Глава 7
Я вернулся домой, злой как ядерный взрыв, и первым делом, удалил ее телефонный номер из мобильника. Затем достал пиво из холодильника и включил тянущий душевные жилы «My dying bride». Наконец удалось успокоить накатившее бешенство, а для надежности, даже попинал боксерский мешок. День-другой решил некуда не выходить, тем более работы в мастерской было не так уж и много. Пока справятся и без меня. Но чтобы окончательно сжечь мосты, я рано утром отправился на рыбалку.
Тишина, птички чирикают и стрекочут кузнечики. И вот звонит она. Это я понял по запомнившимся последним цифрам. Но поднимать трубку не стал, а просто выключил телефон. Сижу дальше, пью пиво и кручу самокрутки. Жарко, скучно и неодолимая зевота автоматной очередью докучала меня. И тут мне снится сон.
Я на том же бережку, в руках удочка и жду, пока клюнет. Но рыба, видать, умная вся стала, на поплавок даже плюнуть никто не пожелал. Мне искренне надоело на него пялиться, того и гляди косоглазие начнется, и решил широко оглядеться.
Левее от меня были небольшие порожки и там я увидел довольно жирненькие спинки, нет-нет но проскальзывают над водой. Поймать таких парочку, меня бы очень устроило. Идея пришла незамедлительно. Я достал свой пистолет марки «Зиг зауэр» и решил испытать удачу охотника. С ним я, перепрыгнув с камня на камень, и оказался примерно в том месте, где и приметил вожделенную рыбу.
Что-то показалось из воды и я делаю выстрел. Удача! Я гений! Но поймать свою добычу я не успел. Рыбина всплыла в трех футах от меня подчиняясь течению, куда я в своих коротких сапожках нырнуть не пожелал. Что же, рассудил я, нужно взять сачок и вскоре вернулся с ним. Еще один выстрел и половина форели мой улов. Хоть что-то! Но в следующий раз, обещал себе быть более метким.
Вот и он, мой трофей, мой величайший подвиг рыболова плыл в мутной воде, величественно медленно и безмятежно. Будто он здесь царь природы, и не привык показывать страх и беспокойство. Как следует прицелившись, я нажимаю курок и затем, вижу как столбы воды извергается из реки, еще и еще, пока я не посчитал, что этого достаточно.
Я встаю на колени, кладу оружие на камни и полностью погружаю свою руку, пытаясь поймать свою добычу. Схватившись за что-то мягкое, скользкое, я вынимаю из воды какую-то сущностью, на половину его человекоподобного тела. Я держали это за волосы, что-то странное и страшное, бьющееся в моих руках. Нет, это был не человек, хоть и что-то похоже на него, но холодное, и я бы добавил, ящероподобное.
Оно бросило ко мне свои когтистые лапы и схватившись за мой капюшон, стала притягивать к себе. Я пытался сопротивляться, отталкиваться от него, но оно оказалось сильнее. Медленно, но уверенно оно тянулось ко мне своей изуродованной мордой и, в конце концов, тяпнуло меня зубами-иглами за место вокруг рта, замазав меня всего своей скользкой синей дрянью, которой была залито ее тело.
Боль была острая и резкая, будто мне ножницами срезали выступающие части на моей физиономии. А ужаса такого, я со времен яслей не испытывал. Но тут, я проснулся в ледяном поту. Проснулся от того, что моя дотлевшая самокрутка больно обжигала мои губы.
Глава 8
Но вечно прятаться я не мог. Тефия заявилась ко мне на работу, села рядышком и долго смотрела на мои ноги, торчавшие из-под чужой машины. Подъемники был заняты в этот раз, и мне пришлось работать по-пластунски, скрывшись под движком.
Когда я все же выполз из под автомобиля, то столкнулся с ней лицом к лицу. Она ловко перебросила ногу через меня и просто села сверху, уставившись прямо в глаза. Я всегда подозревал, что в ее арсенале всяких штучек выше крыши, и чистолюбие ее тому подспорье. Разумеется, я был весь в масле, а ее это даже не смутило.
