– Как мы с тобой познакомились? Ты из жителей посёлка?
От такого вопроса Эдкевич опешил.
– Роман Александрович, вы чего? – занервничал Сергей. – Я же в вашей группе был!
– Хм, – смутился Роман, – странно, я помню всех членов группы, но тебя, увы… Шпион!
– Это все картошка та, с грибами, я больше, чем уверен…
Раздалось подозрительное урчание…
– Смотрю я на этот кусок шашлыка и…и…Определенно хочу его съесть, – задумчиво произнес Эдкевич.
– Давай ещё со стола у армянина воровать начнем, – ответил Роман, но тут у него у самого заурчало в животе: – Надо группу искать, некогда об еде думать! – твердо добавил Валенов.
– Вы как хотите, а я, – не договорил Эдкевич, послышались голоса.
– Сядь! – скомандовал Роман. Голоса затихли.
– Да он и не заметит! – вновь вернулся к обсуждению кражи шашлыка Эдкевич.
– Успокойся, – шикнул на него Роман, – натворили мы тут дел вчера, похоже… Давай ещё и шашлык у него своруем!
– Вы правда невесту украли? – вспомнил вдруг слова мужика с вилами Сергей.
Роман отвел взгляд в сторону.
– Любопытно, – произнес Сергей, – хотя, – склонил голову, – как вспомню, что очнулся на корове, прикрытый пальто…
– Я чувствую, не только мы с тобой проснулись не в теплом спальном мешке в палатке, – Роман посмотрел на свои ноги: – Знать бы, где штаны мои, а то не очень удобно. Мало того, что руководитель проснулся черт знает где, с чужой толстой девой, так еще и в трусах!
Послышалось хлюпанье. Оба обернулись к водной двери. В проеме стояла невеста Квазимодо, вся в муке.
– Толстая, значит, да? – разревелась мадама и выбежала из дома.
– Я думаю, Роман Александрович, вам лучше тоже бежать, – предположил Эдкевич.
Роман уперся лбом в стол – «о, Боже!»
Тем временем, из окна в гостиную залез толстый котище. Тот самый, что сбежал от Леи Карабейниковой, предварительно пописав в её спальный мешок. Кот залез на стол, стащил кусок шашлыка и скрылся с места преступления.
– Гад мохнатый, – прорычал Эдкевич.
Послышались шаги. Валенов вскочил со стула, кинулся в окно, благо оно было приоткрыто. Прыгнул, приземлился – застонал. Эдкевич выглянул наружу – возле окна стояла тележка, забитая до верха золотистой листвой. Роман угодил прямо в неё, тележка перевернулась и накрыла руководителя группы осенним гербарием. Он открыл окно шире, хотел тоже сигануть вниз, но подоспела баба Соня, схватила его за руку, втащила в дом.
– Куда полез? – рявкнула бабка, и толкнула парня на стул.
А на улице назревала драка.
– Ты назвал её толстой! – кричал Квазимодо, устремившись к тележке, под которой лежал Роман.
– Следи за ним! – приказала бабка егерю, лицо которого было испачкано сажей и свитер прожжен на груди.
Тот с радостью перезарядил карабин и наставил его на парня.
– Неожиданно! – произнес Эдкевич, увидев рядом с егерем Тощего.
Между тем, баба Соня выбежала на улицу, чтобы помочь внуку.
Интересные эмоции испытали Кира, Лея, Элина, да и Барсик тоже, когда, открыв калитку владений Квазимодо, увидели, как мужик в плаще и смешных труселях с уточками бегает от главы поселка и бабки вокруг дома.
– Это что за чудо? – протянула Кира, держа в руках штаны руководителя, которые нашла висящими на дорожном знаке с названием посёлка.
– Ваш руководитель, – серьезно ответил Барс.
– А я и не удивлена! – фыркнула Элина.
К погоне подключился третий – тот, который ловил невесту Квазимодо в поле, и, в конце концов, Романа побороли.
Действие перенеслось в дом главы поселка…
Валенов стоит посреди гостиной, отряхивается.
Юля и Лея сидят за столом. Злая Элина, скрестив руки за спиной, ходит из стороны в сторону. Кира … пьет чай, жует шашлык, который Квазимодо поставил на стол.
