Люди порой простят тебе добро,
которое ты им сделал,
но почти никогда не прощают зло,
которое причинили тебе.
Уильям Сомерсет Моэм
Фальшь и лицемерие
производят большее впечатление,
чем истина.
Эрих Мария Ремарк
Да простят меня дети за то, что я вытащила на свет Божий правду об их отце, но я не могла больше держать это в себе. Пусть люди узнают о том, каким был мой муж, и поймут, что нельзя судить о человеке по первому впечатлению.
Я сидела в банкетном зале кафе за поминальным столом и слушала выступления многочисленных родственников и коллег своего мужа, которые пришли сюда исключительно для того, чтобы поесть и напиться на халяву, потому что никто из них не дал мне ни копейки, чтобы хоть немного компенсировать затраты на похороны. Никто не предложил мне помощи. А когда я сама, превозмогая неловкость, обращалась к кому-то из них с просьбой, то в ответ получала лишь отказы, прикрываемые стандартными отговорками.
И вот сейчас все они со спокойной совестью набивали желудки за мой счёт, произнося нескончаемые речи об утрате самого доброго, щедрого и отзывчивого человека на свете, которым, по их словам, был Андрей, мой муж.
Один из коллег мужа рассказал о том, как после переезда его семьи на новую квартиру, Андрей вечерами после работы помогал ему делать ремонт и не брал за это никаких денег. Другому товарищу Андрей помог перевозить мебель. Третьему помог устроиться на работу. Четвёртому одолжил денег, когда они были ему очень нужны. Пятого поддержал добрым словом в трудную минуту. И так далее. Каждому он оказал какую-то услугу, о которой хотелось помнить. И только мне, несчастной вдове, прожившей с Андреем восемнадцать лет в браке, нечего было сказать и нечего вспомнить. За все годы замужества я не видела от своего супруга ничего хорошего. Лишь постоянные унижения, скандалы и попойки. И все прошедшие годы я спрашивала себя: как же можно было так ошибиться в человеке? Как же я могла выйти замуж за мужчину, в котором нет ни одной положительной черты? Ведь и любви-то особой у меня к нему не было. В двадцать лет я вышла замуж за Андрея лишь потому, что родителям не терпелось избавиться от меня. А Андрей, с которым я тогда только познакомилась, был так настойчив, мил и обаятелен, что сложно было устоять. Он каждый день объяснялся мне в любви, дарил небольшие подарки в виде шоколадных батончиков или мороженого, и я надеялась, что и в семейной жизни этот человек будет ко мне так же добр и внимателен. Но буквально на следующий день после свадьбы всё изменилось. Я оказалась замужем за домашним тираном и деспотом, который к тому являлся алкоголиком. И хотя я много раз пыталась с ним развестись, осуществить это мне не удалось, потому что идти было некуда. Родители отказались пустить меня обратно, а уходить в никуда или к другому мужчине я боялась из-за страха попасть из огня да в полымя.
И потому не проходило дня, чтобы я не упрекала себя за то, что не рассмотрела в Андрее тех черт, которые бы подсказали мне, что ему нельзя верить. Складывалось впечатление, что мы хоронили разных людей. Я хоронила ненавистного мужа, который постоянно измывался надо мной и над детьми, заставляя голодать и терпеть ежедневные унижения. А толпа родственников и знакомых хоронила лучшего друга, который был для них опорой в трудную минуту.
Шёл уже пятый час застолья, а никто из присутствующих и не думал расходиться. Лишь я сидела и думала о том, как там мои дети, которых я оставила дома одних. Ведь у Алёны, моей шестнадцатилетней дочери, утром поднялась температура до тридцати восьми и семи, а я даже не вызвала к ней врача, потому что нужно было срочно ехать на кладбище с внезапно нагрянувшими родственниками, которые отчего-то не могли сделать ни шагу без меня. А мой пятилетний сын Артём фактически остался без присмотра в одной комнате с больной сестрой. И как они весь день справляются без меня – непонятно.
