Инквизитор

17:56

«Мы только что получили сообщение, что его первая жертва, двадцатишестилетняя студентка актерского факультета Ванесса Штрассман, умерла сегодня во второй половине дня в реанимации больницы Вестэнд. Два с половиной месяца назад она бесследно пропала после занятий и ровно через неделю была обнаружена в убогом мотеле. Голая, в запущенном состоянии и парализованная».

На экране появилась фотография улыбающейся красавицы, как будто драматичных слов ведущего новостей было недостаточно, чтобы передать весь масштаб трагедии. Фото сменилось двумя другими. И здесь кто-то постарался и организовал особенно привлекательные снимки из семейного альбома.

«Как и обе последующие жертвы – Дорин Брандт, успешный адвокат, и учительница начальных классов Катя Адези, – Ванесса Штрассман не получила практически никаких телесных повреждений. По заявлениям врачей, они не обнаружили следов изнасилования, избиения или пыток. Но она была душевно подавлена и сломлена морально. До сегодняшнего дня она реагировала исключительно на яркий свет и громкие звуки, оставаясь в состоянии, близком к коме».

Фотографии исчезли, и на экране появилось изображение современного больничного комплекса.

«Причина смерти является для медиков очередной загадкой, по-прежнему неизвестно, что произошло с молодыми женщинами, пока они находились во власти преступника. Подсказкой могли бы послужить маленькие записки, которые были найдены в руках у всех трех жертв, но полиция держит их содержание в секрете. К счастью, пока не появилось новых сообщений о пропавших женщинах, и мы можем лишь надеяться, что эта ужасная серия преступлений прервалась не только временно на праздники, а прекратилась окончательно. Самым чудесным рождественским подарком была бы новость об аресте Инквизитора, верно, Сандра?»

Ведущий новостей повернулся с профессиональной улыбкой к своей соведущей, передавая ей слово.

«Так и есть, Пауль. Но будем держать кулачки, чтобы и другие подарки обязательно оказались под елкой вовремя, потому что после сильнейших за последние двадцать лет снегопадов движение на дорогах крупных городов парализовано в результате гололеда. Кроме этого, ожидается порывистый ветер…»

Гололед, подумал Каспар, увидев графические предупреждающие значки над Берлином на синоптической карте.

Воспоминания нахлынули на него неожиданно и с такой силой, что он с трудом удержал их.

Флешбэк

– Ты ведь скоро вернешься?

– Да. Не бойся. – Он коснулся ее влажных волос, которые упали ей на глаза во время судорог.

– Ты ведь не оставишь меня одну надолго?

– Нет.

Конечно, он не мог слышать ее слов. Малышка уже давно была не в состоянии пошевелить языком. Но он чувствовал беззвучные мольбы одиннадцатилетней девочки в слабом нажатии ее пальцев. Он отмахивался от мучительного вопроса, была ли это осознанная реакция или просто рефлекс, как и неконтролируемое подергивание ее правого века.

– Я так боюсь. Пожалуйста, помоги мне.

Все ее хрупкое тело буквально молило о помощи, и он с трудом сдерживал слезы. Стараясь отвлечься, он уставился на круглое родимое пятно, которое, как точка от восклицательного знака, парило над ее правой скулой.

– Я вытащу тебя отсюда, – прошептал он. – Верь мне.

Потом он поцеловал ее в лоб и молился, чтобы было еще не поздно.

– О’кей! – прошептала девочка, не шевеля губами.

– Ты такая смелая, моя дорогая. Слишком смелая для твоего возраста.

– Я знаю. – Ее пальцы выпустили его руку. – Но поторопись, – безмолвно простонала она.

– Конечно. Я обещаю. Я освобожу тебя.

– Я боюсь. Ты ведь скоро вернешься, папа?

– Да, я скоро вернусь, и тогда все будет хорошо, мое сокровище. Все будет, как прежде. Не волнуйся, моя сладкая, хорошо? Я совершил одну ошибку, но обязательно вытащу тебя отсюда, и тогда…

– …Или что вы имеете в виду? – громко спросила Грета, прервав его пугающий сон наяву.

