Czytaj książkę: «Мухтарбек Кантемиров», strona 2
Марина писала, как он впервые участвовал в спектакле.
«Не знаю, что он чувствовал при этом, но, думаю, волновался ужасно. Вначале он выезжал в «гусарском» блоке на большом вороном раздолбае Грассе. Грасс тоже волновался и не очень хотел туда, где пиротехники нарочно для него приготовили много приятных сюрпризов. После удачной битвы наших с ненашими (французами, очевидно), Вова «заваливал» Грасса вместе с еще тремя всадниками, и тут они внезапно появлялись из засады верхом. Грасс покладисто завалился – и это была Вовкина маленькая победа.
Дальше проходил наш любимый «красноармейский» блок, в котором кони Лурик и Осман вывозили на поле легендарную театральную тачанку с пулеметом. Накануне ее бдительно осмотрели искусствоведы в штатском, которые вежливо предупредили, что если наш пулемет хотя бы один раз «выстрелит» в сторону правительственной трибуны с мэром и Президентом, они разбомбят нафиг нашу тачанку вместе со всеми Лужниками.
Красноармейцы должны были долго стреляться и обмениваться ругательствами с белогвардейскими казаками, а затем Вовка должен был падать с тачанки и гореть. С этой целью его обрядили в толстую войлочную шинель и зарядили пиротехникой. Подготовкой трюка занимался дядя Саша Гиз. Ну то есть, Вовка, с его пиротехническим образованием, и сам знал «как надо», но уйти от авторитета папы Гиза было невозможно. С этого и начались неприятности. Как говорил потом Вовка – батарейки были севшие и поэтому заряд не сработал.
И вот картина маслом: по полю с гиканьем несется припозднившийся казак, его настойчиво догоняет красноармеец в съезжающей буденовке, они о чем-то совещаются и разъезжаются. В это время там же бежит по летней жаре, заплетаясь в полах длинной зимней шинели, непонятный заблудившийся красноармеец с обиженным лицом. Куда и зачем – непонятно. Раздается взрыв, но наш герой почему-то не загорается. Однако – куда деваться – достает из кармана большую зажигалку и пытается себя поджечь сам. В этом ему безуспешно «помогает» соседний конник с факелом. В общем, так и выбежал из круга Вовка, не выполнив для зрителей акт самосожжения. Папа Гиз потом долго ругался, что он тут вовсе ни при чем, и что Вовка сам во всем виноват, а тот шипел: «Шоб я еще раз….да кого-нибудь послушался…» Ну а окружающие… окружающие просто в голос стонали от смеха, и до сих пор периодически вспоминают этот акт публичного самосожжения каскадера.
Сейчас Вовка сам вспоминает этот эпизод со смехом, и говорит, что такого адреналина, как на стадионе перед сотнями зрителей, больше не испытывал нигде»…
Вова как-то даже пытался поджечь Марину, чтобы и она «погорела», и хлебнула адреналину, не внимая дружному – остальных каскадеров: «Это же девочка!»
Какая же девочка – сестра! Родная душа. Так дать ей почувствовать…
А вот и Володя. Красивый, высокий, в легком смущении – доброжелательность. Он помогает загрузить в багажник сумку
– Там ничего сильно бьющегося?
Нет. Там только невыносимо благоухают копченые жерехи, купленные на Сызранском вокзале, «волжский» подарок….
Брат с сестрой живут порознь, видятся не каждый день, поэтому путь для них – повод поговорить. О чем угодно: хоть о дороге, при подъезде к Новогорску – ближний загород – вьющейся серпантином. И Вова рассказывает, как пролетают тут газельки, «визжа пассажирами».
Им говорить, а мне – настраивать душу на встречу…
Почему-то – не смотря на всю доброту и простоту Мухтарбека Алибековича – не можешь освободиться от этой внутренней робости. Он – всегда вершина. Но будешь ли соответствовать? Не изменился ли ты сам внутренне, не стал ли хуже? Не будет ли ему с тобой тяжело, не утомишь ли?
И сыграть тут нельзя…
– Он хороший интуит, как все лошадники, – Наташа Догадина найдет простые слова.
Но его умение почувствовать собеседника, заглянуть ему в душу… В этом он больше, чем «лошадник», здесь уже что-то свыше.
10
Марина как старому знакомому улыбается солдату, что дежурит при въезде на территорию учебного центра МЧС.
