Сероводород

Глава первая. Каменные Ключи.

Кто сказал, что змий зелёный? Тварь, сидящая за плечами Фёдора Матвеевича, была неопределённого цвета. На буром теле оседлавшего спину василиска вспыхивали и тут же гасли ярко-красные пятна подобно множественным огням, пробивающимся сквозь корку спекшегося угля, когда могучая рука начинает яростно раздувать меха кузнечного горна. Фёдор тотчас же ощущал нестерпимый жар по всему телу и потому старался не перечить совсем недавно поселившемуся на нём чудовищу. Да и сам Фёдор Матвеевич давно уже не был тем человеком, каким его помнили односельчане. Ушедший пару недель назад в запой Федька стоял на краю собственной могилы, примеряя по утрам, какой ногой оступиться в чёрную яму, настойчиво зовущую и обещающую покой и забвение. Вполне вероятно, что этот скорбный ритуал происходил не утром, а ночью, когда он просыпался в бреду, шаря рукой по деревянным половицам в поисках недопитой бутылки, но ещё чаще его будил неведанный зверь, восседающий на спинке кровати в изголовье, теребя острым когтем замусоленную рубаху на груди.

Не думайте, что змий был безобидным существом. Как только в окнах брезжил бледный осенний рассвет, он становился похожим на героя красочных картинок из детских сказок: та же придурковатая башка на кожаных плечах, правда, в отсутствии своих собратьев; те же ужимки на нахальной морде и дурашливая ухмылка вместо отвратительно пахнущей тленом зубастой пасти. Но ночью дракон превращался в нечто, вселяющее животный ужас в Фёдора и заставляющее трепетать его измочаленное сердце так, что казалось, весь порядок слышит частый дробный перестук, раздающийся из дома на окраине улицы.

Нет, Федька не боялся умереть от острых как бритва клыков монстра, не страшился быть растерзанным крючковатыми когтями, похожими на садовые ножи, или проглоченным заживо. Но понять, что же его так пугает в облике существа, он, как ни старался, не мог: страх поселился в лёгких и мешал дышать, липкая слюна, стекающая с нижней вывернутой губы зверя, падала на голову, разъедая мозг и мешая думать о чём-либо, кроме, пожалуй, одного. Этим единственным было ожидание Спасителя. Он принесёт средство, которое поможет ему хоть на время стряхнуть гада с плеч и забыть о страхе, поселившимся в тёмных закутках его усталой души.

В окно постучали. Этого не может быть! Какое счастье, что его спаситель явился утром! Федька вскочил с кровати, роняя с постели смятую подушку и падая, поскользнувшись на бутылках, разбросанных в беспорядке под ногами. Змий не успел за стремительным порывом своего визави, а потому остался сидеть на месте, готовый в любой момент спрятаться под кроватью в случае визита нежданных гостей. Фёдор отдёрнул тюлевую шторку, поднимая в воздух осевшую на занавеске пыль и стряхивая с подоконника дохлых букашек, так и не дождавшихся продолжения лета.

– Чё надо? – хрипло спросил он, вглядываясь в засиженное мухами стекло.

За окном соседка, повернув голову к невидимому собеседнику, продолжала тарабанить сухоньким кулачком в переплёт рамы.

– Чё надо? – хотел повторить он свой вопрос, но из горла вырвалось лишь сиплое мычание.

– Федька, открывай! Гости к тебе, – вытягиваясь на носочках, прокричала старушка и добавила для убедительности, – из Москвы.

– Не жду никого, – прежде чем отбросить шторку, Фёдор покосился на «горыныча», сидящего на спинке кровати и вслушивающегося в разговор. В ржавых глазах существа не отражалось ничего кроме насмешки над хозяином избы. Хотя, какой он хозяин? Он давно уже слуга.

– Я те дам «не жду». Я щас участкового позову, чтобы он тебя на пятнадцать суток закрыл, – пошла в атаку соседка, не особо веря в успех своей угрозы.

Фёдор раздумывал: «Может у гостя водка с собой?»

– А ты покажь москвича. Спроси, чё хотел? Я дом не продам, так и знайте. Слышал я про ваши санатории. Ни один из наших с ихних курортов назад не вернулся.

