
По самую прозу основ.
 

сознания моток

 
сознания моток
разобран на запчасти
и сдан в металлолом
бомжами безучастно
 

 
а кот или бульдог,
в анфас не понимаю,
в разбрызганный рандом
занес пылинку счастья
 

 
раздвоенный язык,
разменянный на пирсинг,
учуял в Млечном сыр
и скорость от резины
 

 
по радиоволне
то в туфельках то в берцах
летит по всей стране
привет от сердца к сердцу
 

Все небо стихами затянуто

 
Все небо стихами затянуто,
Бери и взбивай кудель,
Невесте готовь приданое
В уютнейший белый день.
 

 
Гармонию чистую слушая,
Пряди снеговую нить,
В ажурные петельки кружева
Тревоги свои стяни.
 

 
Валяй, вышивай, вывязывай
Узоры, кали сукно
Иглою с морозными стразами,
Прилипшими на окно.
 

 
Нанизывай звездные бусины
На нежные колоски,
Подснежники млечными музами
Тихонько пои с руки.
 

На дворе время года распутица

 
На дворе время года распутица,
Нецензурные лужи дорог.
А давай задушевно забудемся,
Пусть хозяйничать будет сурок.
 

 
Все совместные дни мы по-новому
Проживать будем тысячу раз,
Находя по событиям фоновым
Где-то глупо утерянных нас.
 

 
Не вернуть, что прошло, и не выдернуть,
Хоть вселись в бездорожье и быт.
Ты невкусное делаешь приторным.
Выше сил, но так надо забыть.
 

Не уходи безропотно во тьму

 
Не уходи безропотно во тьму,
Кромсай подушку воздуха на фразы,
Вскрывая показательность заразы
И эмоциональную кайму.
 

 
Не прячь скелеты, камни и хламьё,
Она в дуэте Мориарти-Шерлок.
Вулкана огнедышащего жерло
По судорогам ангельским её
 

 
Распространится шёпотом твоим,
Приластится той самой кошкой Бога,
В чьих коготках премудрости Востока
И духи карфагеновых руин.
 

Неподъемное бремя

 
Неподъемное бремя
упало на время,
учащает потери и пульс.
 

 
Под сетями истерик
нарвал подреберий
не находит проложенный курс.
 

Хруст белой глазури на шарике синем

 
Хруст белой глазури на шарике синем.
Зима
 

 
Попутно сбивает шипами резины
С ума.
 

 
Затеяло небо подушек и перьев
Бои
 

 
Со множеством страстных и будничных серий
Любви.
 

Возьму щепотку хрипотцы

 
Возьму щепотку хрипотцы,
Добавлю заповедь Байкала,
В чистейших капельках росы
Мерцание от Рускеалы,
 

 
Провинциальность городков,
Чей гений места, будто ангел,
Встречает нимбами подков
С параспособностями Ванги.
 

 
Наташи юной первый бал
Приправит ценности простые
И то, что бережно собрал
В шкатулке с надписью «Впервые».
 

 
Так сформируется исток,
Качая легкую безбрежность.
Труднодоступный уголок —
Ее таинственная нежность.
 

Привычка грустить, как родимые пятна

 
Привычка грустить, как родимые пятна,
Размером, лекалами с материки
В туманах-берушах, разбавленных мятным,
И ватной тоски.
 

 
Привычка любить за осколком пространства,
Стремящемся к солнцу макушками слов —
Есть розовый скальп горизонта шаманства
И Гринвич под ноль.
 

Мой глубокий в чувствах и строках

 
Мой глубокий в чувствах и строках,
Оттого человек мой,
Ты доверием душу растрогал,
Словно печь растопил зимой
 

 
С распростёртыми «Милая, грейся!»
Ты – есть в добрых традициях Грэй.
Раскалённое русское сердце,
Выздоравливай поскорей!
 

Не вышли на дежурство звезды

 
Не вышли на дежурство звезды,
А месяц флюс перевязал.
Прошит свечением не воздух,
А разлучающий вокзал.
 

 
Не вышли на дежурство звезды,
Отпил Меркурий ретроград.
Лишь желтым точат скурпулезно
Фар хладнокровный зоосад.
 

 
Не вышли звезды на дежурство
Считалку не считать.
Вложу всевидящее око
В прикрытый млечный створ.
 

 
Зеркальной ссылкой заигравшись,
И кликнув над чертой,
Искра возвышенного слога
Свербит наперекор.