И нам позволяют проехать по припорошенным снегом дорожкам – до самого дома…
Вова первый захватывает сумку, и мы спускаемся – ибо вход в дом – спуск.
Широкий полутемный коридор, где помнишь каждую фотографию на стенах
И вот …тяжелые, чуть шаркающие шаги, и глуховатый голос, приветствующий – брата с сестрой…
– А где здесь девушка Татьяна?
Девушка Татьяна притихает за Вовкиной спиной, так как в последний миг выясняется, что настроиться она все-таки не успела.
Все же, конечно мы здороваемся. Но – первый взгляд и – боль: сколько сил отняла у него эта зима! Как утомлен! Хворает?
Однако, еще раньше Кантемирова в коридоре оказывается парень, о котором – Марина:
– А это Олег. Ученик. Я его пригласила, потому что он так расслабляющее действует…
Кто видел фильм «Возвращение Странника» – тот Олега не может забыть. Всего несколько минут он в кадре – но каких! Стоит у стенда. В него метают ножи. В последний миг он легко отклоняется – уходит.
Летящий нож, его – взгляд не можешь оторвать – будто замедленные обороты в воздухе, и когда он почти у самого лица – скользящее, небрежное даже движение Олега. И нож глубоко входит в дерево на том месте, где только что была его голова.
Но не только это мастерство завораживает, но и удивительное сходство – молодой Высоцкий.
Поздоровавшись, Кантемиров возвращается к работе – ненадолго! Доделать надо!
А мы собираемся за столом в его комнате, как в кают-компании.
Здесь тоже почти ничего не изменилось.
Ткнулась носом, проверяя – кто, вспоминая – Ася. Ей сейчас не очень до нас. Щенки подрастают и уже осложняют жизнь. Ася в заботе: как хоть ненадолго сбежать из «детской»?
На полу, у кухонного закутка – корзины с овощами, банки с фасолью. Попытка запасов, но из-за многочисленных гостей они тают – так быстро!
«Расслабляющедействующий» Олег ставит чайник.
У него в запасе множество историй о Кантемирове, которые он рассказывал не раз. «Пластинки» – говорила Анна Ахматова, и спрашивала: «А я вам не ставила эту пластинку?»
Марина их – до слова знает, но тихо сидит рядом, понимая, как увлекательно все это мне.
Появившийся на миг в дверях Мухтарбек делает Олегу знак: «не распускай хвост, сынок…»
Они называют друг друга: «сынок», «отец»
– Но как вы познакомились?
– На мероприятии. То есть, я и раньше знал Кантемирова, конечно. Смотрел «Не бойся, я с тобой». А тут нас представили друг другу – и несколько минут мы говорили. Всего несколько минут. К нему же сразу подходят: одни, другие…
Прошло время – и мы опять встретились, на другом мероприятии. Ему говорят, кто я, а он узнал: «Я помню….»
С тех пор мы созванивались: как самочувствие и прочее?
Тесное сотрудничество у нас началось, когда Костя Никитенко – его ученик, уехал заграницу. У Мухтарбека тогда была «черная» полоса – одно за другим: смерть брата, потеря ученика…
Он осиротел. И я попытался стать – вместо Кости.
Но когда я почувствовал, что у нас близкие отношения…
Наверное, когда появились завистники, которые говорили за глаза, что я пользуюсь его именем…
А я никогда…
Таким я отвечал: «Можете взять авторские работы Кантемирова, и продавать, и его имя уже будет связано с вами».
Они сразу замолкали.
Удивительно, но Олег не ездит на лошадях, на которых сюда приезжают кататься – даже дети.
– Отец говорит: «На лошадь я любого посажу, но где я найду такого дурака, который под нож встанет?»
– Олег, но как ты впервые встал к стенду, и какое чувство, когда – в тебя летит нож?
– Случайно. Просто надо было кому-то, и отец спросил: «Боишься?» Костя тогда уже уехал… И я встал. Вначале «уходил», когда он только замах делал. Когда только – движение руки… А теперь – до последнего стою. Теперь я хочу нож, который в меня летит – перехватывать.
11
Олег смеется, вспоминая.
– Недавно Президент Осетии пригласил Кантемирова во Владикавказ – выступать. Позвонил:
– Мухтарбек, мы знаем, что ты – живая легенда нашего народа. Приезжай, покажи, что есть еще порох в пороховницах… Пусть молодежь увидит – кем гордиться, с кого брать пример.
