Czytaj książkę: «Мухтарбек Кантемиров», strona 4
Часть вторая
Детство
Пошли меня, Боже, в морские коньки
И дай мне осанку дракона,
Ребристую шкуру, шипы-плавники,
И море – судьбой вместо трона.
Умножь беззаботное племя моё,
Храни жеребят и кобылок,
Волнуй ненадёжное наше жильё,
Чтоб страшно и весело было!
И. Ратушинская
1
Вряд ли есть в стране нашей более своеобразное, прекрасное место, чем Кавказ.
В краях этих люди селились еще в глубокой древности.
И хотя горы бывали порой немилостивы, землетрясения и лавины разрушали поселения, но плодородная земля, труднодоступность для врагов, и несравненная красота этих мест, влекли сюда странников.
Кавказ многонационален, и каждый народ на протяжении долгих веков хранит свои традиции/
Рассказывая о Мухтарбеке Кантемирове нельзя – хотя бы в нескольких словах – не вспомнить историю Осетии, ее обычаи.
Без этого мы не представим себе те нравственные правила, которые имели огромное значение в семье Кантемировых, и по которым воспитывался маленький Миша.
В конце ХХ века для конного театра «Каскадер» Яковом Голяковым будет написан «Гимн»
Не ради трюка, ради красоты,
Пускай ей достаются наши лавры,
Я не коня седлаю, а мечты,
И становлюсь похожим на кентавра.
Сравнение с кентавром окажется удивительно верным. Не просто красивая фраза – но прозорливый взгляд поэта в такую глубину веков, где жили предки Кантемировых – и всех осетин – легендарные скифы.
Именно скифов отождествляли с кентаврами. Лошади давали им силы покорить бескрайние степи, а позже – и другие империи.
Провозвестники рыцарских ритуалов – скифы, всю Европу убедившие – в превосходстве конного рыцаря!
Уходившие с лошадьми в могилу – о чем свидетельствуют их захоронения. Очеловечивавшие коней, что перенимали у них потом другие народы. И наш Сивка-Бурка – не потомок ли скифского коня?
Кони для скифов – друзья, братья, дети… Все что нужно для коней – они делали сами. Замечательно работали по коже.
Были просты, прямодушны, чтили обычаи…
Их прямые потомки – аланы – в одном из походов своих подошли к предгорьям Кавказа, и решили, что нет земли лучше.
Именно здесь появилась «Алания» – объединение аланских и кавказских племен. Страна, как писали древние историки, полная «всяческих благ», в которой «много золота и великолепных одеяний, благородных коней и стального оружия, кольчуг и благородных камений».
Правители других государств считали за честь породниться с царями Алании, а великие «Нарты» – стали памятником культуры скифской древности и аланского средневековья.
Образы героев-нартов запечатлевали реальных людей.
Мужчина, в понимании алан – это доблестный воин, который держит слово, умерен в своих привычках, чтит женщину.
С этим кодексом чести связано много красивых обычаев.
Например, обвиненному в чем-то человеку достаточно было дать слово, чтобы освободиться от подозрений.
В присутствии женщины невозможно было позволить себе – ни дерзостей, ни сквернословия.
А если женщина бросала платок между дерущимися – это служило знаком к немедленному прекращению поединка.
Монголо-татарское нашествие привело к покорению аланских княжеств.
И хотя маленький народ неоднократно поднимал восстания – впереди его ждали тяжелые годы. На смену годам расцвета пришло время борьбы за существование.
Лишь в 18 веке русские заговорили об «осетинах» – потомках алан, которым высоко в горах удалось сохранить свою уникальную культуру.
С ними были и их неизменные спутники – лошади. И детей они по-прежнему сажали на коней раньше, чем те выучивались ходить. То есть первым навыком малыша было умение держаться в седле.
Вечными оказались и другие традиции.
«Один – за всех, и все – за одного»: человек всегда мог рассчитывать на поддержку своих близких, но и сам нес ответственность за честь всего рода.