– Как ты посмел назвать ее толстой после всего того, что учудил, а? – ругался глава. – Кто ты такой, что посмел запустить в мои владения банду этих дикарей?
– Я… – не договорил Роман, как Квазимодо его ударил кулаком в лицо. Валенов пошатнулся. Глава повредил запястье. Криков было…
Через полчаса Квазимодо вернулся в гостиную с бабой Соней. Все это время группа провела, не перемолвившись ни словечком. Егерь контролировал каждое движение, каждый звук. Он даже забыл, что Роман на поле повел себя с ним по-человечески. А Валенов решил действовать. Сел за стол, в кресло, на котором ранее сидел глава поселка, налил себе, не спросив разрешения, две стопочки армянского коньяка, и приготовился к разговору. Правда, ноги у него тряслись. Причем не от ожидания выяснений отношений, а из-за того, что он находился в окружении почти всех туристов, у которых к нему, как к руководителю, накопилось не меньше вопросов, чем у него к самому себе.
Но вопросы ему задавать группа пока боялась. Все–таки стояли-то все под дулом карабина егеря Франка Эйнштейна.
В комнату вошел Квазимодо. Взгляд серьезный, королевский, деловой.
– Рассказывай, Эйнштейн, что случилось? – спросил он и сел не на свое кресло, а подальше от Валенова – на табурет у камина.
В этот раз егерю не хотелось много говорить.
– Он мой дом сжег. Он – один из них! – егерь показал на Тощего.
Квазимодо открыл рот, чтобы ответить, но его прервал Барсик.
– Извините, что прерываю, господин главнокомандующий войсками Закуса, но смею сообщить, что это не полный состав банды, – церемонно произнес мальчик.
– Что этот малой себе позволяет? – возмутился егерь. – Как он с вами разговаривает!
Бабка же и Квазимодо не отреагировали, словно дерзкая речь мальчишки – обычное явление.
– Вы к ним в лагерь послали мужика с вилами, – продолжил тот, – зря! Самый большой из них, на зомби похожий, дал мужику пощечину и отправил в нокаут. Бедняга даже слова сказать не успел!
Баба Соня приподняла бровь.
– Мы пытались уговорить его пойти с нами, но он схватил меня, привязал к дереву, сунул в рот яблоко и ушёл в палатку! – продолжил рассказ Барс.
– Это бесполезно, – вставил Роман, – мой вам совет – оставьте Могильникова в покое…
– Мы понимаем, что доставили вам немало проблем, но давайте уже придём к какому-нибудь консенсусу и не будем тратить ни ваше, ни наше время? – перебила Романа Элина.
Кира ткнула её в бок, намекая, что сейчас ей бы лучше помолчать.
– Страх вы совсем потеряли, черти! – занервничал егерь. – Предлагаю их в темницу на недельку посадить, пусть подумают!
– Рот закрой! – рявкнула бабка.
Квазимодо сидел молча, хотя обида на себя самого из-за такого нелепого поступка, как удар в лицо пленному, одолевала его. Решил съесть шашлык, а шашлыка и нету. Ближе всех к его тарелке сидел Роман, ему, естественно и досталось.
– Мало того, что ты привел на мою территорию дикарей, мало того, что ты сорвал мне свадьбу, украл у меня невесту, а твои люди разгромили половину поселка, так теперь, – встал из-за стола Квазимодо, – теперь ты еду с моего стола воруешь! Как у тебя наглости хватило?
Валенов опешил.
– Чего? – осторожно произнес он.
– Это кот мясо стащил! – вмешался Эдкевич, но глава его словно не слышал.
– Парень, ты кто? – спросила Кира у Эдкевича. Остальные девушки тоже обратили на него внимание.
– Серьезно, а кто ты? Не помню, чтобы ты с нами был! – поддержала Киру Элина.
– Да что вы на самом деле? – занервничал Эдкевич. – Я все утро Роману Александровичу пытался доказать, что я ваш! Теперь ещё и вы! Сговорились что ли?
Квазимодо заорал и набросился на Романа с такой яростью, что красная галоша слетела с его ноги и приземлилась на стол.
Балаган, однако… – Барсик не выдержал, вздохнул и вышел из дома.
– Тихо! – заорала во весь голос баба Соня.
Все замолчали, кроме Романа и Квазимодо.
