«Я гибну, но мой смех еще не стих», или Сага об Анле Безумном. Книга первая

Когда женщины стали выбирать соседей на пиру, Герута вновь подошла к нему. Она поднесла Харальду кубок с заморским вином и присела на подушку, которую он для нее приготовил. Началась между ними приятная беседа, и люди увидели, что княжна держится с Харальдом так, будто он ее родич или друг с детства. Это не понравилось Хрёреку конунгу, который счел поведение молодых людей слишком вольным. Он тут же послал Бруне приглядывать за ними и вслушиваться в их разговор. Слуга заметил, что при прощании Харальд просил девушку так, словно от этого зависело, жить ему или умереть. Княжна сперва смутилась, потом засмеялась и тихо ответила ему. От ее слов сын Хельги побледнел, но кивнул в ответ. Тогда конунг велел привести к нему молодца, а после него Геруту.

Когда пришел Харальд, конунг спросил, какое у него дело к его дочери.

– Дело у меня больше к тебе, конунг, – отвечал Харальд, – и о нем мы уже говорили, когда были у тебя с Халльфредом. Позволь же нам с сыном Анлафа Мудрого воздать вендам за своих отцов, а мне – проститься с твоей дочерью.

– Разве мое слово – болотный туман?! – воскликнул Хрёрек Метатель Колец. – Приходи ко мне завтра с Халльфредом. А что до прощания, то забудь о Геруте, пока я не поговорю с ней.

Он велел Харальду удалиться и стал ждать свою дочь. Княжна явилась к отцу со скромным, но довольным видом, словно валькирия⁶¹ к Одину после славной битвы. Конунг велел ей сказать без утайки, о чем они шептались с Харальдом.

– Воин просил меня о встрече наедине, – вздохнула Герута, – чтобы проститься перед походом. Вольными показались мне эти слова, но я не решилась обидеть того, с кем три вечера пила из одной чаши. Я обещала сыну Хельги принять его, когда он отстоит третью ночь в роще Одина.

– Даже не знаю, кто из вас неразумнее, – поразился конунг, – сын слуги, дерзнувший помыслить о княжне, или дева, что, обнадежив мужчину, посылает его на гибель?! Ты желаешь изведать удачу Харальда или свою? Пока не поздно, оставь эти женские игры, дочка, чтобы его судьба не стала твоей.

Тем временем гости стали разъезжаться по домам. Среди них был и Фенге, сын Хельги, покинувший Хлейдр, не поговорив и не простившись с братом.

XXVII

В третью ночь стражи Харальда в роще Одина разразилась такая буря, подобную которой даже старики не могли припомнить. Ветер повалил изгороди, сокрушал деревья и завывал так, будто медведи и волки вышли из леса, чтобы нагнать страху на людей. Затем пошел сильный дождь с градом, который побил крыши домов. Когда под утро дождь кончился, с окрестных болот поднялся туман, да такой волглый и густой, что нельзя было разглядеть острия вытянутого копья. Женщины уже стали голосить, что землю, похоже, захватили грозовые великаны. Но к полудню выглянуло солнце, и морок над Хлейдром рассеялся.

Хрёрек конунг послал за сыном Хельги, но того не было в доме. Стали искать Харальда близ усадьбы, да и там не нашли. Тогда Халльфред, сын Анлафа, вывел коня и погнал его к роще Одина. Подскакав к ее ветвистым дубам, он трижды позвал Харальда, не услышав никакого ответа. Халльфред был муж отважный, но осмотрительный, поэтому он не вошел в рощу, а поехал вдоль ее края. Немного погодя он заметил человека, который сидел, прислонясь к дереву. Это был Харальд, спавший глубоким сном. Лоб и щеки его побледнели, виски обметал первый налет седины, но лицо хранило покой. А еще, к удивлению Халльфреда, в углах губ сына Хельги, как рыба в сети, трепетала слабая улыбка.

