Автор считает, что стоит пару слов сказать о компасе, который Роман взял в поход. Дед Оленьки Петроградской, он же Эскимос, как вы помните, геолог. Преподавал в университете минералогию. Вот он и передал, на почти добровольных началах, один из своих личных компасов внучке. Впрочем, как передал… Валенов приехал к нему в университет, взял по его разрешению один из компасов и ушел, но не подумал, что взял он компас геологический, который от обычного отличается тем, что градуировка лимба в нем выполнена против часовой стрелки. Соответственно, стороны света: «восток» и «запад» в нём поменяны местами. Увы, но Роман не знал, что кроме обычного компаса существует еще какой-то там геологический. Да ещё карта в палатке намокла от конденсата – не подумал Роман Александрович обклеить её скотчем или изолировать от контакта с внешней средой иным способом. Эх, Роман, Роман… У вас как всегда все под контролем.
Где-то в лесу…
Бегущий Могильников напоминал машину для уничтожения всего, что могло встретиться на его пути. Каждый шаг его нечеловеческой ступни сопровождался вибрациями близлежащих участков земли. Пробегая рядом с упавшей палаткой Дарьяна, этими своими вибрациями он вызвал у Эдкевича некоторое беспокойство. Вроде бы ложился спать в палатку, а тут трясет, как в поезде, либо началось… землетрясение! Эдкевич открыл глаза, лениво потянулся и некоторое время пытался понять, почему же он прикрыт палаткой. Позвал Дарьяна – тишина. Позвал Валенова – тишина. Решил, что все еще спит, снова потянулся и задремал. Что-что, а поспать Эдкевич очень любил. Он не был лентяем, но понежиться в кроватке до девяти-десяти часов утра ему было просто необходимо. Разбуди его раньше – проснется человеком из мира зла и ненависти. Поэтому туристам невероятно повезло, что он снова задремал, ведь часовая стрелка только коснулась цифры восемь.
«Туристам повезло» – фраза абстрактная, все свое сочувствие автор комедии сейчас обращает к Лее. Эта замечательная, искренняя и добрая девушка уже несколько лет сильно и безответно любит Тощего. И вот после взрыва она поняла, что смысл ее жизни погиб. Она лежала на земле, отдалившись от внешнего мира. Истерично рыдать она уже перестала. Из её красивых голубых глаз редко сползали слезы. Девушка смотрела куда-то вдаль, иногда на Киру, которая пыталась привести в чувство руководителя. В мыслях – пустота. Дыхание её было медленным и судорожным. Перестала воспринимать звуки внешнего мира, казалось, будто они исчезли, как и все краски. Всё вокруг было блеклым, бессмысленным и тоскливым. Миша Худогубкин погиб. В этом Лея винила себя.
Юля стояла неподвижно, она впервые столкнулась со смертью, пусть не близкого человека, но того, кто был рядом, в одной компании. И в этот момент она вдруг вспомнила про поцелуй в «грибную» ночь, когда ей казалось, что целует своего ухажера, Марка… Выходит, после той ночи Тощий для неё – близкий человек?..
Смешанные чувства испытывала и Элина. Грусть, гнев. Злилась она на руководителя. Девушка считала, что человек погиб исключительно по его вине. Элина дала себе слово, что сделает все возможное, чтобы привлечь его к ответственности. Даже придумала, на какую статью уголовного кодекса можно сослаться. Но вслед за гневом ее снова пришла грусть. На этот раз из-за сломанных очков. Взяв их в левую руку, она поволокла ноги к Лее. Нужно же было как-то поддержать человека. Раздался выстрел – прямо перед ней упала утка.
Утка упала, думаю, вы поняли по какой причине. Когда Могильников залетел в овраг… Именно – залетел, как балерина, двумя большими прыжками. Он увидел, что белка Иван атакует его сына. То ли белка отомстить ему хотела за полет в овраг, то ли у нее была иная причина, но Дарьян лежал на животе, упираясь щекой в шишку кряхтел, а белка, пробежав по его спине, укусила парня за ухо. Могильников выстрелил в воздух, чтобы отпугнуть животное – животное убежало. Ну а утка, естественно, упала.
