Все встало на места, и внимание оказывается по-прежнему, хотя продолжение отношений нежелательно. Уверена, что какой-то процент молодых людей, делающих мне комплименты, уже не нуждается в получении вида на жительство путем женитьбы. Еще получаю неожиданные признания, но отныне они не развивают воображение и сообщаются абсолютно все мужу за вечерним чаем в потоке новостей, не вызывая ни у одного из нас каких-либо эмоций. Наступило время, когда измерения в сантиметрах и граммах перестали определять мое настроение и будущее развитие отношений. Контрасты линий талии и бедер не влияют на интенсивность входящих телефонных звонков, но стабильное наличие того и другого пока не дают повода для беспокойства. К тому же никто не в силах изменить длину ног. Их сто двенадцать сантиметров всегда выделяют из толпы, а яркие голубые глаза по-прежнему зарождают у противоположного пола надежду.

Отношения с едой стали донельзя неинтересными. Из эротичных продуктов (т.е. приносящих удовлетворение) в своем рационе я оставила только сливочное масло, лицемерно прикрываясь необходимостью есть по утрам овсянку. В остальном – все определено словом «полезно». При измене принципам возникает стойкое чувство вины. Близкие отношения с алкоголем исключены из-за железного режима и постоянного вождения автомобиля, в котором со мной, как минимум, находится мой малыш. В шкафу начинают лидировать вещи, полные изящества и элегантности; шокирующие наряды надеваю под настроение, игривость которого просыпается редко. Большинство юбок по-прежнему коротко, и они вызывают серьезные сомнения у тех, кто не до конца верит в изменение моего мировоззрения. Кремы, кремы занимают важное место в бюджете и утренних процедурах. Не могу сказать, чтоб они меняли что-то к лучшему, но я успокаиваю себя мыслью: «Хотя бы не портят». Радует понимание, с которым муж встретил мое предложение купить в ванные комнаты недостающие шкафы с большим количеством полок.

Я приобрела твердую уверенность, что мы с тобой больше не встретимся, и все жизненные метания, тайны сразу исчезли. Пропала необходимость держать в напряжении вытянутый носок, и я купила себе первые босоножки на низком каблуке. Теперь они ждут своего звездного часа в шкафу среди двадцати восьми пар альтернативного направления. Стремление увидеть восхищение в твоих глазах из воображения ушло. Годы разлуки бессильны стереть тебя из моей памяти, остудить желание дотронуться до тебя. Мне ничего не стоит вылепить тебя из любого строительного материала в полный рост, не ошибившись ни на один сантиметр. Больше тебе не звоню. Останавливает мысль о взглядах, которые могут быть устремлены на тебя в момент нашего разговора. И не важно чьих: привычных – уставшей от твоих измен жены, удивленных – выросших детей, не прощающих – бывших любовниц или терпеливо ожидающих – нынешних. Мы не одни. Между нами супруги, дети и еще целая жизнь… Я дурачу себя философскими мыслями о неуместности и безрадостности нашей встречи. Хотя кто знает, может быть, внутренняя борьба даст еще большие разрушения.

Блеск в моих глазах стал матовым, большинство желаний – материальными и исполнимыми. Любовь к детям давно потеряла границы и дает мне ощущение бессмертия. Среди всех комплиментов пожизненно лидирует один, полученный от старшего сына. Вдруг, в свои четырнадцать лет, оторвавшись от компьютера, чтобы закрыть за мной дверь, неожиданно сказал: «Мама, а ведь ты – красавица». Зная своего сына, могу сказать, что, случайно заметив меня среди компьютерных игр, ошибиться он не мог.

Великолепие свежих цветов, выращенных своими руками, рождает желание остаться прекрасной навсегда. А при ежедневном солнце в Сан-Диего мысль о бренности и конечности земного недопустима. Живу в роскоши общения лишь с желанными собеседниками, и закрыта для остальных. На восьмом году жизни здесь наконец-то определилась с национальностью. Я – эмигрантка. В любой стране. Горько. Грустно, но ностальгия отсутствует.

Пришло понимание того, что исполнение моей заветной мечты принесет страдание моим близким. Поэтому дверь туда захлопнута навсегда.