С трудом поднял он Харальда, который не хотел пробуждаться от сна. Халльфред помог ему сесть верхом, а сам пошел рядом. Сын Хельги был так слаб, что ехал, обхватив шею коня. Халльфред ни о чем его не спрашивал, но глядел с укором. Лишь когда они подходили к усадьбе, и люди выбежали им навстречу, он сказал Харальду, как трезвый внушает пьяному или здоровый – больному:

– Я слышал, в твоем роду мужи идут на все ради жен. Не мое дело, на что ты надеешься, потакая княжне. Но мне нужно знать, могу ли я тебе доверять тебе.

Харальд сверкнул глазами и тихо, но твердо ответил:

– Хвали дев после свадьбы, а мужей после битвы.

Затем он спрыгнул с коня и пошел рядом с Халльфредом. Когда же люди из усадьбы окружили их и засыпали вопросами, Харальд ответил им такими словами:

Светлой деве клятву

Дал стоять на страже

В месте, где владыка

Вызывает мертвых.

Многое открыли

Духи мне ночные,

Будут помнить выкуп,

Что отдам за деву.

Люди сочли его слова странными, а иные даже решили, что их сказал не Харальд, а его фюльги⁶². Слуги проводили сына Хельги в его новую клеть, просторнее той, что отвели ему в первый день. Туда же Бруне принес ему еду и питье с хозяйского стола. Когда Харальд насытился, Бруне сказал, что Хрёрек конунг желает видеть его и Халльфреда. Молодой воин просил заверить конунга, что они не заставят себя ждать. Как только Бруне пошел по своим делам, в клеть проникла Тордис, девушка Геруты. Она шепнула Харальду, что госпожа помнит свое обещание и примет его в своих покоях. Тот на радостях подарил ей кольцо за добрую весть и велел сказать Геруте, что придет к ней после разговора с конунгом.

XXVIII

Хрёрек конунг принял сыновей побратимов в большом зале. Правитель восседал на дубовом троне в синей рубахе с золотой тесьмой, поверх которой был лиловый плащ, расшитый серебром. Рядом стоял его сын Харальд в желтой рубахе с клиньями, ворот и рукава которой были оторочены собольим мехом. Их окружали первые люди страны, мудрые в делах войны и мира, одетые в красные, синие и зеленые плащи. Конунг приветствовал Харальда, сына Хельги, и Халльфреда, сына Анлафа. Он сказал доброе слово о каждом и спросил, нет ли у них до него какого дела. Тогда вперед вышел Харальд, что был немногим старше Халльфреда.

– Дело наше известно конунгу, – сказал он. – Мы с Халльфредом давно хотим навестить вендов и стребовать с них виру⁶³ за наших отцов. Дай нам, славный вождь, столько же кораблей, полных воинов, сколько ты дал Хельги и Анлафу. И коли удача нас не покинет, мы покараем вендов и принесем тебе добычу и славу.

– Не ожидал я другой просьбы, – улыбнулся Хрёрек конунг, – ибо хорошо помню тех, чей дух в вас живет. Дам я вам для похода на вендов три сотни храбрых воинов, опытных херсиров и быстрые ладьи, чтобы весть о нападении не опередила вас в пути. Видел я на днях сон, что Хельги и Анлаф, будто живые, пришли и просили за вас. Теперь я знаю, что ждет вас победа.

– Велика твоя милость, конунг, – воскликнул довольный Халльфред, – ибо твоя помощь превзошла наши надежды. Позволь же, когда мы вернемся, вручить тебе и наши доли добычи⁶⁴. С нас же довольно того, что мы выполним клятву.

– Заманчиво ваше предложение, – с важностью промолвил конунг, – но я не могу принять его. Люди плохо обо мне помыслят, если я оставлю сыновей без награды, положенной их отцам. Я не только не возьму ничего лишнего, но обещаю удвоить ваши доли. И не будем больше говорить об этом.

Затем он обратился к Харальду и осведомился, как тот перенес ночную бурю, дождь с градом и утренний туман. Сын Хельги ответил, что не понимает, о чем говорит конунг. Тогда Хрёрек Метатель Колец спросил его без обиняков, что он видел в роще Одина. А также велел сказать, о чем он поведал в своей висе.