И тут произошло чудо. Тот самый Миша Худогубкин, который погиб, как бы забавно это не звучало, материализовался из ниоткуда. У Леи заколотилось сердце. Очень ритмично. Тощий остановился у взорванного костровища, почесал затылок, набрал немного воздуха в легкие и на выдохе выдал отчаянное: «Эх…». Волосы его были взъерошены и черны, лицо – не светлее. Правый бок – в листве, а спина – грязная.
Послышался скрежет зубов. Нет, ни Элины. Нет, не Киры. Даже не руководителя, который пришел в чувство и открыл глаза, глядящие в разные стороны… Прекрасное, милое личико Леи превратилось в злобную морду. Девушка стиснула зубы, оперлась рукой на землю, медленно поднялась. Повернула голову в сторону Тощего и бросила на него злобный взгляд.
– Лучше бы ты не родился! – произнесла она низким голосом.
Лея встала на тропу войны. Амазонка! Взгляд её суров. Осанка – прямая. Шаги медленные и подозрительно спокойные. Тощий не сразу понял, что ему надо бежать. Опасность он почувствовал только тогда, когда сковорода из-под картошечки с грибочками прилетела ему в голову. Увы, предпринимать какие-либо оборонительные меры уже было поздно.
Где-то в городе…
Теперь, на минуточку, перенесемся с вами, дорогие читатели, в город, где мама Оленьки Петроградской читала нотации не совсем трезвому мужчине, который в очередной раз пописал на колесо машины начальника полиции – товарища Сталина. Разумеется, пьяный дедушка Леи Карабейниковой в ответ начал дерзить. Причем, он даже свои мужские детальки не спрятал, за что и получил сумкой по голове. Дед рассвирепел и собрался было уже проучить назойливую дамочку. Но дамочка оказалась с характером, дед получил удар коленом в пах. Скукожился, оперся на машину. Та заверещала. Начальник полиции услышал сигнализацию и поспешил к своему авто, догадываясь, кто послужил причиной тревоги его железного коня.
Как выяснилось, мадам Петроградской очень-очень повезло. Встреча с писающим дедом помогла женщине познакомиться с начальником полиции – полезное знакомство для поиска пропавшей дочери, не правда ли?
Товарищ Сталин выбежал на улицу с лейтенантом Пьянковски. Дед, увидев их, кинулся в бега, однако, отлично поставленный ударом коленом в пах подарил ему массу чудесных ощущений, мешающих двигаться.
– Опять ты… В Сибирь бы тебя! Ты ведь сегодня всю ночь за решеткой просидел! – рявкнул начальник полиции, когда Пьянковски схватил деда за шиворот.
– А мы тут поспорили с ребятами на тысячу – проведешь ли ты еще одну ночь у нас или нет… – добавил Пьянковски. – Кстати, спасибо тебе, дружище, я тысячу выиграл, – засмеялся он.
– Уведи его, – приказал начальник. – Дубанько передай, что у него два выхода: получить выговор с занесением в личное дело, либо… – не договорил начальник.
– Черти… – фыркнул дед, чем явно разозлил начальство.
– Я передумал, этот дед за последний месяц уже четыре колеса мне пометил. Так вот пусть Дубанько четыре колеса мне за свой счёт и поменяет. Пометит дед ещё раз – Дубанько вместе с ним отправлю лес валить. Почему я должен заниматься алкоголиками?.. Полно тех, кого так и хочется расстрелять, но мораторий не дает, – задумчиво произнес товарищ Сталин.
Когда лейтенант Пьянковски увел деда, между Сталиным и, обеспокоенной чем-то дамой, состоялся диалог. Мужчина разговаривал на удивление вежливо и сдержано, ведь обычно в разговоре с коллегами он заводился с полуслова – вспыльчивый он был, товарищ.
Мама начала разговор со слов, что у нее пропала дочь. Начальник сразу же предложил ей пройти к нему в кабинет, все обсудить за чашечкой кофе. Разумеется, она согласилась. Но когда ему кто-то позвонил, она услышала:
– Алло! – грубо ответил товарищ Сталин.
– …
– Да, патроны куплю.
Разговор несколько насторожил женщину.