– Что ты мелешь, морда пропойная? Сдалась ему твоя халупа. У них свои, эти, как их…, апартаменты в Москве, – бабушка ловко справилась с красивым словцом и снова застучала в окно. – Отворяй дверь, дьявол, долго ты нас будешь морозить, окаянный? Вот подожди, доберусь я до тебя.

Он снова беспомощно оглянулся на лыбящуюся змеюку. Тварь благосклонно и едва заметно кивнула уродливой башкой.

– Ладно, пусть заходит, сейчас отомкну, – Фёдор неверной походкой направился к сенной двери. Прежде чем дать возможность переступить порог, он внимательно осмотрел непрошенного гостя и, увидев в его руках объёмную сумку, удовлетворённо хмыкнул, пропуская вперёд. «Три поллитровки точно поместятся».

– А ты куда, старая? – Фёдор попытался затормозить юркнувшую в избу старуху. – Мы нонче не принимаем. В четвериг – добро пожаловать! После дождика.

– Всё сказал? И как же тебе, Федька, не стыдно. Совсем совесть пропил, – дежурно запричитала соседка, но москвич неожиданно поддержал Фёдора.

– Спасибо вам большое, Нина Петровна. Нам бы с хозяином наедине пообщаться, а я к вам попозже загляну.

Старушка осеклась и, поджав губы, ретировалась на улицу. Судя по всему, ей очень хотелось знать причины приезда москвича в такую даль, но даже не готовые к зиме одинарные рамы соседского дома не могли ей позволить услышать предстоящий разговор.

– Доставай! – Фёдор присел на край кровати и подвинул к себе опрокинутую табуретку. Стол со сломанной ножкой покоился у стены, напоминая о недавней ночной борьбе хозяина со своим «ползучим гадом», примолкнувшим на время за спиной.

– Что? – вскинул брови гость.

– Ты чего пришёл? – насупился Федька. Змий вонзил коготь под левую лопатку, в результате чего испарина покрыла лоб сидящего на кровати так, что крупные капли забарабанили по замызганной наволочке, расплываясь влажными кляксами на застиранном сатине.

– А! – москвич открыл свою торбу и засунул руку вглубь. Фёдор сглотнул слюну, набежавшую от нестерпимого ожидания, взял в руку бокал, подул в него и со стуком опустил на табуретку, боясь уронить сосуд на пол, так как стеклянная плашка, подобно озёрному карасю, так и норовила выпрыгнуть из ладони.

– Да где же оно? – гость извиняюще взглянул на умирающего от нетерпения обитателя дома, прикрыл сумку и вытянул из нагрудного кармана куртки коричневые корочки служебного удостоверения. Сказать, что Федька возмутился, означало – не сказать ничего. Даже змий за спиной икнул от неожиданной наглости пришельца, посмевшего заявиться в гости без средства, оправдывающего любой незваный визит в самое неурочное время.

– Смирнов Геннадий, журналист, прибыл из Москвы с целью провести журналистское расследование по факту смерти гражданина Нефёдова А. Ф., жителя посёлка Каменные Ключи, – бодро зачитал визитёр убористые строки, вписанные на тыльной стороне бланка командировки.

– Дурак ты, а не журналист, – прошипел змий из-под подушки и тут же был придавлен дрожащей рукой своего кормильца. Тварь ловко выскользнула и с негодованием добавила:

– Кто же рассказывает о цели визита, желая узнать тайну? Только такие простофили как ты!

Но Геннадий, судя по всему, не услышал гада или сделал вид, что не услышал. Он аккуратно сложил заверенную печатью бумагу и вместе с удостоверением вернул в карман.

– Так что вы мне скажете на это? – гость вопросительно посмотрел на Фёдора, погрузившегося в транс по причине отсутствия опохмела.

– Фёдор Матвеевич, вы меня слышите? – москвич попытался привлечь к себе внимание впавшего в ступор мужика. Он не знал, что в это время Федька общался со своим змием, выслушивая совет о том, как лучше выпроводить недогадливого и скупого журналюгу. Предложение искусителя наброситься с кулаками, он сразу отверг:

– Нет!

– Нет? Что «нет»? – изумился Геннадий, глядя на отрешённого Фёдора. – Вы же работали у Арсения Филипповича? Возможно, вы что-то видели или слышали. Неслучайно же его смерть так взбудоражила посёлок?

