Медальон

Мальчик раскраснелся от злости, слыша такие слова.

– Я – ошибка? – закричал он взрослым голосом. – Сдурела?! – кричал он, даже не выговаривая букву «р».

Слюни брюзжали из расщелины от выпавших передних зубов, чуб на голове взъерошено торчал, на кулаках надулись кровью вены. Бабка бессильно плакала. Плакала, когда вдруг упала, затряслась вся, глаза закатились. Святослав ни на мгновенье не испугался, он спокойно наблюдал за умирающей бабушкой, а когда та перестала трястись, вызвал скорую.

Инсульт. С давлением проблем до того никогда не было.

– Бывает, – сказал фельдшер мальчишке.

Месяц в приюте.

Первый день шестилетний Святослав осматривался, пытался понять, что тут к чему. Во второй день его толкнули, дабы показать, кто здесь главный. Мальчик, выставив подбородок, полетел вперед и ударился грудиной и подбородком о железные быльца старой кровати. Хотелось плакать. Очень хотелось. Когда бабка упала от инсульта, такого желания не было, а теперь хотелось. Но он не заплакал. Заплакал тот, кто его толкнул: мальчик, что был на голову выше Святослава, почувствовал покалывание в руках и ногах, отчего не смог пошевелить ни тем, ни другим. Это продолжалось каких-то пару секунд, никто из ребят этого не заметил, но Святослав знал, потому быстро развернулся и с размаху ударил кулаком обидчику в левое ухо. Тот упал, из уха потекла кровь. Мальчик поднял на нахально ухмыляющегося Святослава свои напуганные глаза.

Больше его никто не обижал.

А через месяц приехала бабка. Другая бабка. Она сказала, что фамилия ее – Малютина, ровно, как у самого Святослава. Мамка-то с бабкой-покойницей были Ивановы, а эта – Малютина! Святослав заинтересовался.

Бабка была моложе прошлой, лет сорок пять ей было, не больше. Мальчику понравилось, как она выглядит, потому что на него смотрели такие же злые и нахальные глаза, какие он видел каждый день в зеркале.

– Это – мама твоего папы, твоя бабушка, Валентина Леонидовна, – сказала причесанному, нарядно одетому Святославу директриса. – Теперь ты будешь жить у нее.

– А кот у вас есть? – милым голосом спросил мальчик.

– Ненавижу шерсть, – угрюмо ответила Валентина Леонидовна.

– Валентина Леонидовна – твой единственный близкий родственник, – не унималась счастливая директриса в огромных круглых очках, – иди и попрощайся с мальчишками, собирай свои вещи и сегодня же отправишься к ней домой.

– Далеко ехать? – снова спросил Святослав.

– На электричке три часа, – сказала как-то совсем безрадостная бабушка. – Я предпочитаю в дороге читать…

Чего ж тут непонятного? Сиди себе три часа молча, делов-то. Его это устраивало. Она пускай читает, а его не трогает.

Как он ошибался. Не трогал его никто лишь те славные три часа в дороге. Баба Валя, как было велено ее называть (хотя женщину несомненно раздражал ее неожиданный статус бабушки, ибо таковой себя она не чувствовала), как оказалось, жила не одна, а со своей матерью, то бишь Святославовой прабабкой. Мальчишка знал, что мамкина мать, что померла неожиданно от инсульта, считала себя какой-то ведуньей – целить болячки умела и иной раз на том зарабатывала. Но настоящая ведьма (наружно так уж точно!) сейчас сидела перед ним – сгорбленная, коротко стриженная, с большим морщинистым носом. А глаза… глаза злые. Слишком злые даже для него.

Правила были изложены в тот же день: не бегать, не шуметь, не просить сладостей (довольствуясь тем, что будет выдано), обувь и одежду беречь, чай не богачи, свои шмотки стирать самолично, за чистотой в комнате, что ему выделена, следить самому. Непослушание – ремень, рваная одежда – ремень, грязная одежда – угол, как минимум. Но на гречке.

Комната была достаточно просторной, потому, как и квартира сама была немаленькой: две большие спальни и зал. В одной спальной жила прабабка, баба Валя – в зале. Комнату, что была выдана Святославу никто из женщин не занимал. Однако в ней были поклеены, хоть и выцветшие, розовые обои, висела розовая старая занавеска.