Невозможными, постыдными считались трусость, слабость к физической боли. Нельзя было обмануть, непочтительно обойтись со старшим, с женщиной, чем-то иным унизить свое достоинство.
Поступив непорядочно, ты навлекал позор не только на свою семью, но и на весь род. Причем память о проступке могла надолго пережить тебя самого.
Особенно высокие требования предъявлялись к мужчине, которому предстояло нести ответственность за семью: защищать близких, обеспечивать их всем необходимым.
Поэтому мальчиков воспитывали более чем строго, обучая и тяжелому физическому труду, и воинским искусствам.
Но какое воинское искусство могло быть ближе потомкам скифов, чем джигитовка? Ведь само понятие джигит – означает: лихой и все умеющий наездник.
А джигитовка – исполнение таких трюков на лошади, которые даруют победу в бою. Когда всадник бессильно повисает на коне, и враги думают – убит, а он поднимается в самую решительную минуту – это джигитовка. И когда он меняет усталого коня на свежего – чтобы не терять ни одного мига в схватке – перескакивая с одной лошадиной спины на другую – это тоже джигитовка…
Всему этому, и многому другому мальчишек учили с детства.
А о храбрых воинах, как и водится, слагали песни.
Быт осетинской семьи также был регламентирован строго.
Руку на женщину – мужчина поднять не мог, но слушаться его надо было беспрекословно. Чувств своих при посторонних не показывали, и друг друга не хвалили. Мало того – супруги даже не могли называть друг друга по имени. О жене говорили – «хозяйка», «мать детей», о муже – «наш мужчина», «глава дома».
Род Кантемировых – один из древнейших в Осетии, а дословно фамилия переводится: «кан» – кровь, «темир» – железо: «железнокровные».
Воины.
У них хранится указ грузинского царя Георгия ХШ от 1800 года о награждении Бахта Кантемирашвили – командующего боевой конницей, которая защищала Грузию от персов – 21 мерой серебра.
Еще один предок, поручик Николай Кантемиров – чтимый болгарами воин, погибший в бою с турками – похоронен на Шипке.
И те боевые конные приемы, которыми прославят себя первые Кантемировы – затем сослужат добрую славу потомкам – которые доведут их до непревзойденной виртуозности, сделают искусством. Но общая цель прадедов и правнуков – служение добру – останется неизменной.
2
Неисповедимы пути Господни! Основателю прославленной цирковой династии Алибеку Кантемирову – на роду было написано стать помощником отца, потом создать свою семью, провести жизнь в нелегком крестьянском труде.
Но он был – самородок, бриллиант столь чистой воды – что не мог остаться незамеченным. И жизнь дала ему возможность раскрыть талант в полной мере.
Правда, путь был нелегким. Но с детства – и через всю жизнь – лошади сопровождали Алибека.
Маленькое селение Даргавс на севере Осетии.
Восьмидесятые годы девятнадцатого века…
Тузар Кантемиров – глава большой семьи – сам потомственный наездник.
Конечно, все его сыновья с малых лет научатся уверенно держаться в седле. Но лишь один сделает это делом жизни, станет непревзойденным мастером.
Алибек загорится, впервые побывав на скачках. Проскакать самому, стать первым! Но нельзя будет сразу попробовать свои силы. Желание – одно, однако юноша ясно видит, где он необходим. Надо помочь отцу прокормить семью. И он послушно займется совсем не творческим трудом – пойдет работать возчиком на кирпичный завод.
Это тяжелый труд. Но долгое деревенское детство, а затем здоровая физическая работа дадут ему силы и выносливость на всю жизнь. А забота о единственной лошади научит понимать душу коня.
В начале девятисотых годов Алибек все же примет участие в скачках во Владикавказе. Владельцы конюшен отметят перед тем крепость его сложения, широкую кость. Наездник должен быть тоньше, грациознее. Они с сомнением будут качать головами – вес у вас, юноша, не жокейский…
Но мастерское владение конем, «чутье», скоро сделают Алибека одним из лучших жокеев Кавказа.
На кадрах старых кинохроник можно увидеть ипподромы той поры. Дамы в длинных платьях, их спутники – в форме или в штатском платье. Но лошади несутся – так же, как и сейчас. И с той же страстью управляют ими – наездники.