– Ты простишь меня, что так все получилась последний раз. Я и сама не ожидала от барбоса такого жуткого поведения. Обычно он спокоен и ленив, но чем-то ты ему приглянулся, теперь не знаю кого теперь винить.
– А, да, конечно…, – ответил я, не в силах придти в себя от ее выходки. Было чертовски трудно что-то выдумать, оказавшись крепко зажатым между ее ног.
– Пойдем, что-нибудь перекусим? Я так голодна, – предложила она. – Заодно и поболтаем о всем хорошем. Я завтра уезжаю, утром, и не хочу оставлять все так, будто в наломала дров. Как тебе?
Что странно, она вела себя пусть вызывающе, но отнюдь не пошло. Да и одета она была более чем скромно. Кроссовки, старые джинсы и клетчатая рубаха на три размера больше ее.
– Ну…, пойдем, раз не шутишь, – уступил я. – Извини, но с алкоголем я больше не дружу.
– Я не против. Мне и самой он ничего хорошего не дал за последнее время.
– Тебе придется подождать, мне нужно переодеться.
По моему настоянию мы пошли в местную забегаловку, да и мне не хотелось терять время и выворачивать душу. Но разговор начал я.
– И правильно, что уезжаешь. Место здесь не самое лучшее на земле.
– Ты все еще злишься на меня?
– Нет, я злюсь на себя.
– Я не вижу причин.
– Дело не в тебе и не в том что случилось. Я просто не доволен собой, вот и все. Я тоже хочу свалить отсюда, но пока не могу.
– Почему?
– Не знаю. Ничего такого, просто нужно подождать.
– Ты коришь себя за что-то?
– Да всегда есть за что. Иногда я себя ненавижу. Впрочем, я этим не отличаюсь от остальных людей. Иногда правда хочется разогнаться на своем мотоцикле и въехать в автоцистерну. Я давно уже понял, что все удовольствия этого мира для меня давно потеряли вкус. Все лучшее я испробовал, все, что можно увидеть увидел, и на большее, чем достиг прежде, я не способен. Все пресное стало, я вспомнил твои слова.
В детстве я был чрезвычайно любопытен. Я помню, как хотел чинить тачки, возиться в моторах и казалось так будет вечно. А бегая по Ираку, так вообще считал, что это рай, а не мечта. Кого там! Когда я вернулся домой, то побывал во всех барах на западном побережье. Что только не лилось в мою глотку, какой только гадости я не перепробовал. И вроде получилось. Проснувшись однажды я почувствовал затупление чувств, все это время пиливших меня, и с тех пор, мог нормально жить и работать.
Но… Извини, что я изливают тебе душу. Да даже не в том дело. Пару месяцев назад я натворил чудес и опять оказался в тисках своего разума. Ни мира ни покоя на душе. Да ладно, идут они все к черту!
– Согласна! Я тоже всем так говорю. Проще послать, чем долго объяснять. Кстати, у меня к тебе небольшая просьба. Ты не будешь возражать, если я тебя озадачу?
– Смотря какая просьба.
– Покатаешь меня на мотоцикле, а? Только далеко-далеко.
– Погнали, если не боишься!
– Люблю бояться!
– Хм, пошли!
Мы сели и направились в сторону шоссе. Она сразу же прилипла ко мне, и я понял, что вторым номером ей быть не впервой. А значит можно мчаться без слов, ни о чем не думая.
– Эй, быстрее катай меня большая черепаха, – кричала она, – еще давай! А я уже выжимал последние силы из моего железного коня.
Было здорово и спокойно на душе. Моя бывшая жена тоже любила сидеть так, прижавшись, и смотреть на пробегающие мимо пейзажи. Она что-то думала о своем и еще долго оставалась в мыслях, когда мы делали остановку. Потом ей это здорово наскучило, с ее слов, как и много чего прочего. А может она это сказала, чтобы досадить мне? Но долго я не стал об этом рассуждать и сам принялся любоваться красотой предзакатного мира, будто провожая его прощальным взглядом. Ведь вскоре и сам намеревался покинуть эти места.
