Врата Бога. Книга первая. Под сенью Ашшура

Глава пятая

Солнце раскалилось. Лучи его были безжалостны и сейчас просто испепеляли. Мощённая брусчаткой аллея была не очень широкая, и не сворачивая вела к храму.

Представительная женщина с царской осанкой неторопливой походкой вошла в храм. Сопровождавшие её лица остались вне его стен.

Под высокими сводами храма голос звучал как-то по-особенному. Может эту особенность ему придавало местное эхо?

– О, великая Пинекир, родительница всех богов, прими от меня, матери Теумана, госпожи Шильках, дары, и помоги моему старшему сыну, только что занявшему трон, упрочить своё положение на нём! А ещё я прошу тебя, посодействуй ему сокрушить всех явных и скрытых его врагов! Я приношу тебе в жертву пять годовалых бычков, два таланта золота и восемь талантов серебра! И пусть мой старший сын станет для Элама самым лучшим из царей! А ещё будь благосклонна не только к нему, прояви благосклонность и ко мне, и ко всей моей семье!

Сделав строгое лицо и сложив ладони вместе, как предписывал обряд, Шильках трижды поклонилась золотой скульптуре богини и попятилась назад.

За её спиной толпились Главный жрец и его помощники.

Когда-то Пинекир была ведущей в эламском пантеоне богов, но сейчас она опустилась на третье место, а первых два, обойдя её, заняли мужские божества – Хумбан и Иншишунак. Это символизировало выдвижение на первый план мужского начала.

Все обряды, которые исполняли в честь Пинекир, не менялись уже несколько тысячелетий. Но совершали теперь их не женщины, а только мужчины.

Жрецы и прислужники перед обрядом тщательно брили головы и совершали очистительное омовение, а потом наносили на лица краску. Различного цвета полосы украшали их лбы и грудь. Также они подводили глаза и рисовали у себя разнообразные узоры. Каждый из этих узоров нёс особую смысловую нагрузку. Некоторые из жрецов утверждали, что это были символы очень древнего происхождения, которые эламиты использовали ещё до изобретения своей письменности. Тогда, когда в эламском обществе ещё господствовал безраздельно матриархат. Впрочем, сейчас никто уже по большому счёту не мог эти знаки расшифровать. И даже старшие жрецы и сам Главный жрец не могли этого сделать.

Весь обряд задабривания матери богов проводился в храме, находившемся неподалёку от Суз, в Дур-Унташе. Храм этот представлял из себя целый комплекс различных сооружений, главным из которых являлся четырёхступенчатый зиккурат высотою в 60 царских локтей (42 метра), выстроенный из кирпича и облицованный плитами из известняка (зиккурат этот сохранился до наших дней почти в первозданном виде и находится он на юго-западе Ирана).

Атлетического сложения прислужники уже закололи бычков и стали вносить на огромных бронзовых блюдах куски ещё дымящегося красного мяса.

Затем они внесли кувшины со свежей кровью и только после этого начали складывать у основания алтаря золотые слитки.

Слитков было много. Их сложили несколько сотен. Пожертвования оказались необычно щедрыми.

У Главного жреца от алчности загорелись глаза, и как он ни старался, но так и не смог скрыть охватившего его ликования.

* * *

Шильках чем-то походила на ассирийскую царицу-мать Накию-старшую. Она была миниатюрной. И тоже была в достаточно почтенном возрасте, но прекрасно сохранилась. Я бы даже сказал, что выглядела она совершенно потрясающе. У неё была по-прежнему девичья фигурка с почти осиной талией и не было ни одной морщинки даже вокруг её очень редких для эламиток зелёных глаз. А ещё она была властной и энергичной.

Сейчас она терпеливо ждала заключения Главного жреца, ну а тот не торопился.

Наступил наконец-то его звёздный час.

Вот прислужники воскурили на алтаре аравийские благовония, вскоре от которых закружилась голова, заиграла музыка храмового оркестра, заиграла она по нарастающей, и началось долгожданное гадание.