– Странно, правда? – заговорила более ласковым голосом Валентина Леонидовна, видя, что мальчик с удивлением рассматривает стены, – он любил розовый цвет. Я долго спорила, но твой отец умел убеждать… Мы поклеили их здесь, когда ему было тринадцать. Так и висят с тех пор… Комната пустует с того времени, как он… как он уехал, – взгляд женщины переменился, – а потом он встретил ее, – она грозно посмотрела на внука. – Не думай, что я, заботясь о твоей душевной организации, буду молчать. Совсем нет. Я ненавидела и ненавижу твою мать даже после ее смерти. Она лишила меня единственного сына еще до того, как он погиб. Он не хотел со мной общаться, ему ничего не надо было, кроме его Светки! А потом родился ты. Да, я не буду скрывать, я не участвовала в твой жизни до этого дня. Я даже не была уверена, мой ли ты внук. Нет, мне не стыдно, и даже не пытайся вызвать жалость (но мальчик и не пытался). Они ведь даже не были женаты. Ты мог оказаться чьим угодно сыном. Теперь-то я вижу… да, без сомнений, ты – Малютин. Сходство с ним просто поразительное. Но я не допущу, чтобы ты вырос таким же мямлей, каким был он! Ты должен стать мужчиной, а не чьей-то тряпкой. И для этого, Святослав, ты должен забыть все, что умеешь. О да, не смотри так, я знаю, я уверена, что ты тоже что-то можешь. У Вовы это было от его отца-пьяницы… – женщина скривилась. – А в тебе это удвоено. Да, я знаю, что умела твоя мамаша. Он мне рассказывал, когда познакомился с ней. Хвастался, что жена у него будет такая же способная, как и он. Дурак малолетний… Царствие Небесное, – она перекрестилась. – Но в тебе, мальчик, я это искореню… Ей-богу, искореню. Все это идет не от Бога, от того одни только проблемы. И смерть. Если уже Бог так сделал, что мне выпало растить тебя, покуда сама не помру, так, милый мой, будем жить по моим правилам. Если узнаю или почувствую на себе, что ты чего-то там колдуешь, сперва высеку. Потом снова высеку. А потом отвезу на дачу и закрою в подвале на ночь. Посидишь там, с пауками в «крестики-нолики» поиграешь – вмиг перехочется больно умным делаться. Уяснил?

Святослав внимательно слушал. Ни одна мышца на его детских, немного впалых щеках, не дрогнула. Взгляд не менялся – был серьезным и взрослым. Слишком взрослым, как на его возраст.

– Да, баба Валя, – наконец произнес он, – уяснил.

– Ну и славно. Иди в ванну, искупайся, переодевайся в чистое и ужинать. Не забудь выстирать то, что сейчас на тебе надето.

– Да, баба Валя, – повторил мальчик.

Сложно сразу отречься от того, к чему привык. Высечен был Святослав не раз. Оттого в детский сад его и не отдали – слишком часто ляжки у него полосатыми были. Бабки воспитывали его, «делали из него мужчину», «выбивали дурь ведьмачью». И на дачу пацан был отвезен, и в подвале ночевал, а когда Валентина Леонидовна на утро в подвал спустилась, то увидела то, о чем говорила внуку не в серьез: на бетонном полу известью были расчерчены игровые поля для «крестиков-ноликов», крестики были также нарисованы известью, а вот вместо ноликов лежали дохлые пауки-косиножки, коих в сыром подвале было множество, а когда, видимо, косиножки закончились, на роль ноликов неплохо сошли мухи и другие жучки.

А Святослав довольно и нахально улыбался бабке.

С детства привилось ему понятие, что магия или то самое необъяснимое, что он умел – это плохо. Мальчик это не столько понимал, сколько соглашался с этим: из-за этого (и пускай истинные причины были иными, уже неважно) он лишился родителей (и Бог с ними, непутевые они были, ничего бы ему не дали и мужчиной бы не вырастили), из-за этого его лупят безбожно, из-за этого вся семья его стала несчастной.

