Харроу из Девятого дома

2

Бог стоял в дверях и говорил:

– Тебя снова стошнило, Харрохак.

Ты всегда старалась прийти в себя ради императора Девяти домов, который регулярно одаривал тебя своей милостью, стучал в твою дверь и ждал позволения войти, тем самым доказывая свою божественную природу. Теперь он стоял на пороге со своим вечным листком и вечным планшетом. За ним толпились люди в форме, но его невероятные глаза – нефть, разлитая на уголь, – были обращены на тебя.

– Ты теряешь мышечную массу, – сказал он, – а у тебя ее и было-то немного.

Твои губы выговорили с отрадной ясностью:

– Зачем ликтору меч? Господи, какая в нем польза? Я умею управлять костями. Я придаю форму плоти и пробуждаю души. Мне больше не нужна танергия извне. Зачем мне такая грубая штука?

– Рад слышать, что тебе лучше, – отозвался он. – Я не стану рассуждать с тобой о философии. Не после того, как тебя выворачивало наизнанку три часа.

А что, выворачивало?

– Я не чудовище. Иди прополощи рот. Я не против того, чтобы ты заполняла пустоту. Не делать этого очень расточительно.

Покачиваясь, ты восстала с койки, как призрак из могилы, и подошла к ближайшей раковине, где сдвинула загаженную вуаль и ожесточенно прополоскала рот средством от зубного налета. Вращавшиеся вокруг Императора спутники – раздраженные офицеры Когорты – загомонили, когда он сказал:

– Да, – затем сразу, – нет, – и, – новая обшивка не понадобится, «Эребус» станет транспортником.

– Мой милостивый господин, верная святая радости…

– Так и не научилась ждать, – отрезал бог. – Не забывайте коммуникаторы. Утром я ответил на целых три звонка.

– Но ее приказ был отменен…

– Приказ ликтора есть приказ бога, и к нему следует относиться с тем же почтением, какого мог бы ждать от вас я. Но не прямо сейчас. Поставьте последнего выпускника Трентхема на стелу и велите создавать помехи в эфире, если она продолжит.

– Господин?

– Выпустить воздух сквозь зубы, высоко подняв язык и двигая ладонью перед ртом. Звучит подозрительно, понимаю. Но она ни разу не догадалась, что я это делаю.

Ты сплюнула в раковину. В зеркале маячила Тело, тихонько ждущая рядом с тобой. На ней была бирюзовая больничная рубашка, такая же, как на тебе, волосы подернулись инеем, прекрасные губы сжались в тонкую линию. За спиной у нее висел меч. Ты поймала в зеркале взгляд бога и на мгновение поверила, что он тоже ее видит, что он видит вас обеих. Но это оказался обман зрения.

– Харрохак, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Серьезные усталые лица офицеров дрогнули все разом. Один сказал очень тихо и медленно:

– Простите меня, милосердный князь, но позвольте донести до вашего сведения, что адмирал Мертвого моря и адмирал Бесконечного флота начали встречу… десять минут назад.

– Ни одна встреча не поднимет восемнадцать тысяч мертвецов, – отмахнулся император. – Мне нужно поговорить с Харрохак из Первого дома. Будьте так любезны зайти за мной в Старые покои через десять минут.

Атташе обмякли, как будто вдруг потеряли точку опоры, и удалились по коридору разве что не бегом. Ты испугалась, что, если оставишь меч, кто-нибудь сможет его забрать. Вместо того, чтобы поднять меч, ты легла рядом с ним, черно-блестящим на койке. Перекатилась на спину, прямо на широкий клинок, и закрепила ремни из плотной кости на спине, обвела вокруг клинка и рукояти. Сгибаясь под его весом, не прикрытая ничем, кроме рваной простыни, жалкая в своей бирюзовой наготе, ты шла рядом с императором по длинным черным коридорам, пытаясь понять, где ты находишься во времени и пространстве.

Ты осталась практически голой. Меч так тянул тебя вниз, что ты казалась еще и горбатой. Неизвестная маска хлопьями спадала с тебя. Выглядела ты как полная дебилка.

– Ну конечно, – бормотал бог себе под нос. – Как будто хоть одна встреча адмиралтейства в этом мире длилась всего двадцать минут.