А тем временем выступающие продолжали произносить речи. И обращаясь ко мне, все наперебой повторяли, как дорог был им Андрей, и что они готовы постоянно чтить его память. И на девять дней, и на сорок, и на полгода, и на день рождения, и на все годовщины подряд.
– Олеся, ты нам звони. Мы всегда приедем помянуть Андрея, – говорили все, а я думала лишь о том, что их желание поесть и выпить за мой счёт растёт с каждый минутой.
Неужели они и вправду надеются на то, что я готова выбрасывать по сотне тысяч рублей каждый раз, когда им захочется помянуть Андрея? Хотят поминать, пусть идут на кладбище, за свои деньги покупают цветы и водку, и пьют её рядом с могилой, а не в банкетном зале кафе за мой счёт. А мне нужно думать о том, как накормить и напоить своих детей, а не кучу прихлебателей, именующих себя друзьями моего покойного мужа.
Рядом со мной за столом сидела одна из коллег Андрея – девушка по имени Надя Скворцова. Всё это время Надя старательно подкладывала мне в тарелку куски мяса и салатики, к которым я так и не притронулась. Я сидела, словно отрешённая, потому что всё, что сейчас происходило, казалось мне постановочным спектаклем, в котором я по какой-то неведомой причине являюсь одним из главных действующих лиц. А через некоторое время Надя сказала:
– Олеся, не хочешь освежиться? Пойдём вместе сходим в дамскую комнату.
Не осознавая, что делаю, я автоматически поднялась с места. Надя взяла меня под руку, и мы вместе пошли в туалет.
– Олеся, у меня даже в голове не укладывается, как ты будешь жить дальше, – приглушённым голосом проговорила Надя, пока мы шли. – Потерять такого мужа! Андрей всегда был для нас образцом того, каким должен быть мужчина.
Слова Надежды вывели меня из оцепенения, и я остановилась.
– Что ты хочешь этим сказать? – произнесла я, поворачиваясь лицом к девушке.
– То, что ты и сама прекрасно знаешь, – кивая головой, ответила Надя. – О таком муже мечтает любая девушка. Внимательный, заботливый, верный. Его мысли всегда были только о семье. Ведь большинство мужей не заставишь пойти с ребёнком к врачу, а твой Андрей всегда сам ходил с больными детьми в поликлинику. А сколько раз он отпрашивался у начальника для того, чтобы посидеть с тобой, когда у тебя была высокая температура! А когда ты уехала на неделю к родителям, потому что твоему отцу делали операцию на сердце, Андрей после обеда сразу же уходил с работы домой, чтобы успеть забрать дочь из школы, а потом сходить в детский сад за сыном, – печальным, но в то же время восхищённым голосом говорила Надя. – Да, Андрей очень часто отпрашивался с работы, но никто его за это не упрекал, потому что все понимали, как тяжело ему приходится. Больная жена, дети без присмотра, да ещё и родственникам помогать нужно. Андрей был такой отзывчивый! Как ты без него теперь будешь жить – не знаю, – грустно закончила Надя.
Признаться, у меня челюсть отвисла, когда я всё это услышала. Ведь в словах Надежды не было ни слова правды! Андрей никогда не ходил с детьми в поликлинику, даже когда я его очень об этом просила. Он никогда не сидел рядом со мной, когда я болела, а это случалось не так часто, как говорила Надя. И уж, конечно, моему отцу не делали операцию на сердце и никаких других операций. И я никогда не уезжала из дому на неделю, оставив детей на попечении мужа. Если я куда-то и уезжала, то только вместе с детьми. Неужели Андрей всё это выдумал? Но для чего? И где он проводил столько времени, если не на работе?
Думая об этом, я продолжала стоять на месте, уставившись невидящим взглядом на Надю. Она же восприняла моё состояние по-своему.
– Держись, Олеся, тебе придётся очень тяжело, – добавила девушка, снова беря меня под руку.