***
После захода солнца мы остановились у моего дома. Она предложила, а я был не против. Моя халупа, скажу я вам, ревностная мужская берлога, ведь все что могло напомнить мне о моей бывшей, я вышвырнул на обочину дороги. Сейчас у меня по стенам много постеров с автомобилями и девушками, горы всяких штуковин, как например деревянный пропеллер от кукурузника, номерные знаки автомобилей, и муляжи автоматических винтовок. Забыл сказать про электрогитару, которую два раза подержать в руках отважился. Все было дубовое, крепкое и надежное, как любят мужчины. Зато не было телика, а из музыки, наименее травмирующей женские ушки, остался неунывающий Paradise lost.
Как раз при виде муляжей оружия у нее сразу же вспыхнули глаза, а я, помнится, случайно заикнулся о своей небольшой коллекции. Нужно сказать, что я был восторжен ею, ее любопытством. Интерес ее был неподдельный и, кажется, кое-что она уже успела подержать в своих руках. Пистолеты, – нет, к ним полное равнодушие. Зато ножи были ее страстью, и я показал ей свой Ka-Bar и колдстиловский Танто. Визгу было....
Она толкнула меня на кровать. И села на меня сверху. Смотрела на меня взглядом повелительницы и думала, как будет меня разделывать.
– Ну раз веселье началось на трезвую голову, тогда я, пожалуй, свяжу тебя. – предложила она – И не вздумай сопротивляться. Ага?
Я согласился, предвкушая что-то новенькое, и она ловко притянула полотенцами мои руки к спинке кровати.
– А теперь я завяжу тебе глаза!
– Нет, черт, оставь глаза в покое.
– Да, вот увидишь, тебе понравится! – настаивала она.
– Нет говорю, меня это не возбуждает!
– Вот увидишь…
Глаза завязать было нечем и она вытянула пояс из моего халата. Так себе повязочка, как оказалось, ведь я чуть-чуть видел под ней, потому, немного успокоился.
Она разделась и взгромоздилась на меня. Ее руки гуляки по моему телу, ее ногти царапали мою кожу, а я глубоко вдыхал воздух, предвкушая невероятные приключения. Она не торопилась, а издевалась надо мной так минут пять. То ее острые коготки, то нежные поцелуи.
– О подожди, мне нужно кое-что взять, – вспомнила она и на время исчезнув, вновь запрыгнула сверху. Да когда же все начнется, уже всерьез горячился я.
Она стала водить по моей коже чем-то тяжелым, и холодным. По животу, груди, а затем по моему лбу и вискам. Это что-то прошлось по моим щекам и губам, а я начал догадываться, чем это могло быть. То чувство и скрежет по щетине ни с чем не спутать. Вот же шальная девчонка!
И вдруг она остановилась, окаменела как статуя. Минуту-две совершенно ничего не происходит.
– Тефия!?
– Подожди! – прошипела она сквозь зубы.
– С тобой все нормально?
– Да заткнись ты! Дай сосредоточится, – уже всерьез зарычала она.
– Эй, ну давай!
– Мммммммм! – услышал я злобный рык.
Вот уж чего-чего я никак не ожидал, но ее необъяснимой вспышки гнева. Я поднял голову и увидел под повязкой ее оголенную грудь. Еще сильнее изогнувшись я оказался свидетелем того, чего всеми фибрами души не желал стать.
Моя Тефия смотрела не на меня, а вперед и немного вверх. Смотрела на свои руки, которые крепко сжимали мой армейский боевой нож Ka-Bar, направленный острием в центр моей груди. Она сидела так и будто произносила молитву про себя, перед тем, как принести жертву своему кровожадному богу.
– Твою мать, ты что задумала! – всерьез взорвался я.
– Заткнись, пока я тебе глаза не выколола!
– Тефия! – крикнул я и мой нож на дюйм вошел в мою левую грудь.
– Три раза я пыталась тебя убить, три раза, ничтожество! Дважды я почти затащила тебя к себе домой. Попадись ты мне тогда, я бы содрала с тебя шкуру и скормила своей собаке. Твои дружки и не вовремя взбесившийся пес вечно совали мне палки в колеса. Как ты мог, стрелок чертов! Как ты смел! Какого черта ты это сделал поддонок. Почему ты еще жив, объясни мне? Почему?