– Что со мной происходит? – с трудом спросила ты.

– У тебя был шок, – сказал император, что, разумеется, не было ответом.

– Так бывает со всеми новыми ликторами?

– С некоторыми, – неопределенно ответил он, что не принесло тебе облегчения. Его планшет тихо запищал, император бросил на него короткий взгляд и сунул планшет в карман. – Как ты себя чувствуешь?

У тебя не было сил на переживания. Тебя атаковали ощущения семисот восьми сердечных мышц. Ты чувствовала присутствие каждого тела на борту, как чувствовала бы готовящуюся пищу: вкусный запах, потоки теплого насыщенного воздуха. Их танергия и талергия витали вокруг тел, как будто цвели на них, как будто свет играл на металле. И это было еще не все: напрягая все чувства, ты ощущала еще более глубокое спящее биение жизни и смерти, огромное количество примолкших сердец. Ты чувствовала мертвецов в корабельном морге: десять групп разрозненных покойников, подвергнутых шоковой заморозке, предотвращающей гниение талергии.

Спокойствие их танергии поражало: даже тела во льду не были такими тихими.

Ты поняла, что Тело перестала двигаться и что император молча ждет тебя.

– Я устала от процесса выздоровления, господи.

– Если бы я все сделал по-своему, это заняло бы месяцы, а не недели, – ответил он. – Я бы позволял тебе возвращаться понемногу, кусочек за кусочком, пока ты не почувствовала бы себя готовой и не проснулась бы. Я не смог. Я победил смерть, Харрохак. Хотел бы я оказаться умнее и подчинить себе время. Я вынужден просить тебя встать в строй быстрее, так что я хочу показать тебе нечто, что… сможет подстегнуть тебя, надеюсь.

От его такта, оттого, что он все понимал, тебе сразу стало легче. Это ощущение держало тебя на ногах во время поездки на лифте, хотя он плыл сквозь огромное чрево «Эребуса» несколько полных минут. Ты никогда не видела ничего настолько нового и свежего. Ты сосредоточилась на черно-серебряных прожилках на металлических панелях, на радужных вставках, на черепе над дверью: художник превратил его в череп Первого, аккуратно вставив чьи-то кости в центральный знак, вокруг которого собрались восемь покорных Домов. Череп твоего Дома казался тихим и простым по сравнению с остальными. Мягкие черные занавеси закрывали плексиглас, металл и старомодные отсветы светодиодов.

Двери открылись с легким шорохом, за ними оказалось гигантское гулкое пространство. Динамик над головой объявил:

– Бог-император решил почтить своим присутствием второй грузовой склад, – и ты увидела, как забегали люди. Случайно попавшие сюда офицеры Когорты в белых мундирах расступались, быстро кланялись, бросали все свои дела, чтобы оставить своего повелителя в одиночестве. Их шаги звучали как топот убегающих животных. Ты оказалась на стальном балконе, под которым стояли сотни и сотни продолговатых ящиков. Каждый был длиной в человеческий рост и высотой в половину роста. Стенки ящиков состояли из костей, таких головокружительно ровных и чистых, что ты не сразу осознала, что это такое, и долго переводила взгляд туда и сюда. Прохладный рециркулируемый воздух трепал полы рубашки и холодил ноги, но именно холод приводил тебя в чувство, а ты хотела осознавать происходящее. Белая кость блестела не так ярко, как металлические сплавы и пластизированные панели, покрывавшие стены отсека. Поверх костей была натянута мягкая прозрачная кожа, такая тонкая, что ты видела сквозь нее, а под кожей было…

– Обещанный подарок. Твой новый Дом, – сказал император.

Посмотрев на твое лицо, он осторожно предупредил:

– Чуть меньше пяти сотен, и только треть продемонстрировала способности к некромантии. То же будет и в следующем поколении. Всем от пятнадцати до сорока – я решил, что так проще всего.

– Господи, – сказала ты, совсем забыв, что этот самый господь стоит прямо здесь. – Древние мертвецы. Ты совершил воскрешение.

– Ну нет. Я никого не воскрешал по-настоящему уже десять тысяч лет. Но за это время… я многих откладывал из соображений безопасности. И мне было стыдно перед ними за то, что они служили мне просто страховкой. Они проспали все эти годы, Харроу, и мне станет гораздо легче, когда они пробудятся. Я запущу процесс пробуждения, прежде чем отправить их на Девятую.

