В разговор вступил другой сотрудник, Николай:
– Год назад, когда я с женой и трехлетним сыном – Миша его зовут – только приехал сюда работать, он у нас что-то захандрил – по ночам плакал, плохо спал. Может, приболел или смена часовых поясов повлияла, а может, и то, и другое вместе. Так вот, через три-четыре дня сынок в очередной раз заплакал, часа в два ночи. Неожиданно в дверь позвонили. Открываю. На пороге двое полицейских. Ну, думаю, кранты – не успел поработать, уже брать пришли. Оказалось – в полицию позвонили соседи, через стенку которые, и сообщили, что в соседней квартире по ночам плачет ребенок, наверное, родители истязают его. Не забыли при этом напомнить, чтобы, в случае подтверждения их информации, выплатили им положенные премиальные. Сам-то я человек спокойный, но тут у меня выдержки не хватило. Морды я полицейским бить не стал, но высказал им все, что накипело на душе об их хваленом американском образе жизни, их демократии, правах человека и мягко, так вежливо им сказал: не ваше собачье дело вмешиваться в воспитание ребенка в присутствии родителей. В общем, дело дошло до проверки документов. Прощаясь, полицейские сказали, что если бы мы с женой не были иностранцами, то, вероятней всего, они забрали бы ребенка, и уже суд бы решал, возвращать его нам, либо отдать в другую семью.
Гусев задумался, поднял рюмку и подытожил:
– Вот так: не ценим мы, братцы, Родину свою – Россию матушку, всё ругаем, всё нам не нравится. А напрасно! Народ у нас простой, да мудрый. Такую демократию, как вы мне сейчас рассказали, никогда не примет. И правильно сделает. Ни один диктатор у нас ни в семью, ни в постель не лез. И с Биллом этим непутевым какой позор устроили! Алексей Иванович, мы во сколько завтра выезжаем?
Наутро отправились из Сиэтла на юг – в Орегон. За рулем сидел Николай. На заднем сиденье Гусев, внимательно слушавший, и Лавренев, который рассказывал:
– В Орегоне проживает более десяти тысяч русских семей из староверов. Сейчас, кстати, когда проклятия никоновские сняли, они присоединились к Зарубежной Церкви. Занимаются в основном фермерством. Выращивают фрукты, овощи, картофель. Мы договорились купить у них большие партии яблок и картофеля для наших северян.
– А у меня, кстати, прадеды были староверы, из казаков. Потом в станице, куда переехали, церковь была обычная, ну они и стали туда ходить, но креститься продолжали двумя перстами, ну и бабушка с дедом тоже. Но ходили уже в нашу церковь в Новореченской. Я вот тоже в обычную стал ходить, но кое-что про староверов знаю – они нас покрепче, многие до сих пор все по уставу держат. А вообще нам с ними давно мириться пора, с этим расколом заканчивать. Пусть два устава будет, а покаяться нам перед ними ничего не мешает, как они требуют. Вон зарубежники покаялись, они и присоединились, теперь и священство есть у них, и все таинства, а служат по-старому. И нам так же надо. Последние годы в чем только не каялись и перед кем попало. Троцкого с Бухариным вот все славят, а ведь больших врагов у России не было, и ведь не у партии, а у России. А церковь уж точно должна быть единой.
– А вообще-то, – добавил Лавренев, – мы же до семнадцатого века все староверами были, и всю эту реформу затевать не надо было. А ведь до реформы была у нас одновременно и монархия, и что-то вроде демократии – Земские соборы, самоуправление. Тот строй бы удержался, не было бы ни семнадцатого года, ни девяносто первого.
Гусев молчал. Он думал так же, как Лавренев, и знал, что многие сотрудники и даже начальство думает так же. По Марксу с Лениным в органах не скучает почти никто. Вот только «Железный Феликс» остался как символ. А, впрочем, зачем он, это символ… Только вот если убрать его портреты, люди опять нервничать начнут, а то и уходить – всем надоели эти перетряски.