Харальд окинул взглядом конунга и мужей, жадно ожидавших его речей, собрался с мыслями и, будто выходя из теплого дома в морозную ночь, заговорил:

– Открою вам то, что я помню и о чем могу сказать. Не гневайтесь, конунг, и вы, первые мужи, но есть силы, над которыми даже вы не властны, и они сдерживают меня. Когда встал я на стражу в первую ночь, то долго ничего не видел, кроме деревьев. Но вдруг, в самое темное время ночи, показались блуждающие огни, и подошли ко мне звери, каких я никогда прежде не встречал. Они окружили меня со всех сторон и показывали своим видом, что хотят напасть. Я стоял, держа на весу щит и подняв меч, но ни одна из этих тварей так и не кинулась на меня. А потом они и вовсе пропали, словно тьма поглотила их. На вторую ночь я был готов к новой встрече с ними, но мне послали испытание, труднее прежнего. Снова в самое темное время показались огни глаз, но это были не дикие звери, а лютые воины с оружием в руках. И узнал я в них людей, убитых мною в поединках и на ратном поле, и тогда я понял, что меня окружают духи мертвых. Они шли ко мне друг за другом, и я вновь бился с каждым и повторно послал их к Хель⁶⁵. Затем они исчезли и, хотя ни в одной битве я не устал так, как в этой, на мече моем не было зазубрин, а на щите – вмятин. Когда же пошел я на стражу в третью ночь, то уже чуял, что мне или мертвым быть, или родиться заново. Тишина стояла такая, что звенело в ушах, пока не пришло темное время. И увидел я тени людей, идущих ко мне, и подумал, что вновь буду сражаться с врагами, которых нельзя убить. Но они заговорили, и я понял, что мне явились духи предков. Многое они поведали о моем роде и племени. А затем, даже и не знаю, было это наяву или во сне, подошел ко мне старый муж, прекрасный и ужасный с виду. «Знай же, Харальд, – изрек он, – что ты на острие иглы от смерти. Но еще рано посылать за тобой моих дочерей. Сегодня ты пришел ко мне, в другой раз я призову тебя. И это время не так далеко, ибо за каждую из трех ночей ты заплатишь по десять зим своей жизни». Больше ничего я не помню до тех пор, пока Халльфред не привел меня в чувство. А как я сложил эту вису, и сам не знаю, ведь я досель не говорил стихами…

Выслушав этот удивительный рассказ, люди в палате не знали, как его следует толковать. И только Харальд, сын Хрёрека конунга, задумчиво произнес:

– Трудно встретить другого такого мужа, как Харальд, сын Хельги. Найдутся люди, которые назовут его неразумным. Но я не осужу того, кому, должно быть, явился сам Один. Ему ли не знать, что никто не сильнее своей судьбы?

«Я же говорил, что безумие мужей этого рода было у них в крови. Ведь лишь самый безрассудный человек мог отдать полжизни за три вечера одних разговоров с юной девицей, пусть даже дочкой конунга и первой красавицей! Только случай, сила, да удача Харальда не дали пропасть этому времени впустую».

XXIX

Выйдя от конунга, Харальд и Халльфред стали держать совет с херсирами о походе на вендов. Меж тем Бруне известил господина, что слышал от верной служанки, будто Герута послала за сыном Хельги. Хрёрек Метатель Колец после рассказа Харальда о ночных бдениях в роще Одина хотел узнать о нем больше. Уловив, как пес брошенную кость, желанье конунга, Бруне вызвался укрыться в палате Геруты и подслушать ее разговор с Харальдом, чтобы выведать его тайну. Получив позволение, Бруне улучил время, когда Герута с девушками вышла, проскользнул в ее горницу и спрятался за ковром. Это был дорогой ковер, купленный у заезжего купца из Серкланда⁶⁶. Весь в дивных узорах, он покрывал стену и свисал на пол. Слуга поднял его край и залег у стены, оставив себе щель для обзора. Было жарко, пыльно и душно, но Бруне привык не щадить себя на службе.