Ты сняла тряпичную маску, чтобы обратить к императору все лицо. Тебе почти не было стыдно, что оно обнажено. В конце концов, он его уже видел раньше. Болезненная надежда росла в тебе, как пузырьки азота в крови ныряльщика, и ты забылась.

– Позволь мне пойти с ними, – попросила ты. – Ненадолго. Я только представлю их своему Дому, своему сенешалю и скажу…

– Потише, Харрохак, – сказал он. – Нам нужно многое обсудить, а потом сможешь снова попросить меня об этом. Жаль, что у меня так мало времени на объяснения.

Ты сбежала по ледяным металлическим ступеням, прыгая через одну, чувствуя, как колотится сердце о серозный перикард, как металл царапает босые ноги. Подгоняемая болью, ты бродила меж рядов лежащих тел – своего спящего народа. Ты останавливалась над их колыбелями и смотрела сквозь мутную пленку кожи, покрытую тихонько пульсирующей сеткой вен, смотрела на каждое лицо по очереди. Ты пыталась запечатлеть их всех в памяти, но черты сливались в единое пятно, в море чужаков, ставших Девятым домом. Ты пошатнулась от благоговейного ужаса. Тело следовала за тобой, ровно в половине шага, держа холодную руку на твоей спине.

Император сохранял вежливое расстояние между собой и плодами своих трудов, пока вы с Телом заглядывали в каждый из гробов. Наконец ряды ящиков из костей и кожи уступили место своим более маленьким и ярким сородичам. Эти были вырезаны из белого камня, а не из костной материи, и вырезали их так недавно, что местами на стенках осталась каменная крошка. Форму они имели самую разную: шестигранные похоронные урны, предназначенные для похорон в глубинах, или компактные шестиугольники, какие обычно стоят в оссуариях. Их покрывали драпировки цветов всех Домов, кроме черного, – сегодня для твоего Дома не приготовили пустого гроба. А сбоку стоял еще один гроб, ничем не прикрытый. На нем лежала маленькая роза, молочно-белые лепестки которой уже облетали на камень.

Там лежали трупы, о которых ты уже знала. Каждый представлял собой резкий, тихий сгусток танергии без малейшего намека на талергию, на суетившиеся на коже бактерии. Они походили на статуи и были нетленны. Творение императора, скорее всего. Некоторые казались неправильными. Ты без всякого выражения посмотрела на шестигранную урну, задрапированную в багряный и белый цвета Второго дома: там не было человеческих останков. Единственный гроб, прикрытый роскошным золотом Третьего дома, тоже пустовал. Ты не смогла обнаружить тела в серых шестиугольниках, предназначенных для Шестого дома, хотя в одном из них лежали какие-то жалкие ошметки и остатки, совсем не похожие на тело. По твоей нервной системе промелькнуло нечто, напоминающее эмоцию, но тут же умерло, к твоему огромному облегчению.

Ты знала, что Тело стоит чуть позади тебя, совсем рядом с императором. Ты сказала:

– Почему некоторых тел не хватает?

– Одна из сомнительных привилегий Первого дома, – ответил бог, – состоит в том, что нам редко приходится что-то объяснять.

– Рыцари…

– Слились со своими ликторами. Это не ложь… не совсем. Это упрощение ужасной… и священной правды.

Ты ничего не ответила.

– Мы прочесали дом Ханаанский частым гребнем, когда забирали тебя. Мы не нашли ни живых, ни останков, и какой конец ожидал тех, чьей судьбы мы не знаем – если этот конец вообще пришел, – тайна. Но эту тайну я планирую разгадать. До того времени я постановил считать их мертвыми. Возможно, это преждевременно, но я предпочту, чтобы Дома оплакали своих мертвых сейчас, Харрохак, и возрадовались потом.

Ты смотрела на ничем не прикрытый гроб с маленькой восковой розочкой. Ты вдруг поняла, какой именно древний, источенный раком труп заточен внутри. Твоя нервная система попыталась обработать слишком много эмоций за один раз – и отключилась окончательно. Тело подошла и повернула тебя лицом прочь от гроба, но не смогла убрать внезапно вспыхнувшие воспоминания.