Вместе они зашли в здание отдела. Маму реакция сотрудников заставила улыбнуться – полицейские старались всеми возможными способами минимизировать контакт с начальником. Кто-то резко увеличивал скорость ходьбы, кто-то прятался в кабинете. Кто-то начинал изображать бурную деятельность, утыкаясь в папку с бумагами. Одного такого имитатора начальник остановил. Тот испугался, выронил все бумаги. Сталин подошел к нему и спросил, поймали ли жулика, который на прошлой неделе ограбил пенсионера. Сержант начал заикаться и произносить километры невнятных фраз. В завершении «содержательного» разговора, Сталин твердо произнес: « В этом месяце останешься без премии», – и молча направился к лестнице.
Мама Петроградская ринулась следом, оглядываясь и наблюдая, как сержант опустил голову.
– Извините, можно вопрос? – осторожно спросила женщина.
– Разумеется, обращайтесь! – уже по-доброму ответил начальник.
– За что вы так его? Не думаю, что у сержантов большая зарплата, а тут – премия! – спросила Петроградская.
Однако, начальник сразу отвечать не стал, прикрыл глаза, вздохнул, открыл…Мама поняла, что залезла в огонь…
– Извините за вопрос, не подумала, – произнесла женщина почти шепотом.
– Бросьте, – сурово ответил начальник, – просто, когда выбегал из кабинета к автомобилю, коленом об стол ударился.
Правдой были его слова или нет – неизвестно, но думать об этом мама не стала, побоялась спугнуть удачу касательно полезного знакомства.
– Получит тот балбес свою премию, должен же я ему какую-то мотивацию дать, чтобы не «косячил». Сейчас погрустит, позлится на начальство, вечером напьется и поймет, что надо, несмотря ни на что, доказать руководству и коллегам, что он без чьей-либо помощи способен справиться с работой, – неожиданно закончил тему Сталин.
Услышав эти слова, женщина подумала, что не такой уж он и суровый – справедливый начальник, болеющий за работу своего отдела.
– Извините, а как я к вам могу обращаться? – снова спросила она, поднимаясь за полицейским по лестнице.
Тот остановился, и маманя почему-то сразу задрожала.
– Начальник отдела полиции городского округа, полковник Геннадий Виссарионович Сталин, – гордо и внушительно произнёс мужчина.
Маму Оленьки Петроградской, словно молнией ударило. «Хорошо хоть, не Иосифом его родители назвали», – подумала она про себя. А тут ещё и его фразу про патроны вспомнила…
– Страшно подумать, зачем вам патроны, – машинально вслух сказала она.
– Вы забываетесь, мадам, – холодно ответил Сталин, чуть повернув голову в её сторону.
Женщина потупила взгляд, и когда он отвернулся, шепотом назвала себя дурой.
В это время с верхнего этажа вниз на лестницу выбежал один из офицеров. Завидев начальника, попытался скрыться.
– Стоять! – раздался гром.
Офицер остановился на лестничном пролете второго этажа. Начальник подошёл к нему, расстегнул пуговицу на кителе и указал на мятую рубашку. После этого молча начал смотреть оперу в глаза. Тот делал все возможное, чтобы отвести взгляд, однако, спустя минуту, сдался.
– Виноват. Не успел рубашку погладить, спешил на работу. Всю ночь готовился к грядущему совещанию.
– Пиши заявление на отгул за свой счет, работаешь сегодня бесплатно. Сейчас едешь домой и приводишь себя в порядок.
– Но Геннадий Виссарионович, я ведь могу не успеть, совещение уже через час! – забеспокоился офицер.
– Этот час будет служить тебе мотивацией. Опоздаете на совещание – в органах вы, господин Всематрёшкин, больше работать не будете, – пригрозил Сталин.
– Но полковник, – заныл офицер.
– Точка, – отрезал начальник и встал ногой на лестницу, ведущую на третий этаж. Офицер посмотрел на часы и исчез.
У начальника полиции вновь зазвонил телефон, он ответил на звонок, но говорить ничего не стал. Выслушал, и молча убрал трубку в карман. Застегнул пуговицу пальто.
– Извините, а как к вам обращаться, мадам? – холодно поинтересовался он у женщины.
