***
Монах много позже рассказал, какая нелегкая занесла его сюда, и Марка его повесть заставила немного призадуматься. Родился он в послевоенном Китае, в совершенно нищей семье, среди остальных четырех его братьев и сестер. Отец, как он помнит, баловался опиумом. Поначалу от раза к разу, затем, как это обычно бывает, стал стойким опиумистом. Не редко с тех пор по несколько дней пропадал вне дома и в конце концов, вовсе превратился в жалкую гнилушку. От запущенной гангрены он потерял пару конечностей и закончил жизнь крысиной смертью в полуподвальном притоне. Мать же все его детство постоянно болела. Вечное недоедание и отвратительные условия быта довели ее до туберкулеза и затем смерти.
Все могло и дальше складываться как нельзя плохо, если бы его не пригрели дальние родственники. Новая семья, разумеется, была такая же нищая, как любая другая в Китае тех времен, но в то же самое время и очень сильная, сплоченная общим духом. И пусть на первый взгляд она казалась сверхпатриархальной, с жесткими внутрисемейными правилами и четко распределенными обязанностями, но его жизнь и жизнь его новых братьев была плодотворной, с точки зрения воспитания сильных, твердо стоящих на земле личностей.
Он смог с отличием окончить школу, поступил в институт, а затем нашел хорошую работу, где и вырос до высокой должности. Дальше была другая компания, новые успехи и новые достижения. Он женился, родил сына, построил семейное гнездышко в большом красивом доме в Гонконге, со слугами и автомобильным гаражом. О тех временах он вспоминал как о самых счастливых, ведь его переполняли энергия и готовность дальше биться ради того, чтобы его семья получала все лучшее, что может предложить этот мир. Все, чего он сам был лишен.
Последовали еще большие успехи, и с некоторых пор он стал часто посещать Штаты. Месяцами, сложившимися, в конце концов, в года, пропадал в Новом Свете, лишь изредка появляясь в кругу своих близких. Он и сам того не заметил, как из крепкой и цельной семьи своей мечты сделал семью неполноценную, семью без отца, без того, что должен отдавать своей жене и сыну глава семейства.
И все пошло так, как это обычно происходит, когда за этим перестаешь следить. Красивая жена прослыла самой большой обожательницей мужчин в округе. А наследник с заменой мужского воспитания на большие карманные деньги подсел на героин. В итоге главе семейства пришлось прервать свои длительные командировки и взяться за склейку того, что успело разладиться. Сын путешествовал из одной наркологической клиники США в другую, подальше от китайских законов. Ну а женушка ежеминутно изрыгала словесный яд, сидя под замком.
Рассказал монах даже о том, как однажды ввалился к нему в дом местный кекс, в красных клетчатых штанах в обтяжку, и просил увидеть его благоверную. Свое явление в чужом доме он объяснил трудностями связаться с ней. Вот это был удар ниже пояса, как он признался, по его жизненным ценностям.
Вот так, постепенно он обозлился на всех вокруг, стал взбалмошным и капризным. А внутри него свободно гулял ураган агрессии. Разумеется, ни с женой, ни с сыном найти общего языка он не мог. А они, в свою очередь, только и делали, что целыми днями прятались по комнатам и искали всякие другие причины оказаться поодаль. В тот момент он уже все прекрасно понимал, что никакие деньги, никакие усилия больше не сплотят их вместе. Но продолжал, искал и пытался, пусть и получалось по-медвежьи.
Все в конце концов разрушилось в один злополучный миг, как ломается какая-нибудь сухая ветка, когда ее непрестанно гнут. Сынишка умер от передозировки наркотиками, как вернулся из очередной клиники. Всего лишь пара недель после излечения, и он легкомысленно ослабил хватку. Увы, не умеют современные отцы быть безупречными наставниками для своих детей. Привычная доза оказалась смертельной, и он вычеркнул жизнь из списков приоритетов. Перед смертью, никак не приходя в сознание, бился в судорогах, громко издавал завывающие, резкие звуки и, будто вулкан какой, изрыгал пену изо рта прямо на глазах своих родителей.