И тут я все понял. Это она. Это была та, что пыталась догнать меня на мотоцикле. Это та, чей парень погиб от моего пьяного безрассудства. Беги от прошлого и оно как изысканный охотник настигнет свою жертву. Не ради крови, не ради мести, а из любви к своему делу. И сейчас я был подготовлен ко всему, что взбредет в ее голову.
Я ждал ее удара, резкого, точного, что заставит все мои нервы сжаться в плотный комок. Как же долго тянется время. Как же мучительны эти ожидания. Но удар не последовал. Она отдернула нож от мой груди и воткнула его в матрац, слева от головы. Тем не менее, дело этим не кончилось.
Она спрыгнула на пол и принялась вышагивать из стороны в сторону, будто о чем-то думала.
– Пошевелишься, прирежу! – бросила она, между прочим. – И не смей свой рот открывать.
Обшарив кухонные шкафы, Тефия вынула начатую бутылку виски и наполнила им половину бокала. С ним она вернулась и облокотившись на входной проем, стала пристально смотреть на меня, делая глоток за глотком.
– Так значительно лучше, – объявила она, добив выпивку и нагло швырнув стакан в постер на стене.
Вернувшись на прежнее место, то есть, оседлав меня, одной рукой она схватила меня за горло.
– Ну что, продолжим разговор, – предложила она и тут же принялась бить меня своим стальным кулаком. Сильно, жестоко неустанно. Сначала следовали редкие удары, осмысленные, будто смакуя, а затем все быстрее и быстрее. Далее, в ход пошли уже две руки. Это были отнюдь не какие-нибудь девчачьи оплеухи, а профессиональная обработка отбивной, будто ты целуешься с резиновой кувалдой, летящей в голову со всего маху.
Откуда у нее такая силища, – не спрашивайте меня. Удар, удар, удар и я чувствую песчаный скрежет на своих зубах, чувствую как мои губы, и брови превращаются в месиво. Повязка спала и сквозь ослепительные вспышки я вижу ее глаза, змеиные глаза, не человеческие, страшные. Потеряв карий оттенок они налились медовым цветом, с множеством тонких прожилок и узким вертикальным зрачком, от века до века.
Я видел ее, я видел все. Моя красная кровь на ее кулаке, ее синяя кровь на ее кулаке. Такая же, какая сочилась из каски моей жертвы. Она порвала кожу о мои зубы, но это ее не останавливало. Ей хотелось еще и еще…
– Как ты смел ничтожество, – ревела она! За что ты убил его? Зачем?
***
Очнулся я в своей кровати, все также привязанный. Руки онемели и я всерьез испугался за них, когда и пальцем не смог пошевелить. Во рту полный рот крови и мяса. Глаза опухли и видели лишь мутную полосочку мира. Губы и вовсе забыли, для чего они есть на моем лице. Я кое-как разглядел свое тело и обнаружил нагло торчащую из бедра рукоятку ножа. Вместе с тем я почувствовал и странную боль в груди, будто что-то тянуло мою кожу и болезненно покалывало тысячами горячих иголок.
Опустив взгляд я увидел ожог, но не простой, а будто сделанный клеймом для скота. Тот, который раскаливают докрасна и прикладывают на время к коже. Но деваться некуда. Следовало как можно быстрее выбраться из ловушки, пока не вернулась обезумевшая экзекуторша.
Спустя полчаса я избавился от полотенец на руках, закрыл все двери с окнами и пошел умываться. Ну и видок у меня был, доложу я вам. Нос сломан, губы порваны, а брови разбиты. К тому же раздулись так, что любой питекантроп позавидует. Во рту каша из расшатанных и разломанных зубов, а внутренняя сторона щек сплошные свисающие ошметки. Лицо было опухшее и в крови, а уши после душа показали свой глубокий фиолетовый цвет. Славненько девочка поработала.