***

Главный жрец что-то выпил из ритуального кубка, потом склонился над внутренностями заколотых бычков и что-то зашептал, а затем закружился и начал размахивать руками. Размахивал он ими в разные стороны и хаотично. Вскоре он и вовсе завертелся так, что зарябило в глазах, и войдя в транс неожиданно рухнул обессилено на пол.

Некоторое время он лежал неподвижно, как будто потерял сознание, однако затем очнулся, приподнял вначале голову, потом поднялся весь, подобрал валявшийся рядом посох и, опираясь на него, повернулся к царице-матери лицом. Глаза у него были уже потухшие, а вид опустошённый. Собравшись с последними силами, он стукнул посохом о каменные плиты и возгласил:

– Великая богиня Пинекир откликнулась, госпожа! И она приняла твои жертвы! Она поможет тебе и твоим сыновьям!

Шильках ответ этот Главного жреца не показался достаточным:

– А Теуман? Что с ним будет? – пребывая в тревоге, не могла не переспросить она. – Меня это волнует! Царствование моего старшего сына будет спокойным?

– Удача пока что на его стороне!

– И сколь долго она не оставит его?

– Пинекир ему покровительствует! – неопределённо ответил ей Главный жрец. – Но всё же он может лишиться со временем удачи… И Пинекир окончательно тогда может отвернуться от него!

– Почему?

– Он слишком самоуверен! Вспыльчив, и не прислушивается ни к чьим советам…

– Я ещё кое о чём хочу спросить тебя? – задала ещё один вопрос эламская царица-мать.

– Спрашивай, госпожа!

– А есть надежда, что он хотя бы немного изменится?

– Об этом ничего не могу сказать. Но будь по отношению к старшему сыну осторожна, госпожа…– ответил Главный жрец.

– Ты советуешь мне по отношению к нему быть осторожной?! От него может исходить какая-та угроза и мне?!

– Да! Ещё раз тебе скажу: он не постоянен. В том числе в проявлении своих чувств. От него всего можно ожидать. Всего! За-апомни, госпожа!

Шильках несколько рассеяно дослушала Главного жреца и кивнула головой.

В общем-то теперь уже хотя бы отчасти удовлетворённая результатами обряда и стараясь не заострять внимание на молодых прислужниках, Шильках вышла из храма и проследовала к колеснице. Возничий помог ей подняться в неё.

Дур-Унташ находился в четверти фарсаха от Суз и, по сути, являлся восточным пригородом эламской столицы.

Через три часа Шильках вернулась к себе во дворец.

* * *

Об Эламе можно долго говорить. Он имел давние традиции и считался одним из древнейших государств.

Цивилизация в этой стране зародилась одновременно с шумерской и может быть чуть позже, чем в Египте. Однако объединился он намного позднее.

Впервые централизованное государство образовалось в нём при аванском правителе Пепе в XXV веке до новой эры, и почти два века основанная им династия заправляла в этой стране. Потом в Месопотамии образовалось Аккадское царство, Элам не выдержал конкуренции с ним, и аккадцы его покорили.

У него ещё были взлёты и падения. Случалось и так, что Элам далеко раздвигал границы на север и восток, и иногда захватывал часть Месопотамии.

А в 1180 году до новой эры царь Шутрук-Наххунте I, самый выдающийся правитель за всю трёх тысячелетнюю историю Элама, изгнал вавилонян с территории страны, совершил победоносный поход на запад, где разграбил города Сиппар и Киш, и саму столицу Вавилонии, и вывез в Сузы колоссальную добычу, включая статуи вавилонских богов и стелу с законами царя Хаммурапи, которую впоследствии раскопали археологи. В 1155 году до новой эры этот же правитель совершил новый поход на запад и подчинил себе всю Месопотамию. При нём Элам простёрся от Вавилона и до границ Индии, а на севере его влияние доходило до окрестностей нынешнего Эльбруса, и однажды эламиты даже омыли ноги свои в водах Каспийского моря.

Элам вошёл в зенит своего могущества.

