«Я гибну, но мой смех еще не стих», или Сага об Анле Безумном. Книга первая

Гауты шли по хрустящему снегу, гонимые легкой поземкой, как усталые и замерзшие странники в конце пути. Они уже чуяли тепло домашнего очага, запах жареного мяса и медовой браги, грезили о плачущих девушках и покорных женщинах, которые станут их сладкой добычей. Эти видения были такими живыми и манящими, что воины спешили к жилищам, далеко обгоняя повозки, в которых везли их оружие и кольчуги. Поэтому они сразу и не разобрали, сон это или явь, когда из-за снежных холмов появились ратники Харальда конунга.

По науке Харбарда, конунг данов разделил рать на три клина и направил их на гаутов. Каждый клин вошел во вражье войско, как рогатина охотника – в брюхо медведя. Оттар Урожай был так изумлен внезапным появлением врагов, что не успел даже построить «стену щитов»¹⁰⁰. И хотя людей у него было много больше, конунг гаутов развернул коня и поскакал прочь. За ним помчались его ближние гриди, сбивая пеших воинов. Харальд Сын Конунга велел Харальду ярлу преследовать Оттара, а сам поспешил туда, где враг был еще не сломлен.

Только на том краю, где сражались люди Ингвара ярла, датские ратники встретили равных себе противников. Они сходились с ними мечом к мечу и щитом к щиту, и то здесь, то там гаут и дан падали на мерзлую землю, не разрывая тесных объятий. Уже предвидя свою удачу и не желая терять верных гридей, Харальд конунг обратился к Ингвару ярлу. Он предложил своему врагу сдаться со всеми воинами на милость победителя. На этот призыв Ингвар ярл, подумав, ответил, что, пусть, как в старину, сразятся вожди. Если верх возьмет Харальд конунг, он заберет у людей ярла их оружие, но не свободу¹⁰¹. А если одолеет ярл, ему с воинами не будут чинить преград при возвращении к Оттару конунгу.

Харальд конунг не мог отказаться от поединка. Два вождя сошлись в круге, вытоптанном в снегу их воинами. Ингвар ярл, которому отчаяние лишь придало больше мужества, яростно обрушился на своего противника. Накануне Харальд конунг провел бессонную ночь – не из-за тревоги об исходе битвы с гаутами, а потому, что его мучила зубная боль. От этого выглядел он бледным и усталым, а его ударам не хватало быстроты и силы. Приняв нездоровье конунга за его слабость, Ингвар ярл наносил удар за ударом, один сильнее другого. Он уже расколол два щита Харальда, а сам сменил только один. Вот ярл прыгнул и так ударил по шлему конунга, что сбил его, как показалось, вместе с головой на снег.

Поверив в свою победу, Ингвар ярл откинул щит и пошел на конунга, держа меч в обеих руках. Он уже изготовился для последнего удара, как вдруг из облаков выглянуло солнце, на свету заискрился снег, и его блеск ослепил его. Ярл невольно приложил руку к глазам, и в этот миг конунг выбил меч из его рук, а затем и голову снес. Тело Ингвара повалилось на землю, а Харальд конунг победно оглянулся на воинов и засмеялся каким-то клекочущим смехом. И стоявшие в первых рядах увидели у него во рту, где недоставало двух зубов, выбитых Весетом ярлом, два сросшихся клыка, которые выступали вперед. Всем это показалось таким чудом, что Харальда конунга с тех пор прозвали Харальд Боевой Зуб¹⁰².

Иные гриди Ингвара ярла, не желая пережить смерть вождя, закололи себя мечами. Все же больше было тех, кто поверил, что их отпустят без оружия. Но Харальд конунг удивил своими словами, которые надолго запомнили. Он объявил пленникам, что жители Сканей могут перейти в его войско, а гауты – вернуться в родные края. Только им придется вызвать на смертный бой одного из своих и победить его. Сильные бойцы сочли такое условие справедливым и бились между собой, выбирая противника по уговору или жребию. Прочие же, особенно гауты, обвиняли конунга в нарушении княжьего слова. Но Харальд конунг, смеясь им в лицо, отвечал, что обещал ярлу дать его людям волю, а не жизнь. Тогда он показал свое высокомерное презрение, которое в нем раньше не замечали.