– Я его не убивал и ничего не видел и не слышал, – тихо просипел Федька. На его предложение всё рассказать, как есть, змий взвился и располосовал ему когтем спину от плеча до самой поясницы.

– Я тебе расскажу, – засвистел он в ухо, почти не скрываясь от посетителя. – В кутузку захотел? А что ты обещал своему Спасителю? Сдохнешь ведь без него. Притворись эпилептиком, пену изо рта пусти, ногами подрыгай, глядишь, он и слиняет из избы.

– Я говорил о смерти старого учителя, но ничего не говорил об убийстве, – Геннадий подался к Фёдору, который уже начал закатывать глаза. – Значит вы всё же что-то знаете об этом?

Мерзкая гадина вцепилась в затылок Федьки всеми имеющимися зубами слюнявой пасти, и он повалился на кровать, пытаясь дотянуться ослабевшими руками до змия, чтобы сорвать его с шеи, бросить на пол и затоптать ногами, надеясь, что гость поможет ему справиться с этой страшной напастью. Однако Геннадий поднялся, увидев, как Фёдор заваливается на спину и машет суматошно руками:

– Ладно, я вижу, что вам не до меня. Я в другой раз приду.

«Не уходи, он же сожрёт меня. Я всё расскажу, я всё видел», – пытался выкрикнуть Федька, но кожистая лапа залепила ему рот, не позволяя не только вымолвить слово, но и дышать. Выпученные от напряжения глаза молили об одном – умереть, но не уносить с собой тайну того вечера, с которого и началось его падение в бездонную яму в обнимку с чудовищами, один из которых сейчас терзал его плоть.

Москвич ничего не услышал. Он ещё некоторое время постоял возле бьющегося в конвульсиях тела и вышел, захлопнув за собой дверь, оставляя Фёдора наедине с торжествующим монстром.

Уже выйдя на крыльцо, не имея возможности находиться дольше в избе, полной отвратительных запахов давно не мытого тела живущего в ней обитателя, прокисшей еды и ещё чего-то чуждого и враждебного обычному человеку, Геннадий вздохнул полной грудью в надежде прокашляться и отдышаться. Однако наполненный зловонием воздух заставил его поперхнуться, и он поспешил к дому соседки, посоветовавшей навестить Фёдора, догадываясь, что тот что-то знает о смерти сельского учителя, чего не знают другие. Она не объяснила о причинах своей подозрительности и роли спивающегося соседа в странной истории, которая привела Генку в эти края по заданию редактора и по причине множественных писем односельчан покойного, в которых жители Каменных Ключей слёзно умоляли «приехать и разобраться во всём». Первые ответы редакции на сигналы с места, мол, «это дело полиции и они во всём обязаны…» не сработали. Писем стало больше, и они звучали резче и даже злее и обидней.

Перед выходными главный редактор пригласил его к себе, поинтересовавшись первым делом о состоянии здоровья.

– Готов вернуться в строй! – бодро отрапортовал Геннадий, надеясь, что редакторское задание вновь позовёт его туда, где жарко, несмотря на российские ранние холода.

– Ну уж нет! – возмутился Иван Павлович, крепко обнимая его и предлагая присесть в мягкое кресло, стоящее в углу кабинета. – Больше я тебя туда не отпущу. Ты мне здесь нужен. Кстати, почему мы не обмыли твой орден?

– Нашёл героя. Я из автомата только раз стрелял и то по чрезвычайной необходимости, – Генка попытался уклониться от перспективы выпивки с шефом. – Ты же знаешь, что я только неделю назад выписался из госпиталя.

– Да, знаю, знаю. Как нога? Не беспокоит? – Иван Павлович поднялся из-за стола и подошёл к другу.

– Ты представляешь, пальцами до сих пор шевелю, которых нет, – засмеялся Генка.

– Не смешно. Хорошо, что не ногой, которая, слава богу, на месте, – посерьёзнел Иван. – Я так и не понял, как тебе удалось уцелеть.