Только успел Бруне прилечь поудобнее, как в светелку с девушками вернулась Герута. Они весело говорили о разных вещах, и княжна беззаботно смеялась над их шутками. Потом к ним вбежала Тордис, дочь Грима, и передала рассказанные ей отцом слова Харальда о том, что он пережил в роще Одина. Когда Тордис поведала им, чем заплатил сын Хельги за эти три ночи, девушки дружно заахали и заохали. Герута же приказала им всем замолчать. Но Бруне заметил из укрытия, что у дочери конунга слегка дрогнул голос, а рука будто смахнула соринку из глаза. Тут постучал воин стражи, и объявил, что Харальд стоит у дверей. Герута велела девушкам выйти из горницы и только одной Тордис остаться. Затем она воссела на расписанную яркими цветами скамью и позволила впустить Харальда.

Сын Хельги быстро вошел в ее горницу, но при взгляде на княжну будто замер. Солнце уже заходило над усадьбой Хрёрека конунга. И Герута на возвышении словно парила в золотом мареве его лучей, просеиваемых бычьим пузырем на оконце. Девушка показалась Харальду диво, как хороша. На ней были те же платье и запястья, что и в первый вечер их встречи. Волосы на голове были схвачены золотым обручем, а две светлые косы падали на высокую грудь. Пока Харальд стоял, сраженный ее красотой, Герута улыбалась, разрешая любоваться собой. Дочь конунга не сразу начала разговор, желая прежде вволю насладиться своей властью над воином. Но вот она ласково его приветствовала и справилась о здоровье.

Сын Хельги, которого бросало то в жар, то в холод, воскликнул:

– Никогда еще не было мне так хорошо. За эти дни и ночи случилось такое, о чем я прежде не мог и подумать. Но ничего прекраснее золотой девы в солнечных покоях я в жизни своей не видел. И скажу тебе все без утайки. Полюбилась ты мне, как воину битва, и не могу я жить без тебя, как струг без волны. Как увидел тебя, сразу понял, что между женами ни одна не сравнится с тобой. Не отвергай меня, пока не узнаешь, что мне можно верить, если ты еще не поняла этого.

Покачав головой, Герута говорит ему с укором, хотя и немного притворным:

– Прав был мой отец, назвав тебя слишком вольным. Не подобает девушке слушать таких речей, пока не зашлют в ее дом сватов и родичи не решат выдать ее замуж. Поэтому, будь другой на твоем месте, я бы прогнала его и велела не искать встреч со мной. Но ты заслужил мое уважение, и твои слова требуют ответа. И я дам его тебе так же прямо и смело, как ты говорил со мной. Я бы не стала перечить отцу и брату, если бы они вдруг решили поддержать тебя в этом деле, когда бы ни разность в нашем положении. Но я – дочь конунга из славного рода, а ты, не в обиду будет сказано, из рода храброго, но темного, в наших землях неведомого. Как не может орлица быть подругой ворона, так и я не могу выйти за тебя замуж.

Не успела княжна это сказать, как Харальд отвечал ей надменно и сурово:

– Не самая худая птица ворон, если он был избран Одином⁶⁷. Ты видишь во мне слугу, а не ровню. Но люди обманываются, применяя свою мерку к тому, кто не похож на них. Если я тебе не по нраву, тогда не о чем и говорить. Но, коли все дело в знатности, знай, что мой род не уступит твоему. Прадед мой по праву мог бы стать конунгом, если бы не любил вольную жизнь и не погиб раньше своего отца. Дай мне только время, и я докажу, что достоин твоей любви!

Герута, впервые видя его таким горделивым, с тайной грустью произнесла:

– Не могу я говорить с тобой о таких вещах. Знаю только, что если мужчина любит женщину, нет ничего такого, что он не мог бы для нее сделать. Помни, что орел кричит рано⁶⁸, и поступай, как должно. Пусть будет с тобой удача, и Один пошлет тебе победу! Если же тебе нужен другой ответ, то после похода скажи об этом моему отцу. И когда он призовет меня, клянусь, ты его услышишь!

Только выходя из покоев, Харальд обратил внимание на ковер и заметил, что под ним кто-то лежит. Тогда он задержался в дверях и в сердцах обронил:

– Они теперь входят в моду, эти восточные ковры. Но тем, кто присматривает за ними, лучше бы надевать латы, чтобы не напороться на меч.