Вечером вернулся Харальд ярл с воинами, посланными в погоню за гаутским конунгом. Хотя он пригнал много пленных, ярл не смог настичь Оттара Урожая. А ведь, срази он его в поединке, то пошел бы к Харальду конунгу, чтобы тот отдал ему в жены Геруту! Кляня себя за это, ярл ехал по ратному пути, где пурга заметала потоки крови, словно выбеливая полотно от пятен красного вина. И Харальд мрачно переводил взгляд с румяного морозного солнца на пунцовый снег, который обметал тела ратников, объятых смертным холодом.

Харальд конунг не укорил сына Хельги, что он в этот день не закончил войну. Напротив, он похвалил его за пленников и тут же повелел принести их всех в жертву Одину. По его приказу жители Сканей доставили дрова и смолу для костров, на которые положили убитых данов. Проводив их в Вальхаллу, конунг вернулся с херсирами и гридями в захваченную усадьбу, где они весь йоль праздновали свою великую победу. Больше ничего в эту зиму не произошло.

XLIX

В начале лета Харальд конунг велел готовить корабли для возвращения в Хлейдр. Он отослал воинов своего брата, Рандвера конунга, посчитав, что больше не имеет в них нужды, и отпустил сыновей Гранмара, щедро им заплатив. Когда конунг уже был готов к отплытию, прибыли послы Оттара Урожая, чтобы заключить мир между ними. Поэтому Харальд конунг задержался в Сканей. В это время Хатер ярл, правивший в среднем Ютланде, напал на Селунд, убил Лейдольва Серошкурого и разграбил селения. Узнав, что его херсир погиб, а владения разорены, Харальд конунг страшно разгневался. В ярости он обвинил Оттара конунга в сговоре с Хатером ярлом и отослал его послов без мирного договора. Оставив в Сканей сильный гарнизон, Харальд Боевой Зуб с дружиной вышел в море.

Не заходя в Хлейдр, чтобы не видеть руины отчей усадьбы, конунг направил ладьи к землям Хатера ярла. Там его гриди сошли на берег и стали разорять округу так, что их всегда можно было найти по дыму днем и огню ночью. Хатер ярл не остался в своем доме, пока враги пускали его добро на ветер. С грубым лицом, заросшим черными волосами, более похожий на зверя, чем на мужа, он храбро вышел в поле, чтобы испытать судьбу. Но дружина Харальда Боевого Зуба смела ополчение Хатера ярла, и сам он пал в схватке за свой стяг. Конунг велел сложить ему погребальный костер, и с тех пор это место зовется полем Хатера. Вместо тризны по ярлу Харальд конунг велел тем его воинам, кто хотел вступить в его войско, сражаться между собой, остальных – принести в жертву Одину.

L

Харальд конунг и его гриди расхаживали по Ютланду, и весь народ, спасая свои дома и земли, переходил на их сторону. Вскоре они подошли к усадьбе Хатера ярла, что находилась к югу от селения Виборг¹⁰³. При их приходе ворота отворились и выпустили молодую женщину в темном платье, которая держала за руку ребенка. Подойдя к Харальду конунгу, женщина склонила голову и опустилась перед ним на колени. Мальчик же, прикрывая ладошкой глаза, игрался со сверкавшей на солнце кольчугой вождя, пока мать не потянула его вниз. Люди сказали конунгу, что перед ним Ирса, дочь Хальвдана Черного, вдова Хатера ярла.

Не сходя с коня, Харальд конунг вопросил, что нужно этой женщине. Искательно глядя на него, Ирса грудным, низким с хрипотцой голосом сказала:

– Я и мои люди в твоей власти, конунг. Ты волен делать с нами, что пожелаешь. Но как бы велик ни был у тебя гнев на моего мужа, не лишай жизни Виглейка, нашего сына. Станет он верным тебе слугой и отплатит за твою милость.

Конунг перевел колючий взгляд с нее на дитя и с усмешкой ответил:

– Не думай, женщина, что я столь неразумен, чтобы ждать верности от сына врага. И не докучай мне просьбами, так как у этой земли и усадьбы новый владелец. Ступай к нему и моли богов, чтобы он был к тебе менее суров, чем к вендам.