Автомашина въехала в городок староверов. Мужчины в косоворотках и джинсах. Бородатые. Никто не курит. Детей в поселке – мал-мала-меньше. «Спаси Христос», – встретили соотечественников старики с характерным говором XVII века. За старшего у них был Афанасий Лаврентьевич, уже на семьдесят. Борода белая, до пояса, в руке лестовка.
– Ну, проходите, Спаси Христос. По рукам, что ли, ударим?
– Так точно, – несколько неловко, по-военному, ответил Гусев. – Выручайте соотечественников. Яблоки, картошку для нашего севера. А то совсем все нехристи растаскивают.
– Выручим, дело доброе. Слово купеческое.
Достал из шкапчика графинчик, перекрестился: – Ну, Бог простит.
Тут же кроме графинчика появилось и сало, и котлеты, и соленые огурчики. Не пост, можно все.
– Ядят нищие и насытятся… – начал Афанасий Лаврентьевич молитву перед трапезой. А когда сели, стал объяснять:
– У нас-то не все к митрополичьей церкви присоединились, но многие. Последние идут времена, как без таинств быть? Вот теперь причащаемся, венчаемся. Батюшка-то у нас молодой, но зато мы его по уставу – из своих – поставили, сын прежнего наставника. Я вам так скажу – мы бы и с вами соединились, да только у вас нестроений много – крестят без погружения, службу сократили в три раза, попов из центра ставят и переставляют туда-сюда, да много чего.
– Ну это мы поправим, когда поокрепнем.
– Так это же так не поправишь. Как без собора? А кто соборы вселенские собирал? Православные цари. Вот-вот. Головами киваете, а сами царя ставить не хотите – все сами да сами. Я ведь знаю, что вы тут на самом деле не по торговой части, я же человек старый, сразу все вижу, кто и что.
– А если знаете, то никому не говорите, Афанасий Лаврентьевич.
– Не скажу, не скажу… А скажу я вам вот что. Америка-то России враг, но не главный. А главный у вас под боком. Англия. До меня слухи дошли – вы уж старого человека простите – они там в Лондоне главное свое гнездо вьют. Еще со столетия прошлого – Герцен-то ведь все нас хотел на свою сторону, но мы ему отказали. И ему, и тем, кто в царя стрелял. На Романовых у нас, конечно, обида, но царь есть царь. А англичане сейчас со всякими нерусскими – вы-то русские все? – старик внимательно покосился на гостей, потом успокоился, – одну кашу варят. Кавказ хотят к рукам прибрать, как и раньше было. Там все и решится. Ну, спаси вас Христос.
– Одно вам скажу, Афанасий Лаврентьевич, – вступил Гусев. – Мы сейчас не те, что при большевиках были. Да и тогда многие были не те. От большевиков только железный порядок надо восстановить, а все остальное совсем по-другому будет. И про то, что вы говорили, подумаем.
– Ну, спаси Христос.
Уехали ночью. За рулем автомашины сидел Сергей Гусев, рядом – Лавренев, на заднем сиденье дремал слегка утомившийся Николай. Машина подъехала к автозаправочной станции. На дверях надпись “Closed” – закрыто.
– Что за страна! – возмутился Гусев. – Только и слышно в России «Ах, Америка, ах сервис». А тут после двенадцати ночи все заправки закрыты.
– Давайте, Сергей Андреевич, съедем с хайвэя в какой-нибудь городок. Думаю, там мы точно заправимся, – предложил Лавренев.
Съехали в городок, увидели знак, указывающий местонахождение заправки. Заехали на АЗС, которая тоже оказалась закрыта.
– Итить твою в дышло, – не выдержал Гусев, выезжая с заправки, пересекая двойную линию разметки и направляя машину в сторону хайвэя. Выругался, а потом вспомнил Афанасия Лаврентьевича и подумал, что тот, наверное, этого бы не одобрил. Через минуту сзади замелькали огни, завывла сирена. Лавренев вздохнул:
– Полиция! – и тут же напомнил: – Согласно правилам дорожного движения, водитель и пассажир обязаны оставаться в салоне, открыть стекло, форточку в водительской дверце, положить руки на руль и выполнять указания полиции.
Из полицейской машины вышли двое копов и медленно, сзади подошли с двух сторон. У полицейских левая рука с мощным фонарем на плече, правая – на кобуре с пистолетом. Вид устрашающий. Полицейский, подошедший со стороны водителя, просит Гусева документы на права вождения:
– Order.
Гусев предъявил российские права. Посветив фонарем, полицейский спросил:
– Russians?
– Yes, Russians – ответил Гусев.
– Registered? – спросил коп.
Лавренев подал ему документы и сказал:
– Our oil is over.
Внимательно изучив документы, полицейский посмотрел на приборную доску, где указатель уровня топлива твердо стоял на нуле, и жестом предложил следовать за его машиной. Гусев с Лавреневым переглянулись.
– Влипли, похоже, – произнес Лавренев.
Гусеву не оставалось ничего иного, как поехать вслед за полицейской машиной, которая двигалась с мигающими фонарями на крыше. Въехав на основную магистраль, полицейская машина остановилась. Полицейский подошел к Гусеву и, улыбаясь, показал рукой направление:
–
Eight miles. All day and night long.
Это означало, что придется еще проехать, но зато через восемь миль заправка работает круглосуточно.
Коп вернул Гусеву документы и отправился своей дорогой.
Гусев, глядя на дорогу, выдохнул:
– Можно констатировать, что не все в Америке плохо. Культура отношений к водителям у полицейских, ну, почти как у наших гаишников.
Оба, Гусев и Лавреневым, переглянувшись, захохотали.
* * *
Вера Гремячева родилась в Северске, закончила школу, поехала в Москву поступать в МГИМО или в инъяз. В МГИМО без блата, конечно, не поступила, но в инъяз приняли, правда, на вечерний. Вскоре ее перевели на дневное отделение, и кто-то тщательно опекал девушку, словно зачем-то – для будущего. Она сама не могла понять – кто это и зачем – то ли какой-то пожилой богатей имеет свои виды – но тогда почему он скрывается? – то ли еще кто-то, но на последнем курсе ее вызвали к ректору. Там сидел среднего возраста маловыразительный мужчина, представился Николаем Николаевичем, предложил поработать в аналитическом центре, и Вера поняла, что это то ли ФСБ, то ли Генштаб, то ли что-то в этом роде. Время было для органов тяжелое, но Вера – а она всегда была немного рисковой авантюристской, да и когда поступала, знала, что такое возможно, – сказала, что подумает. Через неделю Николай Николаевич позвонил ей домой и предложил встретиться. За неделю она уже, по сути, свое решение приняла – если предложат аспирантуру, то ты, дескать, должна будешь на коллег стучать – отказаться, да еще изобразить оскорбление, а если по внешним делам, то соглашаться. К счастью для Веры оказалось второе, и еще через неделю она уже оформлялась на Лубянку. Там она и познакомилась с Гусевым в один из его приездов в Москву, а когда начался развал, так получилось, что пригласил к себе на работу в ее же родной Северск. Выдать ее замуж за американца было его идеей, тем более, что в «Аркос» их приезжало множество, и все они были так или иначе связаны с ЦРУ. Вера сначала обиделась было – я же не девица легкого поведения, чтобы мной так торговать, но потом сообразила – когда шла в органы, это подразумевало и такую работу, а гордость свою придется запрятать куда подальше. Ей объяснили, что через несколько лет можно будет подать на развод, но, если американец понравится, так и живи с ним, только про дела помни. Джордж – так его звали – был владельцем банка. Когда приезжал в Северск, встречался с губернатором Матюхиным, на юбилее которого они и познакомились, точнее, их познакомили. Ничего не подозревавший Джордж сразу же не на шутку влюбился в загорелую брюнетку, с короткой стрижкой, среднего роста, хорошо говорившую по-английски, точнее, по-американски. Первое время ей казалось, что Джордж вполне ей в мужья подходит, да и сообщать о нем сведения нужно было минимальные – экономика, политика, связи, а о личном было не надо, по крайней мере, пока. Так и жили – он со своим секретом (сотрудник ЦРУ), она со своим (сотрудница ФСБ). Но со временем Джордж стал ей надоедать, точнее, она от всего – и от него в первую очередь – устала.
С Гусевым они встретились в Калифорнии, недалеко от Сан-Франциско, на вилле с садом и бассейном на берегу моря. Вера шла по берегу и кормила хлебом чаек.
– Сергей Андреевич, я очень рада вас видеть. Как только меня Лавренев предупредил, что вы здесь, я сказала мужу, что хочу съездить на недельку на виллу позагорать, проверить работу прислуги. Джордж, к счастью, не возражал.
– Как у тебя с Джорджем?
– С Джорджем нет проблем. Зарабатывает нормально. Но не могу я вжиться во всё это. Всё чужое, всё не так, как у нас. Между людьми нет отношений. Как бы правильно объяснить? Отношения, конечно, есть – деловые, родственные – как деловые, между мужем и женой – по контракту, то есть, те же деловые. Все расписано: это можно мне, это нельзя, это можно мужу, это нельзя. Я могла в Северске – да и в Москве тоже – в час ночи позвонить подруге и сказать: «Мне плохо, приходи», и она придет. Здесь просто так не пригласишь и в гости не придешь. Получишь открыточку за две недели, что меня с мужем приглашают родственники мужа на ланч или коктейль. Иногда пишут бутерброды принести с собой. Не могу я так ходить в гости, не могу я так приглашать к себе гостей.
На глазах Веры появились слезы.
– Успокойся, Вера. Давай присядем.
Они подошли к бассейну. На площадке стоит большой зонт, под ним стол и несколько стульев. Присели к столу. Стали смотреть на воду в бассейне. Вера успокоилась, вытерла слезы.
– Что я вам рассказываю, вы столько лет прожили здесь, все знаете. А я за прошедший год несколько раз собиралась всё бросить и уехать домой, к маме, к друзьям в Северск. Тут этот губернатор стал приезжать, счет открыл у Джорджа в банке. И я поняла, что нельзя мне уезжать. Боялась вас подвести.
– Я не имею права тебе приказывать. В любое время ты можешь вернуться домой. Работы и там хватает.
– Ничего, Сергей Андреевич, мне уже легче. Я познакомилась с несколькими такими же русскими девушками, живущими замужем за американцами в соседних городах. Научилась водить машину, получила права и езжу теперь к подругам, в православную церковь ходим. Встречаемся по очереди друг у друга, поем наши песни, ругаем наших мужей – жадных, странных, ленивых. Многие девчонки так и говорят о своем муже – «мой дебил». Снимаем таким образом стресс и жить становится легче. Ну что я, в самом деле, Сергей Андреевич, все жалуюсь да плачусь. Не обращайте внимание, уже всё нормально. Я вас по делу хотела видеть. Обратилась как-то ко мне на одном банкете вроде бы родственница кого-то из Белого Дома – Анна Ганау – и попросила позаниматься с ней русским языком. Я спросила, зачем ей это надо, пошутила ? И знаете, что она мне ответила? «Хочу поехать в Россию и заняться любовью с каким-нибудь русским Иваном. Мне рассказывали, что самые сексуальные в мире мужики это русские.
– Что же, приятно слышать, – засмеялся Гусев. – Это вообще стало модно и у мужиков, и у женщин. Хотя для некоторых просто отвод глаз.
– Анне чуть больше тридцати, симпатичная, что для американок редкость. В целом дама обаятельная, хотя с большими закидонами. Сергей Андреевич, а можно мне вопрос вам задать?
– Ну, задавай.
– А кто Чернецова убил? Я ведь его знала хорошо, и Наталью Владимировну, супругу. Или все-таки сам?
– А вот это именно то, чем я сейчас – в числе прочего, конечно, – и занимаюсь. То, что не сам, точно. А вот кто – я бы и сам хотел знать, да и не только я. И ты можешь мне в этом помочь. Впрочем, кто – не так важно. Любая шпана могла – за деньги. Мне важно, кто заказал и зачем. Как ни странно, наши северские дела очень сильно влияют на положение в стране. У нас такое там гнездо… Не исключаю, что если опять продолжится эта игра в суверенитеты, Северск первым станет отделяться. Не дай Бог. Ну, да ладно. Давай-ка, Вера, сделаем так. Скажешь Анне, что у тебя в Северске есть знакомый – Никита зовут.
Вера удивленно подняла брови.
– Да, да, именно капитан Никита Сиренев. Он у нас все еще холостой. Дадим ему боевое задание – влюбить в себя американку – майора досрочно получишь и в Штаты поедешь в командировку. Для развития контакта. Благо английским он владеет хорошо. Пусть она соберется с туристической группой в Северск, а ты предложи ей его телефон. Встретим достойно эту охотницу за русскими мужиками.
Никиту Вера знала, а он даже, кажется, какое-то время был в нее влюблен. Впрочем, в кого он только не был влюблен?
В кабинете Гусева в Северске мало что изменилось. Разве что отсутствие хозяина внесло еле уловимый безпорядок.
– Сиренева ко мне, – скомандовал Гусев по телефону.
Вскоре в кабинет вошел молодой человек не старше 30 лет, с чертиками в глазах, вроде как у гоголевского Ноздрева. Гусев, улыбаясь, сказал:
– Вот что, Никита. Я пригласил тебя, чтобы дать инструкции нового ответственного задания. Тебе предстоит участвовать в приобретении источника информации, так скажем, несколько необычным методом. Объект нашего интереса – гражданка США.
– Сергей Андреевич! Вчера мне Лавренев из Сиэтла звонил и поздравил с большим доверием, которое мне оказано руководством. Сам он был просто в отчаянии, поскольку не рассчитывает получить такое задание до конца своей жизни.
– А ему самому хочется?
– Видимо, да.
– Этому болтуну из Сиэтла я еще всыплю по первое число. Нечего не в свое дело лезть – он женат. Значит, уже знаешь, что тебе предстоит.
– Я всю ночь не спал, Сергей Андреевич, все думал, планировал. Даже замерз.
– С чего бы это ты замерз? Лето на дворе. – Понимаете, товарищ полковник, лежу я в постели, заснуть не могу, планирую варианты выполнения ответственного задания. Вдруг чувствую – что-то холодно стало. Шарю рукой по телу, одеяло ищу – а его нет! Что, думаю, случилось? Где же мое одеяло? Открываю глаза, смотрю – мое одеяло под потолком шалашиком висит. Не понятно, как оно туда попало? В общем, с большим трудом стащил его и укрылся.
Гусев, засмеялся:
– Никита, ты мне честно скажи: ты у меня кто – опер или бабник?
– Обижаете, Сергей Андреевич… и опер тоже!
– Ну, всё, опер. Хочешь стать майором досрочно – иди, готовься к работе.
Никита встал, вытянулся по стойке «смирно»:
– Всегда готов, товарищ полковник! Жизни не пожалею, задание выполню!
– Это я уже понял. Я говорю, чтобы ты английский шел штудировать. Если Анна тебя полюбит, в чем я теперь не сомневаюсь, поедешь в Штаты для развития контакта. Понял?
Никита во весь рот улыбнулся:
– Так точно!
– Я тебе премию выписал, чтобы достойно обработал американскую герл-френд. Зайди в бухгалтерию. Кстати, Анна ждет тебя уже на следующей неделе. А знаешь, кто тебя там встретит? Вера наша, Гремячева.
Никита аж присвистнул.
Город Сиэтл. С трапа самолета сбежал майор Никита Сиренев. С букетом в руках. Вера («Татьяна») уже на месте.
– Никита!
– Ой, Верочка, сколько лет!
– Да уж, это точно.
Никита тут же полез целоваться, но Вера отвела его объятия и серьезно, но нараспев, сказала:
– Тебе другая суждена.
Они сели в машину. Вера положила цветы на заднее сиденье.
– Ну, ты все знаешь. Не мне тебе объяснять. Дело ответственное. Мне удалось выяснить, что Анна Ганау вхожа во многие экономические, да и политические структуры, в том числе очень закрытые. К тому же совершенно помешана на сексе. Но самое главное – она выходит на таких людей, как Генри Киссинджер и даже на некоторых Рокфеллеров. Почему? Она считает себя наследницей рода Гессен-Ганау, которые на протяжении девятнадцатого века роднились с Домом Романовых.
– Это правда?
– Я так не думаю. Но кто его знает, где правда, где ложь, а где… как сказал один французский писатель, при приближении к сущности все двоится. Вот и поди тут разберись. Но то, что ее принимают такие фигуры, как Киссинджер, подозрительно. А в общем, я думаю, просто этот старый фавён на нее запал. А она, по-моему, нимфоманка. Справитесь, товарищ майор?
– А, где наша не пропадала? – резко ответил Никита, а сам про себя с удовольствием отметил, что она знает – он уже майор. Так и до генерала самым простым, дурацким способом можно дослужиться…
Лимузин Веры подъехал к двухэтажному особняку в немецком стиле «югендштиль» начала прошлого века – разновидность модерна. Из-за забора забрехал огромный пес, и наконец, вышла хозяйка – темно-русая зеленоглазая женщина в шали, явно тоже стилизованной под начало века. В руке у нее почему-то была флейта. Такая изысканная внешность изящно контрастировала с грубостью, обращенной к собаке:
–
Shut
up
,
Romeo
! – И пес послушно отправился восвояси.
– O, Tania, glad to see you.
– The same.
– And what a night knight (ночной рыцарь) is with you? I mean, it’s not George. O, it’s delicate about you.
– No, Anna, he’s with me, but not mine. Nikita, “Arcos” ‘s new businessman.
– O, surely for me, Tanechka. – Голос ее стал низким, грудным.
–
Very glad to meet you, mistress Hannah. –
Никита
протягивает
Анне
букет
цветов
.
–
Miss
,
of
course
. Я, кстати (с акцентом) учу русский. Язык предков. Не можете ли вы меня поучить? Я могу дорого заплатить.
– I speak English. Но раз так желаете, давайте говорить по-русски, – ответил Никита.
Все трое поднялись на второй этаж, где уже был приготовлен десерт, фрукты, вино. Сели за стол. Появился пес Ромео, и Анна преображается.
– Go to hell, Romeo.
Ромео, печально опустив голову, пошел в угол.
– Он меня слушается. Беспрекословно (аккуратно выговаривая каждый звук и смеясь). Вообще люблю, когда меня слушаются. Вы будете меня слушаться, Никита?
– К вашим услугам, мисс.
– Я люблю русские анекдоты. Расскажите мне что-нибудь. И чем грубее, чем непристойнее, тем лучше.
– Ну, значит, так. Вы «Войну и мир» читали?
– Оу, конечно! – Так вот, подбегает Наташа Ростова на балу к поручику Ржевскому и спрашивает: «Скажите, поручик, почему все ваши офицеры такие грубые?» – «Они у нас лошадей-с ебут-с»…
– Оу! – закатилась заливистым смехом Анна. Вера слегка улыбнулась. Анекдот-то «с бородой», но Анне в новинку, и грубый, как она и просила.
– Можно я покурью? … Фрейд говорил, что курение – это сублимация игры на флейте. Вы меня поняли, поручик Ржевский?
– Я вас понял. Самое смешное, что я действительно из Ржева.
– А это где? – интонация у Анны все же совершенно английская, не русская.
– На Волге.
– Ах, как я хочу на Волгу…– Анна театрально закатывает глаза.
– А я чувствую, что я здесь уже не нужна. И бизнес, и муж ждет… – резюмирует Вера и поднимается из-за стола. – Я слишком холодна для вашей компании.
– Оу, Вера Холодная… Была такая актриса русская. Говорят, она была девственница.
– Нет, это фамилия ее мужа, которого она очень любила, – сказала Вера и села на место.
«Неужели она знает мое настоящее имя? – мелькнуло у Веры. – Или блефует? Или это просто нервы?» Вера слегка побледнела и вслед за Анной взяла сигарету.
– Ее хоронил весь Священный Синод.
– Ну, не весь, а только те архиереи, кто оказался в это время в Крыму. Но то, что высшее духовенство хоронило актрису, о чем-то свидетельствует, – серьезно сказал Никита. – Впрочем, я думаю, что только о слабости тогдашней Церкви. Я ведь сам из старообрядцев, хотя в церковь давно не ходил. И грешу, грешу, грешу… Как поручик Ржевский.
– Я откланиваюсь, – сказала Вера и решительно встала. – Приятного вам изучения русского. Повторяю, для вас я слишком холодна, – и лукаво улыбнулась.
«А я не знала, что он из старообрядцев, тогда многое понятно – косточка у него явно есть, только вот строгость перешла в эту лихость, ухарство. Впрочем, Сергей Андреевич вроде тоже с такими же корнями – вот и понимают хорошо друг друга – и в бою, и в веселье». Вера спустилась по лестнице, села в машину.
А на верхнем этаже Анна уже причитала:
– Оу, давайте грешит, грешит.
– Прости, Господи, душу грешную, – бормотал Никита.
20.06.95 Сов. секретно
Из Сиэтла, США
Объект «Анна Ганау» действительно представляет определенный интерес. Это на самом деле психопатическая личность с неясными корнями. При этом она постоянно говорит, что имеет какое-то отношение к династии Романовых, что косвенно подтверждает ее болезненный интерес к России и, надо сказать, знание нашей культуры. Проявляет интерес одновременно к Православию и Исламу, формально не исповедуя ни того, ни другого, хотя сама она призналась, что в роду ее были и иудеи, точнее, род идет якобы из Хазарии в результате бегства хазарской аристократии в Европу и Англию. Формально фамилия «Ганау» – немецкая, дворянского происхождения, хотя сама Анна выводит ее из хазарского «хан» или «каган». Поражает ее осведомленность в делах международных организаций и близкая принадлежность к кругу Генри Киссинджера, а также финансовые связи с кругом Дэвида Рокфеллера. Последние обстоятельства представляют для нас особый интерес и ценность. Имеется возможность использовать Анну Ганау для нашего постепенного внедрения в то, что называют «мировым правительством».
«Поручик».
Анна, конечно, догадывалась, что Никита Сиренев – не просто бизнесмен. Да ее это и почти устраивало как искательницу новых впечатлений и новых ощущений. Еще бы – теперь вот и русский Джеймс Бонд, или, как они там говорят, – «Штирлиц»… У Киссинджера она состояла переводчицей русского языка и неоднократно он использовал ее в самых деликатных ситуациях, о чем ни Никита, ни даже сам Гусев вначале не знали. Так уже престарелый Киссинджер возил ее в Лондон, для встречи с делегацией российских масонов, только что получивших в России официальную регистрацию. Ничего, впрочем, особенно интересного там не происходило, кроме того, что всех приняла королева и глава Верховной ложи Англии принц Майкл Кентский – потомок не только Виндзоров, но и Романовых, который спешно сейчас начал учить русский язык. Принц обратил внимание на Анну и пожелал отдельно встретиться с ней у себя во дворце. Киссинджер явно колебался, а потом согласился. О встрече с принцем она рассказала и Никите, но сколь бы он ни добивался подробностей, в том числе и ночью, когда их тела сплетались в одно, ответа майор так и не получил, только «После, после»… А вот информацию про местные, сиэтлские бизнес-круги и даже про их связь с российским криминалом выдавала охотно и как бы походя. Получалось, что за Матюхиным стоит Москва, очень влиятельные в Москве лица, и о нем знал даже ее бывший шеф, Киссинджер, сменивший ее теперь на какую-то двадцатипятилетнюю Лесли Колдуэлл. Иногда, впрочем, она рассказывала семейные предания: якобы все богатые семьи Европы принадлежат к потомкам хазар, а те – выходцы из Вавилона. «Мы – потомки змей, которые когда-то населяли землю, и ваши великие князья и цари – тоже. У всех у нас особая ДНК и мы чувствуем друг к другу влечение. Раз ты меня любишь, а я тебя, значит, и ты не без этого. Люди нас не любят, они стремятся нас уничтожить, но это мы им дали все религии и все царства». Самое во всем этом необычное было то, что весь этот круг, который призван властвовать над миром, объединяет особое отношение к человеческой крови, которая является движущей силой истории. «Да, этим занимаются некоторые евреи, но не только они. Этот культ существует и в тайном католицизме – есть, например, такая организация, как «Братство запретного спасения». Они приносят в жертву молодых женщин из знатных родов. Ты знаешь, Никита, я была одной из них, но об этом узнал Киссинджер, и меня спас. Не знаю, благодарить его или проклинать за это. Про связь «Братства» с вуду и карибской «макумбой» она тоже говорила, но про эти культы Никита знал – им даже читали это на лекциях. Никита над этим посмеивался, но самое печальное было то, что о задании он уже начинал забывать. Анна вскружила ему голову не только ослепительной, всепоглощающей по ночам страстью, но и этими явно полусумасшедшими россказнями, которые он вначале даже пытался сообщить в шифровках Гусеву, вроде вот такой:
..1995
Сов. секретно
Из Сиэтла
Начальнику отделения ФСБ РФ полковнику Гусеву С.А.
Согласно полученной мной при близком общении информации, Анна Ганау является членом основанного в XVI веке в Европе «Ордена Мелюзины», в состав которого сегодня входят, помимо крупных банкирских семейств, члены ряда королевских фамилий и потомки аристократических родов Европы, в том числе проживающие в Америке. Члены ордена считают себя выше всех религиозных и этнических расхождений, поскольку, согласно мифологии ордена, являются потомками шумерско-аккадских и вавилонских царей по мужской линии и полубаснословной женщины-змеи Мелюзины европейских легенд. Они формально принадлежат к разным конфессиям: среди них есть католики, лютеране, англикане, иудеи и даже мусульмане. В то же время члены ордена имеют ритуально-магическое общение с африканскими адептами вуду и афро-карибской «церковью Макумбы», практикующими древние ритуалы с жертвоприношениями. «Орден Мелюзины», в котором особым почитанием пользуется знаменитая фаворитка французского короля Генриха IV Диана де Пуатье, включен в систему «Нового мирового порядка», однако по ряду вопросов расходятся с «Бильдербергским клубом» и «Трехсторонней комиссией» (что это за вопросы, выяснить пока не удалось – судя по отдельным замечаниям Анны Ганау, они касаются места России в будущей мировой системе). При этом Анна Ганау неоднократно намекала, что за «Орденом Мелюзины», равно как и за «Бильдербергским клубом» и «Трехсторонней комиссией», стоит некая могущественная организация, назвать которую она не может, но которая, по ее словам, имеет «внечеловеческое» (extra-human) происхождение. Оперативная разработка Анны Ганау и возможность с ее помощью получать информацию по интересующим нас вопросам, а также, если это удастся, войти в некоторые закрытые структуры Запада, сейчас очень важно для нас, поскольку, как представляется, эти закрытые структуры занимаются приведением современных геополитических конфигураций к их древним прототипам.
«Поручик».
Гусев давно думал, переправлять ли эту шифровку в Центр. В конце концов отправил краткую выжимку – о связях Анны Ганау с Рокфеллером и Киссинджером и о том, что некий «Орден Мелюзины», действующий в рамках Бильдербергской сети, занимает некую особую позицию в отношении России, что еще предстоит выяснить.
Начал читать еще не переведенную тогда книгу Артура Кестлера «Тринадцатое колено» – про хазар и про то, что европейская аристократия и европейские евреи имеют одни общие – хазарские – корни. Вот почему Гитлер побаивался немецких знатных родов и боялся с их стороны покушения. Но ведь покушение действительно было! Совпадение? Впрочем, Гитлер нам не указ, – думал Гусев. – Не зря наши с ним воевали, а Отечественная совсем другое, чем революция. А, может быть, надо было все-таки с ним договариваться? Кто победил в конечном итоге? Америка да Англия. Да, еще Израиль. Но Израиль мы прозевали сами. Сталин враждовать с ним как с государством не хотел, хотя всю моссадовскую сеть из Союза и собирался вычистить. Почему его и отравили. Но Анна Ганау… Хазария и Романовы… Какая связь? Не через гессенский ли княжеский дом Ганау? Но гессенские курфюрсты были иллюминатами и жили за счет Ротшильдов. Чем глубже в историю, тем все запутаннее и страшнее… И почти всегда – какая-нибудь женщина. Каждая эпоха рождает таких загадочных женщин. Анна Ганау – кто же она такая?