Именно тогда неудачливый отец и заключил для себя, что ничего хорошего не дал этому миру, так как не смог выполнить простых, естественных вещей, доступных многим без вложения огромных сумм, а тем более, таких великолепных условий жизни. Не хватило ума у человека образованного, успешного воспитать настоящего мужчину, будущего главу крепкой семьи.
Жена после похорон подала на развод, хотя эту новость он воспринял как некое освобождение. К черту все, говорил он этому миру. Пусть все горит синим пламенем. Потому, потеряв на долгие недели человеческое лицо, он лишился работы и довольно скоро не смог платить даже прислуге. Дальше следовала потеря дома, машин, друзей, веры в себя и в свои силы. Он, как часто бывает в таких случаях, посчитал алкоголь своим единственным другом, самым верным спутником. Единственным средством, что защищало его от всех невзгод и мук совести. Вместе с алкоголем пришли и новое нечеловеческое мышление и новые шокирующие условия жизни.
Все так могло и закончиться, если бы он не портил нравственный облик нового китайского общества. Его подобрали с промоченными штанами под козырьком какого-то заведения и отправили на излечение в благотворительную организацию под покровительством местного монастыря. И вот он здесь и бесконечно благодарен судьбе за то, что она его сюда привела.
***
– Вы, похоже, в споре с богом, – мягко заметил монах между разговорами о всякой ерунде, когда уже стало любопытным затронуть и более серьезные темы.
– Мм… В споре… нет, не думаю. Вернее, это не то слово, что я бы хотел употребить. Если бы я верил в существование Бога, я бы его ненавидел. А так как я не верю, мне нет уже смысла изливать яд, – признался Марк, но, желая смягчить сказанное, продолжил:– Да, я не очень хорошо отношусь к религии и в том числе по личным причинам. Даже больше по личным причинам, чем… Тут трудно так сразу ответить и признать себя крайне неверующим тоже никак нельзя.
– Мне бы очень хотелось знать, каков он, ваш мир, как выглядит ваша связка с вашим богом, вашей религией, видеть вашу позицию и мировоззрение, – полюбопытствовал монах. – Мне было бы легче подглядеть вашу философию.
– Я бы не хотел начинать этот разговор. Заранее предупреждаю, я действительно не в ладах с этой темой и могу оказаться довольно груб в выражениях, если буду вынужден отвечать.
– Я выстою, вы не беспокойтесь. Продолжайте, пожалуйста!
– Ну, раз вы действительно хотите это слышать…
– Да, конечно!
– По-моему, религия – это гнусная ложь, вся ваша одежонка, обряды и прочая халтура – настоящий цирк, в котором не смеются, прошу прощения, если обидел вас.
– Ничего, я слушаю, продолжайте, – настаивал монах, подчеркнув интерес, ухватившись за свой подбородок.
– Вы знаете, я жил в Восточной Германии и нам с младых ногтей прививали религию в образе чего-то одностороннего – ведь должен только ты, необъяснимого – ибо так сказано, лженаучного – потому как только беспрекословная вера в самые невероятные догматы доказывает твою преданность. А по-моему, религия всегда и везде использовалась во всеобщем умопомешательстве, чтобы челядь довольствовалась своей нелегкой жизнью и большего не требовала. А тем более, не посягала на богатства своего сеньора. Но когда наступало время уходить в мир иной от старости или болезни, то, пожалуйста, проваливай, ничего не требуя, со спокойной душой и чистой совестью. А главное, челядь не должна сомневаться в праве сеньора управлять ими, владеть их жизнями, ломать их волю по своему усмотрению. Война, глупость, тщеславие, хоть тысячи душ прямиком под нож, раз так ему угодно.
Вся власть от бога, надо же! Смешно, но некоторые до сих пор искренне верят в это. Смирению учит религия, но перед чем? Перед кем? Если глубоко задуматься, то смирению перед силами зла и владыками порока.