После того, как он вышел, дочь конунга и Тордис не могли уразуметь, что означают его последние слова. Сперва они решили, что Харальд не сдержал себя и дал волю гневу. Но Тордис тоже заметила под ковром лежащего человека. Герута немедля велела ей позвать стражу. Пришлось тогда Бруне вылезти из укрытия и с улыбкой объяснять княжне, зачем он там прятался. Герута была этим очень недовольна и велела ему передать отцу их разговор с Харальдом слово в слово. А потом прибавила, что не жалеет ни о чем из того, что было сказано между ними.

XXX

Жил тогда человек по имени Браги. Он был сыном хевдинга Бодди из Рогаланда. Это был человек невысокий, большеголовый, розоволицый, с худыми руками и немного короткими ногами. У него были рыжеватые волосы, курчавая бородка и карие глаза, пристальный взгляд которых проникал во все, что он хотел запомнить и постичь. Он не любил прибегать к насилию, и слово его было быстрее и острее меча. В то время Браги был еще совсем молод, но уже подавал большие надежды. Никто не умел так хорошо толковать руны⁶⁹ и слагать стихи. И ярлы, и бонды были ему рады как ведающему человеку и искусному собеседнику.

Браги приехал на Селунд, когда Хрёрек Метатель Колец пировал в Хлейдре, и конунг по совету опытных людей пригласил его на свое торжество. Пока гости кушали и бражничали, Браги ничем не выделялся в палате, но когда дело доходило до рассказов, сыну Бодди не было равных. Держась незаметно среди других, он, по своей привычке, присматривался ко многим. Не мудрено, что он обратил внимание на Харальда, сына Хельги, о котором столько говорили в те дни. Браги расспрашивал о нем людей на пиру, выискивая нужные слова, будто куски янтаря в песке морском. Обдумав их ответы, он понял, что это человек необычный.

Вышло так, что на второй день после пира Браги позвали в большую палату, где Хрёрек конунг сидел со своим сыном Харальдом и хевдингами. Перед этим Бруне передал господину разговор Геруты с молодым Харальдом. Узнав от слуги о словах сына Хельги, которого он возвысил из грязи, Хрёрек конунг пришел в ярость. Его разгневало, что такой человек помышляет о женитьбе на его дочери, да еще выдает себя за потомка конунгов. Но сын его Харальд убедил отца не давать воли гневу, пока не выяснится правда о роде и племени молодого воина. Потому Хрёрек конунг и собрал в палате знающих людей, чтобы выведать у них, не известен ли кому корень рода Харальда. Одни сумели дойти лишь до его деда Торбьёрна, другие смогли вспомнить древнего Хельги. При этом никто не сказал о предках Харальда ничего такого, что могло бы объяснить его загадочные слова.

Но когда все умолкли, раздался тихий голос Браги, что произнес такую речь:

– Прости меня, конунг, что заговорил тот, кому по годам больше пристало бы слушать. Я здесь человек новый и не знаю твоих гостей. Но знатные люди севера мне известны. Был я не так давно в Согне⁷⁰ и беседовал с одним старым хевдингом. Он многое поведал об их лучших родах и мужах. Но более всего запал мне в память его рассказ о Хельги, сыне Хьёрварда конунга, сына Торбьёрна Бычья Кость, который стал первым в тех краях морским конунгом⁷¹. По словам хевдинга, у этого Хельги была невеста Свава, дочь Эйлими конунга, дева редкой красоты, которая вместе с ним ходила в походы. Говорили даже, будто она была валькирией и водила с собой боевых подруг, но я не могу это утверждать. Хельги, сын Хьёрварда конунга, одержал много побед и захватил богатую добычу, пока не пал в поединке со своим кровником – Альвом, сыном Хродмара конунга⁷². Немало мужей тогда хотели посвататься к Сваве, только она не вернулась домой после смерти Хельги. А иные говорят, будто она родила от него сына. Что стало с матерью и ребенком, никто не знает. Между тем в Согне до сих пор правят конунги, ведущие свой род от Хедина, сводного брата Хельги, который отомстил за его смерть. И сдается мне, конунг, что Харальд, сын Хельги и внук Торбьёрна, и есть правнук Хельги, сына Хьёрварда конунга, и Свавы, дочери Эйлими конунга.