В то время Элам считался главенствующей силой на Ближнем Востоке. Однако могущество его продлилось недолго и закончилось внезапно.

* * *

В 1151 году до новой эры вавилоняне, возглавляемые Навуходоносором I, восстали и нанесли сокрушительное поражение сыну Шутрук-Наххунте I при крепости Дер. Поражение это оказалось настолько серьёзным, что Элам рассыпался на отдельные владения и три века не упоминался. И лишь только в середине VIII века до новой эры он вновь объединился и начал опять набирать силу.

Очередными его объединителями на этот раз выступили правители Аншана. Это были цари из династии Тахридов. А в 721 году до новой эры вновь при пограничном Дере сошлись две армии. Эламскую возглавлял Хумбан-Никаш, а ассирийскую в этот раз уже Саргон II, основатель самой последней династии Великих царей.

И доселе непобедимые ассирийцы оказались разгромлены.

Так Элам вернул себе статус великой державы, и отныне с ним приходилось считаться даже Ассирийской империи.

* * *

Дворец правителей в Сузах, конечно же, уступал аналогичным дворцам в Ниневии или Вавилоне, но тоже был примечателен.

Занимал он внушительную территорию и по своим размерам входил в пятёрку крупнейших на Ближнем Востоке. Вообще в Сузах, население которых тогда превышало двести тысяч жителей, имелось с три десятка храмов и чуть поменьше дворцов, и этот город в древности признавался одним из самых благоустроенных.

Особый шик ему придавали обширные поля вокруг него, на которых произрастали миллионы лилий. В период их цветения окрестности эламской столицы преображались и становились настолько красивыми, что неслучайно Сузы в древности прозвали городом лилий (Шуша – с эламского, собственно говоря, переводилась как лилия).

* * *

Царица-мать занимала в царском дворце целое крыло, которое формально не входило в женскую половину, и сюда к Шильках приходили на поклоны и для разрешения каких-то животрепещущих вопросов различного рода просители.

Она, как и Накия-старшая в Ниневии, была очень влиятельной и многое решала. Между прочим, эламские женщины были смелее вавилонянок и тем более ассириек. Они не прятали лица под покрывалами, могли выходить на улицу без сопровождающих и имели такие же права, как и мужчины (то есть, они выступали свидетельницами в суде и претендовали наравне с отпрысками мужского пола на долю в наследстве).

В многовековой истории Элама случалось нередко, когда женщины становились правительницами, и был зафиксирован даже такой прецедент, правда, это произошло очень и очень давно, когда Верховным жрецом всего пантеона эламских богов выбрали женщину. Беспрецедентный для Востока случай.

Хотя справедливости ради скажу, что в последние два-три века, под влиянием соседних Вавилонии и Ассирии, права женщин в Эламе постепенно урезались, однако эламиток по-прежнему никак нельзя было назвать забитыми.

* * *

Не побоюсь для кого-то выглядеть тривиальным, но хочу высказать ещё такую мысль…

Понятно, что женщин никогда не причесать под одну гребёнку, они не похожи друг на друга. Они все совершенно разные. И по социальному положению, и по характеру, и по привычкам, и по каким-то пристрастиям, и по многим другим моментам. Есть такие, которым роль матери и спутницы своего избранника кажется недостаточной или и вовсе малопривлекательной. Их переполняет энергия, и они постоянно готовы действовать. Из таких амбициозных особ зачастую выходят умелые интриганки и даже великие правительницы. Вот к такому типу женщин и можно было отнести с виду миниатюрную Шильках.

А ещё она прославилась любвеобильностью.

И не все её дети были от мужа.

Муж её, царь Элама Хумбан-Халташ II, правивший до Уртаки, был намного старше Шильках, и он кажется догадывался, что она постоянно изменяла ему. Но Шильках умела им управлять, и все её измены сходили ей в общем-то с рук.

Одно время она даже была любовницей пришедшего к власти после смерти её мужа Уртаки, и благодаря этой связи ей удалось спасти всех своих детей.