Я счастлива. Мне сорок.

Двое

Она, с пшеничной косой до пояса, скромная гордячка с задранным носом, ушедшая в книги по уши от послевоенного быта, где постоянный голод и нет понимания с матерью, которую с рождения зовет на «вы».

Он, в свои четыре года быстрее всех умеющий спрятаться в бараке от обысков в концентрационном лагере в Германии, а потом безошибочно в темноте отыскать свою маму. Сегодня он выпускник суворовского училища, блистательный спортсмен и танцор, душа компании.

У обоих отцы погибли на фронте в самом начале войны. У каждой мамы по новой семье. До его трагической гибели осталось всего семнадцать лет. Сегодня им обоим по двадцать. Счастливые своей молодостью, синеглазые, с ослепительными улыбками, они встречают утро в плацкартном вагоне, следующем в Новосибирск. Там его ждет мама с маленьким братишкой и новорожденной сестренкой. Она едет провести студенческие каникулы с семьей матери в Самаре. Она, строго и задорно сведя брови, теребя в руках казенное полотенце:

– Пропустите, мне нужно умыться.

Он, ошалелый от близости пухлого девичьего лица, пышных волос, заплетенных в длинную толстую косу, стройной точеной фигурки:

– Поцелуешь – пропущу.

– Вот еще.

Она уже уходит, не оглянувшись. А Он, как очумелый щенок, следует за ней и, не доезжая до Новосибирска, выходит из поезда в Самаре. Как в карауле, сидит на вокзале три часа, боясь пропустить момент, когда Она придет забрать вещи из камеры хранения. Она возвращается с отчимом и проходит мимо, демонстративно отвернувшись от него. Он знакомится с отчимом, производит приятное впечатление за столом, где пьет чай с традиционным в ее семье вишневым вареньем. Очаровывает всех присутствующих (кроме самой девушки) и потом переписывается с ее матерью больше года. Так как девушка на письма не отвечает.

Она по распределению после окончания железнодорожного института уезжает в глубокую деревню, где здоровые, красивые, как жеребцы, деревенские парни, заправив галифе в резиновые сапоги, зовут ее замуж. А ей страшно и поговорить о любимых пьесах Шоу, Ибсена не с кем. Резиновые сапоги сменяются кирзовыми, и замуж зовут все настойчивее. Окончательно испугавшись неотвратимости неуклюжих ухаживаний, Она всем, оправдывая отказы, повторяет, что жених давно есть, и сама начинает в это верить.

А Он заканчивает элитную Высшую школу тренеров Советской Армии, учась в одной группе со Станиславом Жуком, сыном Малиновского, играет за сборную Ленинграда по волейболу, побеждает в соревнованиях по лыжному спорту, отказывает многочисленным поклонницам и внезапно появляется в деревне, где находит растерянную городскую девушку, явно не приспособленную к реальной жизни. Говорила – «жених». Значит, надо выходить замуж. В день его приезда они расписываются в сельсовете. В том же сельсовете Он берет ей открепление от места работы и увозит жену младшего лейтенанта с чемоданами, набитыми классическими романами, на Крайний Север, где железных дорог нет.

Первый раз целуются они после ЗАГСа, и ровно через год на свет появилась я. Они живут после этого еще десять лет вместе, оставаясь такими же разными и чужими друг другу.

Обычная история

Выходные не наступят никогда. Надоевшая простуда наконец-то обрела законченную форму в виде ячменя на левом глазу. Нарыв зрел, безапелляционно выставляя себя на лидирующее место. Домчавшись домой, ты задвинула в самый дальний угол мысль о желанной роскоши отдыха после трудового дня, когда можно, юркнув под одеяло, отсечь все суетные мысли и недомогания. Надвигающаяся суббота издевательски напоминала, что и в выходные расслабиться не удастся – будут гости. В магазин ты проникаешь невидимкой, считая, что удачно выбранные старенькие потертые джинсы и бесцветный свитер в сочетании с отсутствием макияжа обеспечат к тебе полное невнимание окружающего мира. Внимание – это, пожалуй, последнее в списке необходимого на сегодня. А назавтра – тридцать наименований для салатов, солянки, пельменей и что там еще….