Я вернулся в свою спальню и увидел на подушке контур своей головы, очерченный широкими брызгами крови. На зеркале я нашел записку. «Хочешь жить, – уезжай. И никому ни слова». Там же, в отражении, я рассмотрел ожог на груди. Треугольник в круге, мать его. На черта он мне нужен-то на груди.
– Извини братан, что вмешиваюсь, – захрипел вечный Бармен, – но похоже, ты с рептилойдкой замутил. Поздравляю!
– Да черт возьми, рептилойды, мать их! Я это сравнительно недавно узнал. И это произошло со мной! В общем, я позвонил своим друзьям и они меня чуть-чуть залатали. Повезло найти медика среди знакомых. Но сейчас я болен, серьезно болен, смертельно и потому уже не боюсь все выложить на чистоту. У меня рак и метастазы по всем внутренностям, а уверен в одном. И только она повинна в моем недуге. Быстрая смерть, видать, ей показалась слишком слабой карой для меня. Хотя, как не посмотри, я заслужил это сполна. Давно уже пора это признать и принять.
Глава 9
Я хотел бы показать вам кое-что. Это метка, которую она оставила на моей шкуре. Можете мне не верить, но по своей воле, ни одни здравомыслящий человек себе такое не позволит. А если и найдется такой, то будьте добры, познакомьте меня с этим отморозком.
Клиффорд расстегнул рубашку и оголил правое плечо, а затем потянул за воротник вниз. Да действительно, такое уродство вряд ли захочешь носить на своей шкуре. Глубокий уродливый ожог в форме пирамиды в круге красовался на самой середине правой половины груди. Где-то 4-5 дюймов в диаметре. Причем создатель сего творчества явно не стремился поставить его аккуратно. Углы явно были завалены в сторону.
– Ну вот и ношу это с тех пор, как память об ошибках своей молодости, о делах своих пьяных. Как напоминание о том, в какое злобное, мерзкое и безрассудное существо способен превратиться человек под алкогольными парами. На какие глупые поступки он пригоден.
Думал татуировку сверху набить, но куда теперь, зачем? Жалею я лишь об одном, что жизнь свою я однозначно сократил по своей вине, благодаря своему безрассудству. Пусть хоть, из довольно неожиданного угла.
15.04.2020 г.
Рассказ №5 Трудные друзья
Глава 1
– Тут мне кое-кто кивнул, видимо, желая взять слово. Я правильно понял? – спросил Леонард и, прищурившись, продолжил. – Кажется, я вас уже видел как-то. Толи в газетах, толи по телевизору. Вот только, хоть огнем пытайте, ну не могу вспомнить где, и все тут.
– Да, вы могли, – ответил молодой человек интеллигентной внешности, с ранним облысением, худощавый, и непритягательными очками в толстой оправе. – В былые времена, я успел отметился в статейках криминального толка, и даже, против моего желания, находил свою фотографию на первых полосах.
И прошу прощения, у тех, кто меня не узнал. Я хоть прежде и успел познакомиться с большинством участников нашей конференции, и даже, помнится, до пены у рта, спорил с кем-то в наших общих дискуссиях, однако, до этого случая, всячески чурался показать себя миру.
Итак, меня зовут Фил, я инженер-конструктор, мне сорок один год, не женат, нет ни кошки, ни собаки и даже друзей почти не осталось. Кроме вас, разумеется. Сами, думаю, успели на собственном опыте убедиться, что простые смертные нас не жалуют, и часто, как чумных обходят стороной. Многих, разумеется, такое положение дел, конечно же не устраивает. Жить без друзей, без дружеской поддержки и людей, на которых всегда можно положиться, отнюдь не легко. А в трудную минуту, когда и совета некого спросить, то и вовсе тяжко. Я и есть из числа тех людей, кто с ужасом это осознал на своей собственной шкуре.
Вот и мой рассказ будет о людях, что нас окружают, и о дружбе. О том, что нужно внимательно относиться к своим поступкам и пренебрежению к тем, кого вы ошибочно посчитали недостойным своего внимания, неспособным хоть в чем-то быть полезным, пригодным. Пусть тема не совсем подходящая для случая, но вы поймете, к чему она привела меня.