– Да-да, мы приедем. Только мы с учеником приедем.
И вот – мы в Осетии. Очень хорошо нас встретили. Людей собралось! И объявляют торжественно:
– А сейчас перед вами… народный артист Осетии, член ассоциации мексиканских наездников «Чаррос», Президент гильдии каскадеров России, художественный руководитель конного театра «Каскадер», ваш земляк и живая легенда, мастер холодного оружия – Мухтарбек Кантемиров.
Все кричат:
– Браво, браво!
Отец метает ножи, топоры, рубит морковку. Потом становлюсь я – он метает ножи и топоры в меня…
И тут раздается смех из толпы. К нам уже подходит Президент со свитой, и этот смех…
Я смутился – может, что-то не так? Когда так веселятся, мало ли что можно подумать.
Позже оператор рассказал:
– Рядом со мной стоял мужчина с ребенком. Папа – огромный осетин, и мальчик – лет пяти. И когда Кантемиров в тебя метал ножи, он начал дергать отца за рукав:
– Пап! Пап! Говорили, дядя – мастер, а он в него ни разу не попал.
12
– С Мухтарбеком постоянно происходят разные случаи, причем запоминающиеся, веселые, – продолжает Олег, – Вслушайтесь в эти слова: «2006 год, двадцать шестое августа».
А двадцать пятого мне позвонил отец:
– Приезжай быстрее.
– Что случилось?
– Быстрее! – и ничего не объясняет.
Я все бросил, помчался.
Приезжаю. Смотрю, у Натальи в руках папаха, она ее начесывает, наводит красоту.
Отец говорит:
– Звонили с «Охоты и рыбалки» – ты в соревнованиях будешь участвовать?
– А какая дистанция?
– Шесть метров.
– Отец, я ж не работаю с такой, ты знаешь. И ты не работаешь. Мы же всегда – три, пять, семь, девять…
– Ну, вообще-то настоящий мастер должен с любой…
Я видел, что для него это почему-то важно. Попробовал с этих чертовых шести метров – метать здесь, во дворе. Ни один нож как надо не втыкается.
А у отца такая грусть в глазах…
– Да ты скажи, в чем дело?
– Звонили – будет проходить чемпионат России на приз Мухтарбека Кантемирова – и просили выставить вещи, которые мне дороги. Дурак я, дурак! Выставил бурку и папаху из «Не бойся, я с тобой». Ведь уйдет – в Самару! Там – чемпион мира и пятикратный чемпион Европы, чемпион России – все собрались, – вздыхает, – Ну что ж, еще куплю…
Я еще пытаюсь понять:
– Что – очень дорого заплатили?
– Пятьсот долларов.
– К-как? Да ты что?! Это же – реликвия! Сколько ей лет – тридцать?
– Тридцать.
А Наталья стоит, продолжает начесывать папаху, которая уже – не Кантемирова, которая уже – приз.
– Будешь выступать, сынок? Вдруг – отстоим?
Но я тогда думал, что нет – не выйду. Просто поехал с отцом.
На выставке подбегает ко мне Яковлев – чемпион мира:
– Будешь выступать? Будешь?
– Ждешь, – спрашиваю – чтобы я опозорился?
Оборачиваюсь – у отца на глазах слезы.
Что мне делать? Иду к жюри.
– Можно записаться?
– И вот. – Олег торжественно, – 2006 год, двадцать шестое августа. Меня ставят двадцать шестым номером. И я… выбиваю…, – пауза – двести шестьдесят очков! Хотите верьте… Но диск есть – с записью…
Я не знаю, с чем это связано, эта игра цифр. Но у других – ножи падали. А у меня – двести шестьдесят очков – я никогда столько не набирал.
Отец там начал лезгинку танцевать.
– Сынок, молодец! Бурка и папаха остались в Москве, у нас! Поехали – поляну накроем, шашлык…
– Сейчас, – говорю, – Домой смотаюсь, отвезу все…
Взял такси, держу на коленях реликвию, и первая мысль – не дай Бог, ее дома моль сожрет.
Прошу таксиста:
– Едем в хозяйственный.
Купил там мешок и нафталин – много, потому что бурка большая, самое мощное средство надо от моли. И мне дали, что ни на есть…
Дома бурку с папахой повесил в мешок, прочитал инструкцию по применению нафталина – одна таблетка на квадратный метр.