И тут одновременно произошло несколько событий…
Тощий чихнул. Егерь случайно нажал на курок и выстрелил в стену. Роман успел оттолкнуть главу, схватил табурет за ножки и принялся им размахивать, защищаясь. В конечном итоге, Квазимодо заехал больной рукой, пострадавшей ранее в драке, по табурету.
Лея зарыдала. Тощий, нервная система которого еще не до конца излечилась после употребления отравленных грибочков, упал в обморок, повалившись на стену. Висевшие на стене часы от таких вибраций свалились на голову бедной Юлианы. Они были не столь тяжелыми, сознание девушка не потеряла, но визг… Он, как кусок разбитого стекла вонзился в уши всех присутствующих. Затем последовала истерика и обвинения во всех бедах Романа. Переизбыток эмоций, в конечном итоге, отправил Юлю в обморок. Баба Соня успела, к счастью, подхватить несчастную и уберечь ее от удара головой об угол стола. Эдкевич, ошалевший от того, что его не узнают, не обратил внимания на выстрел, а думал только о том, почему его не помнят?
Кира на неожиданный выстрел егеря отреагировала агрессивно – набросилась на него с кулаками и воплями: «Кто-то мог погибнуть!»
Баба Соня успела схватить подушку с одного из стульев, и бросила ее в девушку. Затем она отобрала у егеря карабин и ударила прикладом ему по ноге.
– Кретин! Ушёл отсюда, чтобы глаза мои тебя больше не видели! – крикнула в сердцах Соня Бельмондо.
– Чокнутая семейка! – сквозь боль выговорил егерь. – Я не уйду отсюда, пока они не ответят по заслугам за то, что сделали с моим сараем! Этот идиот, – егерь указал на Тощего, – сжег мой дом! Последние слова мужик выделил интонацией.
Баба Соня на мгновение задумалась, затем нагнулась к нему и шепнула что-то на ухо. Тот замолчал, злобно посмотрел на Мишку, поднялся, вытер лицо салфеткой, которая лежала на столе и, прихрамывая, направился к выходу.
В этот момент в дом зашла Нина. Она улыбалась. Словно и не было обиды на слова Валенова. Увидела, что возле окна друг против друга стоят ее обидчик и ее жених. Роман держал перед собой табурет ножками вперед, Квазимодо держал в руке шампур, с висящим у основания кусочком шашлыка и плясал, как на фехтовальной дуэли, стремясь поранить соперника. Нина подошла к жениху, обняла, надеясь успокоить.
Лея в это время смотрела на Тощего, лежащего без сознания. Ей было безумно его жалко! Хотелось обнять и приласкать, но обида оказалась сильнее, и девушка отвернулась от Мишки, скорчив угрюмую гримасу.
Помог ему Эдкевич. Сергей усадил Тощего за стол, взял небольшую вазочку с осенним букетом, в которой еще оставалось немного воды, смочил руки и потер Мишкины виски. После – вылил остатки воды из вазы ему за шиворот, Худогубкин ожил.
Спустя некоторое время все успокоились, уселись за стол. Стоять осталась лишь баба Соня, она, кстати, только что дала распоряжение кузнецу и дворнику сходить по следам Барсика в лагерь к дикарям и привести сюда самого сурового туриста – Могильникова.
Юля ерзала, приложив к голове лед, завернутый в тряпочку. Кира хрустела пальцами. Роман старался не смотреть ни на кого из участников похода – ему было стыдно. Эдкевич просчитывал в уме логарифмы, выстраивая проект незаметной кражи своего фотоаппарата, который бабка положила в сейф в другом конце гостиной. Ну, а Тощий… Тощий опять забыл, где оставил Йорика.
Нина, не обращая внимания на посторонних, уселась на колени Квазимодо. Роман успел заметить на лице грозного маленького армянина страдание – нелегкую невесту он себе нашел, явно не пушинку.
– Прямо все сходится: армянин в красных мокасинах, – невпопад пошутил Эдкевич, – точнее, в галошах.
– Шутить вздумал? – взревел Квазимодо, но тут в дом вломился хозяин особняка Аддамсов – мужик с огромной, рыжей бородой. Запыхался, отдышался и рассказал, что решил помочь кузнецу и дворнику, пошел вместе с ними в лагерь дикарей. На месте они увидели, как суровый мужик, прямо в их присутствии выхлебал из фляги спирт, а потом сделал предупредительный выстрел в белку на дереве – промахнулся. На дворника упала утка.