После этих слов, вызвавших громовой смех его гридей, Харальд Боевой Зуб объявил Харальду ярлу, что назначает его здесь своим лендрманом. Сын Хельги поблагодарил конунга за награду и как новый владелец пригласил его с херсирами войти в дом и отдохнуть с дороги. Затем он поднял Ирсу с колен и велел ей следить за тем, чтобы на столы подавали лучшую еду и питье. Весь день Харальд почти не говорил с ней, но обращался так, будто она еще была хозяйкой дома. Видя великодушие ярла, столь непохожего на ее мужа, Ирса старалась во всем угодить человеку, от которого теперь зависели жизнь ее сына и судьба ее самой.

Вскоре столы были накрыты, кушанья поданы, и служанки обходили гостей с чашами меда и рогами пива. Харальд ярл хотел сесть напротив Харальда конунга, но вождь велел ему пить с ним из одной чаши. Тогда новый хозяин усадьбы отвел почетное место вдове и сыну бывшего. Это вызвало недовольство херсиров, желавших быть на виду у конунга. Но когда в палату вошла красивая женщина в облегающем зеленом платье с искусной вышивкой и серебряным обручем на черных до синевы волосах, многие не сводили с нее жадных взглядов. Она же сидела, скромно потупив глаза, и вышла с сыном, когда тот начал дремать. После ее ухода Харальд конунг, выгрызая мясо с бараньей лопатки, спросил сына Хельги:

– Как ты решил поступить с этой вдовой?

– А что бы вы посоветовали мне, конунг? – осведомился у него ярл.

– Я бы уже ночью сделал ее наложницей, – подмигнул ему Харальд конунг, – ибо такие женщины горячи в постели. А когда бы пресытился ею, то избавился бы разом и от суки, и от щенка. Но ты же всегда все делаешь по-своему.

– Где уж нашему ворону летать, как орлу? – туманно произнес ярл.

После пира сын Хельги предложил конунгу ложе в покоях Хатера ярла. Но Харальд Боевой Зуб не захотел ночевать в постели убитого врага и ему не советовал. Для конунга разбили шатер на холме, поставили возле палатки гридей. А на хозяйское ложе отправился Харальд ярл, вскоре заснувший мертвым сном.

LI

И приснилась Харальду милая Герута, которая предстала перед ним и долго на него смотрела. Потом ярл ощутил, как дочь конунга провела рукой по его щеке и волосам, а затем склонилась над ним, и он уловил ее свежее дыхание вместе с запахом цветущего вереска. Когда же Харальд почуял на губах медовый вкус поцелуя, то понял, что это не сон, и рывком поднялся на ложе. Перед ним стояла женщина, в которой он не сразу узнал Ирсу. Дочь Хальвдана Черного покачивалась в мерцающем лунном свете, и ее нагое тело прикрывали только распущенные волосы, ожерелье на шее и запястья на руках. Она ожидала, что ярл протянет к ней руки и увлечет на свое ложе, но Харальд сидел неподвижно и смотрел на нее пытливо и недоверчиво. Тогда вдова Хатера ярла решила первой заговорить с ним.

– Я пришла по своей воле, Харальд ярл, – сказала она голосом, опьяняющим, как вино, – и готова отдать себя всю без остатка. Не думай, что я так желаю купить жизнь себе и сыну. Твои глаза уже сказали мне, что ты не причинишь нам зла. Я пришла потому, что узнала в тебе кого так долго ждала. Но я бы хотела большего, чем ласкать тебя, когда ты будешь здесь наездом. Женись на мне, Харальд ярл, и, клянусь Фрейей, ты не пожалеешь! У нас будет много сыновей, которые принесут твоему роду власть над Ютландом, а один из внуков может стать даже конунгом. Посмотри, я молода и красива, многие мужи хотели бы теперь быть на твоем месте. Так не отвергай свою удачу, смело возьми ее и владей мною!