Посчитал – раз, два, три – и три таблеточки бросил.
Но я же не знал, что это такая ядреная вещь.
После праздника я остался ночевать у отца в Новогорске.
Утром, часов в одиннадцать, подъезжаю к своему дому, а у меня дом – башня, одноподъездный, все друг друга знают.
Выхожу из машины – смотрю, народ столпился у подъезда, старушки стоят взволнованные.
И тут же, изображая дребезжащие голоса.
– А-алех?
– А, бабусеньки, здравствуйте, – чаровницы, кудесницы, ненаглядницы, изумрудницы! – они знают, что я всегда веселый такой.
– А-алех, представляи—и-ишь: наверное, с санэпидемстанции приходили, травили тут у нас – то ли тараканов, то ли клопов… Ночью спать нельзя было…
Я (с силой):
– Вот сволочи! Я бы этим гадам по морде надавал – предупреждать надо, что морить будут!
– Всегда предупреждали, а тут……
Захожу в подъезд, – пауза, потягивает носом, изображая, – Ничего себе! Вонь стоит ужасная. Иду к себе – на шестом этаже жил (мне б, дураку, хоть форточку открыть.) Поднимаюсь и начинаю понимать… кто эти козлы, дураки и идиоты.
Соседи услышали, что я открываю дверь:
– Олег! Ты посмотри!
Я – быстро:
– Да – от сволочи! Ах, какие сволочи!
Захожу домой – у меня глаза режет. Нафталин достаю – скорее выбросить… Зато сейчас, – торжественно, – моль в радиусе километра не подлетает к бурке и папахе – Мухтарбека Кантемирова!
13
– Я с радостью езжу с отцом в Осетию, – говорит Олег, – Когда он особенно устает, для него там – лучший отдых. Он возвращается – другим. И мне нравится эта страна.
Шутки их, юмор осетинский… Дня у нас не проходило без происшествий. Чтобы все описать – мне пришлось бы стать писателем. Но в жизни не могут все быть писателями, кто-то должен быть и каскадером.
Первый раз, когда мы приехали в Осетию, мне хотелось научиться каким-то простым словам, хотя бы уметь сказать: «Добрый день», «Доброе утро», «До свидания».
И самому приятно, и людям по душе, что ты говоришь на их языке.
– Отец, скажи, пожалуйста, как у них «Доброе утро»?
Он говорит.
Запоминаю.
И вот иду с ним по Владикавказу. Подходят две девушки – молодые, красивые осетинки:
– Дядя Миша, здравствуйте. Вы нас помните?
– Да-да, здравствуйте… Познакомьтесь, мой ученик – Олег!
И я так уверенно здороваюсь – по-осетински:
Мухтарбек дергает меня за рукав. Девушки покраснели, смотрят то на него, то на меня.
Отец говорит:
– Девочки, извините его, он первый раз приехал – он просто неправильно выговорил букву.
– Да! – они засмеялись, поняли.
Оказывается, если букву изменить – получается не «добрый день», а «какой у вас низ».
А я откуда знал?
* * *
Отец очень уставал – нас приглашали и приглашали. Время уже 23 часа, и – зовут в гости. Он говорит:
– Господи, я рад у всех побывать, но можно – немного отдохнуть?
А я познакомился с официанткой – она обслуживала нас в комплексе «Алгус».
Попросил ее:
– Мне хочется узнать, как здесь к русским относятся? Ты не могла бы мне показать Владикавказ, проводить по злачным местам…
Она:
– Да нет проблем.
Марина не выдерживает. До сих она сидела рядом с нами молча, давая мне возможность слушать Олега, без обычной для них легкой пикировки. Но это уже…
– Нашел, что предложить порядочной осетинке – поводить его по злачным местам!
– Ну – по барам, по ресторанам… И я понял, что там очень хорошее отношение к русским. На себе почувствовал. Никто не знал, кто я такой – и все равно хорошо относились.
А на следующий день мы с отцом уехали.
Вернулись на будущий год. В «Алгусе» появилась еще одна официантка – очень красивая осетинка. Я с ней познакомился. И когда был прощальный вечер, я танцевал то с этой официанткой, то с той.
А когда мы уходили – старики поднимали уже последний тост – они обе передо мной встали:
– Так у нас так не принято. Выбирай – или я или она.