Уртаки очень нравилась Шильках, когда она была моложе, он даже долго добивался её благосклонности, но их связь продлилась только пять лет, и потом, когда он охладел к ней, он всё равно был признателен бывшей любовнице, и вдовствующей Шильках удалось вывести из-под удара домочадцев.

За Теуманом, её старшим сыном, Уртаки согласился даже оставить Сузы. Другой же её сын, Тахрах, получил хорошую должность при дворе, и Уртаки после своей неудачной авантюры в Вавилонии поручил именно ему восстановить отношения с Ассирийской империей.

Тахрах возглавил посольство, посетившее Ниневию, и после проигранного Ашшурбанапалу пари выполнил пожелание Великого царя…

Строптивый Уртаки, поев чего-то несвежего, внезапно занедужил, и через неделю после случившегося скончался.

Таким образом путь к эламскому трону оказался расчищен, и Шильках не упустила представившейся ей возможности.

* * *

На этот трон стали засматриваться, как на лакомую добычу со всех сторон. На него хватало претендентов, однако Шильках опередила их всех.

Она действовала энергично и целеустремлённо, и ей удалось заручиться поддержкой нескольких влиятельных при дворе вельмож, а также её поддержало жречество, и в итоге она добилась своего и одела на голову старшего сына тиару, ну а младший Тахрах получил Мадакту, которая при Уртаки являлась царской резиденцией. И всё бы ничего, но Теуман, который уговорил её отдать ему царскую власть и позволить именно ему утвердиться на троне, стал вскоре огорчать её. Он как-то сразу стал меняться.

И менялся он явно в худшую сторону.

***

Теуман и раньше-то не являлся паинькой и имел множество существенных недостатков, однако власть, которую он заполучил с её разрешения, его окончательно испортила.

Теуман становился всё более несдержанным, взрывным, и иногда превращался уж совсем в какое-то кровожадное чудовище, в настоящего зверя. Даже в ту жестокую эпоху он поражал нередко своими выходками. Он мог за малейшую провинность посадить на кол слугу или забить до смерти плетями молодого помощника повара, небрежно приготовившего ему жаркое.

По два-три раза в неделю он спускался в казематы и лично пытал там узников, и своими руками лишил жизни с особой жестокостью десятки несчастных. При этом он хвастливо утверждал, что из него вышел бы лучший палач.

Шильках была уже не рада, что возвела его на трон.

Поступки старшего сына не могли не шокировать, в том числе и её.

Царица-мать пыталась воздействовать на Теумана и хоть как-то старалась смягчить его нрав, однако ей это всё реже удавалось. Так, не слушая её возражений, он захотел казнить всех трёх сыновей Уртаки. Их собирались заковать в кандалы, а затем обезглавить, однако Шильках предупредила их о готовившейся над ними расправе, и они сбежали в Ассирию.

Царские отпрыски, включая шестьдесят их жён и детей, а также несколько десятков вельмож, в том числе и бывший главнокомандующий эламской армии, нашли убежище на ассирийской территории.

* * *

Беспричинная свирепость Теумана не шла на пользу царству. Шильках это осознавала. И, наверное, она это понимала лучше всех.

С каким трудом ей удалось примирить старшего сына с восставшими персами, а ведь он едва не казнил наследника их князя.

Кира I, возглавлявшего посольство персов, она взяла под свою опеку, и только после неимоверных усилий ей удалось сохранить ему жизнь. Она в буквальном смысле в самую последнюю минуту успела снять его с дыбы, когда палач уже начал готовить его к истязаниям, а Теуман собственаручно исхлестал Кира плетью.

Тогда Шильках, как вихрь, ворвалась в казематы и по серьёзному разругалась с Теуманом. Он её вывел из себя. И после этого она с ним не разговаривала три недели.

Ну а скольких сил ей потом стоило убедить сына всё-таки пойти на уступки восставшим персам и признать за ними Аншан.