– София, – осторожно ответила та, – София Петроградская.
– Хорошо, София, прошу меня простить, появились срочные дела, я сейчас вас провожу к капитану Дубанько, дам ему команду лично проконтролировать решение вашего вопроса.
К этому моменту женщина волновалась уже за каждое свое слово. В ответ на его предложение пройти к капитану Дубанько она лишь осторожно кивнула головой.
Кабинет капитана Дубанько находился на втором этаже в конце коридора по правую сторону от лестницы. Оценить это помещение сейчас, дорогие читатели, ни вам, ни маме Оленьки Петроградской не получится, так как у него, как обычно, в кабинете царил хаос. Один из офицеров хотел доказать своему начальнику, то бишь, Дубанько, что он приболел и у него высокая температура. А как это доказать? Конечно же достать зажигалку и, пока никто не видит, нагреть…ртутный градусник…
Из кабинета капитана выбежали трое, прикрывая носы и рты руками: сержант, девушка в офицерской форме и капитан, собственной персоной. Девушка выкрикивала различные красноречивые выражения, пару раз даже пнула сержанта по ноге. Фразу «как до твоей тупой головы дошла идея ртутный градусник греть зажигалкой, валенок!» услышал начальник полиции. Он в это самое время остановился с Софией Петроградской у кабинета инспектора по делам несовершеннолетних.
– Вы с племянником моим не родственники случайно? – спросил виновника ЧП капитан. – Только тот додумался бы такое учудить. Не знаю, как ты это сделаешь, но чтобы к обеду все ртутные шарики из помещения выкатились…– капитан выдержал паузу, и произнес с особым выражением: – Аллес!
И тут девушкав форме увидела начальника, который стоял, прислонившись спиной к стене, и скрестив руки.
– София, – обратился он к Петроградской, – я прошу вас вернуться обратно к лестнице буквально на пару минут, – спокойно попросил Сталин. Было видно, что сдерживает он себя из последних сил.
Дама послушно отошла к лестнице. Трое, понимая, что сейчас на них обратится кара небесная, встали по стойке смирно. Правда, девушка все же шепнула сержанту: «Доволен?»
Геннадий Виссарионович отошел от стены, расстегнул пальто, поправил пиджак, галстук, перезавязал шнурки на одном ботинке. Увидел на правом маленькое пятнышко, достал из кармана платочек, протер туфли – правый, потом заодно и левый. Свернул его и убрал в пакетик, далее – в карман. Выпрямился. Капитан Дубанько проглотил слюну.
София Петроградская, как и велел ей Стали, стояла у лестницы. Она смиренно ожидала, когда её пригласят для беседы. Беспокойство о дочери немного поутихло. Знакомство с таким серьезным полицейским немного успокоило ее и подарило надежду. Она была уверена, что теперь появился шанс вытащить дочь из любой ямы, в какую бы та не залезла. Мама же не знала, что дочка её уже вернулась домой и поставила на плиту кастрюлю с водой. А двадцать восемь пропущенных звонков от мамы она ещё не успела увидеть.
Итак, София стояла на лестничном пролете, ожидала приглашения и слушала, как кричит на провинившихся полицейских товарищ Сталин. Крики были слышны отчетливо. Они сотрясали пол и стены, как при землетрясении. Сталин кричал на подчиненных, как на маленьких детей, которых застал за курением. Кричал он очень, очень красноречиво. Но ни разу никого не оскорбил, и не выругался. «Сильный человек», – с уважением подумала мама Оленьки.
Наконец, крики прекратились, начальник полиции с капитаном вернулись к Софии. Сержант и девушка – офицер остались на месте. Дубанько хоть и шёл с прямой спиной, но казалось, что он вот-вот разрыдается.
Сталин представил ему маму Петроградскую, пожелал ей удачи и откланялся. Некоторое время в воздухе ещё витал аромат его дорогого парфюма.
А капитан, вздохнув, предложил женщине пройти в кабинет инспектора по делам несовершеннолетних. Дубанько был весьма общительным человеком, однако, этой стороны его личности мама Петроградская не смогла узнать – он был хмур. Оно и понятно – товарищ Сталин отчитал.