Старейшины сидят и смотрят, как я выкручусь.
Какие слова найти? Только в духе их шуток:
– Девушки, девушки, подождите… Скажите, если чужак обидит осетина – он будет кровником у пол-Осетии – ведь здесь все родственники?
Они говорят:
– Да.
– А если двух осетин? Значит – кровником у всей Осетии?
– Да.
– А я… – пауза – хочу любить всю Осетию!
Марина, вкрадчиво:
– А если бы он признался, что трижды был женат к тому времени – его бы там вообще растерзали.
14
«Пластинок» у Олега в запасе – не счесть.
– В прошлом году нас пригласил двоюродный брат Кантемирова – Георгий, большой военный чин. Он плохо себя чувствовал, лежал дома, ему ставили капельницы.
И отец сказал:
– Поедем, в Осетию, отдохнем. И проведаем брата.
Во Владикавказе мы попали на праздник – конец урожая. Все приглашают друг друга к себе домой. У них обычай: друзей ли, родственников – но ты обязательно должен позвать кого-то, и стол накрыть – чем щедрее, тем лучше. Поблагодарить Бога, природу, поделиться радостью урожая
Мы приехали к Георгию с утра и долго сидели у его кровати.
Он рассказывал разные истории, вспоминал войну. Но он плохо себя чувствовал – и уже закрывал глаза.
Отец говорит:
– Георгий, мы, наверное, пойдем – нам пора. Удачи тебе, здоровья…
– Мишка, не обижай меня… Ты что, даже чаю не попьешь?
– Нет-нет, Георгий, чайку мы попьем у тебя.
– И вот теперь, – говорит Олег, – я знаю, что такое «чай» в Осетии.
Мы заходим на кухню – а там кухня – больше, чем эта комната. О-от такой стол – метров четыре-пять длиной. Стоят тарелки – о-от такие у каждого – картошка навалена, мясо.
– Отец – это что?! Это – чай?!
– Ты садись. Иначе – кровная месть. Отсюда не выйдем.
И я сел.
Я не знаю, как все это съел, но было очень вкусно. Барашек молодой…
– Чуть позже в тот же день племянник Боря Кантемиров говорит:
– Едем в Беслан, приглашают на праздник, на чай…
Я – Мухтарбеку:
– Отец…
– Не-не-не, сынок, ты это самое… Там быстро… Буквально: сели-встали и ушли.
Приехали мы туда вечером. Заходим в комнату…
Олег выдерживает паузу, и – тихим голосом.
– Комната в два раза больше, чем та была. Стол длиннее – метров десять.
И там уже не у каждого гостя стояли тарелки.
Там посредине стола стояли огромные подносы с овощами, с барашками, с картошкой.
Это были такие горы, что если смотреть на Осетию с самолета – она так выглядит.
– Отец, – умирающим голосом вопрошает Олег, изображая прошлогоднее, – это – «чай»?
– Молчи! Если не хочешь кровником стать – молчи!
– И я – продолжает он, – сажусь за этот стол.
Хоть и было тяжело, но я… ел. Мне – то с одной стороны, то – с другой, то через стол подкладывали. Я еле встал.
Там ведь столько традиций и обычаев! После того, как старейшины поднялись из-за стола – можно всем выходить.
Одеваюсь, скорее на улицу, облокотился о ворота – и стою, пытаюсь отдышаться.
Время уже час ночи – звезды над головой… Чувствую – чья-то рука ложится на плечо.
Поворачиваюсь – Алан, который был тамадой.
– Олежка, слушай, ты нам всем понравился. Давай ко мне зайдем… чайку попьем.
– Мне было уже все равно – голос Олега бесцветен, – Кровная месть или как… Хотелось всем угодить, но больше всего – остаться живым.
Говорю:
– Алан, чтобы пойти к тебе, мне надо предупредить отца.
– Давай.
Захожу в дом, и отец сразу заметил:
– Что-то случилось? Ты какой-то…
– Нет, я просто дверь за собой закрыл.
И вот мы сидим, ждем, пока женщины уберут со стола. У них обычай – женщины не садятся за стол.
К слову, когда мне исполнилось 20 лет – я на бывшем Советском Союзе «крест поставил». Объездил вдоль и поперек нашу великую страну.