Воздух перекрывается, дыхание останавливается, и ты теряешь дар речи. Как там подруги говорили, где можно встретить мужчину своей мечты? Не в супермаркете – это точно. На несколько секунд вы встречаетесь глазами, и он навсегда проходит мимо, а ты тащишься со своей коляской в соседнюю секцию за корейкой, плохо соображая, едят ли в принципе корейку люди. И откуда-то сверху к тебе спускается вопрос, ты поднимаешь глаза с парадным ячменем и опять видишь лицо из мира грез. Но вместо того, чтобы слушать вопрос, думаешь лишь об удачно выбранном на сегодня наряде, прекрасным дополнением которого служат рваные кроссовки. Он опять что-то спрашивает. Твой рот открывается в каком-то мычании, и ты выдавливаешь несимметричную улыбку на правой стороне измученного лица. Портрет красавицы завершен смелым мазком.

Все кончено, ты бредешь понуро к кассе и видишь его в соседней. Он, вопреки логике, перестраивается в очередь за тобой и продолжает ничего не значащий монолог. Ты, улыбаясь теперь уже другой половиной рта от полного зажима, произносишь первое адекватное слово в этой ситуации: «До свидания». Медленно удаляешься от кассы, осознавая, что свидания никогда не будет. Никогда.

Ты не можешь повернуться назад, заговорить с посторонним человеком сама. Тебе хочется остановиться и закричать, что наконец-то принц твоих надежд найден. Но ты уходишь, рассекая воздух горечью потери. Когда в двенадцать лет ты рисовала именно его фигуру и лицо во всех своих тетрадках, только ленивый не говорил: «Такого не бывает, пропорции лица и тела не соответствуют реальности». Бывает. Уходит. Не закричать. Теперь уже, навсегда невостребованные страстью руки, открывают багажник, чтобы переместить туда ставшие ненужными закупки для нежеланной вечеринки.

– Я не знаю, что сказать… Я женат.

Ты поворачиваешься и видишь мальчика с листочка в клеточку.

– Я тоже.

– У меня есть ребенок.

– У меня тоже.

Молчание, необременительное для обоих, привлекает взгляды прохожих, и от этого становится ужасно неловко. От безысходности он спрашивает.

– А чем вы занимаетесь?

– Я работаю в отделе рекламы.

– Может быть, мы встретимся, и вы мне расскажете о том, как рекламировать. Мне это интересно.

– Да. Да, конечно.

– Я запишу ваш телефон.

– Да. Конечно. Но я не могу его вспомнить…

– Тогда рабочий.

– Да, только его я тоже не помню.

– Это мой телефон. Позвоните.

И он быстро удаляется. И вы встречаетесь. Он совсем не интересуется основными рекламными принципами. Страсть нарастает и дает себе выход. Но вместо признаний, которые тебе так нужны, он внезапно произносит совестливый монолог о своей жене. Жена после выкидыша потеряла интерес к жизни, и в первую очередь, к сексуальным отношениям. Но то, что он в гостиничном номере – тоже неправильно. И тебе уже ничего не хочется после неудовлетворительной оценки за поведение. Призывное и откровенное в своих целях нижнее белье тебя раздражает, наивные надежды кажутся зловещими. Ты хочешь спрятать сгорающее от стыда, нелепо обнаженное тело. Навсегда забыть о том, что произошло. Быстрее домой.

После этой встречи ты его избегаешь. Случайно столкнувшись с ним в супермаркете, просишь его прекратить бесполезные попытки продолжить никому не нужный роман. И он не отрицает, что мир в семьях и счастливые дети – единственная ценность на свете. Довольная своей красивой правильностью, ты возвращаешься домой под проливным дождем, размывая слезы то ли радости, то ли разочарования. Он продолжает звонить, не месяц, а два года подряд, используя любой повод, чтобы поздравить, напомнить, попросить… Говорит, что готов ждать столько, сколько тебе потребуется. И тебе надоели вежливые бессмысленные разговоры по телефону, не имеющие реального выхода. На встречу для финального подведения итогов ты сознательно одеваешься призывно и сексуально, интуитивно стараясь сохраниться в его памяти неотразимой. Отчаянно аргументируя возможными наказаниями в судьбе, ты освежаешь в его памяти понимание законов кармы, торжествуя, учишь его поступать правильно. Он молчит и вежливо прощается. Уходит.