После рассказа Браги люди в палате, затаив дыхание, стали ждать решения конунга. Однако тот озадаченно молчал, сложив клетью пальцы рук и сжимая их до хруста. Вдруг сын его Харальд хлопнул себя по лбу и радостно возвестил:

– Вспомнил, я теперь вспомнил, как впервые встретил Хельги, отца Харальда, и какие слова от него услышал! Я все никак не мог взять в толк, откуда столько благородства у человека, что был слугой у деревенщины, а затем бродил вместе с нидингами. Но, видно, правду говорят люди, что кровь не обманет…

Конунг был очень недоволен этими словами и раздраженно сказал гостям:

– Вот и дожили мы до того, что петушки кричат раньше петухов. О чудных делах поведал нам Браги, сын Бодди, и словно околдовал нас. Мы не знаем, кем доводится Хельги из Согна сыну того Хельги, который стал моим ярлом. Может, это его предок, а, может, и родства между ними нет. Я признаю, что Харальд – особенный человек. До сих пор мы с сыном видели от него лишь добро и щедро платили за верную службу. Но кто может знать, что ждет его впереди?

На другой день два десятка датских кораблей с сыновьями побратимов и тремя сотнями воинов отплыли из Селунда и устремились в Восточное море.

«Люди так неразумны, что готовы поверить всему. А если найдется краснобай, который складно сказывает им свои бредни, то и подавно. По мне, такие, как Браги, опаснее воров и убийц, ведь это они толкуют былое так, что после них правды не сыскать. И всегда найдутся молодые глупцы, которые после их сказок летят, как мотыльки на огонь, навстречу своей гибели, наперекор воле старших».

XXXI

На сей раз, должно быть, сами боги были на стороне северян. Попутные ветры и течения подхватили их ладьи и не оставляли до тех пор, пока вдали не показался вендский берег. Вскоре жители города Рерика увидели, как с приплывших ладей на песчаный берег сходят люди, которые пришли не торговать, а воевать. Даны начали резать стада коров на выпасах и грабить дома и амбары. Мирные люди бежали от них в город, а те, кто кинулся защищать свое добро, приняли смерть от острых мечей и секир. Стон и плач вновь раздались на земле вендов.

В это время Буривой конунг укрывался от летнего зноя в своей усадьбе, слушая жужжание пчел в бортях и охотясь на туров в ближнем бору. Горожане уже известили его, что высадилось датское войско, разоряет страну и подступает к городу. Конунг приказал им оборонять Рерик, чтобы он мог скрытно подойти и ударить в спину врагов. Буривой так поступал уже не раз, и это всегда приносило ему победу. Не сомневался он в том, что и теперь ждет его удача. Ибо верные люди сказали ему, что вождь данов еще молод и не сведущ в ратных делах.

Когда даны разорили и пожгли всю округу, они подошли к валу перед Рериком. Но их херсиры не повели своих воинов на приступ, а пытались выманить жителей из города. Изредка венды делали вылазки, и тогда на них нападали, но горожане были осторожны и успевали закрыть проход перед врагами. Проводя дни и ночи вокруг города, северяне, похоже, не догадывались о подходе князя с воинами. И в день, когда Буривой конунг должен был появиться у Рерика, они ничем не выдали своего беспокойства. Только их вождь зачем-то развел костер на холме, а потом повел войско к Рерику, как видно желая занять вал и войти в город.

Буривой конунг показался не прежде, чем даны подошли к городу. Венды большой толпой выбежали из леса и, потрясая оружием, с бранью кинулись на врагов, отрезая ближний отход к морю. Северяне встретили их стрелами и копьями, а потом стали рубить мечами и секирами. Понемногу венды начали одолевать данов и теснить их к городскому валу. Жители Рерика были готовы выйти оттуда, чтобы помочь своим. Тогда вождь данов, лихо бившийся впереди, приказал своим людям строиться в круг и, сомкнув щиты, отражать натиск. Они поступили, как он велел, и порубили многих. Но в иных местах вендские палицы и топоры проложили путь сквозь датские щиты и нанесли вражьему войску большой урон.