Она протянула к нему точеные руки и хотела прижаться высокой грудью, но Харальд ярл отстранил ее и, подавляя в себе пробудившуюся страсть, ответил:

– Твои слова сладки, как мед, а мысли скрыты, как ладьи в тумане. Неужели ты ждала, что твоя нагота ослепит меня, и я не смогу мыслить здраво? Ты сама признала мою власть над собой. Зачем же мне на тебе жениться, когда я волен получить от тебя все, что жены дают своим мужьям? Мне обещана дочь конунга, с которой я продолжу свой род. Ты же для меня – только женщина, хотя и красивая. Я не причиню вреда тебе и твоему сыну. Но со мной ты будешь такой, какой я захочу, и придешь, когда я позову. А теперь покинь меня, ибо я устал и хочу спать.

Ирса, дочь Хальвдана Черного, не стала ему прекословить, только тяжко вздохнула и покинула хозяйские покои так же тихо, как и появилась в них.

«Вот, стало быть, как говорят люди… Может, оно и так, кто же знает наверняка? Но я никогда не видел Ирсу, дочь Хальвдана, такой светящейся, а Харальда, сына Хельги, таким задумчивым, какими они были утром после той ночи».

LII

Утром конунг Харальд Боевой Зуб объявил, что отплывает на Фьон, чтобы завладеть наследством Весета ярла, а затем на Селунд, где он возведет новую усадьбу, выше и краше прежней. Оттуда он станет следить за конунгом Оттаром Урожаем, ибо не верит в мир между ними. Там же он примет ярлов и лендрманов отца, изменивших ему, дабы разобрать вину каждого и назначить наказание. Для этих дел Харальд конунг возьмет с собой всех своих херсиров, гридей и воинов, кроме Харальда ярла и его людей. Сын Хельги останется здесь, пока не наведет порядок в этом краю, после чего может вернуться в земли отца. Там он примет на себя заботу о княжне до срока, когда конунг пришлет за сестрой корабль.

Как ни мечтал Харальд ярл о скором свидании с Герутой, он должен был исполнять приказ конунга. Начал он объезжать окрестные селения и назначать людям подати и работы¹⁰⁴. Там, где хевдинги не спешили признать нового вождя, сын Хельги вызывал на бой каждого, кто посмеет оспорить его власть. Поскольку желающих выйти против него не находилось, Харальд ярл узнавал от хозяев дворов их обязанности и оставлял за ними прежние или назначал новые. Поскольку он не требовал от них невозможного, хевдинги приняли все его условия.

Бондам Харальд ярл пришелся по нраву тем, что сначала рассказывал им, почему Харальд конунг захватил земли их бывшего ярла. Затем он спрашивал жителей селений о том, нет ли у них до него каких дел. После этого выходили главы семей и просили ярла облегчить возложенное на них бремя. Харальд, сын Хельги, разбирал их дела, всякий раз принимая решение, которое многие считали справедливым. Нашлись люди, которые видели его прежде или слышали о нем. Они говорили соседям, что новый ярл в родном краю слывет правителем суровым, но заботливым, а уж лучшей защиты от разбойников им не найти. Когда все дела были улажены, Харальд Суровый к Вендам созвал первых людей к себе на пир.

В эти дни, полные разъездов, он редко виделся с дочерью Хальвдана, хотя она иногда порывалась поговорить с ним. Накануне пира ярл объявил женщине, что возвращает ей все права хозяйки усадьбы. Ирса подождала, не прибавит ли Харальд чего еще, но ярл молчал, и она обещала ему, что никто не уйдет обиженным. На другой день хевдинги края собрались в большой палате нового правителя. Слова привета им говорили Харальд, Ирса и даже малыш Виглейк, сидевший с матерью напротив ярла. Люди были рады видеть прежнюю госпожу в здоровье и почете и осушили не одну чашу, славя хозяйку под ее обильное угощение. Сытые и пьяные уходили они домой, говоря, что пусть Харальд ярл и явился сюда как захватчик, он был справедлив к ним и уважил вдову и сына их бывшего ярла.