– Ну что же, неплохо! Просто и доходчиво, – заключил монах. – Мало того, я даже по многим пунктам соглашусь. Но от себя добавлю, что все немного сложнее, если опираться не только на ритуальный, открытый облик веры. Вы, наверное, ждете, что я сейчас брошусь на амбразуры, защищая то, чему посвятил свою жизнь. Нет, совсем не это я хочу нести в свет. Я отучил себя с пеной у рта доказывать другим что-то против их воли, но лишь поступки, лишь личное внутреннее преображение каждого имеет значение.
Но, увы, сейчас у меня вышло время, и меня ждут монастырские обязанности. Вы не будете возражать в следующий раз поговорить на эту тему? Кроме того, у нас идет подготовка к празднествам, и я вас приглашаю прийти через пару дней.
– Хорошо, – ответил Марк, – я буду не против.
– Тогда до встречи! Через два дня!
– Я понял, спасибо!
***
На празднование Марк не пошел. Вернее, он было направился, быстрым уверенным шагом, и даже пересек половину пути до монастыря, но вскоре встал как вкопанный, поражаясь глупостью этой идеи. Вокруг себя он обнаружил невероятное число людей в праздничном одеянии, валом спешивших в том же направлении, что и он. В основном это были небольшие семьи, шедшие группками, вместе с бабушками, дедушками и нередко с детьми. Многие радушно приветствовали его, почти у каждого на лице было нарисовано необъяснимое веселье. Даже кожа их казалась немного белее, чем обычно. Столько радости, и это в богом забытой глуши, злился Марк.
Нарисовав про себя нелестный образ праздничного пугала посреди толпы местных аборигенов, он резко развернулся и направил свои стопы обратно к отелю. Всеобщий восторг провинциального общества к тому же вызывал искреннее тошнотворное чувство. И за каким чертом я дал согласие пойти туда, думал он.
Стеной напирающая толпа с непониманием отнеслась к его желанию мчаться против общего потока, подальше от места празднования. Марку казалось, что каждый встречный пялился на него и осуждающе хмурился. Да пошли вы, жалкие неудачники! Сегодня я выпью как следует, до самых чертиков, загорелся Марк, придав своему шагу агрессии и напористости.
Глава 51
Марку вновь стали сниться черти, притом всегда в одном и том же месте, тем же неизменным числом. Пять мерзких тварей с полутораметровыми хвостами и великолепной, черного блеска шерсткой бесновались в сумраке глубокого вечера или ночи. Почему-то каждый раз, видя их, он ощущал холод, пронизывающий до самых костей, и дрожь еще долго оставалась с ним после пробуждения.
К своему удивлению, себя в этих снах Марк не находил, словно был сторонним наблюдателем. Зато ужас испытывал великий, от начала до конца происходящего. Поневоле начнешь верить в чужие домыслы, что кто-то или что-то пыталось предупредить его, думал Марк. Возможно, есть нечто большее в этих кошмарах, чем просто предупреждение. Быть может, это некое предвестие моей скорой погибели.
Местом действия в сновидениях было что-то вроде грота или пещеры. Небольшое пространство с каменными стенами и высокими потолками. Но каким-то особым чувством или знанием в голове Марка откладывалось, что находится оно глубоко под землей. Строго вверх взгляд никогда не поднимался, всегда сверху вниз, только из угла в угол. Зато легко просматривалась каждая трещинка на отвесных стенах, ограничивающих пространство, каждый темный закоулок. Выхода из этой просторной камеры замечено не было.
***
В первых сновидениях черти медленно бродили из угла в угол, будто что-то искали, вынюхивали, прислушивались. Среди них выделился вожак. Он был крупнее остальных, резче и всегда чем-то раздраженный. Свое недовольство он выражал, то и дело одаривая других своих соплеменников сильными ударами передник лап. Казалось, действия такие были бессмысленны, чтобы остальные не сидели на месте, а постоянно шевелились и что-то делали. Те, в свою очередь, повизгивали и двигались быстрее, но лишь до поры до времени.
