Последний писк полковника Зарубина. Иронический детектив

© Сергей Николаевич Попов, 2016

ISBN 978-5-4483-3873-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

«Какие они все-таки разные, эти кошки! Нет, разные не по окрасу и даже не по характеру, какие они разные по проявлению материнских чувств! – Лена, привлекательная сорокалетняя блондинка, тяжело вздохнула, переложила мобильный телефон в другую руку и продолжала говорить, – Оля, представляешь, моя пестрая кошка, ну, та, что живет у нас в квартире, в Троицке, родила. Да, да, родила сразу четырех котят. Хорошенькие такие! Правда, есть в кого: мамаша, слава Богу, красавица и папаша, соседский кот, между нами, девочками, тоже, я тебе скажу ничего! Но вот оказия родила, поганка, и пуповины у котяток даже не обкусывала, они за ними волочатся, а главное, сама кошка не знает, что с котятами делать: сидит, смотрит на меня и мяукает. Я думаю: она сейчас станет их кормить, и ушла в комнату, чтобы не мешать. Ничего подобного: не кормит – идет за мной. Я иду обратно в коридор, где ползают котята, кошка за мной в коридор. Котята к ней бросились, сосут – думаю, ну, слава Богу, кормление пошло, и опять в комнату – что я, дура, что ли, в коридоре сидеть. Так, представляешь, кошка опять идет за мной в комнату. А котята брошенные, голодные орут. Так пришлось ночевать на циновке в коридоре, чтобы эта бестолковая мамаша лежала тут же, а котята бы её сосали. Не ночь, а кошмар в сумасшедшем доме! И это породистая кошка!»

Лена опять тяжело вздохнула, повертела телефон в руке и, приложив к уху, продолжала: «А вот другая кошка, та самая, что пришла к нам уже в коттедж в Чириково, в отличие от этой породистой, мамаша идеальная. Она, как ты понимаешь, в начале лета тоже родила. Так вот от потомства своего не отходит, пока не накормит, и уже учит их охотиться. Зачем охотиться, спрашивается? Я их и так кормлю три раза в день! Нет, она еще таскает их в лес и там они всей оравой ловят кого не попадя: мышей, лягушек, а вчера птицу какую-то приволокли. Прихожу их кормить, а весь двор в перьях. Честное слово, какая-то стая диких котов во главе с мамашей! Вот сейчас опять кого-то волокут из лесу: не пойму, жабу или крота. Нет, кого-то крупнее. Подожди, сейчас подойду ближе и присмотрюсь…»

Лена сделала несколько шагов навстречу звериной компании, сощурила глаза, а затем вскрикнула и упала навзничь. Из трубки доносился насмешливый голос подруги: «Алло! Алло! Не слышу. Так кого эта шайка котов завалила сегодня: кротика или жабоньку?» Ответа не последовало. Мимо упавшего на траву мобильного телефона деловито проследовало все кошачье семейство: четверо двухмесячных котят во главе с мамашей. Мамаша урчала от наслаждения. В зубах она несла кисть человеческой руки, с которой еще капала свежая кровь.

Глава 1. Расчлененка и дырявый череп

Лично я узнал об этом происшествии спустя несколько часов с того момента, как оно имело место быть. А в настоящее время я, проснувшись, уставился глазами в висевший на стуле офицерский мундир. Долго и тупо на него смотрел, а потом вспомнил, причем, собственно, здесь мундир. А вот причем: вчера я обмывал с сослуживцами третью звездочку на своих погонах. Теперь я – старлей. Присвоение звания было внеочередное, за операцию с алмазами. В каком собственно ресторане был банкет, я не помнил, да и не хотел вспоминать. Голова болела. Но душа болела еще больше. Дело в том, что вчера в этом злачном заведении я – новоиспеченный старлей, встретил девушку. Нет, назвать эту насмешку природы девушкой не поворачивался язык. Та, что я повстречал в ресторане, а потом и провел с нею ночь, причем как-то по-особенному провел, без секса, была, честное слово, страшнее ядерной бомбардировки. Я воскресил в памяти ее лицо, и мне вдруг вспомнилась песенка из студенческой молодости: «…Одна нога у ней была короче, другая – деревянная была. Был левый глаз фанерой заколочен, а правый глаз не видел ни фига». Раньше, когда я вспоминал эту песенку, всегда веселился. Сейчас мне было не до смеха, – вчерашнее воспоминание было не из приятных.