Но столько традиций, сколько я увидел в Осетии – нигде больше нет. Причем это добрые традиции, приятные. Из этого источника хочется черпать и черпать.
Кантемиров, когда приезжает в гости – старается обязательно три тоста поднять – за святого Георгия, за родителей и за событие. Он это чтит.
Но я хочу закончить случай по поводу чая.
Когда женщины убрали со стола – пора было идти. Открываю дверь и выпускаю Мухтарбека:
– Отец, выходи… Старших надо вперед – пожалуйста.
Я же видел в окно: Алан так и ходит у ворот, как часовой, меня ждет. И уже заранее знал – отец скажет:
– Ну что, Аланчик, нам пора ехать.
Лишь бы Алан не опередил и не пригласил пить чай.
И вот он – этот жест прощания:
– Аланчик, дорогой, нам пора…
Я спешу:
– Ох, Алан, какая жалость, что я к тебе не могу зайти на чаек!
Отец оборачивается:
– Ах ты, собачий потрох! Не знал, что тебя Алан пригласил – еще бы тут остался.
Но пережить третий стол….
Я бы не пережил.
15
– Я всегда езжу с отцом. Не пью, не курю уже шестой год, благодаря Кантемирову… Для меня нет человека ближе.
– Но Олег, почему тогда люди уходят отсюда? Самые верные, ученики… Тот же Костя Никитенко…
– Не знаю почему Костя… Я не собираюсь уходить отсюда ни под каким видом. До тех пор…
Марина (шепотом)
– Пока не вынесут.
Олег смотрит на нее, и, кажется, готов показать ей исподтишка кулак.
– Пока жив Мухтарбек Кантемиров. Пока не выучусь тому, что умеет он.
То есть – никогда. Для этого мне не хватит жизни. И если бы я куда-то уехал, отчитался бы перед тремя людьми: перед мамой, Кантемировым и дочерью.
Костя был – сильный. И духом, и вообще сильный. Почему у него не хватило смелости сказать, что он выбрал другое, что он уезжает? Он был не просто артист, но – как часть души «Каскадера». В самые тяжелые времена здесь: приходишь, а он есть.
Теперь пошел дальше, вырос… Но когда Мухтарбек потерял родителей, потом брата… Отъезд Кости был вроде этого.
Я так не смогу – уйти. У меня отца никогда не было. Мухтарбек мне вправду – как отец.
Я не говорю о его регалиях. Человек, который несет такой потенциал – добра, знаний… Это и другим дает право быть с ним.
16
В комнату заглядывает Мухтарбек:
– Не хотите посмотреть – Наташа детский сад выпустила? Какие они – а-бал-деть. Маленькие, а с таким интеллектом! Черти! У каждого характер разный. Личности! Куколки!
Детский сад – это щенки Аси. В этот раз она родила их тяжело, пришлось делать операцию.
И Мухтарбек натерпелся.
– Мне сказали – уже можно. И я как дурачок зашел. А она лежит, распростертая, без сознания – Боже мой…
Теперь в «спортзале» отгорожена «детская». Расползлись, и пытаются удержаться на непослушных лапах шесть щенят цвета вороненого оружия. Шерстка уже отливает сталью. Голубоватые детские глаза. И пристальный бесстрашный интерес к нам – новым людям. Будущие телохранители!
Но для Аси щенки уже – бремя. Она устала от них. И спешит выйти из «детской», наступив при этом малышу на лапу. Тот взвизгивает отчаянно.
Мухтарбек спешит на помощь. И не знает, кого звать:
– Асенька! Натулечка!
– Коровище, – мрачно говорит Наташа, подхватывая пострадавшего щенка, прижимая его к груди – Первый раз вижу такую дуру, чтобы на собственного ребенка…
Мухтарбек возвращается к рабочему месту. И так же как в том, прошлогоднем августе мягко светит маленькая лампа. Пахнет кожей…
Немного поодаль – установлен стенд. Позже, когда потеплеет, его вынесут на улицу.
– Смотри, – Олег подходит с веером ножей в руках. – Они разной длины, разного веса. Это я к тому, что если умеешь метать – втыкается все.
– Зверь, страшный зверь!, – соглашается Мухтарбек – и Асе, – Солнышко, не ходи туда, там страшный мужик стоит…
Олег метает ножи – с разворота, с трех метров, из-за спины, снизу, играющим движением. Работает он безошибочно. Короткий, тонкий свист полета – и нож входит в стенд. Лишь раз, когда – один в один, как у Робина Гуда: стрела в стрелу – легкий звон, и нож лежит на полу.