Постепенно, от сновидения к сновидению, черти становились агрессивнее и оттого бодрее. Чаще слышался злобный рев вожака и писк его вассалов, ужаленных уничтожительными ударами. Пару раз в порыве гнева главарь хватал кого-нибудь за хвост и размашисто швырял им в каменную стену. Жертва корчилась от боли и еще пуще бесновалась в своем безумии. С большим отчаянием она бросалась головой в каждый угол, еще тщательнее что-то вынюхивала, что-то пыталась найти. Накал нетерпения вожака однозначно рос с каждым днем, а вернее, с каждой ночью.
***
Каких-то пару недель спустя в череде однообразных снов появился новый сюжет. Чертовы твари нашли что-то, но что, было сразу неясным. Определенно они принялись настойчиво раскапывать это в одном и том же углу пещеры. Один с головой копошился, остальные все также не спеша бродили вокруг. Проходит какое-то время, и вожак хватает за хвост того, кто все это время греб землю. Резкий рывок, и тот летит в стену напротив. Не прошло и доли секунды, как кто-то другой занял его место и продолжал остервенело рыть со свежими силами.
Границы пещеры однозначно были твердыми, будто каменными, но ото сна ко сну Марк наблюдал, как в лазу сначала помещается голова, а через какое-то время четверть туловища. Пролетают еще дни, и вот уже виден лишь кончик дьявольского хвоста. И чем глубже становился лаз, тем сильнее кипели страсти, тем ярче был их азарт.
Теперь одно из отродий, увлеченное работой, на глаза почти не попадалось. А остальные вместе с вожаком метались и бесновались, будто четверка бешеных голодных крыс в тесной клетке, которую долго трясли и с силой бросили об пол. Прыгали, дергались, спотыкались друг о друга в непонятном бессмысленном движении, но не желали останавливаться.
В одном из последних снов этой серии произошел еще один сюжетный поворот. Посреди бешеного танца четверки вожак вдруг замер. Резко мотая головой, он заглянул по углам, словно что-то посреди движения привлекло его внимание. Наконец он поднял свою омерзительную морду ровно вверх, туда, откуда и наблюдалась вся сцена. Чудовище будто глядело точно в глаза Марка, нагло и смело. Затем, не отрывая своего взгляда, оно сделало жест, чтобы спровоцировать того, кому он предназначался. Изображая воображаемую сигарету между пальцев, черт приложил ее к пасти, затянулся и артистично выдохнул, отставил лапу.
– Сукин сын! Это был ты, – бесился Марк в глубине своего сновидения.
Чудовище кивнуло, и затем вновь продолжился бешеный бесцельный танец на проклятом чертовом балу.
Похоже, их одолевало нетерпение заняться мною, горько думал Марк, очнувшись ото сна. Ждите-ждите, я уже скоро! Может, мне удастся хоть кому-нибудь из вас хорошенько врезать по морде. Именно так я хочу встретить свои неприятности, согласился он.
Глава 52
Через несколько дней после празднеств Марк заглянул в монастырь и вновь был пойман врасплох неожиданным появлением монаха. Настроение у Марка было ни к черту, и он сам себе удивлялся, какими силами его сюда принесло сегодня.
– Жаль, что вас не было на празднике, – начал монах разговор. – Я хотел познакомить вас с местным учителем английского языка. Думаю, вам обоим был бы полезен культурный обмен.
– Спасибо, конечно, но я не сильно горю желанием общаться с кем-либо еще. Вы уж извините, – ответил Марк, пытаясь как можно аккуратнее срезать углы.
– Но вы даже и пары слов на местном языке не в силах произнести! Вряд ли кто-то еще вам окажет в этом большую услугу, чем преподаватель.
– Благодарю за вашу заботу, но… Я обязательно с ним познакомлюсь,.. чуть позже. Вы очень добры!
– Я вижу, у вас неприятности со сном. Давно это у вас?
– Не могу даже предположить, как вы догадались. Но да, я действительно плохо сплю.
– Что именно вам мешает выспаться? Может быть, недобрые сновидения?