Конечно, я обратил внимание на эту «красавицу», лишь очень сильно подпив. Согласитесь, повод был – внеочередное присвоение звания. Правда, место, где отмечали мою звезду старлея, было таким, куда никто симпатичней за весь вечер просто не заглянул. Может и не ресторан это был вовсе, а кафушка или точнее забегаловка. Начнем с того, что одна нога у этой крали и впрямь была значительно короче другой. Это стало очевидно, когда она, сбросив туфли, вдруг стала танцевать на столе босиком, чтобы развлечь «господ офицеров» – на одну ногу она слегка припадала, другую чуть волочила за собой. Но это был не единственный ее изъян, а первый замеченный мной. Были и другие, например, – одно плечо у девушки было выше другого, а груди не было вовсе. Последнее я обнаружил, когда уже после ее сольного танца увел ее прочь от посторонних глаз куда-то за портьеру и там стал, мягко говоря, ощупывать. Девушка сначала выдержала паузу, затем дико захохотала. «Ты что смеешься?» – испуганно спросил я, – думал, она – ненормальная. «Как чего? – переспросила „красавица“ и со знанием дела объяснила, – шаришь, шаришь у меня на груди, и ничего не можешь найти. У всех теток здесь что-то есть, а у меня – ничего. Смешно, правда?!»

Помню, как я сделал вид, что мне смешно, хотя смешно не было. Это была единственная представительница прекрасного пола в этот вечер, и сослуживцы уступили её мне, как виновнику торжества. Благородные парни, нечего сказать! Но если бы всё закончилось рестораном, это было бы полбеды – просто скверный анекдот какой-то – не более. Самое страшное, что я зачем-то вызвался провожать эту страхолюдину. Та, наверное, ушам своим не поверила, когда старший лейтенант спецслужб в отутюженной форме при полном параде предложил ей такое. Аж просияла вся. «Куда пойдем?» – спросил я. Девушка манерно выдержала паузу, а затем сказала: «По Бродвею хочу схилять». Она имела в виду Тверскую улицу Москвы, всю освещенную неоновым светом, с нарядными витринами, припаркованными дорогими иномарками, приличной публикой. И не успел я предложить взамен маршрут скромнее, например, на Курский вокзал, с которого она еще бы успела уехать домой в Тарусу, как «красавица» цепко взяла меня под руку и всей массой своего хрупкого тела увлекла на «Бродвей».

Сейчас, лежа в постели с больной головой, я с ужасом вспомнил именно этот момент. Дело в том, что я очень люблю Москву, а больше всего люблю именно Тверскую улицу и, оказываясь на ней, я всегда хочу быть на высоте. По крайней мере, когда мне предстоит пройтись по Тверской, то я стремлюсь соответствовать главной улице моего города и надеваю все самое лучшее. А женщина для мужчины, по моему убеждению, это еще и продолжение его костюма. А тут такой казус – костюм в порядке, а вот женщина… Москвичи, мои дорогие москвичи, ночные обитатели Тверской, видели меня вчера, идущим под руку именно с этой насмешкой природы. Какое-то издевательство надо мной высших сил! Почему? За что?

Мне стало нестерпимо больно от этих воспоминаний. Что можно сделать, чтобы отвести боль? Я вспомнил совет какого-то литератора: если досадное происшествие превратить в рассказ или в стихотворение, оно перестанет тебя мучить. Поэтому я немедленно схватил карандаш и на каком-то клочке бумаги вывел четверостишие:

 
«Почему мне глаза спрятать не во что?
Почему я в душе сам не свой?
– Некрасивая, страшная девушка
Ковыляет под ручку со мной».
 