Вероятно, работа жокеем могла сделать Алибека не только известным, но и вполне обеспеченным человеком. Но в душе он был – артистом. И проскакать от черты до черты – пусть даже первым – ему было мало. Азарт скачек насытить душу не мог.
Что же тогда?
Позже напишут, что жизнь его круто изменилась после представления в цирке, которое его «уговорили посмотреть». Праздничный блеск костюмов, чудо, которое вершат на манеже животные… После суровой жизни – перед глазами – сказка.
Но кто же откроет ему ворота в этот блистающий мир?
Если очень чего-то хочешь, кажется, что тебе начинают помогать – высшие силы. На гастроли во Владикавказ приезжает цирк, и среди артистов – знаменитый осетинский силач Темирболат Кануков по прозвищу Казбек-гора.
Скажем и о нем несколько слов. Потому что он тоже был самородком Осетинской земли.
Изначально будущий богатырь был таким крохотным, что отец накрывал младенца шапкой. Потом Бола начал стремительно расти. К пятнадцати годам его рост достиг 2 метров 24 сантиметров, а вес был более 200 килограммов.
С позволения отца он уехал из родного горного селения и стал цирковым атлетом. Практически в каждом поединке одерживал победу. Но в жизни оставался человеком скромным и мягким, готовым помочь земляку.
Благодаря его поддержке Алибек попадает в цирк вначале учеником. Он выполняет черновую работу: от чистки клеток до расклеивания афиш.
Кажется, он даже не тяготится этим – помогает общительный характер, привычка к труду. Но мечта Алибека – стать артистом, сделать свой номер. И все свободное время он отдает лошадям, упражнениям в джигитовке.
Спустя несколько месяцев, Казбек-гора поставит хозяину цирка условие: он не продлит контракт, если Алибек не выйдет на арену.
Премьера молодого артиста состоялась в цирке Малюгина в Батуми 11 февраля (25 по новому стилю) 1907 года. Номер назывался «Соло-джигит».
Вот как описывается в книге «Джигит Осетии» его дебютное выступление:
«Легкое движение шенкелем, и светло-серый скакун выносит всадника на арену цирка. В зубах Алибека поблескивает лезвие кривой шашки-гурды. Вот всадник спрыгнул, оттолкнувшись от земли, перевернулся в воздухе и снова очутился на шее скакуна.
Темп лезгинки нарастает. Вдруг молодой джигит бросается под самые ноги лошади. Публика ахнула, но наездник повис на одном стремени. Секунда – он опять в седле…»
Удивительно: уже в первом своем выступлении Алибеку удалось не только показать сложнейшие трюки, но и выполнить их так, что каждое движение смотрелось – красиво, завораживало. Он поистине был самородком.
В этот вечер стало ясно: родился номер, который раз за разом будет покорять публику – в каком городе бы не выступал молодой джигит.
Но статичность невозможна в цирке. Нужно движение, развитие. Творческий путь Алибека Кантемирова не меньше, чем его прекрасные физические данные, определил его характер: работоспособность на уровне самосожжения, и стремление постичь все, что связано с верховой ездой и дрессировкой лошадей».
К сожалению, мы не увидим записи его ранних выступлений. Остались лишь воспоминания современников, которые видели, как пролезал Алибек между задних ног лошади, идущей на полном галопе – и выполнял другие опаснейшие головокружительные номера.
Но и отдельные кадры, снятые гораздо позже, могут дать представление об этом человеке.
…Рабочий момент. На манеже репетирует Ирбек Кантемиров, его отец сидит в зрительном зале. Но невозможно назвать Алибека стариком. Так горят его глаза, так следит он за каждым движением лошадей, кивает, улыбается счастливо…
Своему делу он отдал без остатка себя – и всю свою долгую жизнь.
Его сыновья и многочисленные ученики пройдут школу джигитовки, разработанную Алибеком Кантемировым. Основы этой школы закладывались с тех первых дней, когда молодой джигит пришел в цирк.