– Хм… – задумался Марк. – Да, это их заслуга. Они весьма неприятны, с тех пор как я здесь оказался. И вырвавшись из их лап, я не могу и глаза сомкнуть все остальное время. Это что, местная природа так влияет?
– Скорее нет. Я бы сказал, наоборот. Обычно здесь ищут и находят умиротворение. Кстати, отель, где вы, по-видимому, живете, населен людьми, прибывшими сюда именно с той же целью. А именно, найти умиротворение, успокоить душу и привести разум в порядок.
– Значит, и вы этому помогаете?
– Разумеется. По мере своих сил.
– И мне вы тоже намерены помочь?
– Я бы очень хотел быть полезен, кем бы вы ни были.
– Увы, я не ваш пациент, – уверенно ответил Марк и потянулся за сигаретами, но будто очнувшись, передумал.
– Почему нет? Мне даже не обязательно вам что-то внушать и поить вас местными снадобьями. Любой человек и сам может прийти к миру в душе. Иногда люди, получив несколько ответов на свои вопросы, уезжают отсюда и навсегда меняют свой образ жизни и мировоззрение. К лучшему, разумеется.
– Значит, и на мои тысячи вопросов вы также готовы дать ответ?
– Безусловно. Но повторюсь. Насколько хватит моих сил и способностей.
– Хм… Хорошо. Мне, признаться, не приходилось по душам говорить со священнослужителями. А такой вот вопрос! У вас есть ритуал списания грехов или что-то вроде того? – наконец спросил Марк. – Я чувствую, начать стоит именно с этого.
– Разумеется, есть, но честно сказать, я все-таки нахожусь еще в стадии обучения и толком не могу вам объяснить, как это именно работает. Вернее, было бы лучше поступить немного по-другому. Есть многие дороги, ведущие к одной цели, какие-то более прямые, какие-то более извилистые.
– То есть я все-таки могу пойти и снять с себя грехи?
– Конечно, можете. Но как вы сами думаете, будет ли вам от этого легче?
– Если быть искренним, не уверен. Похоже, нужно что-то еще…
– Есть много способов победить прошлое. Скажем, возместить содеянным добром, сторониться зла, бороться с ним. Но и это может не сработать.
– То есть я могу всю жизнь потратить и остаться ни с чем.
– Да! Такое вполне возможно.
– И что же мне тогда делать?
– Есть такая мысль, и она может показаться странной на слух. В общих чертах, должен произойти некий переломный момент. Что-то, что называется духовным перерождением. И часто оно связано с событиями, доподлинно доказывающими глубочайшую скорбь и сожаление за свершенные проступки. Будто вы осознанно бросаетесь в пламя жертвенного костра или ложитесь на разделочный стол, выражая готовность с благодарностью принять дальнейшую судьбу, героически нести груз этих мук.
– А если я сейчас живу в аду? Это годится?
– В аду? Не спешите! Сейчас, сегодня, в данную минуту вы все еще пьяны, я чувствую это по запаху. Вы все еще прячетесь от настоящей боли. От самой глубокой тирании самосознания, вместо того, чтобы взглянуть своим демонам в лицо.
– Ну, допустим, такой вопрос. Какая вообще нужда у людей страдать? Что это вообще за такое явление, эти муки, этот незамолкающий внутренний голос, от которого нет спасения ни днем, ни ночью?
– Послушайте, Марк! Я не буду с вами говорить с точки зрения буддизма. Тогда вы меня точно не поймете. Уж слишком большие у нас культурные различия. Но постараюсь подойти к этому как можно мягче. Страдания и ваш внутренний голос не просто так мучают вас. Это даже не их самоцель. Они довольно своеобразно говорят вам о том, что вы где-то свернули не на ту дорожку. И, разумеется, вы и сами об этом прекрасно знаете. А если бы не знали, то были бы совсем другие ощущения. Кроме того, жизнь построена так, что невозможно всегда получать удовольствия или вечно испытывать нирвану. Увы, даже редкое пребывание в ней рано или поздно может наскучить. Потому, это не богом данная потребность переживать страдания. Это то, что люди сами делают, притом совершенно по разным причинам. Кто-то бессознательно, чтобы сбить градус удовлетворения и снова ощутить его позже. Другой – чтобы жить в обществе, быть такими же, как все остальные люди, ценить чужие ценности и тем самым идти опять же не по той тропе.