За это Теисп и его люди сложили оружие и пообещали в возможном предстоящем конфликте с Ассирийской империей поддержать эламитов. Она радовалась своей трудной победе и, как девчонка, влюбилась после этого в спасённого ею Кира. И вскоре они стали с ним близки. Но это было не обычное её увлечение, каких прежде у неё насчитывалось очень много, может быть не один десяток, а она к Киру испытывала настоящее чувство, хотя разница в возрасте между ними и составляла больше тридцати лет.

И с какой же мукой она расставалась с ним, когда Киру настала пора возвращаться к своим.

Да, зрелая женщина всегда тяжелее переживает расставание с близким ей человеком. Ну а на что она могла рассчитывать? Не становиться же ей женой этого юноши, сына вассала эламского царя – она как-никак являлась царицей-матерью, и никто бы ей не позволил совершить подобное безрассудство.

Так что Кир теперь вдали от неё и вряд ли уже вспоминает о ней.

Однако горечь от разлуки с ним вскоре заслонили новые проблемы.

И опять эти проблемы породил её старший сыночек…

Неоправданные репрессии, проводившиеся по его распоряжению, теперь уже в отношении эламских горцев, подтолкнули и тех к восстанию.

* * *

Луллубеи обитали на стыке границ Ассирии, Манны, Мидии и Элама, и занимали южную часть Загроского хребта. В горных долинах у них находились небольшие поселения и замки. Они делились на несколько племенных княжеств. В периоды ослабления центральной власти они приобретали независимость, однако, когда Элам набирал силу, то горцы признавали его власть над собой и вновь начинали выплачивать дань.

И надо же такому случиться, что один из луллубейских князьков, напившись, поколотил мытаря, присланного за ежегодной данью, и напоследок выбил ему глаз, а тот, едва унеся ноги от горца, пожаловался царю.

Теуман вскипел и велел послать против возмутителя спокойствия карательную экспедицию. Царские воины, прибывшие на место, не слишком усердно разбирались в произошедшем инциденте и казнили князька и всю его семью, а затем подпустили огненного петуха к его замку. Эта расправа вызвала негодование у других горцев, и они подняли восстание.

Узнав о случившемся, Теуман засобирался отправить против горцев-луллубеев уже целый корпус, но Шильках приостановила эту новую карательную экспедицию и вызвала из Мадакты младшего сына.

Тахрах прибыл в Сузы через пять дней.

Шильках приняла его в своих покоях и с ходу ему заявила:

– Ты мне нужен, дорогой. Необходимо срочно исправлять ошибки твоего старшего брата. А то, я чувствую, он наделает делов, да таких, что мы ещё долго не сможем разгрести их!

– Я слушаю тебя, матушка!

– Когда ты в последний раз общался с тестем?

– Во-от, буквально месяц тому назад он приезжал в Мадакту, после того, как его дочь родила мне второго сына, – ответил Тахрах.

– Он остался доволен устроенным в честь него приёмом?

– Вроде бы да.

– Значит так, твой тесть – один из самых влиятельных князей среди горцев, направляйся к нему и проси его, чтобы он употребил всё своё влияние и уговорил бы других луллубейских князей поумерить пыл и пойти на переговоры. Нам совершенно ни к чему сейчас будоражить луллубеев.

– Когда выезжать? – спросил Тахрах.

– Сегодня отдохни, ты же только что с дороги, ну а завтра с утра отправляйся! Медлить нельзя! – ответила ему Шильках.

Глава шестая

Читатель, я тебе признаюсь, что не было, наверное, среди древних народов более воинственного, чем ассирийцы, однако помимо этого они любили и развлекаться. В их календаре было праздников немало, но главным у них почитался Новый год.

В их первой столице, Ашшуре, основанной ещё субареями, когда на среднем Тигре об ассирийцах никто ничего и не слышал, у Ниневийских ворот возвели Новогодний храм. Он был скромный, глинобитный и, скорее, походил на обычную хижину, только может быть больших размеров.