За его плечами стояли поколения конных воинов Осетии, он учился у лучших наездников своего края, перенимал приемы у казаков, читал книги.
Породы лошадей, наиболее подходящие для цирка, необходимость наезднику иметь прекрасную физическую подготовку, не пренебрегая танцами и гимнастикой, многочисленные усовершенствования в конской сбруе – Кантемиров думает обо всем, ничто не ускользает от его внимания. Довести все, с чем он работает – до возможного совершенства – и не иначе.
Созданная им система подготовки наездников столь продуманна и безупречна, что именно благодаря ей – растет число джигитов.
В начале двадцатого века Алибек много гастролирует по циркам Российской империи и за ее пределами.
Он продолжает выступать и после революции, в годы гражданской войны. Удивительно, но в это непримиримое время, Кантемиров пользуется уважением и белых, и красных. В 1919 году, в Ростове, Семен Буденный предлагает ему оставить цирк и готовить наездников для Первой Конной.
– Я артист, – возражает Алибек.
«Мы артисты – люди самой мирной профессии», – эта фраза прозвучит несколько десятилетий спустя в фильме «Не бойся я с тобой». В фильме, который прославит его сына.
Вместо службы у буденовцев Алибек уезжает на гастроли в Германию. Казаки-эмигранты недовольны появлением джигита, который собирается после выступлений вернуться в эту «красную» страну.
Но Алибек не мыслит оставить Осетию, друзей и родных, живущих там. В душе он никогда не примет советскую власть, но все политические потрясения переживет вместе с Родиной.
Мастерство артиста и его честная позиция делают свое дело: на представления Кантемирова приходят «сливки» Белой армии, даже барон Врангель.
В годы первой мировой войны Алибека все же интернируют, и он проводит некоторое время у богатого мельника – без права выехать из указанных для жительства мест.
Правда «хозяин» оказывается вовсе не «хозяином» – добрый человек дает приют талантливому артисту, возможность быть с лошадьми, пережить трудное время.
После окончания войны Алибек Кантемиров возвращается в Осетию. Вскоре после приезда он отправляется навестить родных в Беслан.
Там, на сельском празднике, он видит молодую гармонистку Мариам Цирихову.
3
Если жизненный путь Алибека Тузаровича неизменно привлекал к себе внимание журналистов и писателей, то Мариам Хасакоевне уделялось гораздо меньше внимания. Близкие не много говорили о ней: все та же осетинская традиция – не хвалить хозяйку дома на людях, и великая скромность удивительной женщины.
Вероятно, судьба ее могла сложиться традиционно. Замужество, а затем размеренная жизнь осетинской женщины, хозяйки дома.
Но быть женою Алибека Кантемирова – это совсем другое. В условиях бесконечных переездов она станет актрисой, костюмером, матерью большой семьи, и душою всей труппы.
В 1922 сыграна свадьба – по строгим осетинским обычаям. В 1924-м появляется на свет первенец – Хасанбек. И в этом же году рождается легендарная труппа «Али-бек».
В нее входят – Ибрагим Кантемиров, младший брат Алибека, джигиты Казбек Нугзаров, Магомет Нурмагомаев, наездница Стефа Перец, дагестанский зурнист Алибек Арсланов и конечно Мариам Кантемирова.
Она прекрасно играет на гармони, и Алибеку приходит в голову мысль включить в выступление труппы игру на народных инструментах: гармони и зурне. Это придает номеру еще больший национальный колорит.
Всю жизнь Мариам будет делить путь своего мужа, родит ему трех сыновей. И тепло вспомнят ее все, кто знал.
Татьяна Николаевна Никулина расскажет, как в давние времена, когда им выпадали совместные с осетинскими джигитами гастроли, Мариам Хасакоевна, которой и без того приходилось заботиться о своих трех мужчинах, заодно брала на свой кошт Никулиных. Как вкусно она готовила и кавказские блюда и русские щи, как тепло и весело было за общим большим столом!…
Среднему сыну Ирбеку вспомнится, как переживала мама, если молодые артисты в долгих поездках по российским просторам, начинали забывать тех, кто остался дома, в Осетии. Бывало, что сама начинала посылать деньги чьей-нибудь матери, если сын проявлял забывчивость.