Ты незаметно поворачиваешь голову ему вслед и вновь видишь мальчика из своего детства. Движение плеч, рук, ног, взгляд. Кто сказал, что нельзя два раза в одну и ту же воду? Детские рисунки взмывают к небу, чтобы остаться там навсегда. Ты вспоминаешь, как просила у Бога два года назад то, что просить не должна была. И минута разлуки опять кажется вечностью. Когда он заходит в рабочий кабинет, раскаленная добела от звонков трубка только что не обжигает.

– Завтра в семь.

– Да.

Ему становится холодно, тебя знобит от жара. Четыре года вы отогреваетесь в пламени страсти, стараясь не говорить и не думать о будущем. Становитесь родными людьми, переболев всеми начальными болезнями супружеских отношений. Угрызения совести все реже вспыхивают в вашем сознании, и двойной стандарт морали становится обыденностью.

– Я только теперь понял, какими должны быть отношения между мужчиной и женщиной.

– Давай не будем об этом.

– Нет, давай будем. Ты всегда останавливаешь меня. Я все решил сказать жене.

– А как ты скажешь об этом дочери? Никогда не делай того, за что тебе будет стыдно перед детьми.

– Мы врем каждый день своим близким. Сколько это может продолжаться?

– Мы можем расстаться.

– Ты сама знаешь, что нет. Должен быть выход из вечной лжи.

На мгновение показалось, что выход может быть найден, и все могут быть счастливы. Этого мгновения хватило, чтобы вы опять захлебнулись от взаимного желания, которое уничтожило остаток мира как незначимый. Впереди был твой развод, воскресные встречи сына с отцом, непонимание и одиночество. Он уйти так и не решится, оставаясь в семье под презрительным взглядом дочери и умоляющим – жены. Ты будешь его избегать, со временем станешь ненавидеть. Он долго не будет обращать внимание на боль в области желудка, не зная, что сердце болит там же…

Но лучше всего вернуться в тот вечер, когда, впервые освободившись от недоговоренности, вы строили планы на будущее и были необыкновенно счастливы вдвоем, как никогда ни до, ни после. Прощались вы нежно и быстро, уверенные, что разлука будет короткой. Он заходит в дом. Жена собирается в супермаркет, а двенадцатилетняя дочь в задумчивости чертит мальчишеский профиль на листочке в клетку.

Еще не поздно быть счастливым.

Ассоль. 40 лет

Я была настолько счастлива эти дни, что об этом знали собаки. Люди нет, конечно, нет, ибо люди думают только о себе. А собаки умеют слушать. Я поняла это ранним утром. После пробежки, уже перед домом, я сбросила скорость и быстро пошла по тротуару. На другой стороне улицы шел хозяин с собакой. У нас с четвероногими утренняя прогулка – необходимость, мы с ними следим за физической формой. Я – чтобы тебе понравиться, а они – чтобы хозяев не огорчать. Я, как и положено человеку, была занята собой, вернее, мыслями о тебе, и мое лицо бессмысленно плавало от улыбки к улыбке. И вдруг я почувствовала взгляд. Я подумала, что на меня засмотрелся хозяин собаки, что случается. Повернув голову, я встретилась с большими и умными глазами собаки, по которым я сразу поняла, что она уже все знает про тебя и меня. Она была потрясена моим состоянием. Хозяин потянул за поводок, но собака не сдвинулась с места. Она смотрела на меня спокойно и грустно, оттого что наконец-то встретила абсолютно счастливого человека. Взрослого. Люди теряют эту особенность к десяти годам жизни. Вырастая, они, словно кенгуру, скачут от одного желания к другому, не в силах остановиться. Перед удивленной собакой стояла женщина.