Вы думаете, многие рассуждают над тем, как стать счастливее? Отнюдь нет. Большинство надеется, что будут счастливы, если получат образование, заработают много денег и купят красивый дом. Но на самом деле они попадут в число заплутавших душ с образованием и большими домами, но не более того. И так далее по нарастающей. Счастьем здесь и вовсе не пахнет, как и избавлением от терзаний. А деньги – опасная сила, живущая своей собственной жизнью. Я как бывший член совета директоров трансконтинентальной компании, некогда богатый и властный человек, совершенно не понаслышке знаю, как они разговаривают с тобой. И чем больше у тебя денег, тем голос их становится громче, сильнее, властнее. Жажда нищего – ничто по сравнению с режущими живот богача ломками. Наряду со страхом потерять то, что уже обрел, вот настоящие страдания, где как кажется, им нет места.
– Я думаю, вы меня не совсем поняли, – вздохнул Марк. – Я просто ненавижу себя, ненавижу то, что я делаю, что сделал, что хочу и к чему стремлюсь. Я презираю себя и все вокруг. Иногда я представляю, как весь мир заливаю бензином, все эти клятые пшеничные поля и девственные леса, все города и страны вместе с морями и океанами. И являюсь именно тем человеком, кто поджигает все это. Потому что ненавижу мир, потому что не вижу смысла в нем. Мне отчаянно жалко людей, всю жизнь испытывающих подобные муки. Кажется, эта ненависть и есть мое страдание, но и она имеет под собой почву.
– Нет, уверяю вас, вы себя любите, но совсем иначе. Не так, как другие люди. Кто-то ценит свои достижения. Кто-то рад жизни, потому что ему нужно выкормить детей. Ведь у него сильны родительские чувства. А с вами совсем другое дело. Здесь имеет место познанная любовь к своей жизни. Распробованная, продегустированная в сотнях и тысячах вкусовых нотках. Подозреваю, вы один из немногих счастливчиков в этом мире, кто коснулся самых тонких и грубых струн жизни. После этого уж точно не стоит ожидать однозначного понимания и одностороннего отношения к ней как к дару или как к обязанности. Я вижу это в вас.
Когда разум начинает довлеть над инстинктами, даже над самым главным из них, такое случается сплошь и рядом. Для многих счастье – это форма поощрения за надлежащее исполнение родовых обязанностей особи, генетических обязанностей. Непонимание, беспомощность, ощущение бессмысленности и череда внутренних противоречий – вот что происходит с человеком, сошедшим с тропинки простого смертного. В любом случае ваш путь к счастью и спокойствию души теперь лежит через разум. Через постижение мудрости, и никак уже иначе. А это воистину тяжкий труд. Хочешь быть счастливым, паши как вол, добиваясь своего. И часто отважившийся пойти дорогой мудрости уже в самом начале признает, что выбрал правильное направление. И, разумеется, шаг за шагом его путь становится все легче и прямее.
Но ждать чего-то, лежа перед телевизором и прихлебывая алкоголь, бесполезно. Я знаю это на собственном опыте. Не стоит думать, что, подобно манне небесной, душевный покой свалится на вашу голову в благодарность за невыносимую работу или за добрые намерения, излучаемые вами. А тем более, за невыносимые муки совести. Таким путем его вряд ли учуешь. То, что вы действительно хотите, нужно заслужить. Этого следует быть достойным. А что я вижу в ваших настоящих стремлениях и поступках, уж извини за грубость…
– И что же вы в них все-таки видите? – довольно серьезно спросил Марк.