София рассказала о том, что её дочь пропала, что не выходит на связь уже несколько дней, хотя, по факту, она не отвечала на звонки лишь с прошлого вечера. Мама выразила обеспокоенность тем, что, скорее всего, её снова втянул в передряги двоюродный брат Роман Валенов.
Дубанько, услышав имя дочери дамы и поняв, что это именно она работает в туристической фирме Александра Куприянова, сразу успокоил женщину. Сказал, что с дочкой её все в порядке, он недавно созванивался с нею. По крайней мере, Оленька сейчас находится не с братом, а в городе. А вот Роман действительно отправился в поход в качестве руководителя, и с группой, тут Дубанько замешкался, но сразу надел на лицо равнодушную маску – с ними все в порядке.
– Находят они, конечно, приключения, но какой же поход без приключений, правда? – улыбнулся Дубанько. – Тем более, в группе, в основном, – тут капитан остановил себя. Не стал говорить, что в группе почти все молодые, а то беспокойная мама накрутит себя ещё больше: – В основном, – продолжил он, – ответственные люди! Уверяю вас, София, все в порядке! Начальник Ольги просто телефон оставил на работе, а Оля…Оля, скорее всего, либо ещё отдыхает – ведь сегодня суббота, либо уехала на работу. Она ведь у вас – помощница директора турфирмы Куприянова и главного «суетолога» нашего города. Я постараюсь в ближайшее время связаться с Александром Казбековичем и попрошу его передать Оле, чтобы она вам перезвонила. Не переживайте, – закончил Дубанько.
В конечном итоге ему удалось успокоить женщину, она отправилась домой. Визит в полицию показался ей весьма плодотворным, она даже улыбалась, чего не скажешь про капитана. После разговора с Софией Петроградской он подошёл к окну, которое смотрело на парковку, проводил женщину взглядом и погрузился в свои мысли. Думы настолько беспокоили капитана, что он даже не обратил внимания на то, что дед Леи Карабейниковой вновь сбежал от лейтенанта Пьянковски, пописал на машину Сталина и был таков. Беспокоило Дубанько лишь то, что в группе безответственного руководителя находится его племянник – Миша Худогубкин. Если до сегодняшнего дня он спокойно реагировал на оплошности Валенова – молодой, горячий… То после того, как встретился с мамой Оленьки, почувствовал беспокойство. Он серьезно загрузился тем, что сам отправил Мишу в поход, чтобы немного отдохнуть от него. А если с ним что-нибудь случится? Родители передали сына в его руки, чтобы парень мог учиться в городе, а не в российской глубинке, а в итоге что? В желудке у медведя окажется? Мишка в желудке у мишки! Дубанько аж передёрнуло от таких мыслей. В общем, капитан принял решение лично переговорить с Александром Казбековичем.
С этих самых пор и началась, так называемая война капитана Дубанько и Оленьки Петроградской за внимание Александра Казбековича Куприянова.
Где-то в лесу…
Когда Тощего привели в чувство, то первый его вопрос был: «Где я?». Приводила в чувства его, конечно же знакомая с нокаутами Кира.
Лея сидела возле разгорающегося костра. Угрюмо теребила свой носовой платочек. Злые чувства отступили, девушка затосковала – она причинила боль своему ненаглядному!
Роман Александрович задумчиво сидел на корточках возле своего рюкзака, предварительно вытащив из него половину вещей, среди которых были компас и карта.
Элина тоже была у костра все в том же утреннем одеянии и смотрела на свои поломанные очки, периодически проливая скупые слёзы.
Юля все так же стояла возле поваленной палатки, скрестив руки, задумчиво смотрела на Киру и Тощего. Судя по выражению её лица, ей хотелось сбежать отсюда, как можно дальше и как можно быстрее.