Он лихорадочно заморгал, проглотил слюну, которая собралась у него в рту, и наконец открыл глаза. Они заслезились, как только свет от телевизора попал в его зрачки. Очевидно, Грета даже не заметила, что он ненадолго отключился.

– Простите?

В носу у него оставался запах горелой бумаги, словно этот первый обрывок воспоминания оставил за собой дымовой шлейф.

Что это было? Действительно воспоминание? Сон? Все еще шокированный картинками, которые пронеслись перед его внутренним взором, он невольно схватился за грудь. Там, где под футболкой проступали недавно зажившие рубцы от ожога, которые он обнаружил, когда в первый раз принимал душ в клинике, и происхождение которых было таким же необъяснимым, как и все его прошлое.

– Интересно, – возбужденно сказала Грета. – Что там может быть написано?

Она убавила звук, и запах в носу стал слабее.

– Где?

– Ну, в записках. Которые нашли у жертв Инквизитора. Что бы это могло означать?

– Без понятия, – рассеянно ответил он. Ему необходимо уйти из палаты Греты. Собраться с мыслями. Подумать, что все это значило, и поговорить со своим врачом.

«У меня есть дочь? Она ждет меня где-то там? Больная? И совсем одна?»

– Наверное, вам лучше выключить телевизор. А то вы не заснете от таких жутких новостей. – Стараясь не показывать своего состояния, он медленно направился к двери.

– Да что там. Я Инквизитору вряд ли нужна. – Грета хитро улыбнулась и положила свои очки для чтения с сильно покусанными пластиковыми дужками на ночной столик. – Даже без этой оправы я не очень-то соответствую описанию его жертв. Вы же сами слышали: все жертвы в возрасте от двадцати до сорока лет, стройные, светловолосые и незамужние. Все, что я, возможно, могла сказать о себе лет пятьдесят назад. – Она рассмеялась. – Не переживайте, мой дорогой. Перед тем как заснуть, я включу какой-нибудь симпатичный фильм о животных. Вот, например, показывают «Молчание ягнят»…

– Это не… – начал было Каспар, но по глазам Греты понял, что она издевается над ним. – Туше, – сказал он и, несмотря на свое смятение, улыбнулся. – Один – один.

Он взялся за дверную ручку.

– Ничья? Почему это? – удивленно крикнула ему вслед Грета.

– Ну, вы меня обманули. Но зато я разгадал вашу загадку.

– Лгун, ничего вы не разгадали.

– Еще как разгадал. Хирург – женщина, – смеясь, ответил Каспар. – Хирург в больнице – это мать мальчика. Поэтому она не хочет оперировать своего сына.

– Невероятно. – Грета захихикала и снова захлопала в ладоши. – Откуда вы это знаете?

«Без понятия», – подумал Каспар и попрощался с неуверенной улыбкой.

– Я и правда понятия не имею.

Улыбка исчезла с его губ в тот самый момент, как он закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Он мысленно прикинул, успеет ли еще вернуться к Грете, пока его не застукали в холле. Но потом услышал свое имя и решил незаметно последовать за обоими врачами, которые с рассерженными лицами вышли из его палаты.

18:07

Расфельд и София были настолько погружены в дискуссию, что не заметили Каспара, хотя он стоял всего в нескольких метрах за ними. Однако Каспар все равно с трудом понимал, о чем они говорят.

– …Я считаю, что еще слишком рано, – прошипел Расфельд. – Это может потрясти Каспара.

Руководитель клиники остановился и принялся теребить шерстяной шарф, который болтался у него на шее. Как всегда, внешний вид главврача представлял собой одно сплошное противоречие. Даже в разгар лета он носил толстый шарф, боясь простудиться, что, однако, не мешало ему выходить зимой на улицу в сандалиях на босу ногу. Профессор следил за ухоженностью ногтей и безупречным пробором, но игнорировал всю остальную растительность на лице. Отросшая борода торчала во все стороны, как и волосы из носа и ушей. И хотя он защитил докторскую диссертацию на тему психически обусловленного ожирения, между горами книг и папок в его кабинете копились пустые коробки из-под фастфуда. До объемов Бахмана ему было еще далеко, но на фоне его живота София все равно выглядела как страдающая анорексией пациентка.