Святослав теперь знал (и неважно, обоснованное то знание было или нет), что любой, кто считает себя человеком, обладающим сверхъестественными способностями – то ошибка Божья, ошибка природы, ошибка звезд. Такой жить не должен. Но не он, конечно, ведь он осознал, что его умения – это проклятие, а значит он лучше. Он избранный.

Закончив институт, Святослав стал не только прагматичным и серьезным парнем, но еще и уважаемым человеком, ведь теперь он работал в прокуратуре.

Прабабки, что лупила безжалостно маленького Святослава, уже не было среди живых, Валентиновна Леонидовна же в преклонных годах еще наблюдала за успехами внука, который прекрасно помнил солдатский ремень и ночи, проведенные в подвале на даче. Однако искушение было слишком велико.

За пару лет работы Святослав Малютин поднялся до должности зам прокурора. Бабка подозревала, что внук все же пользуется способностями, что достались ему от непутевых родителей, но гордость не позволяла его в том упрекнуть: все лавры успешного воспитания сироты от знакомых она с радостью принимала лишь себе. Святослав не разбивал ее иллюзий.

В двадцать пять лет парень женился, в двадцать шесть ему предложили должность прокурора. Он отказался. Пояснения с его стороны были весьма логичны и обоснованы, если смотреть глазами обычного человека: скоро у него появится ребенок, он хочет больше уделять времени семье, а, занимая столь высокий пост, ни жена, ни ребенок его не будут часто видеть, к тому же имеется вероятность подвергнуть их опасности со стороны «клиентов» прокурора. Да, это взгляд со стороны обычного человека. Но Святослав не был обычным человеком. Он страстно обожал и столь страстно ненавидел свои умения. Он надеялся, что его ребенку это проклятие не передастся, иначе придется вернуться в подвал на даче. Вполне вероятно, что расчерченные поля для игры в «крестики-нолики» на бетонном полу все еще сохранились.

К счастью (для ребенка, скорее всего), родилась девочка. Алина. Странности отца ей не передались. Но Святослав был уверен, что, родись вместо дочки сын, история бы повторилась. Однако Алина была обычной девочкой, так похожей на изображение на старой помятой черно-белой фотографии, которую маленький Святослав двадцать лет назад хранил при себе, попав в приют, которую баба Валя, единственный человек с правильной моралью и взглядами на жизнь (в глазах Святослава), отобрала у него, и которую вернула, когда он поступил в институт. С тех пор фотография Светланы хранилась в портмоне зам прокурора в тайне ото всех, как его личный позор и тайное желание. Несмотря на всю ненависть и грубость, он был уверен, что, встреть он сейчас мать, упал бы перед ней на колени, обнял бы ее за талию, уткнувшись потным лбом ей в живот и расплакался. А потом убил.

Да, Алина была очень похожа на свою бабушку, которую ей было не суждено увидеть, хотя сам Святослав был похож на отца. Оберегая дочь и считая ее слишком нежным сосудом для строгих нравоучений, которые ему самому были столь необходимы в свое время, Святослав сводил общение дочери с ее прабабкой Валентиной Леонидовной к минимуму.

Три года подряд ему предлагали кресло. Три года подряд он говорил «нет». Потом предложения прекратили поступать, но право выбора оставалось за ним. В любой момент он мог дать свое «добро» на свое же повышение, и для него тут же нашлось бы место, вероятно, и выше должности прокурора. Святославу Малютину это и было нужно: уважение, доверие, непоколебимая вера в его действия. Заслужил он это или же помог сам себе особыми методами – он уже и сам не знал. Но свободное время ему было просто необходимо.

Он был охотником.

Различные телепередачи во многом облегчали его охоту. Но зачастую там встречались лишь шарлатаны. Истинные колдуны, вещатели, телепаты и прочая нечисть (к коей относился и сам Святослав), как правило, работали тихо, объявлений не давали, им хватало молвы «из уст в уста». Их было просто отыскать. Святослав их чувствовал. Возможно, думал он, он сам развил в себе эту способность, но он чувствовал иную энергию, что исходила от тех, кто отличался от простых людей. Он хотел стать последним и надеялся, что его странности не передадутся его внукам через поколение.