А через несколько мгновений Надя направилась в туалетную кабинку, а я подошла к умывальнику. Там уже находилась ещё одна из коллег Андрея – Татьяна Серёгина. Татьяна стояла у зеркала, поправляя причёску. Увидев меня, она немного смутилась и спешно убрала расчёску в сумочку. После этого Татьяна сделала шаг вперёд и, подходя ближе, сказала:
– Олеся, даже не представляю, как тебе сейчас тяжело, – не скрывая своих расстроенных чувств, скорбно произнесла она. – Андрей был не такой как все. Он был…, – тут Татьяна запнулась, подбирая подходящее слово. – Он был настоящим. Нам всем его будет очень не хватать.
После этих слов Татьяна обняла меня за плечи, выражая сочувствие, и вышла из туалета. А я взглянула на своё отражение в зеркале и подумала. Теперь мне всё стало ясно. Вот как Андрей одурачил меня перед свадьбой. Тогда, восемнадцать лет назад, он тоже показался мне хорошим парнем. Настоящим. Но теперь я знаю, что всё это было лишь маской, скрывавшей его истинное лицо. Вся его показная доброта и искренность были насквозь фальшивыми. Но об этом знала только я, да дети. Мы знали, каким на самом деле был Андрей, но только если бы мы решили рассказать кому-нибудь об этом, нам бы никто не поверил.
Не дождавшись Надежды, я решила вернуться в банкетный зал. Но ещё до того, как зайти в него, я услышала чей-то громкий мужской голос:
– Какая Олеська всё-таки стерва! Угробить такого мужика! Однозначно она сделала это из-за квартиры.
И затем голос свекрови:
– Так и есть! Этой негоднице от Андрюшеньки всегда нужна была только московская квартира. Она скоро и меня в гроб вгонит! Вот увидите! От таких, как она, никогда ничего хорошего ждать не приходится! И как только Андрюшенька её столько лет терпел? Бедный мой сыночек! – всхлипывая, восклицала свекровь. – Уж лучше бы эта бесстыдница сейчас в гробу лежала, а не мой Андрюшенька!
Услышав эти слова, я чуть не споткнулась на ровном месте. И как только у этих людей язык повернулся такое сказать? Да если бы не я, ваш драгоценный Андрюшенька уже давно гнил бы в сырой земле! Это я, как Савраска, закусив удила, тащила это ярмо на себе столько лет, и теперь, оставшись одна с двумя детьми и потратив все свои сбережения на похороны, ещё и виноватой оказалась? Боже, разве это люди? Как только их земля носит?
Как же сильно русские люди любят, не разобравшись в сути дела, поливать грязью других, словно тем самым они смывают с себя часть собственных грехов! Ведь даже если посмотреть на внешний вид присутствующих, то можно было сразу определить, кто здесь находился в трауре, а кто пришёл исключительно для того, чтобы бесплатно поесть и выпить. Ведь в этом зале я была единственным человеком, одетым в чёрное. Все остальные были разодеты так, словно пришли на званый ужин. Мужчины были в джемперах различных оттенков, а женщины в атласных жакетах, кружевных платьях и вышитых кофточках всевозможных цветов. На плечах многих женщин были цветастые павлово-посадские платки. А на матери Андрея, хоронившей единственного сына, была надета крепдешиновая блуза бирюзового цвета с блёстками. Когда утром, перед отъездом на кладбище, я увидела свекровь в подобном одеянии, то просто лишилась дара речи, но постаралась не высказать своего ошеломления, объяснив себе поведение этой женщины шоковым состоянием. Но только теперь стало очевидным, что в шоке здесь пребывала исключительно я, а остальные пришли просто для того, чтобы хорошенько выпить, поесть и беззаботно провести время.
А в перерывах между речами народ веселился. Мужчины заигрывали с женщинами, рассказывая неприличные анекдоты, а дамы в ответ кокетливо смеялись над услышанными шутками. И лишь когда требовалось снова выпить, кто-нибудь поднимался со своего места, и разговоры смолкали. Выражения лиц становились серьёзными и все выпивали очередную стопку водки в гробовом молчании. Закусывали, и потом веселье продолжалось снова.