– Вы не должны ему это показывать! – сказал он приказным тоном. И с этими словами потянул Софию вниз по коридору, подальше от палаты, из которой они только что вышли. – Ни в коем случае! Это ясно? Я вам запрещаю.

Каспар осторожно последовал за ними.

– Я считаю иначе, – зашептала София. Она подняла руку, в которой держала тонкую медицинскую карту. – У него есть право это увидеть…

Главврач резко остановился, словно собирался развернуться. Каспар быстро опустился на колено и развязал шнурок на ботинке. Но тут Расфельд открыл дверь на кухню и увлек Софию за собой в маленькую комнатку, оставив дверь приоткрытой. Каспар мог подглядывать в дверную щель. Расфельд находился вне поля его зрения.

– Ну ладно, мне очень жаль, София, – послышался голос профессора. – Я взял неверный тон и отреагировал слишком бурно. Но мы действительно не знаем, какой вред может причинить ему эта информация.

– Или какие воспоминания вызовет. – София оперлась ладонью о рабочую поверхность рядом с мойкой.

Она, как всегда, была не накрашена и поэтому выглядела не как ведущий врач отделения, а скорее напоминала студентку второго курса медицинского факультета. Каспар удивлялся, почему его настолько тянуло к ней, что сейчас он даже не смог преодолеть желания тайком последовать за Софией. Ничто в ней не было идеально. Каждая деталь имела какой-то недостаток: глаза слишком большие, кожа слишком бледная, уши чуть оттопыренные, да и нос наверняка не включили бы ни в один каталог пластического хирурга. И все равно он не мог на нее насмотреться. На каждом сеансе он находил в ней что-то новое, что его завораживало. В данный момент это был локон на виске, напоминающий знак вопроса.

– Вы слишком нетерпеливы, София, – услышал он бурчание Расфельда.

Каспара бросило в холодный пот, когда он увидел, как кисть руководителя клиники, вся в родимых пятнах, медленно приблизилась к руке Софии.

Сейчас профессор заговорил тоном, который должен был звучать не только заговорщически, но и обольстительно.

– Всему свое время, – тихо сказал он, – всему свое…

Когда Расфельд провел внешней стороной указательного пальца по запястью Софии, Каспар отреагировал инстинктивно.

Он вскочил, распахнул дверь и с наигранным удивлением отпрянул в коридор.

– Что… что вам здесь нужно? – воскликнул Расфельд, который после секундного шока снова взял себя в руки.

– Я лишь хотел взять кофе, – объяснил Каспар и указал на серебряный термос рядом с Софией.

– Разве я не запретил вам покидать палату?

– Хм, верно. Видимо, я забыл. – Каспар схватился за голову. – Извините. Но такое часто случается со мной в последнее время.

– Значит, вы находите это смешным, да? А что, если у вас случится рецидив, и вы незаметно выйдете из клиники? Вы уже выглядывали наружу?

Каспар проследил за движением руки Расфельда к запотевшему кухонному окну.

– Там возвышаются двухметровые сугробы. Второй раз Бахман не сможет вас спасти.

К удивлению Каспара, София пришла ему на помощь.

– Это моя вина, – убедительно сказала она. Подхватила медицинскую карту и вышла из кухни. – Это я ему разрешила, господин профессор.

Каспар старался не показать, насколько озадачен. На самом деле София требовала от Каспара обратного. Он должен был сообщать медсестрам, даже если выходил в туалет.

– Если это правда… – Расфельд вытащил носовой платок из кармана халата и сердито промокнул себе лоб, – тогда я немедленно отменяю это решение.

И грубо протиснулся мимо обоих в коридор.

Не произнесенное «Это будет иметь последствия» повисло в воздухе, пока профессор молча шел к лифту.

Лицо Софии расслаблялось с каждым шагом, который отдалял от них Расфельда. Когда тот наконец исчез за углом, она выдохнула.

– Пойдемте. Нам нужно торопиться, – сказала она после короткой паузы.

– Почему? – Каспар последовал за ней по коридору к своей палате. – У нас ведь уже был сегодня сеанс.

