Сила спокойствия

Кризис закончился так же внезапно, как начался. Русские, поняв, что их позиция несостоятельна, а проверка решимости США провалилась, дали знак: они готовы к переговорам и могли бы убрать ракеты. Корабли остановились. Кеннеди тоже был готов. Он обещал, что Соединенные Штаты не станут вторгаться на Кубу, оставив победу за русскими и их союзниками.

По секрету Советскому Союзу дали понять: США готовы убрать американские ракеты из Турции, но только через несколько месяцев – чтобы не возникло впечатления, будто Америка может бросить союзника под давлением. Обладая четким мышлением, мудростью, терпением и острым взглядом на суть сложного провокационного конфликта, Кеннеди спас мир от ядерной катастрофы.

Мы можем сказать, что Кеннеди – пусть даже на короткий срок, менее двух недель, – достиг той стадии просветления, о которой говорится в китайском трактате «Дао дэ цзин». Когда он победил ядерную смерть, он был

 
Спокойный, как переходящий зимний поток.
Внимательный, как воин на чужой территории.
Вежливый, как гость.
Жидкий, как тающий лед.
Способный принимать форму, как кусок дерева.
Восприимчивый, как долина.
Прозрачный, как стакан воды^[13].
 

Даосы сказали бы, что он успокаивал мутную воду в разуме, пока не смог смотреть сквозь нее. Или, если позаимствовать образ у Марка Аврелия, философа-стоика, который сам преодолевал многочисленные кризисы, Кеннеди был «похож на утес, о который непрестанно бьется волна; он стоит – и разгоряченная влага затихает вокруг него»^[14].

Каждый из нас на протяжении жизни сталкивается с кризисами. Ставки могут быть не столь высоки, но для нас и они имеют значение. Бизнес на грани краха. Решение о будущей карьере. Момент, когда от нас зависит вся игра. Эти ситуации потребуют всех наших ментальных ресурсов. Эмоциональный быстрый ответ – бездумный, недоделанный – не решит проблему. Не подойдет, если мы хотим сделать все правильно. Не подойдет, если мы хотим сделать все возможное.

И тогда нам понадобится такое же спокойствие, как у Кеннеди. Его хладнокровие и восприимчивость. Его умение поставить себя на место другого. Его понимание того, что на самом деле имеет значение.

В таких ситуациях мы должны:

• присутствовать целиком;

• очищать свой разум от предубеждений;

• не торопиться;

• спокойно сидеть и размышлять;

• не отвлекаться;

• сравнивать советы со своими убеждениями;

• размышлять, не впадая в ступор.

Мы должны культивировать ментальное спокойствие, чтобы преуспеть в жизни и благополучно преодолеть множество кризисов на своем пути.

Это будет нелегко. Но это важно.

Остаток короткой жизни Кеннеди беспокоился, что люди извлекут из его действий во время Карибского кризиса неверные уроки. Он не встал перед Советским Союзом и не угрожал оружием, пока тот не отступил. Над резкими безрассудными голосами превалировало спокойное и рациональное поведение. Кризис был разрешен благодаря умению мыслить – его собственному и нижестоящих, – и именно к этим качествам Америке приходилось раз за разом обращаться в последующие годы. Урок кризиса был не в применении силы, а в мощи терпения, чередования уверенности и смирения, предвидения и присутствия, эмпатии и непреклонности, сдержанности и стойкости, а также тихого уединения в сочетании с мудрым советом.

Насколько лучше был бы мир с таким поведением? Насколько лучше была бы ваша собственная жизнь?

Кеннеди, как и Линкольн, не родился со своим спокойствием. Он дерзко шкодил в школе, не был авторитетом ни в одной области в колледже и даже в качестве сенатора не пользовался большим уважением. У него хватало демонов, и он совершил множество ошибок. Но с помощью усердной работы – на которую способны и вы – он преодолел недостатки и развил в себе уравновешенность, которая так пригодилась ему в те ужасные тринадцать дней. Это была работа всего лишь в нескольких категориях, которой почти все прочие пренебрегают.

Сосредоточимся на освоении того, что мы будем называть областью разума, поскольку все, что мы делаем, зависит от правильного понимания.

Присутствуйте в настоящем

 
Не оплакивай Былого,
О Грядущем не мечтай,
Действуй только в Настоящем
И ему лишь доверяй^[15].
 