Закончив писать, я бросился в туалет. Расстройство желудка. Со мной так бывает всегда после обильного возлияния – не выдерживает печень. В туалет я примчался, естественно, с карандашом в руке – не успел выложить. Переведя дух, я спросил себя, стало ли мне легче на душе после написания первого четверостишия? И констатировал: нет, не стало. Поэтому я взял в руки рулон туалетной бумаги и немедленно записал на нём второе четверостишие, которое являлось продолжением первого:

 
«Мы по главной с ней шествуем улице,
Той, что в городе кличут «Бродвей».
Эта стерва, лукаво сожмурившись,
Упросила пройти с ней по ней…»
 

Я поднялся с унитаза, едва доковылял до кровати, как стремглав бросился обратно. Отдышавшись, я опять обнаружил у себя в руке карандаш и поэтому опять задал себе вопрос: легче ли стало на душе? И опять честно ответил: нет, не легче. Тогда я решил продолжать стихосложение. Сидя на унитазе, я вспомнил, как вчера то и дело предлагал своей спутнице свернуть куда-нибудь прочь с престижной освещенной улицы, посидеть во дворике на лавочке – ни в какую. Я даже с надеждой посматривал на небо – не пойдет ли ливень, чтобы быстрей усадить её в такси и отправить на Курский вокзал. Так мне было стыдно, что в такой день – день внеочередного присвоения звания – рядом не оказалось никого симпатичней этой страхолюдины. Нет, дело не в том, что вообще не оказалось, а в том, что не оказалось именно вечером на Тверской улице, главной улице моего любимого города – Москвы.

Так на туалетной бумаге появилось еще одно четверостишие:

 
«Эх, скорее свернуть в подворотню бы,
Эх, бы туча нависла черней,
Если б град, налетев черной сотнею,
Разогнал любопытных людей».
 

В этот момент в дверь позвонили. «Кто бы это мог быть? – с удивлением подумал я. – Только не сослуживцы. Ведь на работе мне на сегодняшний день официально дали отгул. Тогда кто?» Я доковылял до двери и повернул ключ. К моему удивлению на пороге стоял именно сослуживец, более того, мой непосредственный начальник – капитан Ревнилов. Его тоже крутило и колотило после вчерашнего. Он и вчера приступил к застолью, уже будучи не в себе. Весь – один сплошной комок нервов. Пил водку фужерами и практически не закусывал. «Что с тобой?» – поинтересовались сослуживцы. В ответ капитан лишь махнул рукой. Больше его ни о чем не спрашивали.

Сейчас, увидев меня в одних трусах с рулоном туалетной бумаги в руках и карандашом за ухом, Ревнилов воспринял это, как норму, то есть как продолжение вчерашнего кошмара. Только его кошмар был связан не со страшной девушкой, как у меня, а со страшным количеством поглощенного спиртного. Капитан, тем не менее, невозмутимо скомандовал: «Одевайся! Машина внизу». «А что случилось?» – механически спросил я, натягивая брюки. «„Расчлененку“ нашли эдак километрах в десяти за Троицком, – также машинально ответил капитан и живо полюбопытствовал, – У тебя похмелиться есть чем?» Я жестом указал в направлении кухни. Визитер кинулся туда. «А почему едем мы, а не менты?» – спросил я вдогонку. В ответ молчание. Хлопнула дверь холодильника, затем еще одни хлопок – это сорвана зубами пивная пробка, бульканье, а затем довольный умиротворенный голос моего начальника: «Сам не знаю. Наш шеф, Платон Филиппович, сказал, что инструкции получим на месте». Капитан Ревнилов появился в проеме кухонной двери с наполовину опорожненной бутылкой пива в руке. Его губы и глаза улыбались: «А славно вчера накатили, да? Будет что вспомнить».

Мне ничего из вчерашнего вспоминать не хотелось. В машине я преимущественно молчал, потому что боялся забыть следующее – последнее четверостишие, отражавшее как события вчерашнего дня, так и мое личное душевное состояние.

 
«С облегчением плюнул я на землю,
Когда с ней электричка ушла,
Как же это меня угораздило?
Неужели так плохи дела?»
 