– Да, но к вам пришли.

– Кто?

София обернулась к нему.

– Тот, кто, возможно, знает вас.

Каспар внутренне сжался и резко остановился.

– Кто?

– Вы увидите.

Его пульс ускорился, хотя Каспар замедлил шаг.

– А Расфельд об этом знает?

Врач удивленно свела брови и недоверчиво посмотрела на него. Ее пронзительный изучающий взгляд напомнил ему о первых осознанных секундах в отделении реанимации. Он очнулся и уставился на чужака, который отражался в кристально-голубых глазах Софии. Сначала его отвлекли янтарные включения, которые, как галька на дне прозрачного озера, придавали ее зрачкам дополнительную глубину.

– Кто вы? – спросила она его мягким голосом, в котором, несмотря на весь профессионализм, звучало беспокойство.

Это было его первым воспоминанием. С тех пор он жил только настоящим.

– Я думал, профессор не хочет, чтобы вы слишком быстро сообщали мне правду. Так? – спросил он.

София наклонила голову набок и внимательно посмотрела на него.

– Мне кажется, вы забыли свой кофе, Каспар, – наконец сказала она и попыталась подавить улыбку. Когда ей это не удалось, она снова отвернулась и открыла дверь его палаты.

18:17

– Ну и как?

Он подался вперед в удобном клубном кресле. Наряду с кроватью, изысканным ковром и светлыми шторами, этот предмет мебели скорее подходил для какого-нибудь английского отеля-замка, чем для палаты психиатрической клиники.

– Вы его узнаете?

Если бы. Каспар так сильно этого хотел, что чуть не солгал и не ответил «да», чтобы наконец покончить со своим одиночеством. Он отчаянно пытался вызвать в памяти какое-нибудь общее переживание, вгляды ваясь своему необычному посетителю в правый глаз. Левый отсутствовал. Очевидно, выткнут, судя по шраму.

В отличие от него самого пес, похоже, ни секунды не сомневался. Лохматая дворняжка часто дышала с высунутым языком, практически захлебывалась от радости.

– Я не знаю, – вздохнул Каспар и обхватил руками толстую лапу, которая лежала у него на колене. Клубок шерсти песочного цвета, изо всех сил виляя хвостом, с трудом удерживал равновесие на задних лапах.

– Совсем?

София стояла перед Каспаром, сжимая обеими руками его медицинскую карту, и вопросительно смотрела на него и собаку. Верхняя пуговица ее блузки расстегнулась, и на серебряной цепочке на шее блестела подвеска размером с монету.

– Я правда не знаю, – повторил Каспар и постарался не смотреть на перламутровый амулет, чтобы София не истолковала неверно его взгляды. Он снова вздохнул.

Каждый день ему предлагали новые осколки его прошлого. Каспара не хотели слишком торопить, чтобы его мысли не соскочили в ложную колею, где могли зайти в тупик или начать работать вхолостую. Он называл это «пазл-терапией». Ему подавали все новые кусочки мозаики, и он все больше чувствовал себя неудачником, потому что не мог собрать полную картинку.

Сначала перед ним разложили его грязную одежду.

Затем мятый железнодорожный билет Гамбург-Берлин, первым классом, в оба конца на двух человек, датированный тринадцатым октября прошлого года. Это был единственный документ в его пустом бумажнике. Он и его уже сходивший синяк на правом виске указывали на то, что Каспар стал жертвой нападения.

– Где вы его нашли? – спросил он.

– На подъездной дороге. Возможно, именно ему вы обязаны жизнью. В отсутствие Расфельда Бахман любит погонять на джипе по территории. Если бы пес не выскочил с лаем на дорогу, Бахман вряд ли вышел бы из машины на полпути и мог бы вас не заметить. Все-таки было уже темно, а вы лежали на обочине.

София присела и погладила пса, который облизал ее бейдж на халате.

– Где он был все эти дни?

Теперь они вместе гладили мягкую шерсть. На вид молодому псу было не больше года.