– Все, чем занимается Кантемиров, – говорит Олег, – я понял, это – для успокоения души. С кожей работа. Метание… Если люди что-нибудь метают – диски, ядра…
– Икру…, – вставляет Мухтарбек.
– Это уходит из них лишняя сила, энергия…
– Это – чтобы я на него не ругался, это – подхалимаж.
– Иглы тоже можно метать. Они входят на сантиметр, как ножи. Ими можно метать во врага. В дерево втыкаются! А тело – как сливочное масло.
Марина пробегает мимо – сполоснуть чашки. В черных блузочке и юбке она почти бесплотна:
– Все равно рядом вертишься – иди, встань у стенда, – говорит Олег, – Только в профиль. В профиль в тебя попасть будет легче.
Ее худоба вошла здесь в пословицу.
Марина еще не успевает далеко отойти, когда метает Вова. И промахивается.
– Создайте семейный дуэт, – приходит Олегу идея, – Уникальное выступление.
Намек, что в роли «живой мишени» у брата – недолго заживется Марина на этом свете.
Вова невысоко подбрасывает нож, гладит блестящее лезвие.
– Когда берешь пистолет, – задумчиво говорит он, – понимаешь, его придумали: чтобы уничтожать себе подобных. А с ножом, с холодным оружием – этого чувства нет, это другая история…
– Гляди, – ножи вновь в руках Олега, – Я метаю с трех метров – за рукоятку, за лезвие. Успех зависит от тренировок и мышечной памяти – только это. И еще…
Мухтарбек:
– У кого терпенья больше.
Они с полуслова понимают друг друга:
– В пятьдесят четвертом или в пятьдесят пятом году, отец, – начинает Олег
– В пятьдесят четвертом…
– Были в цирке муж с женой. Много лет выступали вместе. И на одном из представлений – случайность – он ее убил. После этого «Союзгосцирк» запретил выходить с ножами. Единственный человек, который воскресил все это, которому разрешили: Кантемиров.
После «Не бойся, я с тобой».
Вспоминают популярную программу «Цирк со звездами», для которой Олег учил метать Евгения Стычкина, а потом выступал с ним.
– У нас было буквально семь дней. Я сказал Жене: «Если ты хочешь получить самую высокую оценку – метай в человека, в меня».
– Он начал отказываться, – Олег посылает в цель еще один нож. И после короткой паузы продолжает:
– Я ему говорю: «Женя, попробуй – встань к стенду сам. Только так победишь страх».
И он встал. Я метал ножи в него.
После он просил:
– Как это здорово! Какое ощущение – адреналин! Еще!
Я почувствовал, что у него уже появилась уверенность в себе.
– Теперь будешь метать – ты.
И у нас получилось. Только во время финала я увидел, что последний нож – идет мне в плечо. И успел увернуться.
– Как раз мы сидели в зале, – вставляет Мухтарбек.
– Там торжественно представляли людей, многих из которых я не знал. Говорили: «На представление пришел такой-то!»
Тот вставал – все ему аплодировали…
А человека, который всю жизнь посвятил цирку, ведь Кантемиров – живая легенда… о нем ничего не сказали.
И после того, как нас «зарубили» – хотя Стычкин в меня метал уже не только ножи, но и топоры… Просто не хотели, чтобы мы дальше работали – в финале. Ведь номер вправду опасный, а времени на подготовку почти не было….
– Два нахала было, – Мухтарбек.
– После этого я Стычкину сказал на ухо: «Там, среди зрителей сидит Мухтарбек Кантемиров. Пойдем, и цветы, которые нам подарили – подарим ему. Поблагодарим его. Пятьдесят с лишним лет прошло, и люди вновь увидели в цирке этот номер».
Евгений спрашивает:
– Где он?
И мы с букетами цветов пошли не на камеры – а к зрителям.
– Не ожидал никто. Даже я сам… – говорит Мухтарбек
– Отдали цветы, поблагодарили… Аплодисменты какие были!
– Еще обнимались со мной, черти!
– Стычкин молодец. Мне с ним работать было легко. Хотя Женя очень резко метал ножи. Очень. Кантемиров метает плавно, и видно, как они летят. Я понял, по метанию ножа можно определить характер человека – вспыльчивый он или спокойный, уравновешенный.