Генри Лонгфелло. «Псалом жизни»

Четырехнедельный перформанс сербской художницы, «бабушки современного перформанса» Марины Абрамович в Музее современного искусства в Нью-Йорке назвали «В присутствии художника». Эти слова практически предопределили суть происходящего. Естественно, Марина должна была так или иначе присутствовать. Но никто не отважился бы подумать, что она будет там буквально… для всех.

Кто бы мог представить, что человек способен спокойно и совершенно неподвижно просидеть на стуле в течение семисот пятидесяти часов за семьдесят девять дней, лицом к лицу с 1545 незнакомцами, без помощи, не отвлекаясь, не отходя даже в туалет. Чего она пыталась добиться? Как она справилась? Вопросы задали ее бывшему любовнику, художнику и соратнику Улаю – Франку Лайсипену. Он ответил: «У меня нет идей – только уважение».

Перформанс был простым и незамысловатым. Шестидесятитрехлетняя Марина с заплетенными волосами входила в комнату, напоминающую пещеру, садилась на жесткий деревянный стул и просто смотрела на людей перед собой. Сменяя друг друга, они подходили по одному, один за другим, час за часом, день за днем – почти три месяца. Каждый раз она опускала глаза, сосредоточивалась, а затем обращалась к новому лицу. Как говорила Марина о своем искусстве, «здесь предлагается просто очистить себя. Чтобы суметь присутствовать».

Это действительно так сложно – присутствовать? Что в этом такого?

Никто из сидевших напротив художницы не задавал таких вопросов. Для тех, кому посчастливилось увидеть перформанс лично, это был почти религиозный опыт. Полностью воспринять другого человека в какой-то момент – большая редкость. Чувствовать, что он взаимодействует с вами, отдает свою энергию, как будто в мире больше нет ничего, имеющего какое-то значение, – еще большая редкость. Каково это – видеть, как они делают это так долго и так сильно?

Многие зрители плакали. Каждый говорил, что часы в очереди того стоили. Это было своеобразное зеркало, в котором они впервые могли ощутить свою жизнь.

Представьте себе: если бы сознание Марины отвлеклось, если бы она задумалась о чем-то, человек напротив немедленно почувствовал бы, что она где-то в другом месте. Если бы она слишком сильно затормозила свой разум и тело, то могла бы заснуть. Если бы она позволила себе обычные человеческие ощущения: голод, дискомфорт, боль, позывы в туалет, – ей было бы невозможно не пошевелиться и не встать. Если бы она начала думать, сколько времени осталось до окончания сегодняшнего перформанса, секунды поползли бы невыносимо медленно. Дисциплина, как у монахов, и сила, как у воинов, помогли ей игнорировать все отвлекающие факторы – чтобы существовать исключительно в настоящий момент. Она должна быть здесь, должна быть внимательной к человеку напротив и заботиться об опыте, которым он делится больше, чем кто-либо в мире.

«Люди не понимают, что самое трудное – делать что-то близкое к ничему, – сказала Абрамович о перформансе. – Это требует от тебя всего, и нет ничего, за чем можно спрятаться. Есть только ты».

Присутствие требует вас целиком. Это не ничто – это может быть самой сложной штукой в мире.

Когда мы поднимаемся на трибуну, чтобы произнести речь, наш разум сосредоточен не на решаемой задаче, а на том, что подумает о нас аудитория. И это влияет на наше выступление. Когда мы боремся с каким-нибудь кризисом, наш разум твердит, что это несправедливо, что творится безумие и что так продолжаться не может. Почему мы спускаем важную эмоциональную и ментальную энергию именно тогда, когда она нам особенно нужна?

Даже спокойным домашним вечером мы думаем о том, что еще необходимо сделать. Закат может быть чудесен, но вместо того, чтобы им наслаждаться, мы бросаемся его фотографировать.

Мы не присутствуем, и поэтому мы упускаем. В жизни. Во взгляде. Мы не делаем максимально возможного.

Многие из стоящих в очереди на перформанс Марины Абрамович ненамеренно иллюстрируют это явление. Торопясь войти в едва открывшиеся двери, они быстро проскакивали мимо таких же впечатляющих этапов ее карьеры, чтобы стать первыми для «особенного». В очереди они суетились и болтали, пытаясь убить время. Они дремали, прислонившись друг к другу. Проверяли свои телефоны, а потом проверяли их снова. Планировали, что будут делать, когда подойдет очередь, и размышляли, на что это будет похоже. Некоторые втайне разрабатывали мелкие проделки, которые, как они надеялись, принесут им пятнадцать секунд славы^[16].

Скольким же обычным чудесам они закрыли свой разум!