Но самым «счастливым» был Дарьян. Мало того, что у него была прострелена попа, так теперь он ещё и веселый полет в овраг пережил с белкой на голове. Могильников младший ходил по лагерю, нервничал, выплёскивал свои эмоции буквально на все и на всех. Хамил. Разбрасывал вещи. Курил одну сигарету за другой. Все, что ему хотелось – ударить по лицу того, кто отправил его в поход с этим, как он думал, зоопарком. Испытывая гамму чувств этим далеко не дивным утром, он вспомнил о своей задаче, собственно с которой его преподаватель – Эскимос и отправил в поход. Наблюдать за Валеновым. Дарьян докурил сигаретку, взял вторую. Несколько минут смотрел на руководителя убийственно недобрым взглядом и направился к палатке, в которой до сих пор спал Эдкевич.
Могильников стоял у костра, как всегда молча, с флягой в руках, и размышлял о том, как же ему подобрать ключик к сердцу сына. С чего начать примирение? Он даже не знал, каких гадостей могла ему наговорить мать про отца. Двадцать с небольшим лет он мечтал об этом разговоре. Двадцать лет! А теперь сын – всего в нескольких метрах от него… Олег Уюкович думал, что может и не разговорами, а поступками налаживать с ним дружеские взаимоотношения. Вот, к примеру, из оврага уже помог ему выбраться. Последняя мысль заставила его слегка улыбнуться.
– Олег Уюкович, что вас так радует? – тут же заметила Элина. Могильников не ответил, нахмурился. Девушка поморщилась и добавила: – Как всегда неразговорчив. Лучше бы не спрашивала! – и снова опустила глаза на свои очки.
Могильников сходил к своей палатке, которая у него, единственного из группы, уже была аккуратно сложена и подготовлена к упаковке в рюкзак. Вернулся с изолентой в руках. Молча взял у Элины очки, приложил две сломанные спички: одну сверху, вторую снизу и скрепил оправу.
– Изолента, конечно, не всемогущий скотч, но свойствами, клеящими, все же, обладает. Осталось только стекла протереть, – неэмоционально произнес патологоанатом, аккуратно вложил очки в руки девушке и вернулся к своему рюкзаку.
Та тихонечко, будто стесняясь, сказала вслед Могильникову спасибо… Стеснялась, потому что только нагрубила ему, а человек ей очки в пригодный для использования вид привел.
А у костра завязался разговор…
– Красавица… Если в следующий раз захочешь кого-нибудь сковородкой ударить, то ударь лучше себя, – обратилась Кира к Лее, та глубоко вздохнула, – у бедняги итак мозгов нет, ты последние отшибешь.
– Что ты на меня так смотришь? – Кира перевела глаза на Тощего. – Как ты взорвать – то все здесь умудрился?
– Он мою сумку на кусочки разорвал, – вставил «пять копеек» Могильников, но Кира только посмотрела на него недовольно и ничего не ответила.
– За что ты меня ударила? – расстроено спросил Тощий Лею, держа руку на своей на голове.
Валенов поднёс ему бутылочку воды из личных запасов, вода была прохладной. Миша приложил бутылку к голове.
Тем временем огонь уже охватил все дрова, и Роман решил поставить котелок между двух поленьев.
– На чай! – добавил Валенов и тут же переключил внимание на Худогубкина: – Ну, Миша, что расскажешь? Зачем ты взял у меня бензин?
Услышав фразу про бензин, Лея резко подняла голову на руководителя, затем заплаканными глазами зло посмотрела на Тощего, да так посмотрела, что тот дернулся и некоторое время даже боялся начать свой рассказ.
Могильников, тем временем, подошёл к сыну и спросил, нужна ли ему помощь. Тот лишь буркнул что-то в ответ, так как возился в рюкзаке под почти упавшей палаткой. Уюкович не отступил, он твердо решил помочь хоть чем-нибудь. Помог! Хотя бы тем, что за минуту вставил все ребра палатки на место и тем самым поднял ее.
– Не благодарите, – проскрипел Могильников.
– Спасибо, – нехотя ответил Дарьян, но Могильников его благодарности не услышал. Он решил воспользоваться ситуацией разбора полетов и задать Худогубкину весьма интересующий его вопрос:
– Зачем ты хотел забрать мои патроны?
Как вы уже знаете, Могильников обычно разговаривал громким, просто нечеловеческим басом. Поэтому вопрос о патронах, конечно же, услышал и Дарьян. К тому времени он вытащил из рюкзака маленький блокнотик, ручку, шутки ради черкнул на обложке «Тетрадь Смерти», а затем записал: «Ночь грибов» и «Оружейный барон». Положил блокнот в карман, прожжённой стараниями Юли толстовки, и вышел из палатки.