Он убивал. Тихо, не оставляя следов, не вызывая подозрений. Часто все выглядело, как несчастный случай или самоубийство. Он легко мог парализовать жертву, отчего у той по всему телу шло острое покалывание. Удобнее всего было это проводить на мосту или на балконе. Страх дрожащих глазниц и подергивающихся глазных яблок наполнял охотника неописуемым блаженством. Садясь после этого в машину, Святослав открывал портмоне, смотрел на старое черно-бело фото и говорил:

– За тебя, мама!

Он любил балконы, любил высоту. В ту ночь, стоя на балконе своей квартиры на тринадцатом этаже, он с предвкушением вдыхал воздух ночи, разбавленный дымом, что шел от его сигареты.

– Это будет нечто, – улыбнулся Святослав дыму, – никаких балконов и мостов. Слишком мелко. Слишком мелко…

Глава 4

Отрицание

Мама заметила, что Аня вернулась домой расстроенная и не в духе, но не стала задавать вопросов. «Что-то с Игорем», – подумала она. Аня вошла в комнату, Трикси незаметно прошмыгнула за ней.

«Интересно, что между ними произошло?» – отчетливо услышала девушка слова матери и хотела уже было с обидой крикнуть маме в ответ, что ничего не произошло, но вовремя спохватилась, поняв, что эти слова прозвучали лишь у ее матери в голове. Она их не озвучила.

Снова.

Аня настойчиво прогоняла от себя мысли своей мамы, которые так и напрашивались к ней в голову, чтобы она их прочла. Ей было стыдно. Ведь это мама!

Она сходила на кухню, с охоткой выпила стакан воды, затем еще один.

– Вот это жажда, – заметила мама, которая что-то готовила.

– Жарко, очень жарко, – сказала Аня.

– Включен кондиционер…

– Я его не чувствую. Мне очень жарко.

– Прими душ, остудись. Может, перегрелась на улице?

– Точно, – согласилась Аня, – в такую погоду лучше пить что-то холодное… Мам, в холодильнике есть лед?

– Есть, – ответила мама.

– Пожалуйста, сделай мне чай со льдом, а я пока в душ…

Закрывшись, она замерла перед зеркалом в ванной, смотрела на себя и, ей казалось, что она впервые видит это отражение. Рука потянулась к медальону. Он был горячим. Ей хотелось его снять, но желание оставить его на себе, возникшее из ниоткуда, было сильнее.

Воду Аня сделала еле теплой, но жар не проходил. Она села на дно душевой, вода лилась ей на спину. Медальон, кажется остыл, и она открыла его.

– Что же ты такое? – спросила у него Аня. – Неужели и правда это какое-то… колдовство? – она ухмыльнулась, сама насмехаясь над своими словами.

– Привет, пап, – сказала Аня, выйдя из душа уже в домашних майке и шортах. Мокрые длинные черные волосы спадали на плечи и спину, охлаждая их. – Как дела?

– Да как обычно… – ответил отец. – Мама говорит, наш лысый монстр ни с того, ни с сего превратилась в ласковую кошку? Может у нее наконец-то и шерсть отрастет? Что же с ней произошло? Или ты вчера именно это загадала, когда задувала свечи?

Аня мило улыбнулась отцу.

– Не знаю, пап, – сказала она, – но это правда. Трикси сегодня не узнать. Она, как будто…

Аня замолчала.

– Что? – спросил отец.

– Словно ее подменили, – ответила Аня отрешенным голосом. – Я к себе…

В ее комнате на столе стояла чашка чая, как она и просила. Рядом была вазочка с печеньем. Мама обо всем позаботилась. Аня села на стул, подогнула под себя одну ногу, затолкала в рот целое печенье и включила новый компьютер, который, как оказалось, ей настроили, пока она гуляла с Игорем.

– Спасибо, теть Оль, – пробормотала с полным печенья ртом Аня.

Компьютер работал быстро, бесшумно. Аню абсолютно не интересовали его внутренности и возможности, для нее было главное то, что монитор был огромным, а памяти на жестком диске хватит на множество сериалов.

Но это все потом.