Со временем я начал понимать смысл жизни – благодаря Кантемирову.
Говорю ему: «Не надо совать мне деньги за стенд! Не надо трясти своей пенсией! Чему ты меня научил – мне с тобой за всю жизнь не рассчитаться».
Олег вспоминает и последнее выступление. Он изображал певицу Катю Лель. Парик, костюм, накладная грудь…
– А публика – молодежь одна. И на нас смотрят – что за два старых пердуна? Отец обернулся, хотел этим парням что-то сказать, но не стал… Только мне: «Олег, покажем им старых пердунов?»
Когда он метал в меня – чуть-чуть не учел бюст. И нож скользнул по груди.
– Прости, Катенька…, – сказал он.
Мы уходили – гром стоял! Такие аплодисменты!
Трюк – это ведь не просто: сделал и все. Если зашевелилось что-то внутри, затронуло душу – значит, трюк получился.
17
«Чай» здесь не подразумевает ломящегося стола, как в Осетии. Иное: возможность сесть вместе за стол и говорить…
Ребята снова включают чайник. Мухтарбек еще занят в мастерской.
– Бывают выставки очень хорошие – его работы идут «на ура», – говорит Олег, – Вот это, – он поднимает сумку, – разве не произведение искусства? Ларец Марии Медичи.
На его пальцах покачивается за длинный ремешок – сотворенная из кожи, изукрашенная узорами чеканки, сработанная на совесть – каждая пряжка надежна, каждый шов – дамская сумочка, действительно напоминающая ларец.
– Все привыкли к тому, что отец выступает почти бесплатно, – продолжает Олег, – Зарабатывают галочки, деньги – на том, что пригласили Кантемирова. Сколько можно? Человек не молодой…
– Врешь, врешь, молодой! – весело – Мухтарбек, заглянувший в это время на кухню.
– И тут появляется мерзкий Олег, который говорит организаторам:
– Это, в исполнении Кантемирова, стоит столько-то, а это столько-то…
– Да откуда ты взялся?! – у них уже зло.
Когда я пришел, отцу платили за мероприятия по 150—200 долларов. А я знаю, какой ценой ему обходится каждое выступление – после переломов, после всех его травм. Как ему делают уколы один за другим, чтобы боль стала терпимой…
И я поднимаю цену до предела, чтобы отпала большая часть выступлений, чтобы ушли все, кто им не дорожит.
– Для сравнения, сейчас проскачка на лошади стоит уже около ста долларов, – говорит Марина, – И уникальный номер в исполнении народного артиста… Есть люди, которым все удобно-с.
– Я просто знаю ему цену. Говорю: «Не я назначаю. Эту цену ты заработал своей жизнью.
18
Приезжает, наконец, Анатолий Васильевич Клименко. Как и в прошлый раз, он начинает рассказывать сразу, легко сходясь с собеседником. Он переполнен веселыми историями, сыпет ими как Дед Мороз – подарками из мешка…
Мы забываем о чае. Ясно, что все это прелюдия, что главный разговор будет о театре
– Мы – грань между драмтеатром, цирком, спортом и другими зрелищами. Нам удалось объединить это в интересную форму…., – говорит Клименко
И сам же веселится над патетичностью фразы:
– «Сохранение и развитие театрализованного представления» …Это я когда Юрию Михайловичу Лужкову писал письмо – применял такие слова.
– Знаешь, как это происходило? – спрашивает Марина, – Приходит Васильич в офис:
– Так… ну что, кофе попили, надо работать. Что будем делать?
Я предлагаю:
– Давайте письмо кому-нибудь напишем… В администрацию Президента…
– Нет, – говорит он, – Это слишком серьезно. Напишем… типа… министру культуры. Только слова надо пострашнее придумать.
И вот мы с ним сидим и извращаемся над этими формулировками.
– Они сами бюрократы и они требовали на этом же языке…
Но истории переполняют Васильича:
– Когда мы были на гастролях в Болгарии, в 96-м году – там как раз отмечали – 300-летие русского флота. И юбилей победы над турками.
В тот день принимали наш флагманский крейсер. И адмирала Кравченко со свитой.
А мы оказались в центре событий, потому что спектакль свой – «Серебряную подкову» переделали в актуальную постановку – «брали в плен» турецкий флагман с пашой.