– Да всё очень просто, – Геннадий заёрзал в кресле, вспомнив узкий окоп, по которому он пробирался, замыкая группу бойцов. – Я за арматуру какую-то кроссовкой зацепился, а уж следующим шагом на «лягушку» наступил. Был бы в берцах – нога давно покоилась на небесах, а может и я следом за ней. Моё счастье, что не успели переобмундироваться.

– Чай будешь? – редактор приоткрыл дверцу шкафа. – Вчера ребята с саммита вернулись, презент привезли.

Геннадий отрицательно покачал головой.

– Зря отказываешься. Настоящий, с экзотическими травами и фруктами, – Иван Павлович покрутил в руках жестяную нарядную баночку.

– Я уже за полгода к «Лисме» привык, – улыбнулся Генка. – Ты знаешь, человек ко всему привыкает. Мне первые дни от каждого шороха приседать приходилось, а потом обвыкся. Снаряд летит, шелестит, как осенний лист, а тебе хоть бы хны. Проводишь взглядом и всё.

– А как тебя угораздило на передовую? Мы же уговаривались, что ты с «лейкой и блокнотом», а не с пулемётом.

– Там не всё так просто. Сегодня ты в тылу, а завтра на линии огня. Возвращались с группой бойцов на базу домой. Минуты всё решали, под ноги смотреть уже было недосуг. Спасибо, что ребята не бросили. «Двухсотого» землёй присыпали, а меня и ещё одного парня на себе до своих тащили. Немного оклемаюсь, финальный репортаж напишу. Ты меня чего позвал-то?

Иван Павлович присел в кресло и внимательно посмотрел на Геннадия, постукивая карандашом по столу.

– Не спеши с репортажем. Зарезали мне твои заметки. Слишком откровенно ты всё описал, не всем пришлись по нраву твои наблюдения. Тут вот какое дело, – он взял в руки стопку писем и потряс перед глазами. – Как смотришь на то, чтобы съездить в командировку. Жанр статьи – расследование. В одном из посёлков умер пожилой учитель. Дело закрыли по причине естественной смерти, но народ разволновался, письма стал писать. Ещё столько же у меня на электронной почте. Мы попытались отвертеться, когда ещё следствие шло, но просьбы разобраться переросли в жалобы на редакцию. Понимаю, что не наш формат. Думаю, что ничего патриотического там не нарыть. В лучшем случае – «бытовуха», но скорее всего старик отошёл в мир иной без чей-то помощи. Сам посуди – кому он нужен?

– Я думал, что ты мне предложишь назад вернуться, – разочарованно протянул Генка.

– Ты в своём уме?! После ранения? Я скорее сам поеду туда. И потом: у тебя дочь растёт, – развёл руки главред.

– А у пацанов, которые там, что растёт?! Ботва огородная? – вскинулся приятель. – Я про дочь помню, только сейчас она не со мной.

– Я слышал, что Наталья замуж вышла? – аккуратно поинтересовался Иван.

– Не слышал, её право. Это не мешает мне с Дашкой видеться. Куда ехать? – Геннадий сменил тему разговора.

– Посёлок Каменные Ключи. Благодатные места, лес, речка. Отдохнёшь немного, а там подумаем об очередной командировке. Если не передумаешь, конечно, – вздохнул с облегчением Иван Павлович …

– Москвич, эй, куда же ты? – неожиданный окрик в спину выдернул его из раздумий.

– Простите, Нина Петровна, задумался немного и совсем про вас забыл, – Геннадий зашагал навстречу женщине, проводившей его к невменяемому соседу.

– Ну, что? Удалось до Федькиного разума достучаться? – полюбопытствовала она, застёгивая верхнюю пуговицу плюшевого жакета и пытаясь укрыться от колючего ветра.

– А почему вы решили, что он может что-то знать о смерти учителя? – в свою очередь спросил Геннадий, заслоняя её спиной от непогоды.

– Да как же, ведь он подрабатывал у Арсения. Воды принести, дров наколоть, опять же баню протопить. Как Федьку с работы выгнали за пьянку, так он у Филиппыча и подряжался. И в тот день тоже на учителя горбатился. Пить-то на что-то надо.

– А как давно он в запое? – Геннадий зябко поёжился, ледяные порывы пробирали до костей. А тут ещё пальцы на ноге начали поднывать. – Нина Петровна, может зайдём куда, чего на ветру мёрзнуть.