– Я ведь вам говорила… – тихо пробормотала Элина и отвела взгляд от бабки.
– Тихо! – рявкнула баба Соня.
– А что тихо? Что тихо? – вмешалась Кира. – Мы здесь по вашему требованию, пусть и не в полном составе. Что вам ещё с чисто русским армянином надо?
– Я!.. – не смогла договорить бабка.
– Кстати, Роман Александрович, – снова прервала ее Кира, обратившись к Валенову: – Вот ваши штаны, забыла совсем про них, – девушка передала ему одежду, руководитель взял, не поднимая головы и остался сидеть в труселях.
– Ваш этот самый Рррроман!.. – хотел было вмешаться Квазимодо, но невеста прервала его.
– Пёсик, ну хватит, не начинай! – попросила она.
– Пёсик? – захихикала Кира. Лея улыбнулась. Эдкевич засиял от удовольствия, он надеялся, что сейчас конфликт сойдет на «нет» и он сможет незаметно выкрасть свою камеру.
Но бабка, понимая, что её внук опять дает слабину, уходить в сторону от конфликта не стала. Она не могла смириться с тем, что один из дикарей продолжил буйствовать и выводить из строя её людей, да ещё и утками! Соня Бельмондо, не отвечая на доводы туристов об их безобидности, повернулась к рыжему бородатому мужику, который наглым образом стянул со стола графин с водой, и приказала собрать всех, не занятых на работах людей, чтобы привести в посёлок главного бунтаря. Мужик кивнул и испарился.
– Ну, я предупредила, – развела руками Кира.
– Думаю, он будет счастлив новым клиентам на своем столе, – хмыкнул Эдкевич.
Все уставились на него.
– Что? – развел руками Сергей.
– Дамы, может быть, я не вовремя, но… Кто этот парень? – спросил Тощий у девушек.
Эдкевич приуныл…
Лагерь…
Могильников храпел в своей палатке, как морж во время спячки. Дарьян с простреленной попой храпел в своей.
Из посёлка в лагерь по приказу бабки направились человек двадцать. Двое самых агрессивных, шли впереди, кричали, вызывая дикаря на бой и высказывали неприличные предложения в его адрес. Однако, хозяин дома семейки Аддамс призвал коллег-завоевателей утихомирить пыл, указывая на то, что объект преследования – кадр весьма и весьма импульсивный. Настолько импульсивный, что от его импульсов даже похолодало вдруг…
Незваные гости осторожно вошли на территорию лагеря, увидели торчащую из длинной рыбацкой палатки ногу, одетую в дырявый носок. Часть селян кинулась приводить в чувство односельчан, лежавших без сознания после физического контакта с патологоанатомом. Двоих нашли, а от третьего на месте остались лишь вилы.
А Рыжий бородач, схватив лопату покрепче, и еще двое двинулись к палатке, прислушиваясь, спит ли дикарь внутри. Но и спящим Могильников находился в полной боевой готовности. Он лягнул мужика своей огромной ступней сорок восьмого размера и оставил на лице бедолаги отпечаток протектора. Из носа рыжего мужика пошла кровь. Мужики прыснули в стороны: кто – в пустые палатки, кто – за деревья. Бородач выронил лопату и скукожился от страха, зажмурился, потом приоткрыл глаза – нога так и торчала из палатки. «Не, все-таки, спит» – решил рыжий и снова подобрался к палатке, вытерев нос о рукав грязной телогрейки. Приподнял тент – точно спит. Оглянулся, помахал рукой, подзывая остальных.
Мелкими перебежками мужики добрались до палатки. Если вы подумали, дорогие читатели, что селяне поколотили спящего человека, то вы в корне неправы, это не соответствовало моральным принципам местных мужиков. Они приняли весьма компромиссное решение – притащить Могильникова в деревню спящим, пусть с ним Квазимодо и Бельмондо разбираются. Рыжий предложил предварительно пошуметь, потрясти палатку, чтобы понять, насколько крепко спит дикарь. К несчастью нападавших, лысый мужик в этот момент, выронив пачку папирос, нагнулся, пошатнулся и упал прямо на палатку. Все оцепенели. Решили, что смерть с косой прямо сейчас к ним и придет. А, может, и без косы. Однако, из палатки все также слышался храп. Патологоанатом лишь повернулся, придавив собой лысого, и издав при этом какой-то ужасный звук, от которого лысый заорал, вырвался из объятий спящего «чудища» и бросился в лес. Остальные снова спрятались за большую синюю палатку девушек.