Меж тем Халльфред, сын Анлафа, что ожидал с половиной войска за одним островом, увидел костер, зажженный по приказу Харальда, сына Хельги. Однако он не спешил направить свои ладьи к берегу, пока дозорные в дюнах не подали знака, что Буривой конунг со всей гридью вышел в поле и напал на данов. Халльфред послал людей, чтобы узнать, как идет битва. От дозорных те узнали и сообщили ему, что зверь грызет охотника, обратив спину к морю. Лишь тогда Халльфред крикнул воинам, чтобы они налегли на весла и гребли к Рерику.

Датские воины, сойдя с кораблей на берег, встали в боевой порядок и пошли на врагов. Они вступили в битву, когда венды обложили людей Харальда, как свора освирепевших собак затравленных волков. Но при виде нового войска ополченцы утратили боевой дух, а жители Рерика не посмели выйти за вал. Полные свежих сил и жажды мщения, воины Халльфреда настигали и рубили вендов, пока уцелевшие не скрылись в лесу. Только дружина Буривоя конунга продолжала стойко сражаться, и там, где она проходила, кровь лилась, как вода.

Видя, что даны преградили ему путь к лесу, конунг вендов решил пробиться к Рерику. Высокий и могучий, он шагал во главе первых воинов и рубил своей большой секирой всех, кто вставал у него на пути. Буривой конунг был уже недалеко от городского вала, когда против него вышел Харальд, сын Хельги, угадавший в нем кровного врага. Вожди окинули друг друга быстрым и цепким взглядом, а затем сошлись в середине круга, что воины спешно освободили для них. И тогда начался жестокий бой, который запомнили все, кто его видел.

Харальд, сын Хельги, и Буривой конунг бились на секирах так, что в ушах стоял звон и треск. Но вот князь вендов сильно взмахнул топорищем и расколол щит Харальда. Осколок вонзился тому в бровь, и потекла кровь, заливавшая ему глаз. Тогда Харальд отбросил щит, взял в левую руку меч и стал рубиться, как заправский берсерк⁷³. И таким яростным был его напор, что он поразил конунга в плечо, рассек ему кольчугу, а потом разрубил его шлем. Лезвие рассекло Буривою лоб, и венд рухнул бы на землю, если бы Харальд не подхватил его.

– Как тебя хоронить? – тяжело дыша, спросил конунга сын Хельги.

– Как князя рарогов⁷⁴, – прохрипел Буривой, мешая слова с кровью.

Увидев гибель своего предводителя, его гриди не стали опускать мечи и сдаваться на милость данов. Одни из них бросились на врагов, ища смерть в бою, другие убивали себя сами, будучи не в силах пережить потерю вождя.

Харальд постоял над телом Буривоя, а затем укрыл его своим плащом. Тут подошел к нему Халльфред, с которым они тайно сговорились, как одолеть конунга вендов. Вытирая пот и кровь с лица, Харальд беззлобно ему заметил:

– Знавшие тебя в Хлейдре, сказали бы, что тогда ты был резвее, чем ныне.

Халльфред оглянулся вокруг и, усмехнувшись, тихо ему ответил:

– А звавшие меня в Хлейдре, сказали бы, что я летел к тебе, как на крыльях.

После битвы вожди и воины стали держать совет, что им делать дальше. Некоторые предлагали осадить Рерик и захватить его – не приступом, так измором. Ведь конунг вендов был убит, и страна осталась без защиты. Тогда поднялись на вал жители Рерика и предложили данам большую плату за свое добро и жизнь. Харальд, сын Хельги, хотел отказаться от виры и спалить вражеский город. Но Халльфред, сын Анлафа, и херсиры Хрёрека конунга сочли разумным принять выкуп и заключить мир. Харальд убеждал их не идти на сговор, и многие воины поддержали его. Ведь, как они говорили, впадая в буйство, захватив Рерик, можно получить все богатство, тогда как венды предлагают им только его часть.