– Да у меня дома не прибрано, – всплеснула руками та, желая разузнать главное: что же приезжий журналист выпытал у соседа.

Геннадий понял её уловку и пошёл на хитрость:

– Тогда поговорим в другой раз, а то мне на ночлег надо определяться. Не знаете, кто комнату в селе на недельку может сдать?

Дилемма! По лицу женщины было видно, как борются между собой два противоположных стремления: с одной стороны нежелание пускать в избу чужого человека, с другой – как же она может упустить такой ценный источник информации. Ведь бабы на улице «распотрошат» москвича в два счёта, и останется Нина Петровна на бобах. А кому потом нужны новости не первой свежести?

– Тут во дворе у меня закуток есть, там от ветра и спрячемся, – предложила она компромиссное решение, цепко ухватив его за рукав куртки.

– Так что там Федька наплёл? – изнывая от нетерпения и подобострастно заглядывая в глаза выпытывала местная «варвара», острый нос которой, покраснев на кончике, и вправду был великоват для её лица.

Но Генка, допустив оплошность в общении с поселковым «теодоро», не спешил вытягивать джокер из рукава:

– Нина Петровна, не знаете, кто сдаёт жильё? А то скоро смеркаться начнёт, – он терпеливо повторил свой вопрос. В сарае действительно было тише и не так зябко, как на пронзительном ноябрьском ветру. «Спасибо, Иван! Не погода – курорт. Да ещё лес, речка. Не пора ли нам искупаться?» – Геннадий вспомнил редакторский анонс предстоящей поездки и поёжился.

Женщина снова поджала губы и, наморщив лоб, попыталась изобразить глубокий мыслительный процесс. Робкая капля повисла на кончике носа, готовая сорваться в вольный полёт. Генка предусмотрительно отодвинулся, но женщина наступала:

– Кто ж его знает. Ты в центре поспрашивай. Может у Кайчихи свободная койка есть или к Стеньке-Козе подайся, правда, через весь посёлок придётся шагать.

– Ага, – Генка охотно согласился и, не давая Нине Петровне перехватить инициативу, снова спросил, – так кто же Фёдора спиртным снабжает?

– Уж не на меня ли думаешь? – обиженно отступила та. – С какой такой стати я должна этого пьянчужку ублажать? Ладно бы, помог по хозяйству, тогда не грех. А так…

Женщина неожиданно замолчала, и Геннадий решил подбросить «дров в костёр» рождающейся на его глазах сплетни:

– Получается так, что он ушёл в заслуженный запой, имея неприкосновенный запас прочности на ближайшую перспективу?

– Скажешь тоже, – возразила она, переварив сказанное. – Где ты видел запасливых алкашей? Не знаю, кто его поит, но только ночью узрела надысь, как к нему кто-то приходил. В плаще с башлыком, лица не разглядеть, и с пакетом в руках.

– Вы что же, по ночам не спите? – Генка остерёгся насмешничать и произнёс эту фразу с сочувствием по поводу бессонницы любопытствующей тётки.

– Нет, у меня сон хороший. Шарик разбудил. Эта бестолочь молчать будет, хоть святых из избы выноси, а тут завыл, да так протяжно. Я в окно поглядела, свет у Федьки зажёгся и тут же погас. Но из дома так никто и не вышел. Так что Федька-то говорит?

Генка, протискиваясь боком мимо собеседницы в узкую дверь сарая, ничего не ответил, а уронил безадресно, словно рассуждая сам с собой:

– Некогда ему со мной было разговаривать. Он со змеем общался.

– С каким ещё змеем? – остолбенела у ворот Нина Петровна.

– С зелёным. С каким же ещё?..

… Мелкая пороша белой паутиной окаймила застывшие вдоль дороги лужи. Идти по неопрятной обочине в клочках соломы и пыльной пожухлой травы было непросто. Застывшие подошвы скользили на пластинах льда, проваливаясь порой сквозь неверное стекло в крутую липкую грязь. Через несколько сотен метров на ногах застыли могучие колтуны. Геннадий остановился в нерешительности, размышляя, что же ему предпринять такое, чтобы явиться в заявленный центр посёлка без этих вериг на ногах. «Меня в таком виде в магазин не пустят».