А Могильников по-прежнему сладко спал, причмокивая и похрапывая. Его спирт так не убаюкивал, как чай с маминым ежевичным вареньем. Убаюкивала не столько сладость, сколько тёплые воспоминания о маме, которая покинула наш мир несколько лет назад. Поэтому ложка варенья усыпляла патологоанатома лучше любого снотворного, согревая душу.
Немного успокоившись, мужики смастерили из подручных материалов подобие носилок, аккуратно поместили на них Могильникова и… уронили – ручки носилок с одной стороны оборвались. Дикарь упал головой вниз. Двое, что его держали, зажмурились от ужаса, остальные опять разбежались. Но Могильников спал и улыбался.
В общем, патологоанатома все же удалось унести, и Дарьян остался в лагере один, продолжая постанывать во сне.
Закусь…
Пока Могильникова несли в посёлок, Квазимодо спорил с туристами, а точнее – с Романом Александровичем. Спорил обо всем подряд. Дебаты выглядели весьма смешно: глава изрекал заведомо ошибочные суждения касательно группы туристов: причислял их то к банде наркоманов, то сутенеров, то тунеядцами называл. Роман пытался его переубедить. Вежливо. Остальные молча наблюдали за происходящим. Несколько раз в разговор вмешивались Элина и Кира, уговаривая Квазимодо их отпустить. Элина, к тому же, предлагала выполнить какую-нибудь «черную» работу, чтобы загладить вину перед жителями поселка. Но горячий спор двух капитанов, в котором Роман уже обвинял Квазимодо в том, что когда-то некий горбун украл из сада его бабушки яблоню, остановить было невозможно. Даже невеста, изобразив удар мизинцем об угол тумбочки, перестала вмешиваться в спор. Возможно, их смогла бы остановить баба Соня, но та стояла возле окна и не сводила глаз с горизонта, волнуясь за жизнь и здоровье тех, кого она отправила за Могильниковым.
И вот, наконец, в дверь залетел рыжий и бородатый дядька, с возгласом: «Привели!»
– Кого? – проснулся Тощий.
В дом на носилках занесли Могильникова, накрытого с головой покрывалом. Лея закрыла рот рукой, чтобы не разрыдаться во весь голос. Остальные лишились дара речи.
– Он…умер? – опешила даже Юля.
У Валенова душа в пятки ушла. Мысль, что в его первое руководство мало того, что туристы наркотиков наелись, так ещё и один из участников похода умер, накрыла его черной пеленой. Он словно впал в транс.
– Вы, что сделали, сволочи? – у Киры отключился барьер самосохранения, и рука непроизвольно сжалась в кулак. «Бац» и отправился «спать» мужик с горбатым носом. Скорее всего, после такого «удачного» попадания, нос его стал еще более горбатым.
– Да он просто спит! – закричал рыжий, поставил руки блоком перед собой и зажмурился, полагая, что следующий удар прилетит ему.
– Спит? – прорычала Кира, не опуская кулаки. – Зачем вы тогда его закрыли с головой?
–Мы… – запнулся от наплыва эмоций мужик. – Мы…
– Мы! – выкрикнула Кира и замахнулась.
– Он боится тебя, дура неадекватная! – не выдержала Юля. Туристы уставились на девушку, полагая, что теперь им придется разнимать Киру и Юлю.
Но Кира никак не отреагировала на слова Юли, она в упор смотрела на рыжего мужика.
– Нам страшно было! – выкрикнул, наконец, тот. Вся деревенская банда кивнула, подтверждая его слова.
Кто-то сдернул с лица Могильникова покрывало, тот лежал с открытыми глазами. – Точно умер! – вскрикнула Элина. Это было ужасное зрелище! Лея разрыдалась. Страшно стало всем. Баба Соня с карабином егеря на плече подошла к Могильникову, пощупала пульс на шее.