Сам же сын Хельги решил, что выполнил волю Харальда конунга и что его больше ничего здесь не держит. Он объявил своим людям, что поведет их в родные земли, а здесь останутся лишь те, кого не ждут жены и дети. Был среди них человек по имени Хамунд, по прозвищу Волчья Пасть. Он служил еще Хельги, отцу ярла, который ценил его за преданность и бережливость. К тому времени Хамунд уже овдовел, и Харальд ярл оставил его с малым сыном смотреть за новой усадьбой, решив, что лучшего домоправителя ему не найти. Только обойдя с ним дом и отдав наказы, вождь зашел проститься с Ирсой, дочерью Хальвдана.

– Наверное, вернусь я не скоро, – сказал ей Харальд. – Если мой конунг затеет большую войну, мне будет не до здешних дел. А вот брат мой Фенгон вряд ли упустит случай сюда наведаться. Можешь испытать свои чары на нем, только знай, что и он умеет опутывать жен. Даже и не знаю, кто кого из вас одурачит.

– Не этих слов я ждала от тебя, – побледнев, ответила Ирса. – Делай, что хочешь, только от униженья меня избавь, ибо оно не принесет тебе славы. Я же никогда не стану твоим врагом, хотя и тяжко мне быть отвергнутой тобою.

Ранним утром, когда солнце спелым яблоком выглянуло из-за зелени уходящей ночи, Харальд ярл повел воинов на север. Они бодро шли по тропе, по которой затем пролегла дорога, известная ныне как «Ратный путь»¹⁰⁵. Харальду ярлу так не терпелось увидеть Геруту, что он задержался только на ночлег. И воины, давно желавшие обнять своих жен и детей, не отставали от него ни на шаг.

LIII

Теперь надо сказать о том, как это время жила Герута, дочь Хрёрека конунга. Целый год она провела в усадьбе родичей Харальда, сына Хельги. Асгерд, мать Харальда, взяла не себя заботу о княжне, чтобы знатная дева ни в чем не знала нужды. Фенге, брат ярла, первое время нечасто бывал в усадьбе. Он отлучался, чтобы следить за порядком в крае после того, как разошлись вести о гибели Хрёрека Метателя Колец. Времена были тревожные, и бонды видели большое несчастье в том, что живут без конунга и должны сами защищать себя.

А студеной зимой нагрянули стаи волков, которые перешли по морскому льду из земель норгов. От голода звери стали такими лютыми, что никого не боялись, забирались во дворы даже днем и вырезали весь скот. Они задрали много коров и овец, а на дорогах и в удаленных местах загрызли до полусотни человек. Но пуще всего волки были охочи до лошадей, которых в ту пору было мало в Ютланде, и они высоко ценились. Люди не один раз устраивали облавы на зверей, только волки уходили от них в леса, погубив при этом немало загонщиков.

Хевдинги и бонды из селений, особенно страдавших от волков, пришли к Фенге, сыну Хельги, надеясь, что он избавит их от этой напасти. Фенге, в отличие от прежнего времени, рьяно взялся за это дело и, созвав многих людей, начал большую облаву. Трупы волков, убитых на охоте, он приказал развесить на деревьях, чтобы устрашить их сородичей. После этого звери сделались осторожнее, но набеги не прекратили. Тогда Фенге объявил людям, что можно покончить с волками, только принеся жертву Одину, который властвует над ними¹⁰⁶.

Сын Хельги велел им в один день явиться в свою усадьбу, дабы не было недостатка в свидетелях силы его веры. Люди поступили, как он сказал, придя к Вересковой пустоши в великом множестве. На виду у собравшейся толпы Фенге вывел из конюшни белого коня и взошел с ним на вершину холма. Он трижды объявил, что приносит коня в дар Одину¹⁰⁷, заклиная отца богов избавить свой народ от волков, после чего заколол его жертвенным мечом. Волки вскоре оставили их в покое, а Фенге заслужил большую славу и прозвище Годи Одина¹⁰⁸.

Фенге хотел, чтобы люди надолго запомнили это событие. Он велел обнести ковшами браги всех мужей, кто пришел к его усадьбе. А на йоль пригласил первых людей края и угощал их отменными яствами и отборными медами. Во время пира Фенге заводил с ними беседы о делах, достойных внимания, и каждый поведал о битвах, местах и чудесах, которые видел сам или слышал о них от людей. Младший сын Хельги так старался всем угодить, что, по словам многих, он еще никогда не был столь гостеприимен и обходителен. Но имеющие мудрость догадывались, что все это было нужно Фенге, чтобы показать свою власть над людьми и прийтись по нраву знатной девице, которая гостила в его доме.