Глава 2
Это случилось со мной много-много лет назад, когда я был зелен и неопытен, как в житейском смысле, так и в выбранном для себя пути профессии. В свои двадцать пять, я ощущал себя молодым богом с мощным пытливым мозгом, и неуемной энергией служить своему делу. Уже тогда, по многим прогнозам своих коллег, меня ожидала карьера великого инженера, а может и начальника крупного направления. И мне это казалось жизненно важным, я на многое готов был пойти ради своего будущего. И не побоюсь признаться, даже по головам, если придется. По крайней мере, я настраивал себя так. Остается благодарить судьбу, что мне не пришлось испытывать такого проявления своего честолюбия.
В те же самые времена, людей я однозначно не ставил в один ряд со своими приоритетами, нисколько не доверял им. Ни разу не признавал их важной и нужной частью личной жизни, как источник вдохновения и сил. Тем более, командный игрок из меня слабый, и в упор не видел общих для всех целей. Да что скрывать, для меня еще долго оставалось загадкой, а в чем она пресловутая ценность дружбы. Не знаю откуда я это взял, но я считал, что если по какой-то странной причине мне вдруг захочется окружить себя близкими людьми, то они появится без лишних хлопот, будто на тарелочке.
Молодежи и сейчас никто не раскроет секрет, что самые крепкие связи зарождаются в детстве, со школьной или, на худой конец, со студенческой скамьи. Потом, в деловой жизни новые настоящие друзья, как мне кажется, это редкостная удача. Собутыльники – да, партнеры по игре в гольф – пожалуйста, и даже коллеги, жены и мужья, но это разве те, о ком я сейчас говорю. Вот и я не знал. Одним словом, где-то в будущем меня поджидала еще одна житейская мудрость, положенная на случай, а может, на неприятность.
***
Всю свою жизнь я был этаким гадким утенком среди своих одноклассников. То место, где я учился, негласно называлась школой выживания, и мне здорово доставалось в детстве. Я любил читать, любил спокойствие, избегал гнева и агрессии. Даже в нужный момент грубо выразиться не умел, из-за чего, разумеется, я стал объектом для нападок. Пусть не частых, но все-таки. Появление в неудачном месте со сборником поэзии или томиком классического русского писателя в руках, могло страшно раздосадовать моих обидчиков. Слава богу, это осталось в прошлом.
Все резко изменилось, когда началось мое студенчество. Здесь я увидел массу людей, похожих на меня, искренне не имевших какого либо понимания, зачем было унижать других своих сверстников. И в довесок, интересных и весьма умных. Удивительно как все быстро забывается в этом мире, нужное и не нужное. Точно также, мои студенческие товарищи разом стерли из памяти, что значит быть изгоем, а таковыми когда-то были многие из них.
Но студенчество закончилось и началась серьезная взрослая жизнь. Я устроился на работу, в одну весьма амбициозную организацию научно-производственного толка. Ее деятельность простиралась от медицины, включая разработку и продажу лекарств и биомеханических протезов, до таких серьезных направлений, как военных. Конечно же, окруженных мрачными тучами заговора и угрозы всему живому.
Бывало, едешь на работу, а там кучка хиппи перед воротами держат плакаты с изображениями инопланетян. Хватит, вроде как, проводить нечеловеческие эксперименты. В защиту их, признаюсь, бывали кое-какие неприятные слухи, но всему верить не стоит. Зато я получил жилье, в приличном двухэтажном доме с огромными спальнями, рабочими кабинетами, комнатой отдыха, и большим задним двором. Правда, делить его, пришлось с другими молодыми инженерами и учеными из моей же рабочей среды.
Поначалу моих соседей было двое и мне крайне важно рассказать о них немного. Простите, имен я не назову, все-таки эту историю я вспоминаю не первый раз. Меня уже очень внимательно выслушали люди в пагонах, а я, кажется, не все пожелал передать тогда. Но если проявите инициативу, то из газет вы можете узнать, кто есть кто.
***
Нашего щеголя мы так и прозвали, мусьё Пижон. А если коротко, то просто Пижон. В свои двадцать семь, он был спесив, капризен всю жизнь, хотя сам в это не верил. Худ, и не имел выказать красивых манер, чтобы не выставить на показ свою холодную надменность.