– Пульса нет! – громко известила она и повергла в шок всех. Лея потеряла сознание. Элина принялась приводить ее в чувство, размахивая над ней газетой. Кира набрала в рот воды из стакана и брызнула в лицо Могильникову – помогло.
Соне Бельмондо показалось, что «умерший» повел глазами в сторону фляги с красивой гравировкой, которая стояла на комоде. Бабка прислушалась к его дыханию, наклонилась очень близко к его лицу и тут, Могильников рявкнул: «Бу!». Баба Соня упала в обморок. Лея и рыжий бородатый мужик последовали за ней. Все дело в том, что Могильников проснулся почти сразу, как его вынесли из лагеря. Буянить не стал, понимал, что находится в не самом выгодном для себя положении, а потому продолжил притворяться, дабы выждать удачный момент и атаковать врагов. А тут еще и бородач накрыл его с головой, чтобы дикарь своим видом не пугал жителей поселка. Так что, мрачному патологоанатому не обязательно было изображать эмоции спящего мертвеца. И вот он дождался удачного момента!
Олег Уюкович не медлил и сразу же отобрал у потерявшей сознание бабки карабин, направил его на главу поселка и настоятельно рекомендовал, чтобы тот дал команду сельчанам выйти на улицу и закрыть за собой дверь. На его слова не отреагировали. Могильников перезарядил карабин.
– Как ты смеешь? В моем доме! – плевался слюной глава.
– Ушел отсюда! – рявкнул Могильников. – Нам пообщаться с группой нужно. Окинул взглядом туристов, забившихся в угол, не обнаружил Дарьяна, и насторожился, – а где Покровский?
– Черти съели, – снова брызнул слюной Квазимодо. Зря.
Конечно же Могильников никого убивать и даже ранить не собирался. Но припугнуть за подобные слова – обязательное действие! Он выстрелил в дальний тёмный угол. Пуля пролетела в сантиметре от главы и угодила в вазу с прахом мужа бабы Сони.
Сельчане закричали и сами выбежали из дома. Девушки – туристки прижались к парням и зарыдали. Ну, кроме Киры – у нее нервы железные. Юля тоже ревела, но боялась что-то сказать патологоанатому под горячую руку. Эдкевич хотел воспользоваться моментом и пробежать за спиной Могильникова к фотоаппарату, но Элина уткнулась ему в плечо и так крепко обняла, что совесть просто не позволила парню оттолкнуть девушку. Так же крепко обнимала и Лея Тощего. Но тот с трудом понимал, что происходит – сознание чудило и картинка развивалась перед его глазами очень медленно. Поэтому он не спешил реагировать на все происходящее, а вскоре отрезок времени с выстрелом исчез из его памяти.
Квазимодо стоял в оцепенении. Со второго этажа слетела невеста, увидела испуганное лицо жениха и лежащую на полу бабу Соню. Массивная, не худенькая девушка с визгом и кулаками набросилась на Могильникова. Валенов и Кира с трудом оттащили напуганную невесту, но на этом приключения группы не закончились. Как только Квазимодо увидел руки Валенова на талии своей Нины, то в нем снова вспыхнула ревность.
– Отойди от нее! – свирепо крикнул армянин, отталкивая от невесты негодяя. Роман опешил. Кира подлила масла в огонь, сказав: «Я бы его ударила за это!». Впрочем, Квазимодо Никифорович решил, что девушка высказалась в его адрес, предлагая ударить Романа. И он ринулся к Валенову. Теперь разнимать пришлось мужчин. Глава, в общей сложности, смог нанести три удара. Один – по касательной по лицу Романа, два других – в пол… Когда обоих подняли, глава пытался нанести и четвёртый удар. Замахнулся, Роман в этот момент чихнул, армянин промахнулся, а присутствующие захихикали.
– Я, в общем-то, вам, Роман Александрович, говорила, что за дерзость горбуна следовало бы проучить, – протянула Кира.
Квазимодо от «горбуна» просто вскипел и принялся ругаться, угрожая всем туристам каторжными работами и поножовщиной.
Хуже всего выглядела гримаса Могильникова. Кира аккуратно взяла ружье из его рук, приговаривая: «Тише, тише…». Постепенно конфликт с главой плавно перетек в демагогию и, как бы выразился Эдкевич, в «масштабное базардюзю».