А Тощий все же приступил к рассказу. Говорил он очень осторожно, боясь за каждое свое слово.
Между тем Дарьян все думал о патронах Могильникова. Он сделал пару шагов, остановился возле разваленной палатки Киры, посмотрел на ружье, которое лежало у рюкзака патологоанатома. Ещё раз прокрутил в голове момент, когда выстрел спугнул белку в овраге… Как же этот звук был схож с тем, когда его подстрелили! Да и Могильников оказался подозрительно быстро рядом…
– Олег Уюкович, – крикнул Дарьян и направился к костру.
– У меня один вопрос, – прервал рассказ Тощего руководитель, – Олег Уюкович, зачем вы все-таки, вопреки моему запрету, взяли взрывчатку с собой? – сурово спросил Валенов.
– Что? – Лея резко подпрыгнула с бревна.
– Так значит, это ты подстрелил меня? – Дарьян подошел к Могильникову максимально близко. Подойти ещё ближе ему не давало пузико. Такое поведение несколько ошарашило патологоанатома, и, несмотря на то, что Дарьян был его сыном, он рукой уперся ему в лоб и не сильно оттолкнул – так, чтобы тот не упал и не ударился. Уюкович явно растерялся и не знал, что сказать в свое оправдание.
Валенов оцепенел от новости. Один турист его группы подстрелил другого туриста! «Что ни минута – то событие» – подумал Роман.
– Я даже не знаю, стоит ли удивляться, – буркнула Элина.
– Так значит из-за вас он чуть не погиб? – и даже в этой ситуации Лея не позволила себе обратиться к Могильникову на «ты». Её оттолкнуть патологоанатому не удалось. Лея схватила ту же сковороду, которую недавно запускала в Тощего, и ударила патологоанатома. Тот лишь пошатнулся. На сковороде осталась вмятина.
Только спустя некоторое время руководителю все же удалось подавить бунт на корабле. Не без помощи Киры, конечно. Она и Юля были единственными, кто не принимал участия в буче. Эдкевича в расчет не берем – он по-прежнему спал. От Юли толку было мало, она просто не хотела никому помогать, билась в истерике, требуя вернуть ее в город. И действительно хотела собрать вещи, уйти к ближайшей дороге, однако, стоило ей представить, что она заблудится, останется в лесу одна, как мысли об одиночном походе покидали девушку. А стоило посмотреть на Тощего, на его противные губы, тут же вспомнить, как целовала их – Юлю начинало тошнить. В таких смятенных чувствах она стояла на месте и не знала, что ей делать и куда податься.
Подробнее о самом бунте автор комедии не рассказывает – не имеет смысла. Кроме одного момента. После того, как Лея ударила Могильникова сковородкой, она выпустила свое страшное оружие из рук и превратилась из берсерка в себя настоящую. Девушка тут же зарыдала от переизбытка эмоций. Спряталась за Киру. Но и Кира, несмотря на свое бойцовское мастерство, не горела желанием вступать в борьбу с повелителем мертвых.
А вот Дарьян не выдержал, размахнулся и завёз Олегу Уюковичу кулаком по физиономии – в руке парня что-то хрустнуло.
Спустя время…
Наконец, все успокоились и расселись вокруг костра. Завтракали тем, что приготовила Элина: овсяной кашей с изюмом и орешками, оладушками – по одной на человека, и кофе. Кофе растворимым, но с корицей.
Кто сидит на чурбаке, кто-то – на бревне – скамейке, которую смастерил Могильников. Сам же патологоанатом сидел на своем маленьком рыбацком стульчике. Настолько маленьком, что, казалось, колени его вот-вот достанут до ушей. Кстати, Олег Уюкович принес второй такой же стульчик и почти насильно усадил на него Тощего рядом с собой, видимо опасаясь, что тот ещё что-нибудь учудит. Говорить ему Могильников больше ничего не стал, даже насчет испорченного маминого носочка. Понимал, что настроение группы сейчас трудно назвать позитивным, и, отчасти, из-за его взрывчатки.