Настроив свои аккаунты в браузере, Аня вошла в поисковик. Синхронизация с активностью телефона выдала последний запрос: все о старинных медальонах. Но тогда Аня ничего не спрашивала о магии, о волшебстве или о колдовстве… она не знала, как точно описать то, что с ней произошло.

Трикси запрыгнула на колени.

– Что же с нами случилось? – спросила у нее девушка.

Она расстегнула цепочку, сняла ее с шеи и поднесла медальон кошке. Та внимательно его обнюхала и, мурча, принялась тереться об него мордой.

– Однозначно здесь что-то не так… Не скажу, что плохо, но что-то не так.

Большинство статей и ссылок рассказывали о талисманах, как об оберегах. Аня узнавала похожие рисунки, очертания, но не было ничего о чтении мыслей, не говоря уже о принуждении кого-то к каким-то действиям посредством силы медальона, как Аня вынудила девушку в кафе не в первый для нее раз заглянуть на обложку читаемой ею книги и прочитать название и имя автора. Ведь девушка не сделала бы этого, не глядела б на нее так по-особенному тогда Аня.

Но – ничего об этом. Тогда она стала искать информацию о колдовстве в целом. Почти сразу ей попалась статья о кошках.

– Какой бред, Трикси, – сказала Аня, отпивая холодный чай и заталкивая очередное печенье в рот. – Да тебя бы в то время, когда этот медальон был создан, сожгли бы заживо… или того хуже, сварили бы целиком… Ужас. Дураки. Правда?

Трикси одобрительно и ласково посмотрела на хозяйку, продолжая мурчать.

– Хорошо, что мы живем сейчас, в другое время… К тому же в России. Сомневаюсь, что во времена этого медальона на Руси было много кошек. А уже тем более здесь не было таких экзотов, как ты, о гладкое чудовище! – Аня заботливо погладила кошку и улыбнулась ей. – Пойдем дальше… Гляди: с помощью магических медальонов призывались демоны… Как думаешь, Трикси, могла я демона призвать? – Аня рассмеялась. Настроение однозначно улучшилось. Душ и холодный чай сделали свое дело. А может, все дело в том, что медальон лежал перед ней на столе, а не висел на шее?

Она читала различные статьи, которые, зачастую, повторялись, минут сорок. Чай был допит, половина печенья из вазочки была поглощена, а ответ так и не был найден. Аня отложила мышку, взяла в руки медальон и раскрыла его. С удивительной легкостью теперь он открывался и закрывался, ничего не говорило о какой-либо поломке.

Вмиг настроение изменилось. Аня стала серьезнее. Она проанализировала в своей голове все, что сейчас прочитала и с ужасом отметила, что, возможно, многое из прочитанного ей придется отнести к себе. Она еще не знала, что именно.

Аня осторожно переложила Трикси на кровать, подошла к окну. Вдруг почему-то она подумала об Игоре.

Звук вибрации телефона. Смс. «Совпадение», – подумала Аня, хотя прекрасно знала, что не совпадение. «Ок», – уже писала она ответ соседу, отвечая на заданный им стандартный вопрос о состоянии ее дел. «Прошло?» – затем спросил он. «Пока не знаю», – ответила Аня. «Хочешь я приду, проверишь». «Не боишься?» – спросила она. «Переживу», – ответил парень. «Ок».

– Мам, сейчас Игорь к нам зайдет. Ты не против? – спросила Аня, вынося из комнаты пустую чашку и наполовину опустошенную вазочку.

– С чего мне быть против? – сказала мама. – «Фух, значит все у них хорошо», – подумала она.

«Не прошло», – с огорчением подумала Аня.

– Все также, – как-то резко сказала Аня Игорю, когда он закрыл за собой дверь в ее комнате. Трикси уже терлась об его ногу.

– Так быстро? – ответил он.

– Что: быстро?

– Ты уже узнала, что я думаю?

– Нет! – сказала Аня. – Я, – стыдливо продолжила она, – постоянно случайно узнаю, что думает мама…

– Оу, понятно… – многозначительно ответил Игорь. – Ну, если не хочешь сама узнавать, что у меня сейчас в голове, то я тебе расскажу… Я покопался в интернете…

– Я тоже.