Пока Квазимодо скандалил, невеста решила провернуть нехитрую операцию по налаживанию отношении с бывшей надзирательницей – в чувство–то, лежащую на полу даму, приводить надо было кому-то. Могильников помог поднять ее с пола. Вместе с Ниной усадил на стул. И тут Квазимодо произнес: «…видела бы бабушка, что ваш людоед вазу с прахом деда разбил…» Баба Соня очнулась вмиг. И сразу же вперила глаза в Могильникова. Не хватало лишь фразы из известного боевика: «Я вернулась!»…
Дерзкий Квазимодо сразу же изменил тон. Он тихо жаловался бабушке на туристов. Бабка рычала на внука, поясняя, что тому давно уже пора самому решать проблемы. А тот все ябедничал на дикаря, который разбил вазу с прахом деда и показывал на виновника «аварии».
Очень странное и необычное зрелище: бабка тащит Могильникова за ухо, как маленького ребенка, к разбитой вазе, чтобы хорошенько отчитать. Но Олега Уюковича такое действие в отношении себя не устроило. Словесные обещания «быть благоразумной и принять извинения» не помогали. К тому же, бабка случайно нелестно высказалась о его родственнице, назвав маму «мамкой». Бить старушку, конечно же, Могильников не стал. Дождался, пока она выговорится, пропуская весь «базардюзю» мимо ушей. Затем попросил стаканчик воды, чтобы таблеточку запить, а когда Нина его принесла, то отлил полпузырька зеленки в стакан, разболтал и вылил все на голову Бельмондо.
Забыл сказать, уважаемые читатели, утром Олег Уюкович обрабатывал раны сына зеленкой и случайно опустил флакончик в карман плаща.
– Еще раз что-то скажете про моих родственников, я разберу весь ваш посёлок по кирпичикам и бонусную карту подарю, лично вам, на мои услуги в морге, – пригрозил Уюкович.
– Похолодало, кажется, – заметил Экдевич. Мурашки бросились в атаку на всех присутствующих, даже на бабку, ныне зеленую.
Одно хорошо – уже никто не ревел. Все с интересом наблюдали за взаимоотношениями бывшей надзирательницы тюрьмы и действующим хозяином смерти. Квазимодо был в ужасе. Зеленая баба Соня и сама немного ошалела… Впервые в жизни кто-то осмелился на такой дерзкий поступок.
Потом она немного отошла, выхватила из рук Киры карабин и прицелилась в Могильникова. У нее даже глаз здоровый задергался от злости. Могильников схватил метлу и приготовился к драке. Чуть позже ещё и ботинок стянул с ноги Романа, на случай, если бабка промажет, а он тогда ей катапультой ответит…
Вскоре соперники поняли, что воевать друг с другом им невыгодно, один из них точно окажется на столе патологоанатома. Олегу Уюковичу оказаться на столе своего коллеги, было, как минимум, неинтересно, а как максимум – он считал это нелепым недоразумением и преступлением. Он определенно не мог подарить
конкуренту дорогой подарок – себя в виде клиента. Поэтому в доме воцарилась тишина…
Лагерь Валенова…
Дарьян проснулся от того, что в нос его нежно проник приятный запах тлеющих дров и жарящихся на костре сосисок. Учитывая, что в последний раз он ел лишь картошечку с отравленными грибочками прошлым вечером, то на еду он был готов наброситься, как хищник на добычу. Открыл глаза – лежит в зеленой палатке, значит – в своей. Ощупал руками простреленную ягодицу – болит, но уже слабее, видимо, чудодейственное снадобье Могильникова помогло. Но Дарьяна смущал тот факт, что повязка, намертво приклеенная пластырем, была мокрой. Он, насколько было возможным, повернул голову, чтобы осмотреть собственную попу – бинт был желтым.
Дарьян закрыл глаза, стиснул зубы и мысленно заорал от ужаса, потому что понял, что чудодейственное средство Могильникова – это его… моча. Разумеется, парень сейчас всеми силами желал содрать эту ужасную повязку, но получить заражение крови в лесу, да еще и в составе группы непутевого руководителя ему хотелось меньше. Решив, что об этом «желтом» моменте в его жизни никто не должен знать, он приложил к повязке полиэтиленовый пакетик из-под хлеба, приклеил его к бедру пластырем и натянул штаны. Теперь пред ним стояла следующая задача – где вымыть руки? В палатке его рюкзак отсутствовал. В тамбуре – тоже. Выходит, в любом случае из палатки нужно выбираться. Вышел. Ужаснулся, и постарался быстренько скрыться из поля зрения… старика. Дед с курицей сидел возле костра и жарил куриные сосиски.