Пройдя ещё десяток метров, он увидел в проулке несколько женщин у водонапорной колонки, что-то оживлённо обсуждающих. «То, что мне надо. Попробуем отмочить под струёй воды свои «платформы».

При виде незнакомца разговор стих, собеседницы с любопытством смотрели на приближающегося неуверенной походкой Геннадия. Со спины казалось, что фигура с раскоряченными ногами только что сошла с экрана кино в образе Чаплина. Вместе с тем, отсутствие котелка и трости, а также Генкин рост не позволили ввести в заблуждение аборигенок, пришедших не столько за водой, сколько за свежими сельскими новостями.

– Здравствуйте, бабушки! – фальцетом пропел журналист.

Толпа разразилась бурным хохотом:

– Здорово, внучек!

Как только веселье чуточку стихло, одна из женщин, набиравшая в ведро воды, сбросила с себя клетчатый полушалок и тыльной стороной ладони высвободила из-под воротника шикарные пряди волос цвета яблочной пастилы, которые тотчас накрыли волной девичьи плечи.

– Сколько тебе годиков, касатик? – спросила красавица, искря глазами.

Он заворожённо посмотрел на нимфу и машинально ответил:

– Тридцать два.

– А мне двадцать семь. Так кто из нас дедушка?

Снова все засмеялись, но уже тише, боясь спугнуть редкого путника, забредшего в эти места.

Геннадий несколько оправился от смущения. Московские красотки на Тверской даже в лютый мороз выглядят так, словно только что вернулись с Мальдивских островов. А тут, завёрнутые в сто одёжек матрёшки. Не удивительно, что он обознался в возрасте дам на полвека. Впрочем, были в женской «капелле» и женщины солидного возраста. Это стало видно, когда Генка подошёл поближе и вгляделся в лица.

– Простите, я не хотел вас обидеть. Издалека принял за старушек. Мне бы узнать, где Кайчиха живёт?

Женщины молча переглянулись. Та, что побойчее поинтересовалась, наклонив голову к плечу:

– На кой она тебе?

– Мне бы комнату снять для ночлега, – Генка безуспешно тряс ногами, пытаясь избавиться от налипшей и застывшей грязи.

– Так она на погосте уже как три года. Тебе к ней в постояльцы ещё рановато.

– Уйми язык, Галька, – женщина в возрасте неодобрительно посмотрела на розовощёкую девицу, не спешащую накинуть платок на распущенные волосы. – Всё бы тебе позубоскалить.

– А что я такого сказала? Не на кладбище же его направлять. Сейчас он вас ещё про Стеньку спросит. Мне интересно, как вы ответите?

Генка растерянно переводил взгляд на спорящих селянок:

– А что Стенька тоже померла?

Женщины примолкли и переключились на приезжего. Та, что постарше, поправила воротник и негромко ответила:

– Как бы вам поаккуратнее сказать, чтобы поняли. Она живая, но не в себе. Обидели её проезжие мужики, с тех пор она себя всем и предлагает. Кто-то над вами зло пошутил.

– Кто-кто, небось Нинка-носуля. Кажись, паря ей чем-то не угодил, – подключилась к разговору ещё одна женщина, собравшаяся было уходить, но решившая дослушать рассуждения товарок до конца.

«Ах, Нина Петровна! Недооценил я тебя. Один-один», – улыбнулся Геннадий про себя, но было уже не смешно. Короткий день, затянутый маревом ноябрьской непогоды, клонился к вечеру, а место на постой ещё не было определено. Он подошёл к колонке, намереваясь сбить струёй воды налипшую грязь, однако месиво брызг, разлетаясь во все стороны, распугало женщин, обещая превратить штанины в подобие его ботинок.

– Ну, если никто не приютит, айда ко мне, красавчик! – снова выступила Галина, заливаясь задорным смехом. – Накормлю и обогрею. А дальше видно будет.

– Когда Венька вернётся с поездки, он тебе «обогреет». Будешь углы в доме пересчитывать.

– Боялась я вашего Веньку, – не переставая смеяться, отбивалась от угроз соседок озорная дивчина. – Ему можно, а мне нельзя? Эх! Живи пока молодая!