Горожане поняли, что их положение хуже, чем они думали, и решили послать к данам человека близкого им племени. Перед осадой захватили они за воровство торговых норгов, их товары взяли себе, а людей хотели продать как рабов. Хозяина того судна привели на вал и обещали ему и его людям свободу, если он отговорит северян идти на приступ. Купец узнал сына Хельги и назвал имя его отца. Норг крикнул Харальду, что два десятка его товарищей томятся в неволе, и он не видит иного пути их спасения, как решить дело миром. Только тогда Харальд, которому этот человек был знаком, согласился принять виру с вендов.

Предоставив херсирам торговаться с властями Рерика о выкупе, Харальд и Халльфред отдали горожанам тело их конунга. Они надели ему на руки свои серебряные запястья, положили на тело секиру со щитом и велели отнести его к городскому валу. Сыновья побратимов сделали это из уважения к славе Буривоя, а еще потому, что он позволил их отцам принять желанную смерть. Видя такое почтение к их князю, горожане хотели выкупить пленных вендов. Однако сын Хельги заявил, что с ними поступят по обычаю предков и принесут в жертву Одину. Никто из данов не посмел ему возразить. Но люди потом говорили, что Харальд поступил так не столько из веры в Одина, сколько из вражды к вендам.

Пока горожане собирали выкуп, даны выбрали три ладьи и сложили тела павших на дрова, пропитанные смолой. Когда они столкнули эти суда на воду, сначала вожди, потом херсиры, а затем и воины, пустили в них зажженные стрелы⁷⁵. Огненные струги понеслись, подхваченные течением, и чем дальше они уходили к рубежу моря и неба, тем больше казались то чудными птицами, то редкими цветами, то падающими звездами. Проводив их долгим взглядом, вожди и воины справили тризну по тем, кто был на пути в Вальхаллу. Наутро, получив условленную плату от вендов, они поднялись на ладьи и отплыли в родные края.

XXXII

Гримольвом звали человека, которого Харальд вызволил из вендского плена. Он был сыном Гранмара из Вестфольда. Этот Гранмар ходил в дружках у Хельги, отца Харальда, когда еще бродил с ним по свету в одной ватаге нидингов. Позже, когда Хельги поселился на севере Ютланда, Гранмар бывал у него с сыновьями проездом в Страну Фризов, где они совмещали торговлю с разбоем.

Гримольв был человек высокий, сухопарый, с маленькой головой, длинными руками и ногами, отчего издали походил на большую птицу. Сходство с нею придавал ему также крупный нос, выступавший вперед, как вороний клюв. По нему в то время называли его Гримольв Ворон. Он был деятелен, но переменчив, храбр, но не стоек, и жаден до добычи, как и все его родичи. Более всего нрав его выдавал беспокойный взгляд, который так и рыскал по людям и вещам, с коими он имел дело. Гримольв унаследовал от отца любовь к странствиям, набрал на свою ладью бывалых людей и плавал с ними по Восточному и Западному морю.

По пути на Селунд, беседуя с сыном Хельги, Гримольв мало рассказывал о своей жизни, а больше выведывал о его делах. Так он узнал, что Харальд в почете у конунга Хрёрека Метателя Колец и на службе у его сына. Почуяв пряный запах наживы, Гримольв предложил молодому вождю принять его вместе с людьми под свое начало. Тот ответил сыну Гранмара, что в Ютланде воинов у него хватает, но он может послужить ему в другом деле и при этом едва ли останется в убытке. Гримольв прикрыл глаза, словно вознося хвалу богам, и спросил спасителя, какое дело он считает настолько прибыльным, что готов поделиться добычей.

– Слышал я не раз от отца, – говорит с улыбкой Харальд, – как манил его большой остров, который зовут Страной Англов. Дважды он ходил к нему, но не был уверен, что побывал там. Пришла и мне охота повидать эти края. Вам, торговым людям, известны все пути. Можешь ли ты проводить меня туда?

– Тогда тебе нужен не я, – степенно ответил Гримольв, – а брат мой Хастинг. Он торговал в этой стране прошлым летом. Но Хастинг очень недоверчив и не поплывет с незнакомыми людьми без меня. Так что, если ты хочешь повидать этот остров, тебе нужно будет взять в провожатые нас обоих. При этом я, думаю, вправе просить, чтобы наши доли с братом были равны.