Это заставляет задуматься: после такого непостижимого опыта с Мариной – лицом к лицу с реальным присутствием – когда они вышли из музея и шли по многолюдной улице Нью-Йорка, вдохнули ли они по-новому живой ритм городских джунглей или, что вероятнее, немедленно вернулись к своей занятой жизни, полной отвлекающих факторов, беспокойств, грез, неопределенности и самомнения? Делали они именно то, что мы делаем практически каждый день?

Мы не живем в этот момент. По сути, мы пытаемся отчаянно от него отделаться – думая, разговаривая, беспокоясь, вспоминая, надеясь и делая все что угодно. Мы платим тысячи долларов, чтобы иметь в кармане устройство, гарантирующее отсутствие скуки. Мы подписываемся на бесконечную деятельность и обязательства, гонимся за деньгами и достижениями, наивно веря, что в конце нас ждет счастье.

Толстой заметил, что любовь не может существовать в будущем. Любовь реальна только в том случае, если случается прямо сейчас^[17]. Если вы подумаете, то поймете: это утверждение истинно фактически для всего, о чем мы думаем, что чувствуем или что делаем. Лучшие спортсмены на самых важных играх полностью здесь. Они внутри себя, они сейчас внутри.

В будущем нет величия. Или ясности. Или прозрения. Или счастья. Или умиротворенности. Существует только эта минута. Мы не имеем в виду буквально шестьдесят секунд. Настоящая минута – то время, в котором мы предпочитаем существовать, вместо того чтобы задержаться в прошлом или тревожиться о будущем. Однако мы можем долго отталкиваться от впечатлений от случившегося накануне. Или долго беспокоиться и надеяться на то, что произойдет когда-нибудь. Прямо сейчас – это, возможно, несколько минут, или утро, или год – если вы сможете оставаться в этом «сейчас» так долго.

Как написала писательница Лора Инглз-Уайлдер, сейчас – это сейчас^[18].

И больше его никогда не будет.

Поймай его!

Кто настолько талантлив, что может позволить использовать для решения проблемы только часть себя? Чьи отношения настолько прочны, что их достаточно даже без проявлений? Кто настолько уверен, что у него будет другой момент и что он может смело упустить этот? Чем меньше энергии мы тратим на сожаления о прошлом или беспокойство о будущем, тем больше энергии будет у нас на то, что сейчас перед нами.

Мы хотим научиться видеть мир как художник: пока люди не обращают внимания на окружающее, живописец действительно видит. Его занятый ум отмечает и то, как летит птица, и то, как незнакомец держит вилку, и то, как мать смотрит на ребенка. Он не думает о завтрашнем дне. Все, о чем он думает, – как ухватить опыт и поделиться им.

Художник – это настоящее. И из этого спокойствия является великолепие. Момент, который мы переживаем прямо сейчас, – это дар. Даже если это тревожный и мучительный опыт, он может оказаться последним. Давайте развивать способность быть в нем, вкладывать все, что в нас есть, в оценку богатства настоящего момента.

Не отвергайте трудное или скучное мгновение – оно не то, чего вы хотите. Не пренебрегайте прекрасным мгновением из-за того, что вы не уверены в себе и робки. Делайте доступное из возможного. Живите тем, чем можно жить, – вот это совершенство. Это и делает присутствие реальным.

При медитации гуру предлагают ученикам сосредоточиться на дыхании. Вдох и выдох. Вдох и выдох. В спорте тренер говорит о происходящем процессе: «эта игра», «эта тренировка», «этот повтор». Так происходит не только потому, что этот момент особенный. Если разум находится где-то в другом месте, вы не сделаете всего возможного. Хорошо бы следить за этим и в жизни.

Иисус велел своим ученикам не заботиться о завтрашнем дне, поскольку он позаботится о себе сам^[19]. Есть еще один способ сказать об этом: у вас в тарелке изобилие прямо сейчас. Сосредоточьтесь на этом – сколь бы мало или незначительно ни было ее содержимое. Делайте максимум возможного прямо сейчас. Не думайте о том, что скажут недоброжелатели. Не медлите и не усложняйте без необходимости. Будьте здесь. Будьте целиком.

Присутствуйте.

А если у вас в прошлом были с этим проблемы?

Это нормально.

Это хорошо для настоящего. Оно продолжает появляться и давать вам второй шанс.

Ограничьте вход

Изобилие информации приводит к недостатку внимания.

Герберт Саймон, американский экономист, лауреат Нобелевской премии

Когда Наполеон Бонапарт был генералом, он разрешал секретарю открывать письма только через три недели после получения. Будущему императору нравилось отмечать, столько предположительно «важных» вопросов решились сами собой и теперь не требуют ответа.