Спустя полторы тысячи лет из Аравии сюда начали проникать семитского происхождения кочевники. Они позже стали себя называть ассирийцами. Эти кочевники оказались не просто неспокойными, а чрезвычайно воинственными. После нескольких развязанных ими войн они прогнали субареев и, захватив город, на месте прежнего, разрушенного глинобитного храма, построили свой.

В последующем он не раз перестраивался, и к XIV веку до новой эры, когда Ассирия резко возвысилась и стала превращаться в грозную империю, этот храм принял законченные формы.

Теперь это было красивое, культовое сооружение, бронзовые ворота которого украшались фигурой Верховного бога Ашшура, идущего на битву против богини зла Тиамат.

Каждый из ассирийских царей считал своим долгом украсить этот храм новыми фресками. Территория вокруг него тоже была ухожена и своеобразно озеленена: по приказу Синаххериба, деда нынешнего Великого царя, в каменистом грунте на площади размером в одну сто пятидесятую фарсаха (это примерно чуть больше полутора гектаров) вырубили ямы и соединили их подземными каналами. Затем всю эту территорию засыпали плодородной землёй и в ямы высадили ровными рядами тысячу саженцев. Причём, были высажены не только тополя, дубы и прочие виды деревьев, произраставших в Ассирии, но и теплолюбивые пальмы, которые росли на Юге Месопотамии, в Вавилонии, и к этим деревьям вода доставлялась по подземным каналам.

Таким же способом озеленили и двор храма, окружённый со всех сторон внушительной колоннадой.

Близ храмового колодца для церемониальных омовений ещё субареями был устроен бассейн. На его наружных стенках изображались боги, окружённые жрецами в необычных рыбьих масках, которые давным-давно никто не использовал. Тела этих жрецов также покрывались рыбьей чешуёй, и это являлось отголосками древнейших субарейских мифов о рыбьем происхождении бога воды Эа, который до прихода в Северную Месопотамию ассирийцев считался в этих краях Верховным богом.

От Эа эстафету принял ассирийский Верховный бог Ашшур, но постепенно он стал отвечать не за живительную влагу, а за войну. Такой уж воинственный характер оказался у ассирийцев.

* * *

Новогодний праздник царь Ассирии был обязан встречать в Ашшуре, в который он приезжал за несколько дней до торжественной церемонии. Я уже упоминал, что святилище этого бога стало тем ядром, из которого и выросла первая ассирийская столица на месте субарейского протогородка.

Отправной точкой этого процесса стал XXIV век до новой эры.

Ашшур располагался на скале, нависавшей над Тигром на западном его берегу. Широкая монументальная лестница с достаточно крутыми ступенями вела на вершину скалы, где разместились несколько дворцов, четыре храма и самая главная святыня Ассирии – храм Верховного бога войны, который изображался в виде бородатого мужа с крыльями за спиной и стрелявшего из лука. Впрочем, когда-то, ещё в V тысячелетии до новой эры, на его месте находилось скромное святилище богини Иштар, которую в те уже отдалённейшие времена называли на субарейско-шумерский лад Инанной.

Наиболее высоким сооружением в Ашшуре являлась башня-зиккурат, главная часть храма, посвящённого Верховному божеству. Поднималась эта башня на семьдесят пять локтей в высоту (почти на 50 метров). К ней примыкала обширная пристройка, протянувшаяся до самого Тигра. Здесь хранились двенадцать священных барок. На них в праздник Нового года переносили статуи ассирийских богов из различных храмов, и затем на украшенных цветами барках боги покидали город и отправлялись на север к Кальхе, Ниневии и к другим местам, где их восторженно встречали и подносили им щедрые дары.

И только к концу праздника эти статуи возвращались в свои святилища.

Двенадцать дней ассирийцы отмечали Новый год. И в эти дни никто из них не работал, а все подданные Великого царя только пировали, приносили жертвы богам, дарили друг другу подарки и ходили в гости.