А дела действительно были неважнецкие – ни одной близкой души вокруг. Предыдущее задание с алмазами успешно завершилось, а вместе с его завершением из моей жизни ушли другие алмазы – те женщины, с которыми меня свела эта история. Такова горькая участь работника спецслужб – оставаться в одиночестве после блестяще одержанной победы.

Правда, я вдруг с удовлетворением обнаружил, что после завершения описания в стихах вчерашнего происшествия, горькое ощущение досады и впрямь исчезло. Совет литератора оказался действенным.

Небольшой коттеджный поселок на окраине деревни Чириково кишмя кишел машинами и людьми. В этом водовороте было заметно много автомобилей с синими номерами, которые, несомненно, принадлежали полиции. В толпе сновали люди в такой же синей форме – сотрудники МВД, но было (и немало) людей в безупречно опрятной, но невыразительной одежде, с такими же опрятными, но невыразительными лицами, в которых я научился безошибочно узнавать людей из собственного ведомства.

Когда мы вместе с капитаном Ревниловым протиснулись ближе к коттеджу с номером 6 на улице Лесная, вокруг которого в основном и толпился народ, то, увидев во дворе на изумрудной газонной траве тело, покрытое белой простыней, я сразу поймал себя на мысли, что контуры тела какие-то неполные, словно под простыней чего-то не хватает. Я инстинктивно стал осматривать взглядом пространство вокруг и увидел еще один предмет, тоже накрытый, но уже не простыней, а скорее принесенной из коттеджа скатертью. В этот момент капитан Ревнилов приподнял ткань – под ней были две кисти руки и голова с выпученными ореховыми глазами.

«Исхак Цысарь, секретный агент разведки «Моссад» – услышал я над своим ухом голос Платона Филипповича, начальника отдела экономической безопасности, куда меня перевели с повышением в звании после успешно проведенной операции. Теперь я понял, почему здесь находятся люди из нашего ведомства.

Коттедж принадлежал некоему Виталию. Это его жене кошка принесла в зубах отрубленную кисть агента «Моссад». Сейчас женщину отпаивали на кухне валерьянкой. С самим хозяином коттеджа разговор шел в каминном зале. Шел именно разговор, а не допрос, как было положено в таких случаях. Это в первую очередь бросилось мне в глаза. Мои сослуживцы, сначала вежливо удалив сотрудников МВД, как из дома, так и с прилегавшей к нему территории, расположились у камина за столом. Они не высказали никаких возражений, когда хозяин предложил зажечь камин, чтобы гостям (к сожалению, непрошенным) было уютнее. «Люблю, когда головешки трещат» – доверительно бросил Виталий. Капитан Ревнилов, подхватив его доверительную интонацию, обронил, как бы вскользь: «Под треск дровишек хорошо и накатить по стопке». Его все еще продолжало колотить после вчерашнего кутежа. На реплику капитана тут же обернулся начальник отдела, Платон Филиппович. Но, вместо того, чтобы гневно осадить подчиненного, предлагавшего выпить на работе, он, к моему удивлению, одобрительно кивнул головой. Ревнилов, в свою очередь, переадресовал его кивок мне: «Понял, старлей? Пузырь водки быстро. Одна нога – здесь, другая – там».

Пока я искал по карманам деньги, успел услышать обрывки беседы. Моих коллег почему-то интересовало не то, при каких обстоятельствах была найдена кисть руки, где была обнаружена голова, а где – остальное тело, а то, чем именно занимается владелец коттеджа. Тот в ответ сказал, что он – костоправ или на современный манер – хайропрактик. Начальник отдела живо поинтересовался, а какие болезни он лечит. В ответ донеслось: «Сколиоз, кифоз, позвоночную грыжу». Дальше я ничего не услышал – капитан Ревнилов сунул мне в руку какие-то денежные купюры и вытолкал за дверь, напомнив, чтобы я обязательно принес чек за приобретенный пузырь – в конце месяца по нему возместят расходы.