Не в силах более здесь находиться, я стала собираться домой.
Увидев, что я пошла в гардеробную, чтобы одеться, Галина, двоюродная сестра Андрея, спросила меня:
– Олеся, ты уже уходишь?
– Да, Галя. Мне нужно к детям. У дочери ангина, и она очень плохо себя чувствует.
– Тогда, конечно, иди, – понимающим тоном сказала Галина. – Я передам, что ты пошла к детям.
– Спасибо, – ответила я и попрощалась с ней.
Остальным я не сказала ни слова.
Вернувшись к детям, я не стала им ничего рассказывать. Им и так пришлось нелегко. Причём Артём даже не был в курсе, что с папой случилось несчастье, так как у меня не было возможности ему об этом рассказать. Всё произошло слишком неожиданно, и у меня совершенно не оставалось времени, чтобы погоревать или хотя бы осмыслить произошедшее. Нужно было заниматься похоронами, потому что, как оказалось, кроме меня заняться этим было некому.
Четыре дня назад – 2 января – муж поехал на дачу в Калужскую область. Это была его традиция. Новогодние праздники длинные, и делать зимой особо нечего, тем более, когда пять человек вынуждены ютиться в малогабаритной двухкомнатной московской квартире, а с деньгами в семье негусто. Вот муж и сбегал от семейных обязанностей на дачу, чтобы там беспрепятственно пить вместе с многочисленными родственниками и соседями, которым точно так же нечего было делать.
И я не препятствовала мужу, потому что таким образом отдыхал не только он, но и я. И когда на следующий после отъезда день, мобильный телефон Андрея перестал принимать сигнал, я даже не забеспокоилась, потому что была уверена в том, что муж снова напился до чёртиков и теперь спит без задних ног, а телефон, как всегда, забыл зарядить.
И даже когда родственники мужа, живущие в той же местности, начали названивать свекрови, сообщая, что на нашей даче случился пожар, я и подумать не могла, что Андрей находился внутри. Я не сомневалась в том, что сейчас он, пьяный, валяется у какого-нибудь соседа на диване и храпит так, что стены сотрясаются, потому что за восемнадцать лет брака подобные вещи случались постоянно. Стоило мужу одному пойти вечером в гости к какому-нибудь приятелю, то можно было уже не ждать его домой. Андрей пил до тех пор, пока не падал лицом в салат в прямом смысле этого слова. И если меня не было рядом, то, естественно, транспортировать его домой было некому, и потому хозяева укладывали Андрея спать где-нибудь на диванчике. А утром он просыпался как ни в чём не бывало. Опохмелялся и ехал по своим делам. А меня, понятное дело, никто даже не удосуживался уведомить о местопребывании мужа, так же впрочем, как и он сам. Поэтому я привыкла к неожиданным отлучкам Андрея и со временем перестала поднимать панику, когда он не возвращался домой и не выходил на связь, как это я делала в первые годы нашего брака. Так что узнав о пожаре на даче, я лишь подумала о том, что эту развалюху давно нужно было спалить, и чья-то хулиганская выходка теперь позволит нам избавиться от кучи проблем, связанных с содержанием этого полуразвалившегося домишки, до которого было очень сложно добраться общественным транспортом. А личного автотранспорта у нас, естественно, не имелось. И мысли о том, что дача в таком труднодоступном месте нам совершенно не нужна, посещали не только меня, но и Андрея. Но он уговорил меня не торопиться с продажей дома, пока его мать жива, потому что не хотел лишать её возможности общаться с родственниками, которые, в большинстве своём, и жили в Калужской области. Вот я и ждала. И в итоге дождалась того, что в доме случился пожар. Но меня это совсем не тревожило. Но свекровь не разделяла моего спокойствия.