А если быть кратким, – он просто избалованный ребенок, в теле солидного взрослого дяди, но надувающий щеки, когда о нем плохо говорили. Все его раздражало, все вызывало недовольство. Во многом потому, у девушек он никогда не пользовался спросом, хотя на первый взгляд, он всеми силами именно этого и добивался.
На голове идеальная прическа, так себе, проборы, зачесы, но стригся он у одного мастера, строго раз в неделю. Делал маникюр или педикюр, я не знаю, как это называется. В общем, прихорашивал ногти на руках, и душился дорогим одеколоном.
Одевался он в вычурные английские костюмы, кричащие и пестрые. Обязательно лаковые туфли, отражавшие свет ламп, и всем миром ненавистная галстук-бабочка на шее. Хотелось просто взять и сорвать ее, и затем смачно растоптать и размазать по полу. Но он считал это своей фишкой, своей изюминкой и часто подправлял ее перед зеркалом, будто Джеймс Бонд-недоучка.
Противней всего были те моменты, когда он вспоминал, что родом он с туманного Альбиона, а его предки толи графья, толи лорды, притом, весьма знатные. Что мне категорически не нравилось в нем, так это его цинизм и тошнотворная безукоризненность. Он, бывало, засунет палец куда-нибудь в доме, куда и в голову не придет засунуть, и потом ворчит какая кругом грязь. Еще чаще жаловался, что его светлости чем-то воняло, и окна в гостиной распахивались, когда снаружи холод собачий.
К прочему списку, почему его все недолюбливали, было то, что у него всегда водились деньги. Родители, дяди, тети, третья сестра по матери и пятый свекор жены прадедушки, словно заговоренные посылали ему чеки, с весьма приличными суммами. Иногда он делал дорогие покупки, а нам, кто его хорошо знал, только и оставалось, что сглатывать слюну и думать про себя, как судьба бывает несправедлива.
Кстати Пижон в нашей конторе занимался электроникой и если говорить искренне, достиг весьма впечатляющих успехов. Обычно, как и все в нашей организации, он большую часть времени проводил в научно-исследовательской лаборатории, но в длинные перерывы, отправлялся на очередную свиданку, и как всегда, безрезультатно возвращался с нее.
Я же, несмотря на длинный список того, почему его стоит обходить за милю, относился к нему довольно тепло. Все-таки он человек безобидный, да и поболтать с ним всегда есть о чем. А пользу приносил нашей организации немалую.
***
Второй мой сосед не менее презабавная личность. Мы его Жидом прозвали. Нет, не потому что он еврей, мы взяли первые три буквы его фамилии и так стали его называть. Поначалу, строго между нашими общими коллегами, а потом и напрямую. Мне, кажется, ему с рождения так не повезло, ведь далеко ли ты сбежишь от своей фамилии.
Что же про него можно рассказать. Тут будет вернее поставить диагноз. Псих-одиночка, мизантроп, и куча других титулов и аббревиатур, которыми щедро посыпают персон нелюдимых, недружелюбных, и совершенно не умеющих ладить с окружением. Пижон его невзлюбил, впрочем, как и Жид его, а я оказался где-то посередине между ними, постоянно пытаясь сбавить градус взаимных реплик и недовольств.
Я и сам не скажу, что был в восторге от Жида. Но я, в отличие от остальных, мог видеть его не только взглядом прокисшего взрослого человека, но разумом двенадцатилетнего подростка, когда сам пребывал в числе аутсайдеров.
В общем, Жиду было лет двадцать шесть-двадцать семь, но выглядел он на все семнадцать. А в развитии, и до двенадцати едва дотягивал. Ни щетины ни волосинки на лице, однозначно мелковатый, и дрищь-дрищом. К тому же вечно сутулый. Он часто забывал следить за собой, месяцами не стригся и даже ногти отращивал, что нельзя было не сделать замечание.