«Почему Платона Филипповича интересует какой-то сколиоз, кифоз, которые лечит этот костоправ, в то время как несколько часов назад здесь, около этого коттеджа было совершено зверское убийство и не кого-нибудь, а нашего израильского коллеги?» – терзал я себя вопросом, пока водитель Денис (сокращенно Диса), который привез нас в Чириково, в свою очередь терзал вопросами местных жителей, как нам найти продуктовый магазин. Бытность работника спецслужб научила меня думать на опережение: надо всегда иметь свою версию происхождения событий и их развития, событий, в которые, возможно, тебя втянет судьба или приказ непосредственного начальства. Так впоследствии будет легче выйти сухим из воды. «Итак, – продолжал размышлять я, – если Платону Филипповичу, в сущности, наплевать на это лежащее под простыней тело без головы и без других конечностей, значит, существует проблема, человек или вещь, которая работникам нашей конторы в сто раз важней несчастного Исхака Цысаря, чья отрезанная голова сейчас валяется во дворе. Но что это за проблема, человек или вещь, которые так интересуют наше ведомство? Знай, я ответы на эти вопросы, мне было бы легче выстроить собственную игру, если в ней, конечно, возникнет необходимость».

Когда я вернулся с пузырем водки в руках, пламя в камине уже разгорелось, на столе был приготовлен фуршет, расставлены бокалы. «Ну, тебя только за смертью посылать, старлей!» – укоризненно бросил Платон Филиппович. «Я проведу с ним разъяснительную работу, товарищ подполковник, – живо вмешался капитан Ревнилов. – Разрешите наливать?» Руки Ревнилова ходили ходуном – ему страх как не терпелось выпить. В первую очередь он налил, конечно, старшим по званию, затем себе, про остальных забыл. Начальник отдела исправил эту оплошность. «А хозяину?» – указал он на Виталия. К удивлению огромного роста мускулистый Виталий накрыл свой фужер ладонью. «В чем дело?» – ласково поинтересовался подполковник и уже насмешливо спросил: «Ваше поколение выбирает «пепси»? Костоправ так же благожелательно ему ответил: «Наше поколение выбирает женщин». К всеобщему удивлению мой начальник зааплодировал. «Браво! Вот с кого тебе надо брать пример, – заметил он Ревнилову, который одобрительно кивнул головой, не отрывая бокал от рта. Платон Филиппович с неподдельным интересом опять обратился к костоправу, – И какие же, Виталий, у вас здесь бывают женщины?» «О, самые разные! – живо отреагировал костоправ. – Представляете, правлю я одной даме спину и говорю: «Перевернитесь, пожалуйста, на другой бок». А она мне: «Не могу. Грудь мешает». Я как взглянул: мама моя родная! Две груди и каждая величиной по ведру. Я её спрашиваю: «А как же вы ходите? Они вам разве при ходьбе не доставляют неудобств?» «А я стараюсь не ходить, я все больше лежу или в машине езжу. – говорит клиентка. – А то, если я иду, грудь меня и в самом деле к земле тянет, и я все время падаю». «Потрясающе! – воскликнул Ревнилов. – Я предлагаю налить по второй и теперь выпить именно за эту часть женского тела!» Капитана все еще мучило похмелье, и он никак не мог спокойно слушать рассказ костоправа, видя, что на столе стоит бутыль, до половины наполненная крепкой прозрачной жидкостью. Исходящий из неё дух достигал ноздрей и истязал капитана так, что он готов был заплакать, если ему не позволят налить еще раз. Подполковник понял его состояние и чтобы отделаться от человека, который мешал ему удерживать тонкую нить беседы, одобрительно кивнул головой: «Пей, капитан. Пей и ни на кого не обращай внимания». Сам же Платон Филиппович поставил свой бокал на место и с неподдельным интересом обратился к хозяину: «Какая же интересная у вас работа! Значит, говорите, каждая грудь у женщины была величиной с ведро. Потрясающе! Но вам-то, наверное, еще и не такое приходилось видеть?» «Да, приходилось, – охотно отозвался хозяин коттеджа. – Например, женщину, у которой не две груди, а четыре».