С этими словами она ловко подхватила тяжёлые вёдра и направилась домой. Потом приостановилась и бросила, то ли шутя, то ли всерьёз, оставляя за спиной озабоченного Генку:

– Подумай, красавчик. Я тебя не обижу.

Женщины начали расходиться. Одна из них, пожалуй, самая старая, чуть задержалась, примериваясь к жестяному ведру.

– Давайте я вам помогу, – спохватился он, провожая взглядом бойкую девушку.

– Помоги, чего же не помочь, – согласилась старушка. Она не принимала участия в разговоре, стоя поодаль и внимательно прислушиваясь к приятельницам. Бабушка направилась к дому, расположенному через дорогу, следом за ней Геннадий, стараясь не расплескать наполненное до краёв ведро. Поставив его на крыльцо, он развернулся с намерением уйти.

– Куда же ты? – остановила его женщина, с трудом поднимаясь по высоким ступенькам. – Заходи в дом, подумаем, где тебе ночлег огорить.

– Как вас зовут? – Генка застыл перед дверью, не решаясь подняться по чистым ступеням в своих «бахилах».

– Настасья я, Иванова дочь. Для тебя, сынок, баба Настя, – старушка одолела подъём и оглянулась на гостя, догадываясь о его заминке. – Заходи, здесь в сенцах коврик, разувайся. Пока ты поешь, я твои ботинки отмочу и почищу.

Он прошёл в тёмные сени, стащил с ног и поставил на циновку обувь. Нащупав в потёмках ручку двери в избу, дёрнул её на себя. В лицо пахнуло ароматом печёного хлеба и антоновских яблок. Только сейчас Генка почувствовал, что устал и изрядно проголодался.

– Анастасия Ивановна, я обувь сам почищу. Мне бы только газету какую и палку.

– Садись, садись, не суетись. Успеется. У меня тут для этого дела всё налажено. Мы ведь тоже не по воздуху летаем, вот и приходиться галоши от слякоти в порядок приводить, – она усадила гостя на старенький диван, достала из печурки и протянула войлочные чуни. – Дедовы, должны подойти. Ноги-то, небось, озябли?

Вскоре на столе появились пироги с капустой, сложенные в глубокое блюдо и прикрытые белым вафельным полотенцем.

– Тыкву с утра парила, теперь уже, пожалуй, остыла, – она пододвинула к нему чугунок и приоткрыла крышку. – Все яства. Чай магазинный, сейчас заварю. Ешь пока, а я твоей обуткой займусь.

Женщина вытянула из-за занавески низкую лавочку и присела у порога, очищая острой щепой налипшую грязь.

– По делам к нам? То, что не в гости, я поняла сразу. При родне ночлег у чужих людей не ищут, – обратилась она к нему, не поворачивая головы и не отрываясь от своего занятия.

Набитый едой рот не дал возможности сразу ответить. Было очень вкусно и ему пришлось себя ограничить, чтобы не оставить гостеприимную женщину без ужина.

– Скажите, баба Настя, почему так? Одни обманывают, неверные адреса дают, другие незнакомого человека в дом приводят, угощают, обувь ему чистят?

– Почему незнакомого? Я тебя знаю, – улыбнулась Анастасия Ивановна, отставляя в сторону один ботинок и приступая к другому.

– Откуда?! – поперхнулся Генка.

– Чудак-человек. Подошёл, поздоровался, никого не обидел, а мог бы. Нашим девкам окорот порой нужен. Опять же, предложил вёдра донести. Как же я могу не знать? И не важно, как тебя зовут, сколько лет, какие школы окончил или неучем живёшь, – всё одно, видно добрую душу.

– В командировку я приехал, Анастасия Ивановна. Письма в дорогу позвали. Предстоит разобраться с причинами смерти учителя вашего посёлка.

– Так ты, что же, доктор? – удивилась баба Настя.

– Нет, я корреспондент. Журнал есть такой, «Российский патриот» называется. Может читали?

– У нас, сынок, почта есть, а почтальона нет. Давно уже никто ничего не выписывает. Молодёжь в «тырнете», а мы в телевизоре. Бывало, раньше, себе – «Сельскую жизнь», мужику своему «Труд» оформишь. Я всё больше любила «На житейских перекрёстках» читать, а муж любил из газеты самокрутки ладить. Теперь, вот, ни мужа, ни газеты. Так с Сенькой-то что разбираться? Слышала, что сердце у него прихватило, а лекарства под рукой не оказалось.