Чумазый Тощий, сев на стульчик, сначала упал с него назад спиной, затем как-то неаккуратно сел обратно, как на домашний мягкий диван «плюхнулся». В результате, крепление не выдержало, и стульчик стал ещё ниже. Создалось впечатление, что Мишка уселся в яму. Могильников посмотрел на него, зарычал. Тот приподнялся, чтобы убежать, но патологоанатом успел положить свою пудовую руку ему на плечо – шевелиться Худогубкин больше не мог.
Некоторое время все завтракали молча, лишь переглядывались. Лея уткнулась носом в тарелку, осторожно брала на ложку небольшую горочку каши и забавно втягивала ее в рот. Девушке было очень грустно и стыдно. Она винила себя за то, что причинила кому-то боль. Постоянно винила. Еще и сковородку испортила – на ней осталась вмятина от физиономии Могильникова. И никакие аргументы, которые нашептывал ей внутренний голос – «не грусти, это просто нервный срыв» – ее не подбадривали. Только когда ее приобняла Элина, стало немного легче. Объятия – хорошее лекарство от грусти.
Тощий сидел с грузом вины не меньшим, чем Лея. Вчера галлюциногенными грибами группу накормил, сегодня чуть не взорвался, пытаясь приготовить завтрак.
– Наверное, Худогубкин, готовить еду – не твоя сильная сторона. То отравил группу, то чуть не взорвал, – усмехнулась Кира. От этих слов Тощий чуть не заплакал.
– Я больше не буду принимать никакого участия в жизни группы! Лучше будет всем! – эмоционально произнёс он и совсем приуныл.
– Слушай! – встрял Дарьян. – Меня вот этот черт подстрелил! – указал жестом на Могильникова. – Руководитель невесту чужую украл. А напротив тебя сидит дуэт «Ну, погоди!» – в Дарьяна прилетела шишка. В ответ он показал Кире фигу. – Да, Миша, ты во всем виноват, но чудили-то мы все! Лея вон кота украла и сковородку испортила о лицо повелителя смерти.
– Обещаю, ребята, я буду аккуратнее! Я больше не доставлю вам неприятностей! – вздохнул Тощий. Он попытался улыбнуться, но тут же вспомнил, что его рюкзак до сих пор лежит на уступе скалы. «Пока не буду никому говорить. Может, получится самому устранить неприятность, пока все собирают лагерь» – подумал Мишка.
Юля пристально и хмуро смотрела на Тощего. Даже на какое-то время забыла про свою кашу, чем не преминула «воспользоваться» ее тарелка – она наклонилась, и половина завтрака вытекла на землю. Могильников, Тощий и Роман Александрович заметили странное поведение девушки.
– С тобой все в порядке? – спросил Валенов. Однако, Юля на вопрос не отреагировала, продолжая наблюдать за Худогубкиным. Ее мысли были заняты только тем поцелуем. Девушка успокаивала себя, что Мишка, скорее всего, ничего не помнит, поэтому ничего и никому о нем не расскажет – хотя бы это хорошо!
Затем на Юлю обратила внимание Лея. Она заметила, что та смотрит на Тощего, как на потенциальную жертву. Девушка сжала свой маленький и нежный кулачок так, что послышался хруст. Элина отодвинула подальше от нее сковородку…
Но грусть на этот раз одолела злость. Лея вдруг подумала, что Миша на нее почти не смотрит, а вот другие девушки на него очень даже смотрят. «А вдруг между ним и Юлей вспыхнет искра?» – ужаснулась она от открывшейся перспективы, и разрыдалась, уткнувшись в плечо Элине.
Юля, погрузившись в свои раздумья, не заметила, как выронила из руки оладушку. Это увидела Кира и толкнула ее в бок локтем. Но, увы, не рассчитала силу – Юля вышла из транса весьма агрессивно. Слово за слово и перепалка грозила перерасти в очередную драку, но вмешался Валенов и рявкнул на нарушительниц покоя. Подействовало. Девушки замолчали. Кира продолжила завтракать, а Юля поставила тарелку на землю, сказала, что не голодная и ушла к палатке.