Бонапарт определенно был эксцентричным руководителем, но он никогда не пренебрегал обязанностями, не терял связи со своим правительством или солдатами. Чтобы быть активным и знать то, что реально имеет значение, ему приходилось быть избирательным в отношении людей и информации, допущенной к его мозгу.

Наполеон запрещал будить себя, если курьер доставлял хорошие новости, а вот плохие известия – о разворачивающемся кризисе или выборах консулов – предписывалось сообщать сразу. «Будите меня немедленно, – говорил он, – и тогда не будет потеряно ни мгновения».

И то и другое – блестящая приспособленность к реалиям жизни занятого человека: к нам поступает слишком много сведений. Чтобы ясно мыслить, каждому важно знать, как отсеять существенное от неважного. Недостаточно иметь склонность к глубоким размышлениям и трезвому анализу: у лидера должны быть еще время и пространство.

В современном мире это не так просто. В 1990-е годы политики стали изучать то, что назвали эффектом CNN: круглосуточный показ последних новостей приводит к тому, что политики и руководители реагируют на них слишком быстро, в то время как любая другая их реакция затруднена. Слишком много информации, каждая мелочь подставлена под микроскоп, достоверные сведения перемешаны со спекулятивными домыслами – и мозг перегружается.

Сейчас эффект CNN представляет проблему не только для президентов и генералов, но и для всех людей. У каждого из нас есть доступ к куда к большему объему информации, чем мы в силах использовать. Мы говорим себе: это часть моей работы, я должен быть в курсе происходящего, а в результате тратим драгоценные минуты на необязательные лично для нас новости, предлагаемые лентами информагентств, отчеты, встречи и другие виды реагирования. Даже если мы не прилипли к телевизору, нас все равно окружают слухи, скандалы и прочие отвлекающие факторы.

Мы должны остановить это. «Если ты хочешь стать лучше, – заметил однажды Эпиктет, – смирись, что будешь выглядеть глупцом в посторонних вопросах».

Наполеону было достаточно задерживать ответы на письма, даже если это кого-то расстраивало или он упускал что-то, – зато заурядные проблемы решались без его участия. Нам нужно культивировать в себе сходное отношение: оставлять немного пространства, не потреблять новости в реальном времени, отставать на сезон-другой от последних трендов моды или явлений культуры, не позволять почтовому ящику управлять нашей жизнью.

Ко времени, когда вы доберетесь до действительно важных вещей, они по-прежнему будут важны. Неважные же проявят свою малозначимость или попросту исчезнут. И вы спокойно, без ненужной спешки и изнеможения сможете уделить внимание действительно заслуживающему рассмотрения.

Попытки успеть везде являются проявлением определенного эгоизма или даже ненормальности – идет ли речь об известном телешоу, последних слухах из какой-либо области или квалифицированном комментарии о политическом кризисе на Ближнем Востоке, в Африке, Азии, климатологии, во Всемирном банке, на саммите НАТО – и так до бесконечности. Нормально ли быть самой осведомленной персоной в любой аудитории по всем вопросам и знать все-все сплетни, все-все события чужой жизни?

Стремление знать все не только стоит нам душевного спокойствия, но и влечет за собой серьезные дополнительные затраты. Если бы мы были спокойнее, увереннее и изучали ситуацию дольше, каким действительно значимым вещам мы могли бы посвятить свою ментальную энергию?

Дороти Дэй, католичка и общественный деятель, в 1942 году увещевала себя во многом таким же образом. «Выключите радио, – писала она в своем дневнике, – отложите ежедневную газету. Прочтите обзор событий и проведите время за чтением». Она имела в виду за чтением книг: книги наполнены мудростью.

Хотя это тоже может быть преувеличением. Вот строки шотландского врача и поэта Джона Ферриара:

 
Какие вечные мучения владеют
Несчастным тем, кто книгой заболеет.
 

Он знал, о чем говорил. Трудно думать или действовать ясно (мы уж не говорим быть счастливым), когда информация затапливает. Именно поэтому юристы-практики пытаются похоронить другую сторону в бумагах. По этой же причине сотрудники разведки топят врага в дезинформации, чтобы те перестали нутром чуять правду и не могли адекватно реагировать и действовать. Не случайно цель такой тактики именуется аналитическим параличом.

И тем не менее сами с собой мы делаем это!