По той реакции, которая была у моих сослуживцев, по той сосредоточенности, которая в один момент сковала их лица, я понял, что сейчас они услышали именно то, что стремились услышать в этих стенах. Женщина, у которой было не две груди, как у всех, а почему-то четыре, была для них важнее расчлененного на куски агента израильских спецслужб. Итак, теперь я знал ответ на вопрос, который мучил меня, пока шофер искал дорогу к поселковому магазину. Оставалось понять: зачем моему ведомству понадобилась эта необычная женщина?

Костоправ тоже почувствовал перемену в слушателях и замолчал. Паузу прервал Платон Филиппович: «Ну, и как она вам, эта дама?» «Что, как?» – не понял костоправ. «Ну, общее впечатление?» «Потрясающе!!! – вдохновился хайропрактик, – Сейчас расскажу, Вот, например, приходилось ли вам видеть человека с шестью пальцами?» Все присутствовавшие отрицательно покачали головами. «Лично мне приходилось. И не раз. Отвратительное зрелище. Конкретно меня такая аномалия отталкивает. А женщина, у которой четыре груди, – это совсем другое дело! Это не просто вполне нормальное зрелище, я бы сказал: это зрелище восхитительное! В такой представительнице прекрасного пола есть что-то возвышенное, величественное, а главное, на редкость притягательное. Такое впечатление, что слейся ты с ней, как мужчина с женщиной и выполнишь какую-то большую вселенскую миссию». «Вот – вот! – бросил вскользь Платон Филиппович. – Об этом мы уже осведомлены,… правда, из Интернета».

Виталий замолчал. Молчали сотрудники спецслужб. Я невольно перевел взгляд на хозяйку коттеджа. Виталий заметил это и воспользовался, чтобы разрядить обстановку. «Хорошо, что у меня жена не ревнивая. Правда, Леночка? А то при моей работе не знал бы, что делать». Леночка, которая, наверно, уже не в первый раз слышала рассказы своего мужа и про грудь величиной с ведро, и про даму, у которой этих грудей было не две, а четыре, устало бросила: «Папик, ты сменил бы тему, а то утомил людей пустыми рассказами. У них к нам, наверное, и посерьезней вопросы есть». «Нет, нет, не мешайте ему, пусть рассказывает, – запротестовал начальник отдела и уже обратился напрямую к костоправу, – Скажите, Виталий, а какие проблемы были у той женщины, у которой четыре груди? Ну, с чем она к вам обращалась? Когда была в последний раз? Когда должна была посетить вас вновь?»

«Нет, не ошибся – отметил я для себя, – предмет повышенного внимания моих коллег – именно эта необычная женщина. Но зачем она им? Зачем? Зачем? Зачем?» Я решил дождаться удобного случая и, прикинувшись простаком, задать этот вопрос в лоб – а вдруг расколются.

Услышав, что именно интересует его гостей, костоправ задумался: «Ой, да эта дама была у меня вчера. С чем обращалась? Не вспомню – у меня много людей. Сколько я ей сеансов назначил и с какой периодичностью я тоже забыл. Мне надо посмотреть в журнал. Я вниз спущусь – принесу. Лена, – обратился он к жене, – ты не помнишь, куда я задевал свои очки? Без них теперь вблизи ничего не вижу». Оба, костоправ и его жена, быстро вышли.