– …и узнал много интересного, – продолжил он, словно не замечая, что Аня перебила его. – Большинство подобных вещиц не несет в себе ничего мистического или… магического. Но, если они попадают в «правильные» руки, то из них вполне можно сделать колдовской артефакт. О Боже, о чем это мы, – он на мгновение отвлекся и заулыбался, – если бы мне обо всем это сказал кто-то другой, я бы его послал, честно, – Игорь посмотрел на Аню, улыбка сошла с лица. – Но то, что с тобой происходило сегодня, я видел своими глазами. Итак… твой медальон. Если подобная вещь была в руках какого-нибудь колдуна или ведьмы, то они вполне могли заключить в него, к примеру, демона…

– Я читала об этом…

– … или же чью-то душу, – снова Игорь не дал девушке перебить его, перебив ее. – Я уверен, что не совпадение то, что именно после дня рождения у тебя началось… это. Это связано с каким-то подарком, и мало вероятно, что некая сила была заключена в твоем новом, крутом компе… – глаза у парня загорелись, когда он очень навязчиво рассматривал компьютер. – Вернемся к побрякушке. Если медальон принадлежал тому, кто дружил с магией, то вполне вероятно, что тот человек заключил в него что-то.

– Или кого-то… – все же вставила свое слово Аня. – Чья-то душа… Насколько это реально?

– Ань, ты серьезно? – Игорь наглаживал тарахтящую Трикси. – Да это все нереально! Но ведь… – он замахал головой, борясь с эмоциями, – ты же сама чувствуешь, что происходит! И это все не должно быть реальным, но ведь оно есть. Не обижайся. Тем не менее я прав…

Аня встала, подошла к окну. Кошка спрыгнула с колен Игоря и подошла к хозяйке. Аня взяла ее на руки.

– Трикси никогда не была ласковой кошкой, – сказала она. – Она, казалось, ненавидела всех и вся. Нам обещали, что после стерилизации она станет добрее. Ерунда. Она просто стала больше спать. И вдруг Трикси изменилась сегодня утром! Теперь она не отходит от меня, постоянно мурчит, просится на руки. Ты – первый гость в нашей квартире, кто погладил ее и выжил, – Аня улыбнулась. – Это «что-то» подействовало и на нее. Я не заметила, чтобы мама как-то изменилась, отец тоже вне подозрений. То есть это… колдовство… коснулось только меня и кошки. Хорошо, пускай в этом медальоне было что-то сокрыто. Возможно, что даже кто-то. Но почему именно сейчас оно выбралось наружу? Кто знает, сколько хозяев сменила эта подвеска? Даже на реставрации ее не смогли открыть. А этой ночью она открылась сама.

– Может, оно тебя выбрало? – предположил парень.

– Оно? Как Пеннивайз? – Аня жутковато-комично скривила лицо.

– Ну, хоть с чувством юмора пока еще все в порядке, – выдохнул с облегчением Игорь. – Может проверить, не прячется ли у тебя под кроватью клоун?

– Во сне со мной разговаривала какая-то женщина, – резко сменила тему Аня. – Не так, как в обычных снах. Немного иначе. Не знаю, как, но иначе.

– И что она тебе говорила?

– «С возвращением…» – ответила Аня.

Игорь сложил на груди руки.

– Ну, это всего лишь сон… Слушай, – сказал он, – а что тебя не устраивает? Ты в раз обрела способность, о которой мечтают многие. Тебе будет проще учиться, работать, ты сможешь так, к примеру, выигрывать… в карты? Это же круто!

– Не круто, – сказала Аня, – я так сойду с ума. Ты не представляешь, каких мне усилий стоит нарочно заглушать этот шум в голове. Если же его не заглушать, начинает болеть голова. Это тяжело. Мне хватило одного дня. Я и недели так не протяну, я чокнусь.

– Уничтожим его? – парень показал пальцем на медальон.

– Нет, – отрезала Аня.

– Почему?

– Нельзя. Он мой, – она замялась, – это подарок родителей…

– Скажешь, что потеряла, что украли. Да что угодно!

– Нет!