Фенге давно смекнул, что дочь Хрёрека конунга томится в его усадьбе, вдали от родного дома и привычных людей. И он был готов из кожи вылезть, чтобы приобрести доверие девушки и отвести ее думы от тех, кого не было рядом. Вскоре как чутьем, так и разумом Фенге понял, что более всего Герута ценит свою красоту и любит внимать словам о себе. Он подметил, как в праздничные дни княжна радуется восхищенным взглядам гостей. Сам Фенге, сидевший напротив, казалось, не смотрел на Геруту и не говорил с ней. Но во время застолий все его речи подводили к тому, чтобы гости не забывали чествовать дочь конунга.

Тогда мужи дружно поднимали чаши в память об ее отце и матери, во славу ее брата и за ее красоту. Почтение к своему роду Герута принимала как должное, а от здравиц в свою честь розовела, как яблоневый цвет. Она не спешила покинуть палату и после того, как в гостях начинал говорить хмель. Ведь многие мужчины, даже выпив лишнего, продолжали восхвалять ее и заверять в своей преданности. От этих слов княжна забывала о своих горестях и тревогах и будто возвращалась во времена, когда ее отец устраивал знаменитые пиры в Хлейдре.

Вскоре дочь Хрёрека конунга стали нередко видеть с Фенге, сыном Хельги. Если прежде она, как будто, избегала встреч с ним, то после зимнего праздника девушка с улыбкой отвечала на его приветствия и любезности. А Фенге продолжал делать все, чтобы знатная гостья чувствовала себя, как дома. Он велел раздобыть для нее богато украшенные сани, в которых княжна совершала прогулки в погожие дни. Учтивая Герута порой просила Фенге поехать с ней вместо одного из стражей, и радушный хозяин не ждал, когда его позовут дважды.

Для нее Фенге приглашал в усадьбу торговых людей, которые продают все, что ценят и любят женщины. Осматривая платья, украшения и благовония, привезенные из дальних стран, Герута не скрывала своей радости, и Фенге был очень доволен, что угодил ей. Но всякий раз, когда он хотел заплатить за вещь, что была ей по нраву, княжна не принимала его услуги. Вперед важно выступал Бруне, который мог заговорить любого, и купец с тяжким вздохом сбавлял цену, лишь бы этот бойкий на язык человек перестал придираться к его товару.

В начале лета, когда еще рано темнело, но уже не спалось, Герута порой оставалась в зале после ужина. Она пила понемногу из кубка гретого меда и слушала новости или рассказы Фенге, в которых тот был большой искусник. И нередко сквозь его воркование звучал ее удивленный высокий голос и звенел чистый, как колокольчик, смех. Бруне привык ложиться и вставать с петухами и при поздних беседах клевал носом и издавал мерный храп. Княжна вначале потешалась над ним, а затем приказывала слуге идти в спальную клеть. Она же еще проводила некоторое время с Фенге, под приглядом двух гридей своего брата.

Понемногу эти поздние застольные беседы вошли у них в привычку, что весьма не понравилось Асгерд. Каждый раз, когда ее сын засиживался с княжной в палате, она посылала за ним своего доверенного человека. Он сообщал Фенге, что мать зовет его по неотложному делу, и тот неохотно прощался с Герутой, желая ей милых снов. Тогда сын ярла и дочь конунга расходились, довольные занимательной беседой, чтобы на другой вечер вернуться к ней. О Харальде ярле они говорили мало, а к середине лета почти совсем перестали поминать его.

Так приятно текло для них время, пока не явился Харальд. И приход его был похож на ветер, что поднимает ниву, дремлющую в сладкой неге.