Она бегала по квартире и кричала, что я должна немедленно ехать в Калужскую область и тушить этот самый пожар. И хотя я говорила ей, что это бессмысленно, свекровь не унималась и не хотела слушать никаких разумных доводов. Ведь чтобы доехать до дачи, нужно было выйти из дома в пять утра, иначе туда ни на каких оленях до ночи было не добраться. А даже если я каким-то невероятным и чудесным образом на попутках и смогла бы часов за семь доехать до места, то, в любом случае, к тому времени тушить было бы нечего. Поэтому я решила спокойно подождать вестей от Андрея, который должен был позвонить нам, когда проспится.
Но Андрей так и не позвонил. Позвонили снова родственники мужа, которые сообщили, что Андрей сгорел вместе с домом. Причём никто даже не попытался его вытащить по одной простой причине. Все точно так же, как и я, были уверены, что он засиделся накануне у кого-то в гостях, поэтому его никто не пытался искать. Все ждали, что он сам выползет из норы, в которой отсыпался. И лишь когда дом сгорел дотла и начали разбирать завал, обнаружили обгоревшие останки Андрея.
Узнав об этом, у свекрови поехала крыша. Она отложила в сторону телефон и подошла ко мне.
– Олеся, позови Андрея. Мне нужно с ним поговорить, – обратилась она ко мне.
Услышав эти слова, у меня волосы встали дыбом. Этого ещё не хватало! Мало того, что теперь мне предстояло в одиночку ехать на общественном транспорте за телом покойного мужа и одновременно организовывать в Москве похороны, оставив детей одних, так тут ещё и свекровь с ума сошла. И я просто не знала, что делать.
– Андрея здесь нет, – спокойным голосом ответила я свекрови. – Он уехал на дачу.
– А зачем ты его туда отправила? – напустилась она на меня.
– Я его никуда не отправляла. Он сам решил туда поехать, – чеканя каждое слово, произнесла я.
– Нет, это ты его прогнала! Ты выгнала его из дома! – с кулаками набросилась на меня свекровь. – Верни мне Андрея!
– Я его не прогоняла, – взяв свекровь за руки, спокойным тоном ответила я. – А Вам лучше прилечь и отдохнуть. Пойдёмте, я уложу Вас в постель.
– Нет! Я не хочу в постель! Я хочу поговорить с Андреем! Позови его! – продолжала кричать свекровь.
Наверное, следовало вызвать психиатра, но в тот момент мне стало жаль эту женщину, лишившуюся единственного сына. Каким бы плохим человеком она не была, и как бы плохо не относилась ко мне, сейчас был не тот случай, когда следовало выяснять отношения. Поэтому взяв свекровь под руки, я отвела её в комнату и уложила в постель.
– Вам нужно отдохнуть. Вам нужно поспать, – не повышая голоса, твердила я, накрывая женщину одеялом.
И только когда свекровь уснула, я вернулась в свою комнату и стала думать о том, как лучше поступить в этой ситуации. И для начала следовало уведомить о несчастном случае руководство подразделения полиции, где Андрей проходил службу. Что я и сделала.
Признаться, я искренне надеялась, что все хлопоты и расходы по организации похорон полиция возьмёт на себя. По крайней мере, я неоднократно слышала о подобных случаях, когда семьи погибших сотрудников не тратят ни копейки на похороны. Они лишь скорбят, а все кругом утешают их и помогают, кто чем может. Но, вероятно, это был не мой случай, потому что коллеги Андрея велели мне взять с собой побольше денег и пообещали организовать машину для транспортировки тела, которую я должна сопровождать, равно как и заниматься другими организационными вопросами.
И тут я растерялась. В свои тридцать восемь лет у меня не было опыта организации похорон. К тому же на дворе были праздники, и ритуальные агентства, а также другие конторы, занимающиеся выдачей необходимых документов, были закрыты. Большинство моих друзей разъехались кто куда, и мне не к кому было обратиться за помощью. Даже моя лучшая подруга Вера, чья моральная поддержка в тот момент была мне очень нужна, укатила к родственникам в Красноярск на все праздники, и я просто не могла до неё дозвониться. И тогда я решила попросить родственников мужа, живших в Москве, помочь мне.
Я начала обзванивать народ, объясняя ситуацию и прося оказать мне содействие.