Если варил, то плохо, если убирал, то приходилось повторять самому. Одежда простецкая и вечно мятая. С утюгом, я могу поклясться, ни разу его не замечал. Повезло, что на работе выдавался казенный халат, который стирала и отглаживала организация. Может потому лица начальствующие не впадали в шок, видя его взбалмошный наряд.
Тем не менее, он был самый умный среди нас, но не самый мудрый. Гений – да, однозначно, но в этом-то и проблема! Он единственный в нашей «семье» кто отучился за счет государственного гранта, ведь голова у него работала как надо. К тому времени, как мы с ним стали жить под одной крышей, он достиг почетного звания в науке, стал начальником отделения специальных разработок, и вел несколько направлений, в том числе по биотехнике, биосинтезу, и много чему с приставкой био.
Как-то он, будто в шутку, признался, что занимался переработкой продуктов жизнедеятельности микрооргазнизмов. Да, это может показаться смешным, на первый взгляд, химик, гений занимается фекалиями. Но как оказалось, работа была в высшей степени серьезной и опасной для жизни. Эти продукты были чрезвычайно ядовиты и такое их свойство рассматривались со всех сторон. Да что тут ходить вокруг да около, конечно же, вояки первыми и интересовались его наработками.
В общем, ума палата, а руководитель из него никакой. Он с легкость мог предопределить перспективные программы развития, построить алгоритмы работы по направлениям, но у руля стоял кто-нибудь другой. Отличаясь выдающимися знаниями в химии, и высшей математике, он прославился столь же впечатляющими провалами в понимании людей, человеческой истории и культуры. Открытость к делам мирским была хуже некуда, а всякие разговоры на эту тему приводили к встречным вопросам, мол что ты хочешь от меня, дай мне жить так, как я люблю жить.
Признаться, если судить сторонним глазом, то будто ему нравилось это чванливость, капризы, заумствования и стремление быть таким, какой он есть. Но обычно так судишь, когда плохо разбираешься в людях. Ведь вряд ли кто-либо придет к такой странной мысли, что ему всерьез нужно отталкивать людей от себя. Вот и у Жида это получалось, на мой взгляд, непроизвольно.
Бывало мы собирались в кафе по праздникам в большие группы и на любой проявленный интерес, особенно с женской стороны, он выдавал порцию реплик, что навсегда отбивало желание у конкретной вопрошающей персоны обращаться вновь. Как расскажет про свои мерзопакостные бактерии, что ловко прыгают от дружка к подружке, так хоть стой хоть падай. Попробуй затем вышиби это из головы.
Да его неразлучные мантры. Когда он ест или работает, то он вечно нудит их себе под нос. Нет не мелодии из оперетт, а что-то сумбурное и подвластное внутренними переживаниям.
Но что самое удивительное, у него была несменная подружка. У меня не было постоянной девушки, что бы та не сбежала через месяц, открещиваясь, как от прокаженного. Пижон, так вообще повелитель неудачников, а у Жида все те годы, что мы жили в одном доме, была. Что странно, Жид всегда бесился, когда к нему прикасались, и даже не здоровался за руку, вот мы и настроили своих предположений вокруг их отношений.
Разумеется, она тоже, тот еще фрик, как и Жид. Мелкая, тощая и безгрудая. Волосы всеми цветами радуги и куча проколов в коже под украшения. Вроде как художник-самоучка тире инди-язычник и вечный неудачник. Чем жила – непонятно.
Была у нее, кстати, своя подруга, весьма вероломная девица. Мы ее, между собой, Лахудрой прозвали. Та, через день ночевала у нашей горе-художницы и, следовательно, Жиду приходилось валить домой как брошенному на улицу псу. А мы и этот странный треугольник не могли обойти вниманием, и изображали, в отсутствии Жида, его просьбу согласиться на тройничек, его же манерой речи. Голос у него и вправду был смешной, будто он из шарика с гелем делает глоток, перед тем, как что-то сказать.
Вот так наш Жид все время, если он не с подругой или на работе, то запирался в своей комнате-берлоге и выползал оттуда, черпнуть воды или сделать себе сэндвич, чтобы вновь с ним исчезнуть, во мраке своих темных делишек.