Ассоль. Сорок лет

Хозяин еще раз потянул за поводок и перевел взгляд на ту, что заинтересовала его воспитанницу. Мужчина увидел совсем не то, что собака. Он увидел женщину после утренней пробежки. Невысокую, худенькую, симпатичную, разрумянившуюся, запыхавшуюся, дружелюбно улыбающуюся. Мужчина кивнул ей головой и улыбнулся. Затем поздоровался. Ассоль ответила ему и улыбнулась собаке. Между хозяином и Ассоль в то утро ничего не произошло. Два коротких кивка на дороге, две улыбки, и день начался. Собака же встретила родственную душу. Женщине и собаке не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Открытость миру и удивительная способность слышать, видеть и понимать то, что происходит с людьми, была свойственна им обеим. Собака смотрела на Ассоль мудрым, взрослым взглядом, словно на внучку, за которую было тревожно. Ассоль ей объяснила, что ей и самой поверить в происшедшее непросто. Слишком долго она ждала. Собака слушала, не зная, что ответить. Она уже знала о том, что ждет Ассоль впереди. Но помочь женщине она была бессильна. В то утро они подружились.

Катя, девочка

Обычно взрослые люди разговаривают с подростками, словно со слабоумными, у которых в каждом кармане по пистолету. Моя соседка по лестничной площадке из квартиры номер семьдесят семь совсем не похожа на остальных взрослых людей. Я увидела ее впервые со спины, быстро поднимающейся на пятый этаж без лифта, и очень обрадовалась. Наконец-то на моей лестничной площадке появилась сверстница, и скорее всего, мы подружимся. Единственно, что бросалось сразу в глаза, если вообще такое можно сказать о спине человека, – то, что одета девчонка странно. Я бы в жизни это не надела, хотя маме моей такой стиль нравился. Никому не заметная скромность и надоевшая всем классика, которая к лицу девушке НЕ МОЕГО возраста. Не выпускнице школы. Я догнала худенькую спину в белом свитере у своей двери и крикнула ей задиристо:

– А я тоже здесь живу. Меня зовут Катей.

И осеклась.

На меня смотрела яркими, будто прорвавшаяся сквозь снег зеленая мартовская трава, глазами вовсе не моя ровесница, но моя будущая подруга. Ассоль. Сорок лет.

– Будем друзьями. Ты чай с вареньем любишь?

– А вас случайно не Карлсон зовут? – несвойственно небрежно для моей манеры разговора со взрослыми в лоб спросила я.

– Карлсон – это мужское имя. Ты не поверишь, но меня зовут Ассоль.

– А фамилия Грин?

– Угадала. Так хотел папа.

– Где ваш корабль?

– Корабль с алыми парусами в моей комнате. Мне его родители подарили после окончания школы, а принц появился позже.

– Он тоже в вашей комнате?

– Нет, он в моем сердце.

Откуда мне было знать, что Ассоль никогда не шутила и говорила все как есть?

Женщина, 33 года

Катя, дочка, набирай 03 и попроси, чтобы ехали скорее. Сердце. Это безобразие, что человек с такой серьезной проблемой живет один. Ася, не спорьте со мной и вообще сейчас не спорьте. Берегите сердце. Меня вам Бог послал, я – врач по призванию. Я помогу вам раздеться, надо принять прохладный душ, мы собьем ритм вашего сердца, и все будет хорошо. Главное, сейчас вам не волноваться. Ваша благодарность мне не нужна, просто оставайтесь жить, вы еще молоды. Сколько? Вы шутите, правда? Вам не может быть сорок. Надо же, я к вам, как к девочке относилась… Что вы говорите? Это у вас с рождения? Я не волнуюсь, мне хочется, чтобы быстрее приехал врач, и тогда уж никто не будет волноваться. Осторожно, ваша кофта зацепилась за сережку. Какие милые сережки. Мне не нравится цвет вашего лица. Я помогу вам дойти до туалета. Аккуратно опускайтесь, закладывайте два пальца в рот, рвотные позывы могут сбить ритм, сейчас, до приезда «скорой», это главное. Лучше, уже можете дышать? Садитесь на край ванны, я держу вас. И не бойтесь, теперь я включаю душ. Холодно? Не беда, жить будете. Что ж вы так расстроились? Разве можно с вашим сердцем? Что вы говорите, я не слышу, вода шумит. Что? От счастья? Слава Богу. От счастья не умирают. Катя, дочка, открой дверь, «скорая» приехала.

Ассоль, 40 лет

Передай маме своей спасибо. Мне уже лучше, спасибо, Катя. Посиди рядом, помолчим вместе. Я всегда торопилась, бежала, не было времени даже поесть, поэтому килограммам не было возможности за мои ребра зацепиться. Я думаю, что перед важным шагом, перед дальней дорогой не случайно нужно посидеть и помолчать. Иногда можно и остаться. Не навреди – это ведь заповедь не только докторам. Это всем нужно помнить, подходя к людям. Особенно к тем, кого ты любишь. Да не обернется твоя свобода несвободою близкого твоего. Про что ты говоришь? Любовь? Ты боишься, что пропустишь ее? Рада будешь пропустить. Убежать будешь готова на другой конец света. И убежишь. Но навсегда жить останешься там, откуда убежала. А в другом месте все сможешь сделать, города и корабли выстроить, замуж выйти, нарожать детей и стать бабушкой, но жить так и не начнешь. Я это знала, Катя, знала с самого начала, но верила, что все смогу переиначить. Корабли выстроила, и города, реки развернула вспять, замуж только не выходила. Мне попадались на удивление хорошие люди, которых мне было не под силу обманывать и обнадеживать. И себя как-то устала обманывать. Оттого вернулась. Если не размениваться, научиться ждать и верить, то все обязательно исполнится. Корабль, задрапированный алым шелком, станет твоим домом. Воздается по вере, Катя. На самом деле проще всего прожить в ладу с собой. Неторопливо. Это такое несовременное слово. Без суеты. Учиться нужно у малышей, они вдумчиво и внимательно познают мир, насколько бережно они к любому проявлению жизни относятся. Мы ведь живем иначе, в точности суждений и решений уверены, бьем без промаха. Постепенно вырабатываем механизм в себе, который позволяет и к смерти обыденно относиться.

Женщина, 33 года

Да… прихватило мою соседку сегодня. Мне в назидание, чтобы подумала о том, как переживать. Хорошо, что Катя с ней осталась. Мне сегодня нужно побыть одной. Не могу привыкнуть, что Борис мне Никто. Был всем – стал Никем. Сегодня у отца моей дочери родился сын. Не я рожала… Смешно. Очень страшно. Сейчас придет Катя, и мне нужно ей сказать об этом буднично. А у меня внутри все раскололось, и я прорываюсь душой по острому стеклу, срезая куски с остатками великодушия. Я чувствую, как покрывает мое лицо застывшая маска из отчаяния и одиночества, словно противная глина. Она въедается через кожу в то место, где раньше жила любовь, чтобы окаменеть там и остаться больным несглатываемым комком навсегда. Я сижу со своим лицом дома и боюсь кого-нибудь перепугать. Несчастной мне можно быть лишь до прихода Кати, а потом необходимо тупо уставиться в телевизор и, не моргая, смотреть в свое прошлое. Из которого мне не выйти. Пожизненная узница своего счастливого прошлого. Завтра с утра нужно запеленать свою душу в каркас успешной деловой женщины, насмерть затянув ее теплыми шарфами и облегающими свитерами с юбками, чтобы не смогла вздохнуть и вырваться из разорванного нутра. Целый день мне нужно будет улыбаться своему видимому всем благополучию тренированными глазами и уголками губ. Я буду отчаянно работать до сумерек, чтобы мое скрываемое от всех одиночество выползло за мной в темноте из здания, оставшись незаметным даже для охраны. Мне нужно набраться сил, чтобы прожить сегодня, завтра и потом еще целую жизнь. Пожалуй, я могу сказать о рождении брата Кате завтра, а сегодня мне нужно просто выжить. Я могу скулить, пока дочери нет дома, но обязана выжить.

Ассоль, 40 лет

Милый, тебе всегда мое имя казалось смешным? Ты говоришь, что Ассоль – имя корабля, а не женщины. Хорошо, когда ты переедешь ко мне, ты привезешь для меня новое имя. Мы обманем судьбу, и я стану совсем другой женщиной замужем за любимым мужем. Уже завтра? Ты с ума сошел. Конечно, я рада. Да есть ли кто счастливее? Я совсем потерялась и слова забыла. Ты ничего не бери с собой, все с нуля нужно начать. Ой, я говорю ужасную глупость и пошлость. Я не знаю, что сказать. Счастливая. Глупо выгляжу, да? А ты, наверное, есть хочешь? Да, я суечусь, ага… Мы – взрослые люди, а я выгляжу, как дура-идиотка, чувствую себя, как дура. Извини, я не буду плакать. Это что-то из меня выдавливается. Нет, не по капле раба. Я потерялась. Оказывается, я держала мозг свой в заморозке, чтобы до конца не поверить, а теперь я начинаю верить и боюсь, так боюсь. Так страшно… Я боюсь проснуться на самом деле… без тебя. У меня всегда был страх, что ты просто выдуман мной, и однажды иллюзия закончится. Это меня не украшает, я приведу себя в порядок. Да, я успокоюсь сейчас. Нет, я тебе вру. Я никогда не успокоюсь рядом с тобой. Я ведь рядом ни есть не могу, ни спать. Ну что ты говоришь? Какой ты вампир? Не смеши меня, и на монстра ты не похож. А может быть, ты и монстр. Что ты так серьезно смотришь? Надо тебя попроще сделать в твоих собственных глазах. Я потерялась, а ты вдруг вырос, такой важный в своей решительности навсегда заточить меня в состоянии сумасшедшего счастья. Ты видел себя в зеркале? Ты же так пацаном и остался. Ты когда только губы сжимаешь, я тебя серьезно воспринимать начинаю. А так все с открытым ртом смотрю, поверить не могу, что мне достался. Господи, только бы от счастья не умереть.

Катя, девочка

Катя, сегодня все иначе. День исполнения желаний. Сегодня вечером Ассоль исчезнет, и появится другая женщина с новым именем. Он принесет с именем мне иную судьбу. Знаешь, я буду любить его еще больше. Ассоль сегодня исчезнет вместе с кораблем. Я хочу подарить тебе мой корабль с алыми парусами. Он поможет тебе найти твою настоящую любовь. Когда я была маленькой, мы с семьей жили на Крайнем Севере. Фрукты я узнавала по картинкам. Морковь была деликатесом. Яблоки мне присылала бабушка с материка. Они были в фанерной коробке с дырками, и каждое яблочко бабушка заворачивала в газетку. Из коробки шел душистый запах. Так пахли заморские страны, где продавали диковинную газированную воду из автоматов. Яблоки были битыми, ибо невозможно было сохраниться за столь долгий путь. Но я об этом не знала и принимала из рук мамы райское угощение. Самой непонятной и оттого манящей ягодой мне казалась черешня. Я ее до семи лет видела только в книжках. Из рассказов мамы я знала вишню по вкусу варенья из бабушкиного сада в Самаре. И вишня была самим совершенством. И мне было не понять, зачем еще нужна была черешня, если на свете уже была спелая вишня? Ко мне он сегодня переезжает. Впрочем, я тебя потом познакомлю, а сейчас мне нужно быстро сбегать в магазин. У меня нет переполненного холодильника. Моя жизнь меняется, и должно измениться все. И в холодильнике. Непременно куплю черешню к завтраку. Ты это потом поймешь. После любви бравые мужчины отдыхают в холодильнике. Не все конечно, но мой-то точно. Он не мог решиться двадцать лет. А потом вдруг понял, что жизнь проходит как-то вприхватку, вприглядку. И устал изворачиваться. Я знала, что в один день это случится, и он придет насовсем. Потому что человек рано или поздно понимает, что для счастья нужно совсем немного. Желание разделить все, что имеешь, пополам. Тебе он обязательно понравится. Вот увидишь. У него музыкальное имя. Артем. Нет, Катя, ты не должна прямо сейчас уходить, досмотри альбом. Потом захлопни дверь. Я хочу, чтобы ты сегодня забрала корабль. Пусть он тебе принесет счастье. Я своего дождалась.

Катя, девочка

Катя взяла кораблик в руки. Лакированная невесомость дерева с рассыпавшимся по мачтам алыми шелковыми прядями. В последнее время Ассоль жмурилась от счастья. Вот и сейчас бросила взгляд на прощание, а там ничего, кроме радости. Кате стало тепло. Словно подруга была огромной белой лохматой собакой. Катя делилась с ней своими сомнениями и секретами, но знала меру. Ибо кто знает этих взрослых? Уж на что мама была самым дорогим и близким человеком. Но все изменилось, и маму ничего, кроме работы, больше не интересует. А вчера вдруг, уходя из Катиной комнаты поздно ночью, она небрежно бросила, что у папы родился сын. Если маме это совсем неважно, то для Кати совсем иначе. Теперь папа совсем забудет о ней и прилипнет со своим младенцем уже навсегда к груди четвертого размера, из-за которой он Катю и оставил. Звонит кто-то в дверь. Ой, принц из сказки пришел, а Ассоль в магазин побежала.

Артем, вне возраста

Здравствуйте, девочка. Не уходите, задержитесь на минутку… Вас как зовут? Катя, мне так важно сейчас выговориться, иначе я просто умру от ненависти к себе. Просто постойте рядом. Можете не слушать. Лучше это не слышать никому, не знать. Я не знаю, как это сказать… Искры уходят. Наверное, это главное. Из отношений. Не только между супругами, между всеми, понимаете? Любовь нельзя удержать отсутствием штампа в паспорте. Хотелось бы, чтобы это сумасшедшее дрожание оставалось. Я помню, как Ассоль впервые взглянула на меня, и мне захотелось ее защитить. Сердечко мое. Еще помню, как она расстегнула кофту, и совсем не помню, что было дальше. Она навсегда осталась мне родным человеком. Останется. Всегда была и всегда будет. Я вчера стал вещи собирать, жена домой пришла, и я уже был готов начать разговор. Впрочем, она уже знает. Вы, женщины, всегда все знаете, только боитесь что-то поменять. Гарантии нужны. Семейная жизнь – это статус. А может быть, и она счастливее была бы, если бы еще тогда выгнала меня. И все эти годы бы потратила не на удержание меня, а на создание себя. Свой талант. Она поразила меня при первой встрече. Словно птица с тонкими крыльями, которую я превратил в клеточную, домашнюю, несмелую и такую предсказуемую. Она все годы молчала. И я молчал. А вчера она зашла в дом, и я вдруг понял, что она меня уже отпустила. Не знаю, когда, давно, наверное. Я пропустил этот день. Собой был занят. А она в одиночестве отголосила, оплакала себя давно и выросла из этой боли. Вошла спокойной и мудрой в своем решении. А может, она давно такая, я ведь на нее не смотрю. А тут увидел ее другими глазами. Глазами чужого мужчины. И понял, что мне она уже не принадлежит. Еще ничья, уже не моя. И что она очень хочет, чтобы я поскорее ушел, и она будет жить иначе. И талант к ней вернется. Но я-то без нее пропаду. Потому что все мое благополучие строится на ее ровном и спокойном отношении ко мне, которое давно перестало быть любовью. Все отлажено. А с Ассоль так не получится. Она в огне живет, себя сжигает, меня не пожалеет. Я испугался неустроенности, словно ребенок темноты, и засуетился вокруг жены, и на стол поставил вино, и колбасу с сыром порезал. И разливал торопливо, говорил сбивчиво, раздевал ее наспех, и любил, не чувствуя. Я понял, что мы остались в западне друг у друга. Когда-то она меня поймала этим никогда не родившемся у нас ребенком. А теперь я ее не отпустил. И она застонала, будто я больно ей сделал. А мне так себя жалко стало, что я встал и перешел на диван. И там заснул. Это хорошо, что Ассоль дома нет, я тебе все и сказал. Ты поживи с ней пока рядом. Словом можно убить. Я написал ей письмо. Будто у жены случился инфаркт, а дальше будет видно. Ты дверь за мной закрой, там отрепье в подъезде греется, не ровен час…

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?

Inne książki tego autora

Я больше не тороплюсь