– Олеся, как у тебя хватает совести сейчас нас о чём-то просить? – отвечали мне все. – Случилось такое горе! Думаешь, мы в состоянии что-то делать? Хоронить мужа – это твои обязанности! Но помянуть Андрея мы к тебе придём. Говори, куда и во сколько нужно подъехать.
– В том-то и дело, что я не могу этого сказать. Мне нужно ехать за телом в Калужскую область, и я вернусь только завтра вечером. У меня нет времени организовывать поминки. Может быть вы, как близкие родственники Андрея, возьмёте это на себя? – снова просила я.
– Не зря Андрей всегда считал тебя жадной! – слышала я в ответ. – Даже достойно похоронить мужа не можешь!
– Да я готова компенсировать любые расходы! – оправдывалась я. – Но я не могу разорваться! Я не могу заниматься организацией похорон и поминок в Москве и одновременно быть в Калужской области, чтобы сопровождать перевозку тела мужа!
– Это – твой долг! Так что постарайся везде успеть! А когда определишься с местом и временем проведения поминок, то не забудь сообщить нам, – слышала я в ответ.
Я обзвонила всех родственников и знакомых мужа, чьи телефоны имелись в моей записной книжке, но никто не изъявил желания помочь. И я поняла, что, как обычно, мне придётся всё делать самой. Заниматься организацией перевозки тела, собирать необходимые документы для похорон, решать вопросы на кладбище, искать подходящее кафе для проведения поминок. И естественно, всё это делать за свой счёт, а также без документов, которые сгорели на даче в Калужской области. А также следить за выжившей из ума свекровью, лечить дочь, так некстати заболевшую ангиной, заботиться о пятилетнем сыне, у которого шило в одном месте, и его ни на секунду нельзя оставить без присмотра. В общем, всё как всегда. Я одна и куча проблем. И возможно потому, что всю свою жизнь мне приходилось решать проблемы подобным образом, я справилась. Не знаю как, но справилась. Трудным лишь было договориться об организации погребения Андрея в Москве без документов, что произошло так же по халатности моего покойного мужа, который последнее время даже за сигаретами не выходил без полного набора документов, удостоверяющих личность, включая служебный жетон и личный номер. Вследствие чего передо мной возникла непосильная задача: в выходной день, когда ни одна государственная организация, занимающаяся выдачей справок, не работает, доказать в ЗАГСе, который выдаёт свидетельство о смерти, а потом и на кладбище, что Андрей был прописан в Москве, хотя ни одной бумажки, подтверждающей этот факт, на руках у меня не было.
Правда, в комнате свекрови имелся чемоданчик, закрытый на ключ, в котором она хранила некоторые документы, которые бы помогли мне. Например, свидетельство о рождении Андрея или документы на захоронение свёкра, подтверждавшие право на участок на кладбище. Но эта безумная женщина категорически отказалась мне что-либо давать. Также она отказалась идти со мной куда-либо, чтобы лично подтвердить сведения об Андрее, и поэтому мне пришлось всеми правдами и неправдами решать всё самой. Только вот бродить в полной темноте среди могил, утопая по колено в снегу вместе с сотрудником кладбища, чтобы найти место захоронения свёкра и доказать право на семейную могилу, было не особенно приятно.
И, конечно же, мне пришлось потратить все свои накопления. Двести тысяч рублей ушли за два дня. Но я надеялась, что многочисленные родственники и знакомые Андрея, так дружно пришедшие помянуть его, компенсируют хотя бы часть этих затрат, но я ошиблась. Во время похорон и поминок я всё ждала, что кто-нибудь подойдёт ко мне и вручит конвертик с деньгами, как это принято у русских людей. Но нет. Все присутствующие, а их было не менее полусотни, дружно ели и пили за мой счёт, произнося слезливые речи, но никто не подумал о том, что единственной потерпевшей стороной в этой ситуации являюсь я, так как в результате произошедшего с Андреем несчастья я превратилась в нищую мать-одиночку с двумя детьми, да ещё и с сумасшедшей свекровью в придачу.