Повсюду играла музыка, и ассирийцы от мала до велика пели и танцевали. А надо заметить, что они очень любили это делать, и талантливые певцы и музыканты имели у них почёт, ну а лучшие и вовсе сравнивались если не с богами, то с героями, и их чрезвычайно щедро вознаграждали и в буквальном смысле носили на руках.

* * *

Ашшурбанапал находился в городе второй день, когда у него в ашшурской резиденции появилась царица-мать. Она, не считая ступеней, взлетела на второй этаж, где находился Великий царь. Он в этот момент кормил с руки Лилит, свою любимицу, чёрную пантеру, выхоженную им ещё с трёхмесячного возраста, и тут перед ним предстала взволнованная Накия-старшая.

– Что-то случилось? – спросил её Великий царь и подал ремешок стоявшему рядом рабу, чтобы тот отвёл Лилит в другую комнату.

– Ашшур-шаррат плохо… – выпалила Накия-старшая.

Первая супруга Ашшурбанапала одновременно являлась дочерью сестры царицы-матери. Когда-то Синаххериб заполучил Накию-старшую и её младшую сестру в качестве дани в свой гарем, это случилось, когда он осаждал один из взбунтовавшихся в Сирии городов. Более бойкая Накия-старшая сумела из обычной наложницы возвыситься до царицы, а её сестра так и затерялась в толпе одалисок, услаждавших в минуты отдыха Синаххериба.

Сестра Накии-старшей рано ушла из жизни, и после этого её единственная дочь для царицы-матери стала самым родным человеком. Она её опекала и выдала тринадцатилетней девочкой за тогда ещё семнадцатилетнего Ашшурбанапала замуж. Сейчас Великий царь находился в Ашшуре без супруги, он оставил её в Ниневии, так как она была на девятом месяце беременности, и дорога ей была противопоказана, хотя от Ниневии до Ашшура всего-то день пути.

Ашшурбанапал не успел ещё отреагировать на слова царицы-матери, как тут же заявился ещё и главный евнух гарема. Он был тоже взволнован.

– Государь, – главный евнух был необьятен и походил на облако. Он даже был не с двойным, а с тройным подбородком и с по-женски писклявым голосом. Евнух раскраснелся от бега в неудобной длиннополой одежде и, держась за сердце, едва перевёл дух, – ца… ца-а-ари… о-о-о… о-о-ох… о-она…

– Ну, что?! Что она?!

– Она разрешилась… – вымучил из себя всего два слова евнух.

– Ду-урень, да не тяни же ты! – сорвалась на него царица-мать, потерявшая самообладание. Она стояла рядом и от волнения стала необычно бледной. – Что с Ашшур-шаррат, с моей племянницей? У неё всё благополучно?

– С ней всё хорошо, – главный евнух вытер платком, проступивший на лбу пот.

– Кто родился? – задал вопрос уже Ашшурбанапал.

– Сын!

– О-о, боги, о-о, Ашшур Величайший и Иштар, я благодарю вас! Благодарю и тебя Син! И тебя Нинурта! Благодарю всех богов! – воздел к небу руки радостный царь. – Вы милостивы ко мне!

– Поздравляю тебя, дорогой! – обратилась уже к Ашшурбанапалу царица-мать. – У тебя родился от Ашшур-шаррат ещё один сын! Это уже второй твой наследник…

* * *

Ну а теперь я раскрою ещё некоторые подробности об Ашшурбанапале. Ведь в моём повествовании он будет самой главной, и по сути ключевой фигурой.

Так вот, хотя он и жил давно, почти две тысячи семьсот лет назад, но между прочим о нём нам известно на удивление много.

Я сразу скажу, что для того времени он считался неординарной личностью, и по праву его причисляли к самым образованным правителям древности. Рядом с ним навряд-ли тогда кого-то можно было поставить. Но так получилось, разумеется, не само-собой.

Всё дело заключалось в его учителях.

А вернее, в одном из его учителей…

***

Для Ашшурбанапала старшим товарищем и непререкаемым авторитетом считался его главный наставник. Я бы даже это так сформулировал: если для нынешнего Великого царя Асархаддон являлся отцом физическим, то ассирийский учёный Набуахиариба стал отцом духовным.