– Она должна отправиться домой, Харроу, – тихо сказал император.

– Седьмой дом примет ее? – Ты не смотрела в его сторону.

– Он никогда не был ей домом. Я отправлю Цитеру спать с братьями и сестрами.

Ты пылала. Тебя трясло. Тело провела прохладными гладкими пальцами по твоей раскаленной щеке и заставила тебя перевести взгляд на ящики из кожи и костей, на мертвых, которые стали спящими и сделались частью древнейшего из известных тебе чудес. Часть твоей клятвы была исполнена. Ты бы испытала облегчение, но забыла, как это делается, чисто технически.

Теперь вы с богом стояли лицом к лицу. Ты рассматривала его без всякого стеснения: сияющая переливчатая радужка, глубокая чернота роговицы и зрачка, длинное, угловатое, вежливое лицо. На лбу и под глазами у бога лежали глубокие морщины. Брови были печально нахмурены, но остальное лицо казалось веселым, подвижным, человеческим. Холодные белые огни склада высвечивали лоснящиеся от долгого ношения участки на рубашке и превращали теплый коричневый оттенок его рук и лица в скучную охру. Если бы не знала, кто он, то сочла бы его совсем неприметным, но нельзя было посмотреть на него и не понять, кто он. Печать божественной жути лежала на нем.

– Ты можешь воскресить их, – сказала ты, уже не пытаясь оставлять мысли при себе, – только ты. Но ты не станешь этого делать. Почему?

– По той же причине, по которой я не делал этого последние десять тысяч лет. По той же причине, по какой я не могу вернуться к девяти Домам. Цена слишком высока.

Ты покачнулась. Или упала. Металлическая решетка впилась тебе в колени, оставляя красные следы на коже. Поднимающийся снизу воздух вонял антистатиком. Ты сказала в стену:

– Владыка, научи меня, как посчитать эту цену.

Бог помог тебе встать. Просто обхватил под мышками, совсем как человек, и дернул наверх. Неуклюже сжал твои ладони – быстрым странным движением, как будто хотел тебя успокоить, но не знал как. А потом убрал руки.

– Харроу, не нужно вставать передо мной на колени. Я не позволю тебе этого, пока ты не узнаешь, что имеешь в виду на самом деле. Мне больно смотреть, как ты кланяешься, хотя должна была бы ударить меня в лицо.

Ты вспыхнула и запротестовала:

– Господи…

– И прекрати звать меня господом. Ты не понимаешь этого слова, а я не хочу быть для тебя богом. Пока. Ты инвалид, а не последователь. Послушай меня, хотя бы на это ты способна? Я не хочу тебя торопить, Харрохак, но у нас совсем нет времени.

Это было невыносимо.

– Я все еще сохраняю некоторые из своих способностей, владыка.

– Что ж, остается только надеяться на это.

Ты вцепилась в гроб, в котором не было тела Коронабет Тридентариус, потому что твое прикосновение никак не навредило бы тяжеленной плите. От меча болела спина. Князь Милосердный следил, как ты пытаешься встать, как горбятся твои плечи под весом стали, а потом сказал:

– Харроу, мы только что вышли из системы Доминика. Когда ты придешь в себя, мы отправим «Эребус» в Девятый дом, и он доставит то, о чем я говорил. Потом он отправится от Дома к Дому, чтобы вернуть им мертвецов. Но меня на борту не будет. Ты не обязана оставаться со мной. Или ты можешь остаться здесь как моя длань. Решать только тебе.

Ты попыталась вспомнить, что сказала, впервые проснувшись на борту «Эребуса», что сказала, впервые увидев своего Воскресителя. Но не смогла.

– Я выбрала…

– В неведении. Это не был выбор. Послушай-ка…

Он подошел к простому гробу, оперся о переборку. Положил на крышку гроба планшет. Коснулся ладонью гладкой поверхности рядом с маленькой розой.

– Харрохак, что происходит, когда кто-то умирает? – спросил император.

Детский вопрос. Ты должна была отвечать на него, не раздумывая, как другие люди дышат или ходят, и именно поэтому он показался тебе трудным. Простота была ловушкой. Ты царапнула ногтем голое бедро, сдавив капилляры под кожей, и ответила:

– Апопневматизм. Дух вырывают из тела. Происходит первоначальный всплеск танергии.