И когда я вернулась домой после похорон, то просто не знала за что приняться. Дочери стало хуже, и мне пришлось бежать в аптеку за лекарствами, а на следующий день вызывать доктора, чтобы оказать больному ребёнку медицинскую помощь. Но по счастью, хотя бы с Артёмом ничего плохого не случилось. Он продолжал лихо носиться по квартире, играя в свои мальчишеские игры, и я была рада тому, что хоть у одного из моих детей сейчас нет серьёзных забот, потому что сама я стала похожа на зомби.
Как любому нормальному человеку мне хотелось погоревать и поплакать, потому что мне было очень жаль Андрея. Ведь никто не заслуживает такой смерти – сгореть заживо. Но у меня не было возможности посидеть и погрустить, потому что со смертью мужа сразу же возникло слишком много бюрократических проблем, которые нужно было немедленно решать.
Нужно было выписать Андрея из квартиры и оформить пенсии на детей. А для этой цели сотрудники отдела кадров подразделения полиции, где работал муж, заставили меня саму доставать документы, необходимые им для проведения служебной проверки, по результатам которой они должны направлять соответствующие материалы в Пенсионный фонд. И мне пришлось через своих знакомых обращаться к следователю, который вёл дело о пожаре, прося его дать копию заключения об отказе в возбуждении уголовного дела. Затем нужно было доставать копию акта вскрытия тела в соответствующем медицинском учреждении. Нужна была справка от участкового и куча других документов, целесообразность которых мне было сложно понять.
Я полагала, что всей этой работой должен заниматься кадровый аппарат подразделения полиции. Но эти славные бойцы ответили мне, что если я хочу оформить пенсию на детей и получить страховку за мужа не через несколько лет, а в ближайшем будущем, то в моих интересах ускорить этот процесс и самой собрать все необходимые документы. Поэтому мне пришлось снова разрываться на части, тратя кучу времени и денег на телефонные переговоры и на поездки в Калужскую область, выводя при этом из себя своё собственное начальство, которое никак не могло взять в толк, почему бедная вдова должна самолично собирать информацию и доставать документы для того, чтобы одно отдельно взятое подразделение полиции могло закрыть служебную проверку по факту гибели своего сотрудника.
Впрочем, мне тоже это было совершенно непонятно, но выбора-то у меня не было. И я металась, разрывалась на части, выполняя чужую работу, а моя драгоценная свекровь, которая к этому времени уже успела оклематься от пережитого, начала ежедневно терроризировать меня, обвиняя в смерти своего сына. И ко всему прочему после смерти Андрея начали всплывать нелицеприятные факты, которые муж, оказывается, скрывал от меня.
Так, выяснилось, что его заработная плата составляла не пятьдесят две тысячи, как он мне говорил, а семьдесят. Я своими глазами увидела на его рабочем столе квиток из бухгалтерии, когда поехала на работу Андрея, чтобы забрать его вещи.
А ведь даже из тех пятидесяти двух тысяч, которые он, якобы, зарабатывал, он отдавал мне не больше тридцати пяти, объясняя это какими-то рабочими нуждами, которых, как оказалось, и в помине не было. Но зато в рабочем шкафу мужа нашлось несколько бутылок дорогой водки. Так что теперь стало понятно, куда уходила заработная плата Андрея. И эту самую водку коллеги моего покойного мужа затем со спокойной совестью прикарманили себе, чтобы им было чем помянуть своего отзывчивого друга.
Но даже эта щедрость никак не смогла удержать этих людей от сквернословий и напрасных обвинений в мой адрес. Для всей этой честной компании я была рыжей мигерой, которая держала мужа на таком коротком поводке, что не позволяла ему даже пачку сигарет купить. Все считали, что бедный Андрей, как Золушка, от зари до зари пахал на семью, в то время как я целыми днями валялась на диване и не отрывала взгляд от телевизора. А в промежутках между этим занятиями совершала бесчисленные шопинги, тратя зарабатываемые мужем деньги на собственные обновки. А уж о количестве любовников, которые у меня, якобы, были, и которых мой муж по доброте душевной вынужден был терпеть, и повторить неприлично.