– Ваш опыт имеет определенную ценность, но мысли почему-то односторонние. Ваша голова работает только на прокорм короткого списка эмоций, вместо того чтобы генерировать мудрость. Любой гений и злодей вам скажет, что степень благодарности этого мира к вам, а следовательно, и вашего счастья определяется тем, сколько этот мир забрал у вас. А точнее, сколько вы дали ему сами. Ничто не снизойдет без труда и постижения.
– Вы мне ничем не помогли тем, что сказали все это. Большую часть того я знал и без вас. Мне плохо, мне очень плохо. Ты и представить себе не можешь, какая это боль, – сказал Марк, не заметив, как перешел на «ты».
– Вам лучше бы взять себя в руки и прежде всего, отказаться от всего того, что вас мучает. Заметьте, сейчас вы далеко от своих забот, и здесь вас никто не преследует. Однако вы продолжаете тащить их на себе, вместо того чтобы попытаться разобраться с ними. Неужели вы действительно верите в реальность своих мук? Неужели вы думаете, что алкоголь спасет вас от образов ваших кошмаров? Миллионы людей погибли на этой земле от рук японских захватчиков. От голода, болезней и нищеты. Отчаянность их положения была куда глубже вашей. А вы! Сытый, пьяный и довольный. У вас есть тысячи дорог, чтобы исправить свои ошибки, чтобы обрести мир в душе, быть лучшим из людей. Соберись, и я помогу тебе!
***
Монах не заметил, как перегнул палку, балансируя на эмоциях Марка, и задел то, чего бы не стоило касаться. Без эмоционального окраса речь становится сухой и бессмысленной, а с ней – рискованной и даже опасной. Как человек, ранее руководивший большим подразделением, он часто манипулировал сознанием своих подчиненных. Своей волей и харизмой заставлял их повиноваться себе и общему делу. Наказывал и воодушевлял на великие дела одной силой слова. Но сейчас рядом с ним оказался не простой менеджер среднего звена, дрожащий за свою премию. Но человек сильный, сжатый как пружина и готовый бросить на карту все без исключения, даже свою жизнь.
– Да пошел ты! – ответил ему Марк. – Тоже мне, жалкий святоша! Решил меня жизни учить? Сам, испугавшись этого мира, спрятался у черта в заднице, будто испуганная канарейка забился в дупло. Ты думаешь, пребывая здесь, показываешь свой героизм? О, я так и вижу, как огромные волны трудностей и напастей разбиваются о твою каменную грудь. Знаешь, что на самом деле я думаю о тебе? По мне, ты просто убил себя прежнего и влачишь свое жалкое существование до заветной точки, огородившись от неприятностей. А тем более, тебе не стоит кому-то давать свои трусливые советы. Так себе кстати советы…
– Я вовсе не прячусь здесь, ты и сам лучше меня это знаешь. Все, совершенно все трудности, боль и муки находятся в твоей голове. Как и этот целый мир. И я здесь наедине со своими мыслями, лицом к лицу со своими монстрами. Если бы я хотел спрятаться, то так бы и жил в городе и дальше продолжал скатываться под землю, пока там и не остался.
– А твои мученики! – сказал Марк с насмешкой. – Те, кого ты упомянул, вообще ни при чем. Как бы то ни было, я точно так же стою на краю обрыва. И знаешь, чем я отличаюсь от них? Просто-напросто ничем! Ровно так же моя жизнь висит на волоске, и когда-нибудь я соберу всю свою храбрость и сделаю правильный шаг. Так что, святоша, чтобы дойти до края, тоже есть тысячи дорог, и я уверен, тебе об этом прекрасно известно.
– Тебе бог дал второй шанс хотя бы потому, что привел сюда. Я просто уверен, у него есть кое-какой замысел, надежда на тебя. И я увидел это с первой нашей встречи.
– Шанс на что, черт меня побери? Чертов шанс? Тогда ты, может, перестанешь ходить вокруг да около и наконец просветишь меня, какого хрена я здесь делаю на этой проклятой земле? Что богу, черт возьми, нужно от меня?