После смерти Мариам Хасакоевны ее прах сыновья перевезут в Осетию.
– До сих пор снится мама – и все думаешь: «Не обидел ли ее чем-нибудь? …Папу? Нет?» Люди были – достойные…, – тихо говорит Мухтарбек Алибекович, – Старики приходили после того, как мы ей памятник поставили и благодарили папу. Он написал: « Дорогая хозяйка, та честь, которую мы заслужили, была заслужена тобой. Я тебе благодарен».
4
Труппа, названная «Джигиты Али-Бек», одной из первых в советской России получила возможность выезжать заграницу, гастролировать в лучших европейских цирках.
Молодая республика начинала создавать свое искусство и хотела гордиться перед всем миром артистами, верными новой власти.
В прессе советской поры неизменно упоминался тот факт, что во время зарубежных гастролей труппа «Али-Бек» выезжала с красным флагом, демонстрируя свою гражданскую позицию.
Однако, отношение Алибека Тузаровича к новому строю не могло быть столь однозначным.
Сын своего народа, он не мог не видеть, не дать оценку той трагедии, которую принесла советская власть Осетии, и всему Кавказу.
Гражданская война расколола страну, в Белой гвардии воевало немало осетин. Многие погибли в боях, другие были расстреляны после установления советской власти.
В начале 20-х годов Владикавказ был в значительной степени разрушен, из него выселялись не только владельцы заводов и торговцы, но также интеллигенция.
Город чистили от «буржуазного элемента». Меняли названия улиц. Шла яростная борьба с религией. Церкви просто грабили и разрушали. Лишь отдельным из них каким-то чудом удалось уцелеть.
Алибек Тузарович прилагал все силы, чтобы помочь соотечественникам. В двадцатые годы, под видом артистов труппы ему удалось вывезти за границу несколько человек – цвет осетинской молодежи. На Родине они с большой вероятностью были бы расстреляны.
Но Алибек Тузарович не мог не понимать, что, если эмигрирует сам – связь с Осетией для него оборвется.
А лишиться родных корней, поставить под угрозу жизнь оставшихся на родине близких он не мог.
Предпочитал по возможности оставаться вне политики.
«Наша партия – это лошади», – повторял он впоследствии сыновьям.
Все же в 20-е годы труппа гастролировала много. И ее выступлениям сопутствовал большой успех в самых известных цирках Европы. Очевидцы говорили, что когда на манеж выходит труппа «Али-Бек» – это неизменный фурор.
В знаменитом зоологическом саду Карла Гагенбека Алибек Тузарович с триумфом выступает в героико-романтической пантомиме «Праздник на Кавказе». Не только цирковые трюки, но и возможности, которые дает театр – только это удовлетворяет в полной мере душу артиста. О том, что лишь такое слияние позволяет показать в полной мере союз коня и всадника, он будет говорить и своим детям.
5
В семье Кантемировых один за другим появляются на свет сыновья.
С раннего детства отец приучает их к верховой езде, к цирковой работе.
Хасанбек выходит на манеж, когда ему исполняется четыре года.
Остается в истории семьи дата его первого выступления – 11 июля 1928 года, Гамбург.
Он совсем кроха, но мать наряжает его в традиционный горский костюм, и он храбро ведет себя на арене: танцует лезгинку, крутится волчком на скачущем галопе пони…
Публика восторженно принимает мальчика, но строгий отец говорит ему:
– Теперь ты настоящий артист, и поэтому должен работать с каждым днем все лучше.
Нет сомнений, что эти слова повторялись и маленькому Ирбеку, а потом их услышал и Мухтарбек.
Ирбеку исполнилось шесть, когда Кантемировы выступали в Ереване. Старший брат неожиданно заболел. Изменить программу? Лишить зрителей возможности увидеть маленького артиста?
И отец принимает решение – готовить к выступлению Ирбека.