«Установить за коттеджем круглосуточное наблюдение! – приказным тоном отчеканил Платон Филиппович. – Есть шанс, что она здесь еще появится. Капитан Ревнилов – исполнять!» «Есть исполнять! – Ревнилов поставил фужер, который уже опустошил три раза, и тут же потянулся к бутыли, чтобы наполнить бокал в четвертый раз. «Капитан Ревнилов, – жестко пресек его действия подполковник, – вы слышали приказ? Срочно организовать наблюдение за коттеджем. Надо фиксировать всех, кто приходит на прием к костоправу». От столь быстрого перехода от вальяжной беседы к служебным обязанностям Ревнилов растерялся, и чтобы нагнать мысль своего начальника спросил: «А кого мы здесь ждем?» «Ну, эту даму с четырьмя грудями» – неохотно ответил Платон Филиппович. Я, окрыленный тем, что подполковник начал «колоться», решил пойти дальше капитана и задал тот вопрос, который интересовал уже меня: «А на кой чёрт она нам сдалась, товарищ подполковник?» Платон Филиппович, пристально посмотрев мне в глаза, ответил: «Согласно некоторым восточным поверьям, товарищ Ведрин, женщина, у которой четыре груди, должна произвести на свет Спасителя Отечества». Ответ был не то в шутку, не то всерьез. Я не смог скрыть свое удивление этим ответом. «Ну и что с того, что она родит какого-то Спасителя Отечества?» Подполковник Гладилин даже не стал смотреть в мою сторону, а лишь отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. «Капитан, установить наружное наблюдение». – повторил он приказ Ревнилову. В этот момент из-за стола встал майор Сверчков. «Товарищ подполковник, – обратился он к старшему по званию. – Разрешите мне срочно отбыть в Москву по служебным делам». Платон Филиппович кивком головы дал свое согласие. «Может быть мне тоже слинять? – мелькнуло в голове. – Из-за какой-то ерунды теряю драгоценное время? Дама с двумя бюстами, рождение Спасителя Отечества – это чушь. Надо найти повод смыться».

Когда майор вышел, вдруг неожиданно оживился Ревнилов. «Стоп! – вдруг ударил он ладонью по столу. – Товарищ подполковник, в нашем случае наружное наблюдение за коттеджем ничего не даст». Брови Платона Филипповича удивленно взметнулись. Капитан продолжал: «Находясь на улице, невозможно визуально отличить, у посетительницы четыре груди, или, как у всех, – две – под одеждой не поймешь. А, тем более, что осень началась – пойдут плащи, куртки, пальто». «Твое предложение», – перебил его начальник отдела. «Надо кого-то в доме оставить», – ответил капитан. «Оставить, как?» – поинтересовался подполковник. Ревнилов лишь на секунду задумался: «Под видом лечения!»

«Интересно, кому поручат вести наблюдение и одновременно лечиться? – подумал я. – Точно не мне. Ведь я же здоров. И, слава Богу! Сейчас же найду удобный случай и заявлю, что мне тоже срочно нужно в Москву, как майору Сверчкову. Вместо того, чтобы торчать в этой глуши, я, наконец, займусь наведением порядка в своей личной жизни. Вчерашнее не должно повториться: не буду больше со страхолюдинами гулять по Тверской!»

В это время вошел костоправ в узких продолговатых очках. Начальник отдела тут же попросил его: «Виталий, а Вы можете сейчас осмотреть одного нашего сотрудника? А то он на спину жалуется». «Впервые слышу, чтобы кто-то из моих сослуживцев жаловался на боль в спине» – с недоумением отметил я. Но в этот момент подполковник бросил выразительный взгляд именно в мою сторону. Ревнилов перехватил движение начальственных глаз и тут же шепотом скомандовал: «Раздевайся, старлей!» И не успел хозяин коттеджа произнести, что он не против того, чтобы произвести осмотр, как я уже стоял перед ним в одних трусах.

«А спина-то у вас, молодой человек, в идеальном состоянии, – сказал костоправ. – Ума не приложу, почему она у вас может болеть». Повисла неудобно пауза – сотрудники спецслужб поняли, что попали впросак. Я же чувствовал себя симулянтом. Забыв, что минуту назад я благодарил Бога за то, что мне, кажется, удалось избежать перспективы остаться в этом коттедже под видом больного, теперь я ощущал себя виноватым в том, что моя спина оказалась абсолютно здоровой. Я чувствовал, что подвел Платона Филипповича, подвел Ревнилова, подвел всех своих новых сослуживцев, с которыми мне предстояло работать, и поэтому хотел исправить ситуацию. Хотел, но не знал как. И вдруг у меня в голове всплыла строчка из шуточной песенки, во второй раз всплыла за это утро: «Одна нога у ней была короче…» «Гражданин Костоправ, – я почему-то вдруг официально обратился к хозяину дома. – А вы можете удлинить ногу?» Взгляды всех присутствовавших разом обратились в мою сторону. Я продолжал: «А то у моей подруги одна нога значительно короче другой». «На пять сантиметров могу удлинить, не больше» – со знанием дела сказал Виталий. «Ну, так я ее к вам приведу, ладно? И сам с ней побуду пока это… того… процесс лечения».