Через полтора века после Наполеона упорядочить поток фактов и домыслов попытался другой выдающийся военачальник и политический деятель – Дуайт Эйзенхауэр. Он четко придерживался установленных им самим правил. Никто не мог вручить ему запечатанное письмо, никто не мог доложить ему полуизученную задачу. От его спокойствия, необходимого для управления информационным потоком, зависело слишком много.

Один из его методов предназначался для упорядочивания информации и задач и известен как матрица Эйзенхауэра. В ней дела расставляются по срочности и важности^[20].

Эйзенхауэр обнаружил, что многое из происходящего может быть срочным, но при этом неважным. А большая часть действительно существенного не особо зависит от времени. Категоризация поступающих дел помогла ему организовать персонал вокруг того, что было реально важным, а не казалось срочным. Люди получили возможность действовать стратегически, а не наспех, глубоко погружаться в серьезный вопрос, а не разбрасываться, не растрачиваться по мелочам.

Действительно, крупные руководители – генералы, лидеры государств или генеральные директора банков, – приступая к своей должности, первым делом ограничивают количество людей, которые имеют к ним прямой доступ. Случайных посетителей с пустяками и паразитными отчетами отсекают «привратники»: секретари, помощники, референты, секьюрити. А у босса появляется возможность видеть общую картину, так как высвобождается время и образуется пространство, чтобы думать.

Потому что если босс этого не может – то и никто не может.

В «Размышлениях» Марк Аврелий писал: «В каждый момент спрашивай себя, необходимо ли это». Знайте, о чем не стоит думать. Что игнорировать и чего не делать. Это ваша первая и главная работа.

Тит Нат Хан^[21]:

Прежде чем сильно менять свою жизнь, нам нужно взглянуть на диету, способ питаться. Мы должны жить так, чтобы прекратить употреблять то, что отравляет нас. Тогда у нас будет сила, позволяющая возникнуть лучшему в нас, и мы больше не будем жертвами гнева и безысходности.

Сказанное касается не только еды, но и информации. Есть отличная пословица: «Что посеешь, то и пожнешь». Хотите хорошего результата на выходе – следите за входом. Это требует дисциплины. Это не будет просто.

Это означает меньшее количество предупреждений и уведомлений, блокировку входящих сообщений на смартфоне с помощью функции «Не беспокоить» и отправку электронных писем в подпапки. Это означает ставить под вопрос политику открытых дверей или даже ваше местожительство. Это означает удержание дистанции с эгоистичными людьми, которые привносят излишнюю драматичность в вашу жизнь. Это означает более философское – то есть с долгосрочной перспективой – изучение мира, а не мгновенное реагирование на события.

Ощущения, с которыми вы просыпаетесь рано утром, когда ваш разум свеж и еще не испачкан шумами внешнего мира, – вот территория, которую стоит защищать. То же самое относится к зоне, в которой вам хорошо работается. Не позволяйте выбивать вас оттуда чужому вторжению. Ставьте барьеры. Подберите правильные желоба, по которым несрочные и неважные дела будут скатываться к соответствующим людям.

У Уокера Перси, одного из последних великих романистов американского Юга, в романе «Ланселот», отразившем борьбу самого Перси с праздностью и пристрастием к развлечениям, есть один сильный эпизод. Измученный рассказчик выходит из особняка и впервые за долгие годы просто останавливается. Он покидает свой пузырь и описывает ощущения от этого мгновения. «Может ли человек стоять в одиночестве и в тишине, голым, непринужденно согнув запястье, как “Давид” Микеланджело, не нуждаясь ни в помощи, ни в увеселении?» – спрашивает он.

Да. Оказалось, что может. И ничего не случилось. Я прислушался. Не было ни единого звука – ни лодок на реке, ни грузовиков на дороге, ни даже цикад. А что, если я не стану слушать новости? Я не стал. И ничего не случилось. Я осознал, что прежде боялся тишины.

Именно в подобном спокойствии мы можем присутствовать и найти истину. Именно в этом спокойствии мы можем услышать голос внутри себя.

Насколько другим был бы мир, если бы люди проводили столько же времени, прислушиваясь к собственной совести, сколько тратят на болтовню в телепередачах? Если бы они могли реагировать на зов убеждений так же быстро, как отвечают на звонки гаджетов?

Весь этот шум. Вся эта информация. Все эти входные сигналы.

Мы боимся тишины. Мы боимся выглядеть глупо. Мы боимся что-то упустить. Мы боимся, что станем плохими, если скажем: «Нет, неинтересно». Мы скорее сделаем себя несчастными, чем объявим себя приоритетом, чем сделаем себе лучше. Чем станем спокойными и ответственными за свою информационную диету.