Надо отдать должное малышу – он отлично справился.
В дальнейшем он станет гордостью труппы, и именно Ирбеку, много лет спустя, отец доверит возглавить ее.
Сыновья растут – и у родителей довольно дела воспитывать их. Хорошо, что мальчики оправдывают ожидания.
Уже в раннем детстве проявляется недюжинный ум Хасанбека.
Когда в 1929 году труппа гастролирует по Германии, Кантемировых селят в семье известного и весьма обеспеченного профессора.
Бездетная чета просит передать ей на воспитание маленького Хасана. Он получит в Германии лучшее образование, станет великим гражданином! Профессор готов заплатить отцу большие деньги.
Но Алибек Тузарович не внемлет долгим уговорам.
– Осетины своих детей не продают, – говорит он.
В нелегких условиях постоянных гастролей, кажется, никто не заинтересован в дальнейшем увеличении семьи.
И все же Бог распоряжается по-своему.
18 февраля 1934 года, в Воронеже – на свет появляется младший сын Кантемировых, Мухтарбек.
Вспоминает Мухтарбек Кантемиров
– Папа мой, Алибек Тузарович, и правда, на первый взгляд, мог показаться слишком плотным и крепким для джигитовки. Он был дороднее меня – костяной такой, костистый.
Идеальная фигура в этом отношении была у Ирбека, среднего брата – стройный, легкий!
Недавно один из друзей рассказал мне о закономерности – от имени зависит рост. В нашей семье: Ирбек – самый низкий, пять букв, Алибек – шесть букв, дальше Хасанбек, и Мухтарбек – самый длинный. Да, так и идет! – задумывается и потом, с детской радостью, – Надо же! И, правда, так!
Но и в папе, и в Ирбеке было заложено удивительное чувство эстетики – каждое движение у них было красивым. Природный талант – самородки. И оба очень чувствовали лошадей. Есть такое понятие – «чувство лошади». Папа передал его Ирбеку – повышенное чувство.
Мама и папа познакомились в начале 20-х годов, в Беслане.
Папа тогда приехал из-за границы. Он гастролировал в Германии, а когда началась первая мировая война, его интернировали. Но он был замечательный артист, и его какой-то богатый мельник взял к себе на мельницу – к лошадям. Вот что значит – благородство было в людях! Переждать! Спасти! Война кончилась, – и папа опять стал работать в цирке.
А потом поехал в Осетию, заехал к родным в Беслан – и увидел маму.
Она была совсем юной – на семнадцать лет моложе отца.
Мама -1899 года, а папа – 1883-го.
Ее отца сослали большевики в ссылку. Старинный род – Цириховы.
Она успела закончить пансион благородных девиц.
Братья, Солтан и Костя, так ее оберегали – младшая. За ней ведь ухлестывали – красавица! А она папе досталась.
Свадьба была в Осетии. Там строгие свадьбы, красивые…. По старым традициям.
После мама шила на всю труппу – и на машинке, и на руках. А у нас ведь джигитовка. Все рвется, сапоги летят, в труппе десять-двенадцать человек.
Мама день и ночь сидела, бедная. Идеальные костюмы она шила по фигуре. Такая труженица была! Обувала, обшивала – всю труппу. Папахи, черкески, бешметы, сапоги – все умела. Воспитаны были осетинские девочки так.
И сама тоже выступала с нами. На гармони играла.
* * *
Я должен был родиться девочкой. К моменту моего появления на свет Хасанбеку было уже десять лет, Ирбеку восемь.
И вдруг мама говорит:
– Отец, а ты знаешь – у нас будет дочь…
– Да ты что, с ума сошла? – спрашивает папа, – Такое время тяжелое, двух надо прокормить.
– Это будет девочка, точно, – мечтательно говорит она, -. Те – джигиты были, а эта споко-о-ойная… И мы знаешь, как ее назовем? Иратхан, Ирочка…
Но папа не мог и мысли допустить:
– Нет, вот увидишь – будет мальчик!
И точно – Мишкабек получился.
* * *
Самое первое мое воспоминание – море.