LIV

Харальд ярл, едва переоделся с дороги, велел известить дочь конунга о своем прибытии. Герута, говоря по правде, думала о нем гораздо реже, чем о брате, и даже подзабыла его облик. Тем более волнующе для нее было увидеть возмужавшего Харальда, раздавшегося в плечах, со свежими шрамами на загорелом лице и сильных руках. Он выглядел как герой из мира, полного подвигов и чудес, о котором люди говорят долгими зимними вечерами. И княжна приняла его приветливо и ласково. Она уже знала, что брат отомстил за отца и захватил новые земли, но не слышала этого от свидетелей. Герута просила рассказать ей подробно, как Харальд конунг совершил эти славные дела. Сын Хельги не утаил ничего, кроме перемен в ее брате. Когда же Харальд поведал княжне, как помог конунгу отомстить кровнику, Герута подалась к нему с просиявшим лицом и радостно воскликнула:

– Да будет счастье твоим рукам!¹⁰⁹

Тогда Харальд ярл порывисто обнял ее, глядя в глаза девушки. Дочь конунга попыталась было избавиться от нежданного плена. Однако в глазах Харальда она увидела не только прежний любовный восторг, но и дотоле незнакомое чувство его власти над ней. К тому же от него пахло солнцем, морем и ветром, а, еще как будто отчим домом, о котором она тосковала в чужой усадьбе. Мягко и нежно размыкая объятия Харальда, она словно в полузабытьи слушала другие новости ярла – о военной удаче конунга и безвестной судьбе ее служанки Тордис. Когда же сын Хельги передал ей волю брата повременить с отъездом в Хлейдр, Герута не смогла сдержать слез и уже сама, нуждаясь в опоре, припала к груди ярла.

Весь день Харальд ярл не отходил от дочери конунга. На пиру в ознаменование его возвращения они сидели на почетных местах. Когда взгляды их встречались, то не скрещивались и не отражались, а словно пытались проникнуть в глубину другого. Не сказав на людях ни слова, Харальд и Герута, казалось, вели безмолвный разговор, вызывавший на их лицах беспричинную улыбку – радостную у ярла, задумчивую у княжны. Люди, поднимавшие чаши и воздававшие славу молодому правителю и знатной гостье, не обращали на это внимания. Но два человека в палате следили за их тайной беседой: Фенге, теребивший свою холеную бородку, и Асгерд, беспокойно глядевшая на сыновей. Лишь проводив княжну в ее покои, ярл уединился с матерью и братом, дабы рассказать о важном деле.

Харальд известил их, что конунг даровал ему земли и усадьбу Хатера ярла. Говоря о новых владениях, он не забыл упомянуть Ирсу, дочь Хальвдана Черного, которой позволил остаться вместе с сыном в ее прежнем доме. Ярл хорошо отозвался о ней как хозяйке, но не рассказал обо всем, что было между ними. Асгерд внимала речам старшего сына, погруженная в свои думы, не проявив даже обычного женского любопытства. Но Фенге жадно ловил каждое слово брата, будто хотел узнать от него, где спрятан клад. Когда же Харальд закончил рассказ, он первым делом осведомился, позволит ли тот осмотреть свои новые владения.

Брат заявил, что не видит в том для себя никакого ущерба. И тут Фенге спросил, как он поступит, если вдова приглянется ему. Харальд ответил, что не позволит нанести ей бесчестье или держать женщину и ее сына в нужде. В остальном Фенге может делать, что угодно, хоть жениться на вдове. Тогда его брат сказал, что хотел бы отъехать на юг с рассветом, – так ему не терпится увидеть эту женщину и усадьбу. Харальд говорит, что тот волен ехать, куда пожелает.

Фенге, обрадованный его словами, наскоро простился с матерью и братом и пошел готовиться к отъезду. Глядя ему вслед, Харальд признался матери:

– Не знаю, что выйдет между ними. Может быть, лис поймает эту птичку.

Асгерд, дочь Торбранда, ухватила сына за вихор и, нагнув, сказала:

– Та птичка лесная и, верно, имеет острые коготки. Но птичка в доме вздохнет свободней, когда лис переменит место охоты.