***
Монах был не просто монахом, а можно сказать, гением среди них. И главным его навыком было видение сути явлений и их предназначения гораздо дальше и глубже, чем то даровано остальным. Услышав сложный для нас всех вопрос, он просто взорвался от хохота. Нет, не злого хохота. Не ради унижения или разрядки обстановки. Вопрос для него был более чем серьезным, как и отношение к человеку, который его задал. И вместе с тем, невероятно курьезный, по той же самой причине. И хотя он давно решил перестать перегибать эту палку, все же совершил случайную ошибку, свойственную любому из нас. Или все-таки не случайную…
От накатившего бешенства в Марке вскипела кровь. Давление поднялось так, что он кожей прочувствовал разрывающую мощь, нараставшую с каждым ударом сердца. Злоба росла и росла в нем, все больше и больше, и уже превысила ранее достигнутые пределы слепой ярости. Даже желание сжечь весь мир к чертовой матери огнем ядерных разрывов лишь в малой степени отражало его бешеное состояние.
Он вспомнил всех тех, на кого он был зол, и особенно всю ненависть на него… За всю ту подлость, за все эти предательства. За то, что лишил его родителей. За то, что бросил гнить в детском доме, в награду за клеймо сироты. За то, что забрал у него ту, что была дороже всей его жизни. За то, что пришлось пролить реки крови, бегая под пулями и до блеска начищая армейские сортиры. Лишь бы иметь шанс вернуть ее себе. За то, что убил, уничтожил ее. Будто назло, чтобы он не смог вернуть ее вновь. Больше никогда. За те горы насильно съеденных помоев. За каждую мучительную эмоцию. За каждую хищную мысль, что пыталась сожрать его, что нещадно поджаривала на медленном огне. С самого рождения и каждый день. Каждую секунду всей этой поганой и бесстыжей мерзости под названием «жизнь».
Марку вдруг внезапно захотелось схватить этого монаха за шкирку и уткнуть лицом в огромную жидкую кучу животных испражнений. Держать его там, возить лицом в этом, пока тот не начнет захлебываться. Ой как живо рисовались картины, как он бы спрашивал его о самочувствии. Полюбуйся, ты, жизнелюбивое ничтожество! Вот то, что ты любишь. Нравится? Вот она! Вот что такое жизнь, в самой символичной ее ипостаси. Дыши ею полной грудью. Наполняй ею свои легкие. Обоняй, осязай ее каждой клеточкой своей кожи. Оцени полным ртом этот подлинный вкус, великий вкус к жизни!
Но где такую кучу было найти, да и зачем, на самом деле? Вместо этого Марк достал пистолет, снял с предохранителя и, будто это был зенитный пулемет, дернул затворную раму.
Последовали бесконечно длинные секунды отчаянной тишины, во власти которой застыл весь этот бренный мир. Затаился с выпученными глазами из каждого потаенного уголка, пока долину не заставил вздрогнуть оглушительный звук выстрела.
– Ну где ты, сукин сын, падай давай! Я хочу тебе в рожу выстрелить! Давай иди сюда! Я тебе никогда не прощу, ни за себя, ни за тех людей, которых ты мучаешь, издеваешься, над которыми насмехаешься. Ну что же ты опять прячешься? Снова будешь прикрываться бесконечной мудростью, оправдывая свою трусость и лицемерие? Что, думаешь, можно так бесконечно надо мной издеваться?
Марк прицельно стрелял в воздух, говоря это, опять и опять строго вверх, пока, как назло, не кончились патроны. Еще больше ощущая вершину своего бессилия и в высшей степени унижения. На себе, на собственной шкуре чувствуя, словно он только сейчас детально распробовал на вкус это подлое явление – кромешную несправедливость бытия, он набрал полные легкие воздуха и из самых глубин своей души проревел:
– Сдооооохниииии!
Все бесполезно, все тщетно под луною. Ничего, всепоглощающе ничего на этом белом свете никому на самом деле не нужно. Марк так и стоял с пустым пистолетом, богом забытый человечишка, ослепленной бессильной злобой.