Я собственноручно поставил крест на перспективе наладить в ближайшие дни свою личную жизнь. Ответ костоправа лишь утвердил меня в этом: «Это долгий процесс – удлинить ногу. За один сеанс я не вылечу». «Ничего, пусть будет долгий, – охотно подхватил Платон Филиппович, который на лету понял мой замысел. – Лечите ее, как следует, Виталий. Мы все оплатим. А то, сами понимаете, пора парня женить, а у его избранницы одна нога короче другой. Безобразие! Такой брак – позор для всего нашего ведомства».

Виталий открыл, было, рот для того, чтобы выразить свое согласие, как в этот момент в каминный зал вошел высокий мужчина средних лет. Мало того, что он был одет «с иголочки», весь его уверенный вид, неторопливость движений говорили о том, что перед нами человек не только состоятельный, но и состоявшийся, состоявшийся именно как личность. «Ко мне пациент», – вырвалось из открытого рта костоправа. «Не смеем мешать» – сказал подполковник, поднимаясь из-за стола.

«Тащи сюда свою хромоногую невесту!» – насмешливо и в то же время тоном, не терпящим возражений, сказал мне Платон Филиппович, когда мы, покинув коттедж, рассаживались по машинам. «Да не невеста она мне вовсе. Я вообще не знаю, кто она такая…» – стал было оправдываться я, но подполковник меня прервал: «А вот это меня не касается». И, посмотрев в упор, спросил: «У тебя существует такая знакомая или ты все выдумал?» Я твердо ответил: «Да, существует». Подполковник одобрительно кивнул головой: «Чтобы сегодня к вечеру, в крайнем случае, завтра утром хромоногая девица была у врача или как там его… у хайропрактика. А ты чтобы был при ней и вел наблюдение за теми, кто приходит в коттедж. Поджидал эту,… особу с двумя бюстами. Понял?» Вместо того чтобы отчеканить: «Так точно!», я почему-то спросил: «А что делать, если она появится?» «Задержать!» – коротко ответил Гладилин. – «А попытается скрыться?» «Тогда… – подполковник на мгновение замялся, но тут же жестко заявил, – стрелять на поражение».

Я был ошарашен его ответом и, глупо улыбнувшись, сказал: «Жалко». В ответ Гладилин сверкнул глазами: «Жалко, говоришь. А ты что, хочешь разделить участь израильского агента?» Платон Филиппович указал сначала на простыню, под которой лежало обезображенное тело, а затем на скатерть, под которой покоились кисти рук и голова. – Исхак Цысарь по нашим данным сюда за ней приходил“. Я молчал. Подполковник переспросил: „Хочешь?“ Теперь я отчеканил: „Никак нет!“ „Вот то-то же, – бросил Платон Филиппович и обратился к Ревнилову: «Капитан, ты головой отвечаешь за то, чтобы нездоровая девица старшего лейтенанта Ведрина оказалась здесь на лечении». «Есть» – вытянулся в струну Ревнилов. Дверцы служебной машины подполковника захлопнулись, капитан обратил свой взор на меня: «Как ее звать эту крысу с разными по длине ногами, и где она живет?»

Я вдруг вспомнил, что даже не знаю, как зовут мою вчерашнюю знакомую. Знаю только, что она живет в Тарусе. Я отрапортовал: «Как зовут „крысу“ не знаю, знаю, что живет в Тарусе». «В Тарусу!» – скомандовал Ревнилов уже нашему водителю.

Наша «пятерка» свернула с бетонки на мост, пересекла его и направилась в сторону Тарусы. Я, молча, размышлял так: «Ехать искать эту подругу в чужой город, не зная ни фамилии, ни имени – геморрой. Легче найти в Москве. Но, поддавшись общему ритму, который задал начальник отдела, я решил до поры до времени не озвучивать эту мысль.

И вдруг «пятерка» заглохла. Водитель повернул ключ зажигания, стартер не откликнулся. Диса еще и еще раз подергал ключ зажигания – безрезультатно.