Харальд удивленно взглянул на мать и задумался над ее словами. Затем он спросил ее, какого она мнения о нем с Герутой. И Асгерд прямо ответила:

– Дочь конунга красива и приветлива, знает, как себя вести и кому что сказать. Вы с ней, будто камень и волна, – сходитесь вместе, но по сути разные. Ты человек суровый и не красноречивый, она любит веселье и приятные разговоры. Похоже, вы будете любить друг друга, но не знаю, суждено ли вам жить в ладу.

Сын объявил ей, что за Герутой он готов плыть хоть за Море мрака¹¹⁰.

Асгерд улыбнулась его признанью и, как вынося приговор, изрекла:

– Вы, мужи, все одинаковы. Вечно ищете женщину, за которой надо идти на край света. А мудрее было бы искать ту, что пойдет на край света за вами.

LV

Спустя некоторое время Харальд конунг прислал ладью за своей сестрой Герутой и Харальдом ярлом, чтобы они прибыли к нему в Хлейдр. Перед тем, как отплыть домой, княжна захотела пройтись по этой земле, где она провела время в тревоге и надежде, печали и радости. Она попросила Харальда показать ей такое место, повидав которое, она бы могла вспоминать его край лишь добром.

Тот, недолго думая, повел Геруту к Вересковой пустоши, по которой отец его Хельги назвал свою усадьбу. Ярл и дочь конунга шли рука об руку, пока не оказались одни посреди вереска, у которого в то время была пора цветения. И, когда налетел ветер, они увидели, как вокруг них вздымаются и опускаются волны: белые, как парное молоко, или красные, как солнце на закате. А внизу набегают другие волны: зеленые до синевы вдали и серые и пенные вблизи. Девушка долго любовалась на это диво, а потом, взяв Харальда под руку, открылась ему:

– Я провела здесь год, а не видела ничего краше. Не сравнятся с этим ни золото, ни жемчуг, ни янтарь. Как бы я желала увезти эту красоту с собой!

На это Харальд говорит княжне, что для него она всегда будет хозяйкой Вересковой пустоши. Герута взглянула на него с улыбкой и ничего не ответила. Но после этой прогулки в глазах княжны, обращенных на Харальда ярла, появился тот мягкий, мерцающий, влажный блеск, которого люди раньше не замечали.

LVI

Плаванье в Хлейдр выдалось недолгим и приятным, так как дни были ясные, ветер – попутный, ладья – под защитой. Харальд конунг встретил Геруту на пристани и отвел сестру в ее новые покои, светлее и просторнее, чем были прежде. Харальд ярл и Бруне увидели, что конунг не терял времени даром, так как новый терем величиной и красотой превзошел старый дом. Не укрылась от их взоров и гавань, полная боевых кораблей. В этот раз в гости к Харальду конунгу прибыло столько народу, сколько редко съезжалось даже во времена его щедрого отца.

Три дня в Хлейдре пировали¹¹¹ в новых палатах, источавших душистый запах дерева и смолы. Харальд конунг восседал на почетном месте, а напротив него сидели Рандвер конунг и его сын Сигурд, совсем еще молодой, но уже дородный, с открытым приятным лицом и громким заливистым смехом. Яств и питья было вдоволь, а шуму и веселья и того больше. Со всей округи свезли карликов и карлиц, которые развлекали гостей непотребными плясками и шутками. От беспробудного пьянства и бесстыдных игрищ к исходу третьего дня многие спали, как убитые. А Харальд конунг собрал вождей в одном месте и объявил свою волю.

– Я созвал столько гостей, – изрек Харальд Боевой Зуб, – чтобы наши враги поверили, будто этим летом мы станем только веселиться. Между тем я решил воевать в землях Оттара конунга, чтобы упредить его нападение. Иные скажут или подумают, что войско гаутов больше нашего, что Оттар конунг замирился с Инге, конунгом Свеаланда¹¹², и тот обещал ему поддержку. Но когда это мы, даны, боялись биться с гаутами и свеями? К тому же мы будем сражаться не одни. Я заключил союз с Асмундом, конунгом Нордлёнда¹¹³, который ударит на Инге конунга, если тот придет гаутам на помощь. Поэтому нам предстоит война, которая, по-моему, будет не более трудной, чем охота на диких кабанов. Мы выступаем утром, и если вашу хмель не прогонит ночь, то завтра это сделает море…