– Почему?

– Талергическое разложение приводит к смерти клеток, – осторожно сказала ты, сильнее ковыряя ногтем, – которая излучает танергию. Массовая смерть клеток, следующая за апопневматизмом, приводит к массированному изливу танергии, но всплеск затихает и поток стабилизируется в течение тридцати – шестидесяти секунд.

– А что случается с душой?

– В случае медленной смерти… от старости, болезни, некоторых иных причин… переход происходит просто и сам собой. Лиминальный осмос утягивает душу в Реку. Если возникает апопневматический шок, то есть если смерть была внезапной и жестокой, взрыв энергии может преодолеть осмотическое давление и на время изолировать душу. В этом случае мы получаем призрака и дух.

– А у кого есть душа?

Кажется, этот забег ты бы не выдержала. Вопросы становились то ли глупыми, то ли суемудрыми. Тело следила за тобой внимательным, чуть затуманенным взглядом.

– Любая сущность, обладающая достаточной талергической сложностью, имеет душу. Люди, короче говоря.

Император побарабанил пальцами по крышке гроба и сказал довольно тоскливо:

– А почему у нас нет бессмертной души? Я бы отдал все свои сотни лет за один день человеческой жизни, чтобы потом тоже подняться на небо…

– Что? – это застало тебя врасплох.

– Подумай сама, Харрохак. – Эти его слова напомнили кое-кого, и воспоминание оказалось неприятным. Ты немного изменила свой ноготь, заострив мертвую кератиновую пластину, и из ноги наконец полилась кровь. – Что еще обладает огромной и сложной массой талергии? Какова задача некроманта Когорты?

Твой мозг позорно поплыл, но все-таки в тебе осталось что-то от старой Харрохак. Достаточно, чтобы стоять здесь и задавать вопросы. Ты была очень благодарна этому дерзкому призраку себя, который поинтересовался: какова же задача некроманта Когорты? Может, лучше спросим, на фига нужны в Когорте мечники? Чтобы поддерживать некроманта, обеспечивать смерть и танергию, необходимую для работы некромантической магии. На чужих планетах не бывает танергии. То есть слабые ее следы присутствуют, конечно, но в основном планеты талергичны по своей природе. Отправьте туда некромантку – и толку от нее почти не будет. Танергия возникает из…

Скорее Телу, чем ему, ты сказала:

– Планета – шар грязи. Талергия возникает при накоплении массы микроорганизмов. Их нельзя счесть единой системой.

– Назовем это общей душой, – сказал император. – Что такое человек, если не мешок микроорганизмов? Ты – адептка костяной магии. Маги плоти узнают об этой системе раньше вас. – Это было сказано с любовью и даже с юмором, но тебе немедленно захотелось выброситься в шлюз при мысли, что твоя школа чем-то уступает магам плоти. Тем, чье образование ограничивается мясом. Экспертам в области мягких трясущихся субстанций. Магам, полагающим, что в мышцах можно найти что-то интересное.

Он ошибочно принял твое глубочайшее, фанатичное отвращение за неверие и сказал:

– Попробуй просто принять как данность, что сейчас на планете существует единый огромный сгусток талергии. Если эта талергия совершит переход, что может случиться?

– Мы уже знаем, что случится, – сказала ты. Язык с трудом ворочался во рту, веки чесались и распухли, тебе очень хотелось их опустить. Первый прилив адреналина закончился. Тело подошла и взяла тебя за запястье, сомкнула вокруг него пальцы. Довольно крепко. Это позволило тебе сказать:

– Когорта готовит планету к появлению некромантов, если нам нужно ее захватить. Со временем, с появлением танергетического разложения, планета преображается. Некромантия – естественное последствие этого. Ничего не происходит. Конечно, флора и фауна меняются, а в конце концов меняется и вся планета, и население необходимо с нее убрать, но это такой длительный процесс… он занимает поколения. Нельзя назвать это «что-то происходит».

– А теперь убьем всю планету разом, – предложил император, – что будет?