– У консьержа клиники. – София рассмеялась. – Бахман сказал, ему все равно, что вы вспомните. Я должна передать вам, что он не отдаст Мистера Эда. Вместе этого вы можете забрать домой его жену.

– Мистер Эд?

Она пожала плечами.

– Раньше по телевизору шел сериал с говорящей лошадью, которую так звали. Бахман считает, у пса такой же грустный взгляд. И он еще умнее. – Она встала. – Мистер Эд не вызывает у вас никаких чувств?

– Конечно, вызывает. Он милый. Но, может, я всех животных люблю? Я не уверен.

– Хорошо… – София полистала медицинскую карту. – А что насчет этого?

Когда она показала ему фотографию, Каспару показалось, что он получил пощечину. Его щеки горели, а правая половина лица вдруг онемела.

– Откуда?..

Он моргнул, но все равно не смог остановить слезу, которая покатилась по его носу.

– Вы ее… То есть… – Он запнулся и шмыгнул носом.

– Да, – предупредила София его вопрос. – Бахман нашел ее сегодня утром, когда чистил снег. Видимо, она выпала у вас из кармана, а мы тогда не заметили.

Она передала ему увеличенное цветное изображение.

– Вы ее узнаете?

Листок задрожал в руках Каспара.

– Да, – прошептал он, не поднимая глаз. – К сожалению.

– Кто она? – спросила София.

– Я… я не уверен. – Каспар погладил пальцем родимое пятно на скуле маленькой девочки.

– Я не знаю ее имени. – Он поднял голову и заставил себя посмотреть Софии в глаза. – Но мне кажется, она ждет меня где-то там.

18:23

Мистер Эд положил голову между лапами и, вытянувшись на животе, напоминал коврик. Но навостренными ушами он демонстрировал внимательного слушателя.

– Ваша дочь? Почему вы говорите мне это только сейчас? – спросила София, когда он рассказал ей о загадочном видении, которое посетило его в палате Греты.

Маленькая девочка. Ее подергивающиеся глаза. Ее немая мольба.

– Это случилось впервые. И я сам точно не знаю, было ли это настоящим воспоминанием. Или кошмаром.

«Ты ведь скоро вернешься?»

Каспар потер уставшие глаза.

– И она выглядела больной? – спросила София.

«Нет. Хуже».

– Может, она просто спала? – произнес он со слабой надеждой. – Ее движения были импульсивные, неконтролируемые, беспокойные, как у того, кто видит сон. Но…

– Но что? – уточнила она.

– Я думал, что должен держать ее, чтобы она не поднялась к потолку, как гелиевый шарик, такой легкой она мне показалась. Словно то, что придавало ее личности вес, исчезло и осталась одна бездушная оболочка. Вы понимаете?

– Вы это часто говорите, – заявила София.

– Что?

– «Вы понимаете?» Вы часто используете это выражение, когда мы разговариваем. Вероятно, у вас какая-то профессия, где вы объясняете дилетантам сложные вещи, например, учитель, эксперт, адвокат или нечто подобное. Но я не хотела вас перебивать. Вы можете вспомнить, где именно лежала девочка?

– На кровати или каталке. Что-то в таком роде.

– Как выглядела комната?

– Светлая, с двумя большими окнами, через них светило солнце.

– Вы были одни?

– Сложно сказать. Я не чувствовал присутствия никого, кто…

«Кто что? Пытал бы ее, изнасиловал или отравил?»

– Там были только вы и эта девочка? – спросила София.

– Да. Она лежала передо мной, ее дыхание было неровным, на лбу пот, а веки подергивались.

– Может, последствия эпилептического приступа?

– Возможно.

«Или яда, шока, пыток…»

– И тем не менее она с вами говорила?

– Нет, непосредственной коммуникации не было. Я не слышал ее, только чувствовал.

– Телепатия?

Каспар энергично помотал головой.

– Я знаю, на что вы намекаете. Но это не был сон с экстрасенсорными элементами, разве что вы относите к ним и родительскую любовь. Я взял свою дочь за руку и почувствовал, что она хотела мне сказать.

«Я так боюсь. Пожалуйста, помоги мне…»

– Я думаю, ее где-то заперли – те, кто причинил ей вред, – и я должен помочь, прежде чем ее состояние ухудшится.

– Там была решетка? – спросила София и привела его в замешательство.

– Простите?

– Решетка? На окнах? Вы сказали, через них светило солнце.

Каспар закрыл глаза и попытался вызвать воспоминание.

«Я так боюсь. Пожалуйста, помоги мне…»

На тюрьму или надежное укрытие светлая комната не походила.

– Сложно сказать. – Он пожал плечами.

– Ну, кто бы ни была эта девочка… – сказала София тихо, но уверенно, – вы не должны слишком переживать из-за нее, Каспар.

– Почему?

– Мы отправили фотографию девочки полицейским, которые занимаются вашим делом. Они говорят, что среди пропавших без вести нет никого похожего на нее.

София убрала завиток в виде вопросительного знака за ухо.

Каспар безрадостно рассмеялся:

– И что это доказывает? Если верить полиции, меня тоже никто не ищет. А я тем не менее нахожусь здесь. Поэтому вы не можете мне гарантировать, что моей дочери… – Он помедлил, подыскивая подходящие слова. – Что этой девочке не угрожает опасность. Я имею в виду, она… я ей пообещал, что вернусь.

Через какое-то время он тихо продолжил:

– Куда бы это «вернуться» ни означало.

– Хорошо. – София повертела медкарту в руках. – Тогда нам придется обратиться к общественности.

– Вы имеете в виду прессу?

Она кивнула:

– Да. Хотя Расфельд будет сопротивляться. Он даже не хотел, чтобы я показывала вам фотографию девочки. Но я думаю, сейчас самое время.

– Согласен, – не раздумывая ответил Каспар. Эта тактика «обрывочной информации» и предписанная Расфельдом изоляция вызывали у него все больше сомнений. Для профессора он был благодарным объектом исследования, потому что, со слов Софии, случаи полной амнезии встречались на практике редко. Лишь поэтому ему позволили находиться в такой эксклюзивной клинике. Расфельд хотел научно задокументировать его случай, для чего якобы было необходимо, чтобы процесс познания проходил изнутри и не подвергался воздействию внешних факторов. По этой причине психиатр даже не допустил полицейского допроса.

– Журналисты могут приходить в любое время, – сказал Каспар, хотя и понимал, что его тут же переведут в другое место, как только его фотография будет опубликована во всех газетах. Потому что известные пациенты, которые находились в клинике Тойфельсберг из-за проблем с наркотиками или депрессией, придавали большое значение анонимности и покою. Что не сочеталось с фоторепортерами перед главным входом.

– Хорошо, я выясню. Правда, есть еще кое-что… – София отвела взгляд.

– Что?

– Когда начнется вся эта шумиха в СМИ, я больше не смогу быть с вами. С завтрашнего дня Расфельд будет заниматься вами лично.

Каспар немного подумал, потом улыбнулся:

– Конечно, я понимаю. Желаю вам веселого Рождества, София.

Она взглянула на него и печально помотала головой:

– Нет. Это не из-за праздников. Сегодня мой последний день.

– Угу.

– Я увольняюсь.

– Ой.

Неожиданно он почувствовал себя слабоумным, который не может говорить полными предложениями. Значит, вот почему она могла спокойно игнорировать указания главврача. Она хотела его оставить.

– Можно спросить почему?

– Нет, пожалуйста, не надо, – сказала она и пожала ему руку, что сделало все еще хуже.

Лишь сейчас он осознал, что она была единственной причиной, почему он давно уже не собрал свои вещи и в одиночку не отправился на поиски своей идентичности. За несколько сеансов София стала чем-то вроде якоря в океане его сознания. И вот теперь она хотела обрубить трос.

– Это связано с профессором Расфельдом? – спросил Каспар, хотя знал, что таким вопросом нарушал отношения терапевта и пациента и вторгался в личную сферу.

– Нет, нет.

Она убрала фотографию девочки в папку и присела за маленький секретер под мансардным окном.

– Ну, тогда… – Сделав последние записи, София с тихим вздохом захлопнула папку и встала. Каспар чувствовал ее неуверенность, когда она сомневалась, протянуть ему руку или обнять на прощание. Она смущенно теребила указательный палец правой руки, потом сделала шаг в сторону, и ее взгляд задержался на его ночном столике. – Но вы должны пообещать мне, что будете регулярно применять глазные капли, даже если с завтрашнего дня я не буду вас контролировать, хорошо?

Она взяла маленький пластиковый пузырек и потрясла его. Каспар носил контактные линзы. Когда его нашли, линзы были приклеены к его зрачкам, как засохшие жвачки, – помимо переохлаждения, еще один признак того, что он пролежал на улице длительное время.

– Думаю, они мне больше не нужны, – запротестовал он.

– Еще как, это как с мазями. Нельзя прекращать лечение лишь потому, что зуд утих.

София похлопала по краю кровати, и он послушно присел рядом с ней.

Каспар находился на уважительном расстоянии, но она сама подвинулась к нему. Теперь он избегал ее взгляда. Со своего второго рождения несколько дней назад он еще не привык к тому чужаку, который отражался в ее глазах.

– Как вы считаете, девочка на фотографии моя дочь? – спросил он, пока София скручивала крышку с пузырька глазных капель. – Девочка вообще похожа на меня?

Она ненадолго задержала дыхание и потом вздохнула.

– В вашем возрасте сложно сказать.

Каспар почувствовал ее старание не лишать его ни первого воспоминания, ни последней надежды.

– Я не знаю, что и думать. Каждый мечтает о таком милом ребенке. Но мысль о том, что малышка сейчас ждет своего отца, разрывает мне, как матери, сердце.

Он взглянул на ее руки.

– Вам, как матери? – Он не заметил обручального кольца. Единственное украшение, которое она носила, – это изящная цепочка с перламутровой подвеской на ее тонкой шее.

– Ну, скажем так, я претендовала на эту роль для Мари и с треском провалилась. – В ее голосе послышались грустные нотки, которые он время от времени замечал и во время их сеансов. Но еще никогда они не звучали так явно.

– Я слишком много работала и забросила свою дочь. Поэтому он так легко смог отобрать ее у меня.

«Вот, значит, как, – подумал Каспар. – Поэтому я чувствую такую связь с ней. У нас есть нечто общее».

– Кто ее у вас отобрал? – мягко спросил он.

– Мой бывший муж. Он не дает мне общаться с Мари.

– Как? – Он прикусил губу, но было уже слишком поздно. Его короткий вопрос был слишком требовательным и напомнил ей о том, что у него нет никакого права лезть в ее личную жизнь.

– Скажем так, у него есть свои методы, – коротко ответила она и провела рукавом по щеке. – А, проклятье. – Она прочистила горло. – Я все-таки проговорилась.

– Мы можем поговорить об этом, – попытался он еще раз.

София вытащила пипетку.

– Нет. Ошибки разговорами не исправить. Нужно действовать. Поэтому я увольняюсь. Чтобы подготовиться.

– Что вы задумали?

– Я буду бороться. Скоро у меня важный судебный процесс. Держите за меня кулаки.

– Обязательно. – Каспар ободряюще кивнул ей. – Кто знает, может, я окажусь адвокатом по семейным делам? – Он засмеялся. – Тогда я смогу отблагодарить вас за хорошее лечение.

– Да, кто знает. – Она печально улыбнулась. – А сейчас запрокиньте, пожалуйста, голову.

Он послушался. София наклонилась к нему, прядка снова выбилась у нее из-за уха, и Каспар надеялся, что она нежно погладит его, как это уже давно делали ее мягкие духи.

«Еще никогда мы не были так близко друг к другу, как сейчас», – подумал Каспар, когда София зафиксировала его взглядом, а на конце пипетки собралась первая капля.

В этот момент Мистер Эд почуял опасность. Пес подскочил, перепрыгнул через кровать и стал лаять на откинутое окно. Инстинкты предупредили его раньше, чем это сделали звуковые волны. Теперь и они это услышали – звук разлетающегося вдребезги стекла. Следом металлический визг. А потом, на одно ужасное мгновение, Каспару показалось, что на подъездной дорожке что-то живое разорвало на две части.