Он очень многое дал своему самому любимому ученику. И следует помнить, что именно с посыла учителя началось восхождение на трон прежде зажатого и до нельзя застенчивого Ашшурбанапала, которого в детстве при дворе и в самой царской семье никто не воспринимал всеръёз.

Ну всем казалось, что Ашшурбанапал какой-то странный, не от мира сего. И только учитель Набуахиариба разглядел в юном Ашшурбанапале недюженные дарования.

Ещё с десяти лет этот юноша стал прилежно записывать многие изречения учёного. Его мудрые мысли. И не столько для потомков, сколько прежде всего для себя. И вот одно из них: «Если будешь топтаться на месте и ничего не захочешь предпринимать, то тогда обречёшь себя на неминуемую погибель».

И эти слова Ашшурбанапал помнил даже тогда, когда вышел из юношеской поры и уже одел на голову царскую тиару. И, разумеется, он сделал соответствующие выводы.

С первых же дней своего правления он задумал провести реформы, чтобы устранить накопившиеся недостатки и улучшить управление обширным государством, однако приступить к преобразованиям он сразу не смог.

И я чуть ниже обясню почему.

* * *

Было очевидно, что Ашшурбанапал эти реформы давно обдумывал, и разговоры с учителем только подкрепляли его решимость, однако первые несколько лет его правления были под завязку заполнены военными кампаниями.

Вначале пришлось подавлять восстание в Египте, вспыхнувшее ещё при отце Ашшурбанапала. Именно на пути в Египет, в Северной Сирии, оборвалась жизнь его отца от сердечного приступа, и он не успел вернуть эту страну в лоно империи. А восстали египтяне потому, что в долине Нила объявился кушит Тахарка, провозгласивший себя фараоном. Его эмиссары подговорили выступить против Ассирии подчинявшиеся ей финикийские и филистимские города, а также Иудею, Эдом, Моав и Амон, и спустя некоторое время к ним присоединились греки на Кипре.

Не успел Ашшурбанапал восстановить порядок на Западе, как запахло жареным на восточных рубежах, и вскоре в Южную Месопотамию вторглись эламиты, поддержанные арамейскими и халдейскими князьками, а ещё и кочевавшими поблизости арабами.

Затем, после умиротворения Юга и Востока, начались столкновения на Северной границе, где пришла в движение орда кочевников киммерийцев. Не успели войска империи их отогнать от ассирийской границы, как заполыхало вновь на Ниле. И опять там разожгли пламя кушиты. На этот раз возмутителем спокойствия оказался племянник Тахарки, утвердившийся в Напате.

Танутамон собрал серьёзные силы и вторгся из Нубии в Египет и, пройдя с боями до самой дельты и захватив Мемфис, он провозгласил себя очередным египетским фараоном. Его опять поддержали Тир, Арвад и некоторые другие финикийские и филистимские города, но иудеи не рискнули на этот раз взбунтоваться. И вновь пришлось замирять Запад и прогонять из Египта очередного дерзкого кушита.

Танутамон был разбит и бежал сломя голову за Нильские пороги.

Затем стала нарастать угроза со стороны Мидии и Манны. Они заключили между собой антиассирийский союз. Впрочем, что-либо серьёзного эта враждебная коалиция не успела совершить. Ашшурбанапал натравил на Мидию скифов, у которых в тот момент правил уже не старый одноглазый Ишпакай, а лояльный к ассирийцам его сын Партатуа, женатый на младшей сестре Ашшурбанапала.

Скифы нанесли мидийцам жестокое поражение при Кох и-Руде, ну а в Манне произошёл переворот, её законного царя Ахсери из династии Иранзидов свергли и убили, и власть в ней захватил узурпатор. Ашшурбанапал выиграл войну у Манны и навёл в ней порядок. А затем помог сыну Ахсери вернуть трон. Манна перестала поддерживать Мидию и превратилась в верную союзницу Ассирии.