Я услышала о себе такое, что у меня просто уши вяли, потому что я даже и предположить не могла, что мой ленивый и вечно пьяный муж будет приписывать себе все мои подвиги, выставляя меня перед чужими людьми такой, каким был он сам.
И когда же всё это закончится?
Свекровь ежедневно обвиняла меня в том, что я сжила со свету её бедного сыночка, и просто удивительно, как он раньше не наложил на себя руки, имея такую жену, как я.
Каждое моё утро начиналось с того, что свекровь, едва услышав мои шаги по коридору, выскакивала в ночной рубашке из своей комнаты и начинала вопить, что было мочи. Темы её истерик были разнообразными: от заявлений о том, что я всю жизнь использовала своего мужа, отбирая у него все деньги, до обвинений в гибели Андрея.
Я не пыталась оправдаться или что-то опровергнуть – это было бессмысленно, так как эта безумная женщина меня совершенно не слушала. Я лишь просила её об одном: кричать потише, чтобы не напугать детей. Но она всё равно продолжала орать, и дети всё это слышали.
А вечером, едва я возвращалась домой, эпопея продолжалась, но в новой ипостаси. Теперь темами обвинений свекрови были любые недоразумения, произошедшие за день. Так, если она не могла найти свою шапку, то вечером, прямо с порога она начинала на меня кричать, обвиняя в том, что я украла эту самую шапку.
– Но как я могла это сделать? – спрашивала я свекровь, пытаясь воззвать к остаткам её рассудка. – Ведь я же весь день была на работе!
– Значит, ты приезжала днём! Забрала мою шапку и снова уехала на работу! – не моргнув глазом, отвечала свекровь.
– Но Вы же весь день были дома! И если бы днём я приезжала сюда, то Вы бы точно меня увидели! – пыталась я выстроить логическую цепочку, чтобы доказать абсурдность выдвинутых обвинений. – Но Вы меня не видели, а значит, меня здесь не было, и, стало быть, взять шапку я не могла!
– А кроме тебя сделать это было некому! – снова переходила в атаку свекровь. – Отдай мою шапку! Отдай, не то я заявлю на тебя в полицию!
– Заявляйте! Мне всё равно, потому что я не брала ни Вашей шапки, ни других вещей. Они мне без надобности.
Но свекровь подобные ответы не устраивали. Она весь вечер ходила за мной по пятам, не давая ни готовить, ни поесть, ни сходить в туалет, и продолжала орать, обвиняя в пропаже шапки.
А на следующий день всё повторялось сначала. С утра были обвинения в смерти Андрея, а вечером эта женщина кричала на меня за то, что я, якобы, украла у неё губную помаду, крем для рук или что-то другое, что она не могла найти в течение дня. И угомонить её не было никакой возможности. Стоило мне в ответ произнести хоть слово, как она тут же обрушивалась на меня с новой порцией обвинений, словно только и ждала момента, когда я отреагирую на её слова.
В итоге у меня начались проблемы с сердцем. Серьёзные проблемы. Я могла потерять сознание практически в любой момент: на работе, в транспорте, и, конечно же, дома. Но всем было наплевать на моё здоровье. Вся родня: и моя, и мужа, а также многочисленные знакомые – были на стороне свекрови, благодаря её живописным сказкам обо мне, как о гулящей бабе, алкоголичке и воровке. Почему-то все верили ей, а не мне. Благодаря этому, а также рассказам мужа, создавшим мне скверную репутацию, в глазах родственников и общих знакомых я была недостойным и дурным человеком, и от меня все отвернулись. Никто не только не протянул мне руку помощи, но и наоборот, норовил плюнуть в спину, как падшей женщине, заслужившей все свои беды. К кому бы я не обращалась за помощью, все отворачивались, говоря одно: «Ты сама это заслужила». Но только в чём я была виновата?