Цирк тогда работал в Батуми. Цвели магнолии, розы…. Горы поднимались над городом, а с другой стороны простиралось море.
Я рвусь купаться. Мне четыре года.
Потом говорили, что я хитрил, и каждый день, с утра уже начинал проситься: «Мама, я заболел, пойдем на пляж!»
Я знал, что мама не станет поить лекарствами – она их не признавала. Верила в то, что дает природа: заваривала чай с малиной, вела на жаркое солнышко – к целебной соленой воде…
Море – это было чудо для ребенка. Весело – волны! Игра с волнами. Они, шутя, поднимают тебя – паришь. Как чайка, как рыба – ты часть природы.
До сих пор море вдыхает в меня новую жизнь. Я возвращаюсь оттуда другим – друзья не узнают: как помолодел!
Дальше помню – Ростов, тридцать девятый год. Я дружил тогда с Сережей Лавровским, мы одногодки. Впоследствии он стал известным музыкантом.
Мы бегали купаться – Дон был рядом с цирком. Но плавать еще толком не умели – оскальзывались, барахтались. Он начинал тонуть – я его вытаскивал, я тонул – он меня…
Видели бы взрослые…
Воспоминаний немного, но они светлые, потому что связаны с родителями.
Мне седьмой год, играем с ребятами возле дома, и мама зовет:
– Мишенька, я поставила таз с горячей водой. Идем, я тебе ножки помою.
Я прибежал, уселся, мама моет мне ноги, и говорит папе:
– Отец наш, – осетины в семье так обращаются, без имени. Мужчины говорят «моя хозяйка». – Ты посмотри, какие у Мишеньки сухожилья, как у волчонка!
Папа присмотрелся:
– Да, мать, он у нас будет прыгать.
Мне так понравилось, что во мне нашли особенное! Я только обиделся – почему волчонок?
Зато и правда – прыгучий был – очень.
Благодаря этому потом и делал свои номера.
Цирк был нашей жизнью. Я мало видел отца и старших братьев – великие труженики, они все время работали, были при лошадях. И дома говорили в основном о работе.
Но даже – мы, дети… Мы играли на опилках, и это было самое естественное – малыши на манеже.
Нас никто не гнал – разве что, когда выходили хищники. Мы, как обезьянки подражали взрослым артистам, и старались им помочь. Впитывали все, что происходило вокруг.
Это цирковая традиция – так надо, чтобы цирк действительно вошел в душу, стал родным домом, а артисты – семьей.
И мы, правда, жили, как одна семья.
Много позже, когда начались заграничные поездки – люди стали портиться, бороться за место под солнцем, атмосфера сделалась другой.
А тогда – первое о чем думали – о Деле.
Мы очень много работали.
Мама вообще – день и ночь, я не видел ее спящей. Мы ложились – она шила костюмы, вставали – она уже давно на ногах, у плиты.
Одета была всегда строго, волосы спрятаны под косыночку. Недавно, когда готовили фильм «По планете на коне», нашли архивные записи – нас снимали для хроники во Владикавказе. Все три брата, родители – и мама такая хорошая! Я не мог смотреть без слез.
Я ведь рос возле нее, и она меня – так любила!
Старшие в цирке, а я все время – рядом с мамой.
И на рынок с ней – она учила меня выбирать продукты, и на кухне верчусь под руками – мама показывает, как готовить
Жили мы в основном на квартирах – цирк был небогатый. И сколько надо было прилагать усилий, чтобы всех вкусно и сытно накормить, устроить уютно. И я перенимал, что и как.
И теперь – все, что я умею по быту – это мама, а по работе – папа.
Наша труппа была известной – все время на виду. А что это значило в тридцатые годы?
Необходимость скрывать свою веру, ведь шло богоборчество.
Родители всю жизнь были верующие. Папа – мусульманин, как часть горных осетин. А мама – христианка.
И это уживалось в одной семье, переплеталось. Осетины мудры и терпимы к вере друг друга. Папа молился по-осетински, мы вслушивались в древние слова. Его молитвы до сих пор звучат у меня в ушах. Особенно обращение к святому Георгию – это величайший осетинский патрон.