– Так, да не так. Люди жалуются, что полиция не разобралась толком. Мол, убили Арсения Филипповича. А кто убил и за что, непонятно. Вот и просят журналистов помочь правды добиться.

– Чудно, – подивилась старушка.

– Не понял?

– Чудно, говорю. Столько лет правду под лавку прятали, а тут решили её на свет белый доставить. Кому она теперь нужна? Сенька на кладбище покоится, ему всё равно. Народ? Слышал баб у колодца? Вот, Галька, к примеру. Ей точно эта правда ни к чему. Ей больше интереса перед тобой хвостом покрутить. Даже и подумать не на кого, кому бы эта правда сдалась.

– Что же, вы считаете, что следует всё оставить так, как есть? – недоуменно произнёс гость.

– Ни в коем разе. Бог с ним, с Арсением, пусть покоится с миром. А вот понять кто и для чего проявляет интерес к этому делу, стоит. Оттуда и клубок придётся распутывать. И нитка та к убивцу приведёт.

– Я не понял, баба Настя, – изумился Генка. – Вы тоже считаете, что учитель умер не своей смертью?

– А разве человек может умереть чужой смертью? – в свою очередь спросила старушка, поднимая в руке его штиблет, тщательно очищенный от засохших комьев земли.

– Подождите, вы меня совсем запутали. Я имел ввиду то, что учитель умер либо сам, либо ему «помогли» умереть, то есть – убили. Мне это и предстоит выяснить.

– Так не бывает, чтобы к человеку чужую смерть подослали, – в задумчивости произнесла женщина. – Каждый умирает в одиночку и в обнимку со своей смертью отправляется в мир иной. А кто её принёс, доставил по адресу – это уже тайны и дела земные.

Геннадий слушал и не понимал, куда она клонит. Внезапно его озарило, он встал из-за стола, подошёл к старушке и присел рядом:

– Вы хотите сказать, что рано или поздно он умер бы именно той смертью, которая ему уготовлена, но кто-то или что-то ускорили эту роковую встречу?

– Так оно и есть. Не стали девушку ждать, пригласили войти. Она уже притомилась у порога стоять.

– Какую девушку? – ему стало не по себе. Умирающее солнце ярко вспыхнуло на горизонте, прорвав осеннюю небесную хмарь, раздробилось тысячью осколков об оконные рамы, освещая комнату неверным малиновым светом.

– Какую? – женщина внимательно посмотрела на гостя. – Ту, что забрала его с собой.

– Баба Настя, это вы про «костлявую» что ли, которая с косой?

– «Костлявая» ко мне придёт. Состарилась, пока меня ждала. А Сенькина – молодая, терпеливая. Ей и коса не нужна, серпом управится.

– Что же, у покойного шея была тонкой? Не понимаю я ваших аллегорий, Анастасия Ивановна, – ему не нравился разговор, Геннадий чувствовал, что упустил очень важное, но что, не мог уловить.

Бабушка улыбнулась, поднимаясь с лавочки и держась ладонью за поясницу:

– Ты думаешь, что коса ей нужна для того, чтобы головы срезать? Нет, сынок, это она высокую траву косит на тропинке, по которые наши души на суд спешат. Позарастали они от нашего беспамятства, от лени и распущенности. Вот и приходится ей за нас стараться, чтобы не блуждали мы в потёмках.

Сумрак упал неожиданно, словно задёрнули окна тяжёлыми шторами.

– Хватит о ней на ночь глядя. Обутку я в порядок привела, сейчас отправимся на ночлег. Не думаю, что тебе со старухой вольготно будет. А потому мы пойдём к Игнату. С ним поинтереснее вечерять. Опять же, работали они вместе с покойным Арсением, может что любопытное вспомнит и делу твоему пособит.

– Даже не знаю, как вас благодарить, баба Настя. – Генка запустил руку в сумку и вытянул красочный календарь с видами Кремля на следующий год. Иван сунул ему перед отъездом корпоративный презент, а он забыл выложить его, торопясь на поезд. – Вот. На добрую память.

Женщина взяла подарок в руки: