Czytaj książkę: «Гений с метлой», strona 2
***
Когда служебная "Волга" свернула с минского шоссе, Сократов, всю дорогу напряжённо молчавший, вдруг сказал:
– Лев Матвеевич, голова кругом идёт, неужели всё это наяву?
– Вас ущипнуть? – любезно предложил Первозванцев.
– Нет, спасибо. Знаете, я до конца жизни буду вам обязан…
– Вот тут перестаньте, Андрей Климентович. Обязаны вы исключительно своему таланту и счастливому случаю, которым великая русская литература привела меня к вам. Им долги и возвращайте.
Дорога свернула в посёлок, потянулись скромные дачки публицистов, следом – поэтов, к песенникам и журнальным прозаикам повысилась этажность, потом укрылись за высокие крепостные заборы госпремии, лишь из-за самого края изредка любопытно выглядывал конёк над чеховским мезонином. Прозаическая основательность вновь пожижела: двойная колея восходила на холм, где торчали дачи товарищей Тесьмёнова, Гестальского и Варваряна – прозаиков признанных, но сомнительных, – и далее ныряла вниз, к уютному погосту. Лаконичной своей кротостью, на отрезке от вершины до места упокоения, она напоминала о скоропостижной хрупкости бытия писательского существования.
У срединной дачи "Волга" остановилась. На крыльце деревянного домика, крашеного в детсадовский синий, стоял широкоплечий мужчина, глазами, вислыми мочками и клыкастым оскалом похожий на злого водолаза.
– Э, где этот чатлах Прилатов? Почему сам не приехал? – крикнул он с высокогорным надрывом.
– Кончайте паясничать, Платон Аветикович! – добродушно отозвался Первозванцев. – Сами виноваты: перемудрили с аллегориями на актуальные темы.
Они пожали руки, и Варварян уже обыденным московским голосом сказал:
– Писатель должен быть задирой! Принимайте, инвентарщик! Всё согласно описи в исходном состоянии и на своих местах, кроме пепельницы хрустальной производства фабрики аналогичного гуся. Разбил об стену, случайно: хотел об голову.
– И кому ж так повезло, друг мой?
– Дисе Тесьмёнову, презренному конформисту.
Первозванцев обернулся к Сократову:
– Чтоб вы знали, с кем рядом живёте: Дися, Геша и Варварян – известные переделкинские разбойники. В местном РОВД подшивки с жалобами на их дебоши – самое популярное чтиво. Вы уж, друг мой, будьте поаккуратней с соседями.
– Гнусные инсинуации, – гневно бросил Варварян, подмигнув Сократову.
Стоило Первозванцеву скрыться в доме с листками описи, Варварян вцепился в пуговицу Сократова и зашептал горячим коньячным духом:
– Ты мужик нормальный, а при нём не хочу. У меня в подвале кой-какое барахло осталось, ты уж не трогай, ладно? Я в субботу заскочу вывезу, а с меня магарыч. Ты что пьёшь?
– Я вообще не пью, – смутился Сократов. – Ну разве только "Арарат", по чуть-чуть. Запах нравится…
Варварян нервно дёрнул щекой.
– Будет "Арарат", только не трогай ничего, а? Лучше вообще не заходи. В субботу возьму мотор и заберу.
Когда Первозванцев с Варваряном укатили, Андрей обошёл комнаты, бросил взгляд на подвальную дверь, но заходить не стал, а закатал рукава и взялся за веник. Когда он домывал окно в кабинете, чудеснейшей комнатке с книжными полками и печатной машинкой "Башкирия", снаружи свистнули. Из-за забора между участками выглядывал незнакомый мужчина. Его гастрономически круглое лицо пряталось от солнца под газетную треуголку.
– Привет, сосед! – замахал он широкой ладонью.
Андрей спрыгнул наружу и пожал протянутую через забор руку.
– Я Геннадий Гестальский, можно просто Геша. Прозаик-народник.
– Андрей Сократов, просто прозаик, наверное, – неуверенно ответил Андрей.
– А-а! О-о! Ух, какую птицу в наши края занесло. А я-то думаю: ради кого Варваряна освободили от занимаемой дачи. Ну ради кого ж ещё? Самородок-вундеркинд! Птенец гнезда Первозванского!
– Мне ещё окна мыть… – смутился Сократов.
– Не убегут окна. Надо б за новоселье проставиться… Порядок!
– Да я не пью, – второй раз за день сказал Андрей.
– В завязке?
– Нет.
– Язва?
– Нет.
Гестальский вытянул лицо за забор и тихо спросил:
– Сектант?
– Да нет же! Просто не люблю.
– Подозрительно… – пробурчал Гестальский. – А то б зашли с Тесьмёновым.
Он с досадой махнул рукой и поплёлся к своей даче.
Сократов с тайной радостью освобождённого вернулся к окнам. Потом сел в кресло, вставил в машинку чистый лист и медленно, одним пальцем напечатал: "Глава 1"
Когда-то маленький Андрюша сидел в ногах у бабушки, рядом с плетёной корзиной, полной разноцветных клубков, утыканных спицами. Бабушка читала стихи Пушкина, коих знала наизусть немыслимое количество. В поэтических строках путалось тихое "лицевая, лицевая, накид…". Шерстяная нитка тянулась, подрагивая, складывалась в ладные петельки – каждая на своём месте, каждая необходима. Так же, как петельки под никелированными спицами, собирались и слова – крючочек в дырочку, дужечка в проушину, слог за слогом сплетаясь в цельное полотно.
Андрюше казалось, что нет ничего проще, чем писать – надо всего лишь чувствовать, как сцепляются между собой слова. Он так и писал, будто связывал спицами бесконечную нить языка в узорчатое панно. Вначале это были ряды строчек, завораживающих стройностью и абсолютной правильностью положения, позже он начал вплетать нити смыслов, вывязывать скрытые узоры, видные только с расстояния или под иным углом. Ему не нужно было вдохновение. Стоило ухватить кончик, а дальше слова сложатся сами.
***
В своём новом кабинете, размером чуть меньше всей его старой дворницкой, сидел взрослый прозаик Андрей Сократов. Время шло, небо за окном сгустилось липовым мёдом, в чёрном боку печатной машинки загорелись золотистые звёздочки, но на листке так и осталось: "Глава 1". Кончика не было. Спутанный клубок русского языка колючей шерстью давил на уши и никак не хотел разматываться. Андрей пил чай, стучал карандашом по зубам, бегал по комнате, распахивал и закрывал, и вновь распахивал окно – ничего не помогало.