– Признайся, ты просто не хочешь или не можешь с ним расстаться, так? – спокойно сказал Игорь.

– Нет… Да. Ты прав. Я не могу с ним расстаться. Он не причинит мне зла. Мне с ним хорошо. Только жарко. Он очень горячий.

– Можно? – Игорь протянул к Ане руку. Она придвинулась ближе. Он аккуратно взял медальон, висящей на золотой цепочке, в руку. По телу девушки бесконтрольно пробежала стая мурашек. – Он такой же температуры, как и воздух в комнате. Ну, может, слегка согрет твоим телом. Не более того. Он не горячий, – Игорь убрал руку.

Аня потрогала медальон, мурашки ушли, сменились жаром, тоже пробежавшему по телу.

– Мне кажется, что еще не все из него высвободилось, не все мне передалось, потому он и горячий, – сказала она.

– Тебе кажется, или ты уверена?

– Уверена. Не спрашивай, откуда, сама не знаю.

– А я и не собирался… – сказал Игорь. – Что будем делать?

– Не знаю, – ответила Аня, – прости, что втянула тебя.

– Да ладно, я уж как-то переживу, – улыбнулся парень, – тем более, как по мне, я сам в это ввязался. Учись извлекать из этой ситуации положительные моменты! Посмотри, какая у тебя теперь кошка, – он погладил вновь подошедшую к ним Трикси, – никогда не любил лысых кошек, но эта – исключение.

– Пока это единственный плюс, какой я вижу. Трикси и правда стала замечательной. Ради ее такой я, пожалуй, соглашусь терпеть эти голоса, – улыбнулась Аня и прижалась щекой к кошке, которая была абсолютно не против.

***

Пахло травами. Сложно было сказать, какими – это мог бы сказать только человек, который часто имеет с ними дело. Запах был резким, но приятным. Что-то блеснуло, слабый блик света пронесся по туманной комнате. Она подошла ближе, взяла в руки этот предмет. Это было зеркало, только не такое, к какому она привыкла, оно было выполнено из полированного металла, возможно, серебра. Аня поднесла его ближе к лицу и посмотрела на себя. Да. Несомненно, отражение было ее, но она себя не сразу узнала. Волосы, заплетенные в две толстые, черные, как смоль, косы, лежат на плечах. Рука аккуратно коснулась лица – оно было загорелым, щеки казались немного пухлее и румянее (Аня подумала, что слово «сочнее» подошло бы идеально). Волосы надо лбом были подобраны красной тканевой повязкой, а в ушах висели длинные серебряные серьги. Но Аня прекрасно знала, что уши у нее проколоты не были…

Глаза опустились ниже. На шее висел медальон. Это был тот самый ее медальон, только висел ни на новой золотой цепочке, а на кожаном шнурке. Аня поставила зеркало на место, взяла в руки подвеску. Та тоже смотрелась иначе: медальон выглядел практически новым. Сейчас она смогла разобрать все знаки, что были на нем изображены, о наличии каких догадывалась. Она отчетливо увидела змей, отчетливо увидела текст, написанный вокруг них, но лишь часть букв оказалась ей знакомой.

Где-то скрипнула половица или дверь. Аня была не одна. Она забилась в угол, крепко сжимая ладанку. Шаги приближались. Аня, не выпуская медальон из рук, случайно задела механизм открывания, который работал куда резвее, чем прежде. Или, наоборот, позже…

Снова тепло, и это тепло имело запах. Трикси.

Это был сон.

***

– Мам, почему вы мне в детстве не прокололи уши? – спросила Аня за завтраком.

– Ну… – начала мама, – когда ты была совсем маленькой, мне было тебя так жалко… Я решила, что ты сама проколешь их, когда подрастешь, если захочешь. Ты решилась?

– Не то, чтобы… скажем так: подумываю…

– Если решишь, я куплю тебе сережки.

– Серебряные, – перебила Аня маму.

– Серебро? – удивилась мама. – Хорошо. Серебро, так серебро. Надумаешь – дай знать.