Ты посмотрела на него. Император Девяти домов поднял руки ладонями вверх, как будто вознес беспомощную молитву потолку складского отсека. Его нечеловеческие глаза были холодны и спокойны. Тебе было известно только об одной массовой смерти планет. Ты ответила.

– Ты имеешь в виду, владыка, что был там – при Воскрешении.

– Да. И я видел, как мгновенно преображается талергия. Это разница между смертью от болезни и убийством. Шок, немедленный отрыв души. Представь, что душу безвременно вырывают из человеческого существа… а из планеты…

На ладонях вдруг выступил непрошеный пот. Струйка крови потекла по ноге, и ты остановила ее по дороге, высушив и сделав крошками на коже. Зарастила царапину. Теперь это уже не требовало усилий.

– Призрак, – сказала ты.

– Да, призрак, – ответил он. – Каждый чертов раз получается проклятый богом призрак. Прости за каламбур.

Ты представила, что увидишь Тело дышащей, ее грудь медленно и тихо вздымающейся. Император скрестил руки и посмотрел на склад. Лицо его освещал холодный электрический свет, идущий снизу, в глазах жила влажная тьма. Ты заметила, как он облизывает губы кончиком языка.

– Мы зовем их Зверями Воскрешения, – сказал он. Продолжить он смог не сразу. Вдруг показалось, что он рассказывает очень старую историю. – Когда система умирала… когда я был моложе, десять тысяч лет тому назад, и я вернул нас всех, отвел от края… все призраки разбежались к самым дальним краям вселенной, как души, бегущие от тела в первом слепом ужасе перехода. Я никогда больше не видел ничего подобного. Я видел тварей поменьше, младших Зверей, но ничто не способно сравниться с первой волной. Ничто.

Харрохак, эти призраки неумолимо рвутся сквозь вселенную, не останавливаясь… Они пожирают талергические планеты на своем пути, как вампиры. Они не остановятся, пока я и все девять Домов не будут мертвы. Они тысячи лет гонят меня прочь, и их почти невозможно победить.

Это очень мало тебя впечатлило. Рассказ обладал смутным и бессмысленным привкусом сказки.

– Ликторы умерли… сражаясь с этими тварями?

– Сражаясь? – переспросил бог. – Харроу, я потерял половину ликторов, когда они попытались хотя бы отвлечь тварей. Их немыслимо сложно уничтожить. Тех, кого мы убили, мы убили, потому что нам повезло, – они были молоды, а мы находились в расцвете сил, а потом… когда нас стало меньше… мы убивали их по чистой случайности или решаясь на самоубийство.

– И сколько таких призраков?

Ты подготовилась к астрономически огромному числу. Тело подняла брови, когда Император Неумирающий сказал:

– Трое. Было девятеро. Мы называли их по номерам. За десять тысяч лет мы сумели расправиться с пятью. Номер второй пал сразу после Воскрешения. Восьмой обошелся в бессмертную человеческую душу, и я до сих пор вижу этот день в кошмарах. Шестой умер, когда одна из моих Рук, Кир, утянул его в черную дыру, и шестому лучше бы оставаться мертвым, потому что Кир не вернется.

Не успела ты отреагировать – вскрикнуть или подвергнуть сомнению его расчеты, которые не выдерживали даже внимательного взгляда, – как он совершил нечто ужасное. Император девяти Домов оттолкнулся от простого гроба с розой и встал перед тобой, стоявшей у гроба Третьего дома. Ты увидела чудовищные глаза на человеческом лице, и он взял твои руки в свои. Погладил тебя по ладони, как ребенка, любимый зверек которого вдруг погиб. Лучше бы он оторвал твои ребра от позвоночника и помахал ими в воздухе. Лучше бы он сдавил твое горло руками и сломал тебе шею. У тебя перед глазами что-то вспыхнуло. Ты невероятно расстроилась.

– Я предлагал тебе ложный выбор, – сказал он. – Прости. Звери Воскрешения всегда знают, где я. Где бы я ни оказался, они гонятся за мной… медленно, но неустанно. Но не только за мной, хотя я занимаю их сильнее всех. Они охотятся за всеми, кто совершил… непростительный грех.

Он опустил руки.

– Что за непростительный грех?

– Тот, что совершила ты, став ликтором, – ответил император.