Мама читала православные молитвы.
А мы просто верили в Бога, в то, что высшая справедливость есть.…
И мама каждое воскресенье пекла три пирога – как велит наша традиция.
Отец давал оценку советской власти, он видел ее подлинную суть. И мы это понимали. Но не могли из дому выносить ничего…
Как было воспитывать в таких условиях нас? Привить нам порядочность, благородство, высокий строй мысли?
Своим примером. Мы видели, что родители – труженики, и сами не могли иначе. Потом всю жизнь не жалели себя. Травмы – они же в цирке постоянно. Покалечишься, отлеживаешься, и только одна мысль мучает: все работают, а ты нет. Подымаешься, и идешь. И поэтому все долго не заживает. Зато – не нарушается номер, зато – партнерам легче.
Еще отец воспитывал нас – рассказами.
Это были удивительные рассказы. Они передавали самую душу нашего народа.
– Дети мои, – говорил папа, – На вас ответственность за весь род. Вот послушайте, это было в конце девятнадцатого века. По берегу реки бегали пацаны. Для осетин вода – это святое. Дон, Днепр, Днестр, Дунай – все названия по-осетински переводятся. Самое бережное отношение у нас к воде. А тут один мальчишка накакал в воду. Дело небывалое! С тех пор эту фамилию называли «поганящие воду». Из поколения в поколение называли так.
Этот случай с водой меня потряс! С тех пор я так боялся сделать что-то, что опозорит мой род!
И про лошадей папа говорил:
– Был случай. У нас в роду очень хороший конник погиб, его хоронили. Подвели к гробу коня, как положено. И отпустили его – уже никто на нем ездить не будет. И вот выпускают его утром в табун, а вечером лошадь не приходит.
Сыновья к пастуху:
– Где наш конь?
– Когда пригоняют табун – идет к вашему дому, – отвечает тот.
Вечером сыновья пошли навстречу и увидели. Конь подошел, тронул мордой знакомые ворота, повернулся… Пошел на кладбище и простоял у могилы всю ночь.
Или еще. Убили всадника. Конь над ним встал, и никого близко не подпустил. Невозможно было подойти. А у убитого пояс, на котором висел кинжал. Конь хозяина за пояс взял, и нес больше двадцати километров – к шатру. Положил около входа и умер.
Это то, что осталось в легендах.
А в наши дни…
Когда папа работал в Гамбурге – там, на территории огромного зоопарка – была выставка, культуры разных народов… И у арабов – палатки. Младенцы и ползунки в них, а кто уже хоть немного ходит – те все работают.
И вот, вдоль палаток ходит белая арабская лошадь. Если кто из малышей выползает, она берет за рубашонку и возвращает назад.
Так люди собирались смотреть именно на это, ходили и заглядывали в палатки. Правда ли, что так бережно лошадь это делает – и ребенок даже не плачет?
Вот такие истории нам папа рассказывал. Мы их впитывали. Поэтому я не могу сказать – отец, мать… Мама, папа… это все в крови.
Жили под нашим кровом и другие осетинские обычаи.
Мама говорила отцу «ортолак» – «этот мужчина». И я думал, что это другое имя папы.
Я его как-то так назвал. Мама расхохоталась:
– Это только я могу говорить!
– Михако, – сказал папа, на грузинский манер меня назвал, – Тебе повезло. Старших я ремешком воспитывал, а тебя мне не позволяют трогать…
В седло меня папа посадил, когда мне было лет шесть.
Мы работали в Тбилиси.
Но я не могу вспомнить времени, когда бы лошадей не было рядом.
В детстве меня не снимали на пленку. Но, десятилетия спустя, сняли нашего Марика, сына Ирбека. Крошечный черноглазый мальчик, в маечке и трусиках, в огромной для его головы белой папахе. Топчется возле коней, протягивает им на ладошке хлеб.
Он совершенно спокоен – лошади могут быть только добрыми. Так их воспитывали у нас. Они любят детей и не способны причинить малышу никакого вреда.