«Дешевле обойдутся…» – подумала мама про себя. Аня сперва чуть было не обиделась на это, а потом вспомнила, что узнала эту мысль против воли матери. Ей эти слова не предназначались, а обижаться на человека за его мысли – все равно, что обижаться на встречный ветер. Порой люди не контролируют то, что им приходит в голову, ровно, как и ветер не контролирует свое направление.

Мама встала из-за стола и подошла к раковине, стоя спиной к дочери. Аня глядела в окно на прохожих, пытаясь сконцентрироваться на ком-то одном, но упорно слышала общий гул, что невидимо исходил из их черепных коробок. Рука потянулась в сторону, чтобы взять кусочек сыра, взгляд был направлен в окно. На пути к тарелке стояла чашка недопитого кофе, о которой Аня на какое-то время забыла. Все произошло очень быстро, вернее – не произошло: чашка, покосившись на бок, устремилась вниз, кофе, разбавленный топленым молоком, поднялся в воздухе светло-коричневой большой каплей и… застыл. Какую-то секунду Аня удивленно смотрела на нависшую над полом чашку с нависшим над ней кофе, затем она пришла в себя, ухватила обездвиженную чашку, осторожно подняла ее над большой каплей, возвращая остывший несладкий кофе обратно. Когда чашка уже стояла на столе, повернулась мама.

– Что за звук? Я думала, что ты уронила свою кружку, – сказала она.

– Я тоже так думала, – ответила Аня, глаза которой все еще были нетипично округлены, – но я вовремя поймала ее.

– Хорошая реакция, – улыбнулась мама и вышла из кухни.

Аня на всякий случай вылила кофе в раковину.

Аня всегда была одной из лучших в плавании. Она любила воду, и любовь та была взаимной. Она плыла вперед и была довольна тем, что шум воды немного заглушал мысли других посетителей бассейна. Девушка доплыла до одного края, оттолкнулась от стенки и поплыла обратно. Ей на то мгновение, что она выныривала за глотком воздуха, показалось, что у самого края стояла женщина, явно одетая не для купания. Аня не предала этому значения, но когда она подплыла к противоположной стене, то отчетливо рассмотрела ту же женщину теперь на этой стороне: она была средних лет, одета в светлую блузку с просторными, казалось, вышитыми, рукавами и в длинную белую юбку. На пышную грудь спадали две длинные черные косы.

Она никогда не шла ко дну, никогда, до того дня. Ее подруги, что плавали рядом, не сразу заметили, что девушка лежит на дне бассейна. Ее обмякшее тело мягко опустилось вниз, немного быстрее, чем медленно плывший за ним раскрытый медальон, который она, вопреки привычки плавать без каких-либо украшений, не сняла. Глаза были открыты, но Аня ни на что не реагировала – она видела над водой очертания женщины. Вдруг та женщина опустила в воду руку в своем широком хлопчатобумажном рукаве, схватила Аню и потащила вверх.

– Нахлебалась! – кричал тренер, когда Аня, лежавшая у края бассейна, наконец стала откашливаться. Вода вылетала и изо рта, и из носа, живительный кислород наконец попал в легкие, стремясь раствориться в крови и добраться до еще не изголодавшихся клеток мозга.

– Здесь была женщина… – пробормотала Аня, пытаясь встать.

– Здесь никого, только все наши, – сказал тренер. – «Что за дура?! – подумал он. – Меня бы посадили, если бы утонула. Неужели пила?! Ну и денек… Надо бы самому выпить.»

– У меня просто закружилась голова, – резко сказала Аня, удивленная тем, что тренер мог так плохо о ней подумать. – Сейчас все хорошо, спасибо… Я поеду домой, можно?

– Нужно! – ответил немного успокоившийся тренер. – Я советую тебе отлежаться неделю, а лучше сходить в больницу.

– Со мной все хорошо, правда, – ответила Аня. Она старалась больше не заглядывать в голову тренера, чтобы окончательно в нем не разочароваться. Девочки отвели ее в раздевалку.

– Что это было? – спросила одна из них.

– Не знаю, – ответила Аня, – наверное, потеряла сознание.

– С чего бы вдруг?

Аня пожала еще мокрыми плечами и стала обтираться полотенцем.

– Я тебя проведу, – сказала Кристина, с которой Аня была ближе всех. Она согласилась.