Ты словно бы услышала, как захлопнулись двери Дрербура. Ты ощутила скрип их механизма, громкий лязг, эхом отдавшийся в нижнем атриуме и полетевший вверх по туннелю. Потом твои воспоминания об этом расплылись и исчезли – как и все остальные воспоминания.

– Они придут и за мной, – сказала ты, только потому, что считала, что тебе стоит их произнести, – если я вернусь в свой Дом, они последуют за мной и туда.

– Ни один из ликторов не вернулся домой с тех пор, как мы осознали последствия. Кроме одной… которая знала, что я приду ей помешать по этой самой причине.

Ты снова посмотрела на ее простой гроб. Он был невелик: тело, лежавшее в нем, нельзя было назвать высоким, крепким, впечатляющим, великолепным. Ты сказала отстраненно:

– То есть мне придется научиться сражаться с этими тварями.

– Сначала я научу тебя убегать, – ответил император. – Это непростой урок, и его нельзя выучить до конца. Но я убегаю уже десять тысяч лет, так что я стану твоим учителем.

На мгновение он положил руки тебе на плечи, и ты посмотрела в его жуткое, такое обычное лицо.

– Он имеет в виду, – недвусмысленно пояснила Тело, – что тебе придется научиться обращаться с мечом.

Ты посмотрела на нее через его плечо. Император инстинктивно проследил твой взгляд, но ему было не увидеть того, что видела ты: рубцов, которые цепи оставили на запястье, шее и лодыжках другой девушки. Он не видел длинных, тяжело падающих на плечи волос, в смерти ставших пыльно-желтыми – были ли они каштановыми, золотыми или какими-то еще? Не слышал ее голоса, низкого, осипшего, музыкального. Не слышал и сухого страшного эха других знакомых тебе голосов – матери и Крукса.

Он не знал, что на самом деле Тело Запертой гробницы не говорила с тобой с той ночи, когда ты растирала распухшие кровавые полосы на шеях своих родителей, чтобы они не так бросались в глаза. Он не знал, что ты провела вместе с ней только один мирный год, а потом встречалась с нею только во снах. Откуда ему было знать, что во времена твоей юности ее глаза часто бывали черными, как и твои собственные, но с тех пор, как ты испытала агонию ликтора, ее глаза стали невыносимо, тошнотворно желтыми: бронзовыми, жаркими, животными, янтарными, как желток яйца.

Когда тебе было десять, Тело была тихой, строгой, практичной и милосердной. В твои четырнадцать Тело стала нежной и искренней, и иногда даже улыбалась. В твои шестнадцать она сделалась решительной и бесстрастной. Во всех этих ипостасях она хранила обет молчания. Звук ее голоса означал, что безумие вернулось к тебе в полной мере.

– Я не могу, – сказала ты как можно осторожнее. – Я не могу, любимая. Это ушло.

– Харроу? – спросил император, но ты забыла, что он здесь.

– Ты спускаешься по длинному коридору, – сказала Тело, – обернись.

– Я стою во тьме, – ответила ей ты. Ресницы Тела покрывал иней. – Я утратила все. Все пропало. Здесь ничего нет. Я не справилась. Я лишь наполовину ликтор, я ничто, я бесполезна, я не имею мужества.

Тяжелые руки легли тебе на плечи. Ты оторвала взгляд от лица любимой и увидела Царя Воскрешающего.

– Ортус Нигенад умер не напрасно, – сказал он.

Когда он говорил, губы его двигались странно. Горячая игла боли прошила височную кость. Твое тело было глухо к горю. Вероятно, когда-то ты его чувствовала, но больше не могла.

– Ортус Нигенад умер, полагая, что это был единственный дар, который он способен принести, – ответила ты. – И я потратила его впустую, как… как… просто выбросила.

Царь Воскрешающий стал похож на человека, который трудится над очень сложным и захватывающим ребусом.

– Ортус, – сказал он снова, но желчь уже поднялась по твоему горлу, встала во рту. Тело прикрыла ладонью твои глаза и нос, и ты вырвалась из ее рук. Ты рухнула на пол, почти лишившись чувств.

– Ортус Нигенад, – повторил император с некоторым удивлением, а потом не стало ничего. Разве что ты не наблевала на бога, что можно было счесть утешением.