– Привет, – спокойно произнес старик, – вижу, ты, милок, все-таки решил забрать шубу с собой? – Дарьян посмотрел на шубу, которая лежала поверх синей палатки девушек.
– Лихо ты сбежал от меня, дед, – сказал Дарьян и направился к костру, раз скрыться от всевидящего стариковского ока не удалось.
– Дед? Я не дед! Я – ветеран Великой Отечественной…
– Войны? – закончил за него Дарьян, высматривая у костра что-нибудь съедобное.
– Депрессии…– отрезал старик и протянул Дарьяну обгорелую сосиску, – ешь.
Сосиска смотрелась не очень аппетитно, однако желудок парня уже сжался от голода в комочек и потому он, так и не помыв руки, снял сосиску с палочки и принялся очищать ее от угля.
– Очередной бред несешь, дед, – хмыкнул парень.
– Почему же бред? – не понял старик.
– Какая депрессия, дед? – Дарьян захрустел угольками, очистить сосиску до конца так и не удалось.
– Великая, – серьезно ответил дед, – великая отечественная депрессия!
Дарьян не стал отвечать, отвернулся и продолжил жадно дожевывать сосиску. Но потом вспомнил, что так и не помыл руки, которыми прикасался к повязке, описанной Могильниковым – тут же выплюнул сосисочные угольки.
– В пятьдесят шестом году, – между тем продолжил старик, – село наше без урожая осталось. Овин с зерном сгорел, точнее – его сожгли.
– Сожгли? – переспросил Дарьян, и потер руку о землю. – Кто мог поджечь? Кому это надо было?
– Так я и поджег…случайно. Почти случайно, – добавил старик и будто погрузился на мгновение в свои мысли.
– Дед, как можно случайно поджечь сарай? – вскипел Дарьян.
– Кто бы говорил, милок! – развел руками старик. – Твои товарищи вчера сени в доме егеря разобрали, а его самого потом ты, дорогой друг, по голове палкой ударил… И – все было случайно! – выделил интонацией последние слова дед, подняв палец вверх, как бы указывая Дарьяну на верность своих слов. Парень опешил, закашлялся и сразу вспомнил сцену, в которой он бил некоего Морриарти, чтобы тот не успел совершить то ли убийство, то ли ограбление.
Покровский закрыл глаза, помотал головой: прострелянная попа, описанная Могильниковым повязка, украденная шуба, чья-то сгоревшая палатка… Дурацкий поход!
– Влюбился я, значит, в воспитательницу, – старик продолжал, совершенно не замечая эмоций Даряьна, – а муж её – ветеран войны, раздражал меня тем, что целовал её постоянно. Причем, бывало, на моих глазах. Вот я и захотел ему отомстить. Пошел, значит, в его сарай, но, как оказалось позднее, перепутал я сараи. В итоге, отомстил не только ему, но и всему колхозу – всю зиму пришлось жить без хлеба и муки.
– Посадили тебя после этого? – Дарья хотел было присесть, но понял, что этот план не осуществим. Пошел к палатке девушек и вернулся к костру с новенькой двухслойной пенкой, видимо Элины – просто эта палатка была ближе всех к костру. Пока он ходил старик не молчал, но и рассказ не продолжил, бормотал что-то на своём, магическом языке.
Дарьян разложил коврик возле костра, налил в чужую кружку чая – все вытекло. Кружка-то была та самая, дырявая, Тощего. Налил в другую, с рисунком снеговика, сделал глоток – выплюнул. Чай с алкоголем получился, потому что взял на этот раз он кружку Могильникова. Тогда старик протянул ему свою кружку, но из неё Дарьян пить не решился, поэтому предложение отверг. Нашёл стаканчик, в который кофе в автоматах на парковках наливают. Вспомнил, что эти стаканчики Валенов брал, так сказать, на всякий случай. Налил чаю из котелка, посмотрел в стаканчик – на поверхности плавает какая-то трава, принюхался – ничем не пахнет.